Сжечь их всех!

Еж — Славный сегодня день для битвы! — прокричал он и разразился хохотом. Да так, что железные пластины, закрывавшие кольчугу, обтягивавшую его толстое брюхо, застучали друг о друга. Он и сам понимал, что пытается криком заглушить собственный страх — как обычно. Но сегодня он грыз его куда сильнее, чем когда-либо ранее. Он считал своим долгом воодушевлять своих людей перед боем. Но не потому, что его как-то волновало, что будет с этим сбродом, даже если он носил рыцарские титулы. Вовсе нет. Все было куда проще: чем сильнее они будут верить в победу, чем больше он даст им надежды, тем дольше они простоят между ним и врагами. Если же они побегут или просто не выдержит строй, враг доберется до него — и тогда ему конец. Кто-то назвал бы его малодушным. Сам он предпочитал называть себя благоразумным. И умеющим выжить. Восстание Роберта, Опустошение, Хлебные бунты в Королевских землях, Восстание Розы, восстание Уравнителей… Он пережил все эти конфликты и почти везде пересидел глубоко в тылу или, в крайнем случае, защищал что-нибудь крайне малозначимое, на что враг и сам бы не позарился. Он видел, что происходило с храбрыми дураками, готовыми нырнуть в пекло ради славы. Каждый раз, слыша об очередной героической гибели, Еж говорил про себя: «Нет уж… Чтобы я тоже… нет, никогда». Несколько дней назад его миссия казалась такой простой и безопасной. Иди на юг, сказали ему. Возведи укрепления в устье Черноводной и сиди там, сказали ему. Вышли разведчиков в Штормовые земли и жди подкрепления, оно уже идет. Все, что от него требовалось — это посидеть недельку-другую за крепкими стенами форта. Но жизнь, как всегда, внесла свои правки в этот план. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы знать, что находилось в устье Черноводной. Даже издалека вид погибшей Королевской Гавани напрочь убил всю решимость солдат, готовых сражаться за дело Таргариенов. Живое напоминание о самом чудовищном из преступлений, совершенных Эйрисом, было последним, что могло воодушевить сторонников его сына. И, как будто этого было мало, лагерь пришлось размещать не рядом с разрушенной столицей, а прямо в ней. А где еще, спрашивается? Был, конечно, вариант, отойти подальше на запад и остановиться возле одной из переправ. Но разведка принесла мрачные вести: к тому времени, когда они едва достигли реки, с другой стороны к этим самым переправам идет целая орда огнепоклонников. Он помнил Королевскую Гавань до Опустошения, во всей ее красе. Сейчас даже стены Крепости Мейгора превратились в груду оплавленных осколков. И все же ее стена, пусть и несколько уменьшенная в высоте, до сих пор могла служить для обороны, а уцелевшие фрагменты внешней стены могли стать отличными сторожевыми башнями. А потом они нашли единственную уцелевшую постройку во всем Красном Замке. И ей оказалась, как это ни странно, Башня Десницы. Как она вообще устояла, никто не понимал. Особенно с учетом того, что именно ее последний хозяин затопил город огнем. Но она устояла. Хотя выглядела, мягко говоря, ненадежной. Укреплением она служить не могла, но зато точкой сбора была отменной. Еж даже отправил человека со знаменем Таргариенов, приказав вывесить его из самого высокого из всех уцелевших окон. Бедолага чуть не разбился, когда под ним провалилась одна из каменных ступеней, пока он спускался вниз. «Но даже если бы он и погиб… Рядом все равно никого не было. И никто о нем бы и не вспомнил», — думал он. В их обозе вместе с военными припасами ехали доски и другие материалы, из которых сейчас строили лестницы для «сторожевых башен», которыми укрепляли уцелевшие фрагменты стен и строили мост, ведущий прямо в Малый зал Башни Десницы, который Еж сделал своим штабом. Оставшиеся стройматериалы пошли на мостки через вонючее болото, которое когда-то было крепостным рвом. Запасов древесины было мало, а большая часть Королевского леса, на который несколько лет после Опустошения лили ядовитые дожди, до сих пор была мертва. Некогда густой лес теперь представлял собой пустошь с отравленной почвой, из которой торчали тонкие и полуувядшие деревца, которые ломались от одного пинка и за которыми нельзя было даже укрыться. Однако подготовка к обороне все же шла. Они вычистили ров вокруг замка, вырыли несколько волчьих ям с шипами, расставили посты, выслали разведчиков. Когда работы были завершены, Еж собрал своих людей и с улыбкой на лице провозгласил плод их труда Мейгорфортом, в честь прежнего названия крепости. Тогда он смеялся. Сейчас, стоя перед теми же людьми, старался не обмочиться от страха. Потому что там, за рекой, за стенами Мейгорфорта, на них шла Красная армия — такое неофициальное название закрепилось за войсками мятежников. Они надеялись, что успеют дождаться подкреплений, переправятся с ними через реку и разгромят врага на той стороне. Но подкреплений не было, а через реку переправлялись как раз враги. Его воины готовились к обороне, а он расхаживал перед ними и произносил то, что должно было быть напутственной речью. — Да! Это славный день! Солнце яркое, небо чистое… — кричал он. — Даже ветер на нашей стороне! — «Боги, что я несу, какой ветер? Мы же не на море!» — Потому что сами боги за нас! Ибо мы благословенны в свете Семерых! И битва эта будет не только за нашего мудрого короля, но и за наших мудрых богов! Пусть их и намного больше, чем нас, пусть они готовы идти на штурм, пусть они восславляют своего ложного божка, пусть их оружие… — он закашлялся и, оглядевшись по сторонам, понял, что его речь не только не воодушевила воинов, но и наоборот, выбила их из колеи еще больше. — Кха-кха! Так, о чем я… В общем, мы победим, чего бы то ни стоило! Потому что с нами Отец и Воин! И ни один по-настоящему благочестивый человек ни падет от оружия грязных язычников! Еж еще раз обвел взглядом лица своих людей, которые прямо у него на глазах теряли последнюю веру в победу. Нужно было что-то с этим делать. — Знаете, чего хотят эти язычники? Знаете? Они хотят расколоть наш народ, разрушить наши септы и окунуть наших женщин в пучины дорнийского разврата! Позволим ли мы им такое? Он неосторожно прикусил щеку и замолчал. Ему никто не ответил. Он еще помолчал немного, гордо запахнувшись в зеленый плащ, украшенный гербом с двумя черными дикобразами. И по лицам некоторых из воинов было понятно, что они совсем не против такого исхода — во всяком случае, в отношении женщин-развратниц. — Эм… Конечно, не позволим! Ни за что! Никогда! Стойте крепко, воины! Потому что мы победим, да! Некоторые даже закивали и Еж услышал одобрительное бормотание с их стороны. Что ж, хоть что-то ему удалось… И тут с одной из сторожевых башен раздался крик: «Идут!» И последние крохи самообладания тут же покинули Ежа. — На… На стены! Быстро! Все на стены! Бегом! За короля! За Семерых! — торопливо бормотал он, семеня к ближайшей лестнице и неуклюже поднимаясь наверх. И там он все увидел. На противоположном берегу, за холмом, на котором когда-то стояла Королевская Гавань, собирались воины в оранжевых, красных и желтых одеждах, которые торопливо грузились в лодки. И он посмотрел жалким, почти умоляющим взглядом на стоящего рядом сира Родни, командовавшего лучниками. Молодой парень низкого происхождения получил рыцарский титул после того, как пролез на Стоквортский турнир в качестве таинственного участника, где выиграл несколько поединков и тем самым привлек к себе внимание сира Освелла Уэнта. — Ну что? Какова ситуация? — Боюсь, у нас не так много стрел, — ответил Родни по прозвищу Разбойник. — Но во время переправы они будут уязвимы даже со щитами. И если мы хорошо их накроем, будем бить по рукам и ногам… До нашего берега многие из них доберутся уже израненными. — Хорошо… Да… Так и сделаем… Ну чего ждете-то? Начинайте! — нетерпеливо скомандовал он. Действительно, чего ждал этот выскочка Родни? Пока небо на землю не свалится? — Лучники! — закричал Родни через несколько томительных мгновений. — Готовьсь! Несколько десятков стрел со стуком выдернулись из колчанов и легли на тетивы. — Целься! Тетивы со скрипом натянулись и замерли в таком положении, удерживаемые дрожащими пальцами. — Держать! Время тянулось и томящую тишину нарушало лишь тяжелое дыхание стрелков и плеск весел над водой. И Еж не выдержал. — Чего ждете? Пли! — Нет, не на… — сир Родни не успел остановить их. Десятки стрел прорезали воздух, взмыли вверх, а потом начали падать вниз… в воду. Лишь одна — всего одна из всех — воткнулась в нос идущей впереди лодки. — Твою мать! — ругнулся Родни, а потом медленно повернулся к Ежу и тихо, сдерживая чувства, сказал: — Милорд… Может, вы пока внизу побудете… подготовите остальных к штурму… А мы тут сами как-нибудь… Еж, вжав голову в плечи, торопливо закивал и начал спускаться вниз, слыша, как Родни командует лучникам продолжать стрельбу. Он не собирался как-то «готовить» своих людей — разве что построить перед воротами и скомандовать вылазку, когда атакующие начнут подходить к берегу. Вообще ему, как командующему, полагалось вести солдат за собой, но он вместо этого оседлал своего коня и встал позади всех, не слушая своего оруженосца, который уверял, что сражаться верхом в таком тесном месте — не самый лучший выбор. Мелкий негодник… Сражаться, может, и неудобно, а вот спасаться… другое дело. Так он и сидел в седле, слушая команды Родни. «Готовьсь — цельсь — пли», «Готовьсь — цельсь — пли», и еще раз, и еще, третий, четвертый, пятый… На седьмом залпе он увидел, что лучники целятся куда-то под самую стену. И понял, что дело совсем плохо. — Открывайте ворота! — заорал Родни со стены. «Нет!» — хотелось крикнуть Ежу. Но он и сам видел, что красноармейцы грузили в свои лодки тараны и лестницы. А значит, стены их все равно не спасут. Поэтому лучше было ударить по ним сразу, как только они высадятся и еще не успеют построиться для боя. Так был хоть какой-то шанс. Поэтому он промолчал. Молодые новобранцы, охранявшие ворота, распахнули тяжелые створки, и войско, которое он, вроде как, возглавлял, с криком ринулось в бой. Он и сам не знал, сколько из них кричат от злости, а сколько от страха. Бежать к берегу пришлось недалеко, но тяжело. Им пришлось сначала обойти обломки того, что в прежнее время называлось Башней Белого Меча. Но нужно было спешить — противник уже заметил их приближение. — За Визериса! За Семерых! — кричал Еж, надеясь хоть немного приободрить тех, кто был рядом с ним, чтобы они не сбежали с поля битвы раньше, чем он, оставив его одного против врага. Они ринулись вперед неуправляемой гурьбой и его конь несколько раз споткнулся об упавшие тела своих же, прежде чем все-таки добрался до берега. Но они все-таки добрались. Еж уже видел высаживавшихся на их стороне краснюков. Это были ударные части Штормовых земель, которые успели прославиться привычкой лепить рога на шлемы и вооружаться боевыми молотами в честь покойного «короля» Роберта, которого Станнис превратил в некое подобие древнего легендарного героя. Вместе с ними шли дорнийцы в более легком снаряжении — но чешуйчатая броня тоже неплохо защищала их, а копья и фальшионы были не менее грозным оружием, чем у их тяжеловооруженных собратьев. А их круглые щиты… Они были буквально истыканы стрелами, словно королевские лучники специально целились в них, как в мишени. «Чтоб тебя, Родни! Сам отослал меня, якобы, я ему мешаю, а потом…» И ведь они продолжали стрелять, осыпая стрелами берег, к которому они шли! Надо было как-то дать понять этому выскочке, чтобы прекратил, пока он не израсходовал остатки стрел на своих же. Еж почувствовал, как в нем закипает праведный гнев, а вместе с ним к нему возвращается мужество — и даже некое подобие азарта битвы. Да, он обязательно ее выиграет! И прославится этим! Его воины рассредоточились по берегу, выбирая цели, и он, наконец, смог разогнаться как следует. От души пришпорил коня — и понесся вперед, яростным воплем разгоняя людей со своего пути. Ведь где ему положено быть, как не во главе атаки? Коню было неловко бежать слишком быстро по неровной местности, но он честно старался делать то, что велел ему хозяин. Один дурак, споткнувшись, упал прямо под ноги коня Ежа, и закричал от боли, когда копыто с хрустом наступило ему на ногу. Но у него получилось. Воодушевленные солдаты тоже ускорили шаг и побежали следом за ним. Несколько знаменосцев подняли черно-красные стяги еще выше. Красные торопливо строились, особенно когда Родни, сообразив, что может задеть своих, прекратил обстрел. И все же в последние мгновения перед столкновением запал Ежа иссяк. И последней его мыслью было: «А, может, я зря… А может, назад?» Им повезло. Тот фланг красноармейцев, с которого они заходили, оказался самым слабым. И они успели ударить раньше, чем те соорудили хоть какое-то подобие строя. Но первую кровь пролил все-таки не Еж, а его верный конь. Дорнийский солдат, подвернувшийся под него, потерял равновесие и упал — совсем как тот. Но в этот раз лошадиная нога раздавила ему не ногу, а голову. Но… кто-то наверху, похоже, не благоволил Ежу. В последний момент жизни дорниец выбросил вперед копье и оно пронзило шею коня. Еж и оглянуться не успел, как оказался на земле вместе с ним. И его нога была придавлена его бьющимся в агонии телом. И над ними уже остановился ухмыляющийся солдат-ударник с молотом в руках. Но прежде чем занесенный над головой Ежа молот успел опуститься, шею врага пронзил меч одного из своих. Еж торопливо огляделся по сторонам. Похоже, что многие солдаты Штормовых земель не привыкли сражаться молотами, некоторые из них, возможно, впервые взяли их в руки сегодня. Но для тех, кто все же попадал под их размашистые удары, это было слабым утешением. А дорнийские копья, будучи банально длиннее их мечей, не позволяли подойти к ним вплотную. И чем больше краснюков образовывали ощетинившийся остриями строй, тем печальнее становилось соотношение потерь. Он и сам не знал, как долго валялся на берегу, молча наблюдая за этим действом. Он лежал, пока чья-то рука не схватила его плащ. В первое мгновение он сжался, решив, что это враг и ему конец. Даже начал отбиваться руками и свободной ногой, забыв о мече, лежащем совсем рядом. Но его тащили и тащили, не обращая внимание на протесты, пока не вытащили злополучную ногу из-под трупа коня. И только когда Еж встал на ноги, он увидел радостно улыбающегося солдата Таргариенов, совсем еще мальчишку. Он улыбнулся и открыл было рот, чтобы что-то сказать… И из него тут же высунулся окровавленный наконечник копья, когда дорнийский воин, подскочивший сзади, пронзил его череп. И тогда Еж с криком побежал прочь. «Отходим!» — закричал кто-то еще. Видимо, голос принадлежал тому, кто первым заметил тактический отход командира. Не все услышали приказ. Но многие увидели его зеленый плащ, уносящийся в сторону крепости. И последовали за ним. Один за другим солдаты белой армии поднимались обратно на холм, когда-то носивший имя Эйгона Завоевателя. А переправившиеся через реку красноармейцы с криками бежали следом за ними. Еж так ни разу и не оглянулся на бегу. Все, что он видел — это ворота Мейгорфорта. И он бежал, бежал и бежал, пока, наконец, не достиг их. «Закройте ворота!» — хотел крикнуть он. Но из его груди вырвался едва слышный шепот. Больше он, пока не отдышался, не мог произнести ничего после долгого бега вверх по склону. И ворота оставались открытыми, пока в них забегали все новые и новые солдаты. Почти все успели вернуться, прежде чем он все-таки сумел крикнуть: — Да закройте вы уже эти проклятые ворота! Медленно, мучительно медленно деревянные створки начали закрываться. Еж смотрел на них широко распахнутыми от страха глазами. За это время до крепости успели добежать не только все свои, но даже кое-кто из красных. И он, вопя от страха, кинулся вперед, на ближайшего из них. Наконец-то ему довелось хоть кого-то ударить мечом. Клинок пробил кольчугу врага и вошел в его живот — и молодой дорниец с воем повалился в грязь. Еж поднял ногу в тяжелом сапоге и с силой ударил им по голове противника, словно давил какое-то ядовитое насекомое. И вдруг услышал радостные крики. За это время остальных забежавших внутрь врагов успели перебить, однако именно его бой почему-то стал центром всеобщего внимания. Солдаты подбадривали его радостными криками, засыпали похвалами — и страх в его душе стал вытесняться гордостью. Увы, ненадолго. Не прошло и минуты, как враг принялся стучать с противоположной стороны ворот. Солдаты уже тащили к ним второй засов, в этот раз железный, которым надеялись усилить деревянное покрытие. Стрелки Родни продолжали бить по врагам, которые подобрались к самой стене. Еж отошел немного назад — он не хотел казаться трусом и не стал поворачиваться к врагу спиной, поэтому отступил задом наперед. Но достаточно далеко, чтобы между ним и краснюками было как можно больше человеческих тел… Стрелы продолжали лететь в невидимых врагов одна за другой, но все реже, реже… реже… А потом прекратили. У людей сира Родни закончились стрелы. И Еж вздрогнул от неожиданности, не заметив, как командир стрелков оказался рядом с ним. Он что-то говорил, но Еж не слышал его. Все его внимание занимали ворота, за которыми раздавались ритмичные удары чего-то тяжелого. Отчаявшись докричаться до него, Родни начал командовать сам. Лучники, расстреляв все, что у них было, бежали вниз, готовясь присоединиться к защищавшим ворота пехотинцам. И когда на стенах не осталось никого, Еж, наконец, вышел из оцепенения. Даже он осознал, каким безумным был этот приказ. Но было уже поздно. На опустевшей стене появился новый человек — в оранжевом плаще. Получается, он залез с другой стороны. Получается, они притащили еще и лестницы… Он не успел додумать. Его мысль прервал громкий хруст, когда таран, наконец, пробил ворота. Нет, они не распахнулись, обошлось хорошей пробоиной, через которую мог пройти один человек — и закрыть которую мог тоже один. Солдаты Таргариенов тут же бросились к пролому, готовые рубить всякого, кто рискнет пролезть… И стали падать один за другим со стрелами в груди. А таран тем временем продолжал бить. И Еж уже видел, как ломается один из двух засовов. Он почувствовал, как по одной его ноге потекло влажное тепло. Он оглянулся на второй ров, через который был перекинут мостик. ведущий в Малый зал. Если он успеет добежать… Что ж, возможно, он найдет нескольких человек, которые помогут сломать мост. И там их никто не достанет. А там, кто знает, может, он сумеет договориться о почетной сдаче… Еж, стараясь выглядеть как можно увереннее, пошел мимо своих людей в сторону заветного мостика, словно так и должно было быть. На ходу он выкрикивал первые пришедшие ему на ум приказы, вроде «сомкнуть ряды», «поднять щиты», «приготовиться к бою», «прикройте стрелков» и так далее. Никто его не слышал, а кто слышал, тот не слушал. Но никто не пытался спросить: милорд, а вы, собственно, куда? И это было главное. Когда он прошел почти полпути к мостику, ворота, наконец, рухнули. Красные неудержимым потоком хлынули внутрь, хотя их было все-таки меньше, чем во время их высадки на берег. Еж застыл на месте. Он узнал того, кто ими командовал. Победитель того самого турнира в Стокворте два года назад. Сир Годри Фарринг, запомнившийся тем, что он подолгу молился перед каждым боем, за что получил прозвище Богобоязненный. А потом встретивший Тороса из Мира, обратившийся к Красному богу и повернувший оружие против короля — и собственного брата, который остался верным ему. Он был закован в тяжелую панцирную броню, поверх которой был накинут красный плащ с желтыми и оранжевыми полосами и застежкой в виде пылающего сердца. Да и сам плащ словно представлял собой чистое пламя. Его шлем дополняли маленькие позолоченные рога, придававшие ему еще большее сходство с вышедшим из преисподней демоном. Он легко поднял огромный двуручный меч и зачем-то ударил им по своему левому плечу, к которому был прикреплен кусок кремня. И меч загорелся ярким зеленым огнем. Теперь и по второй ноге Ежа потекло что-то теплое. Он уже не смотрел, что было дальше. Он повернулся спиной к начавшемуся бою и помчался со всех ног. Прямо в малый зал. Только когда его ноги простучали по деревянному настилу, он выдохнул с облегчением. Спасен… Здесь его не достанут. По крайней мере, не сразу. И тут же с удивлением заметил сидевших здесь же перепуганных новобранцев, совсем еще мальчишек. И очень разозлился. — Вы что здесь делаете, имбецилы! Бегом в бой! Трусы! Слизняки бесхребетные! — заорал он. Не хватало еще делиться своим укрытием с кем попало. И только когда они, все еще трясясь от страха, пробежали обратно по мосту, Еж спохватился: ему ведь нужна была помощь! И он развесисто выругался и на них, и на себя — за то, что позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом. — Стойте! — заорал он им вслед. Слава богам, они его услышали. И остановились. — Вы… Это… — начал Еж. — Ломайте мост! Если они не смогут попасть к нам, мы будем в безопасности! Пока они пытались сообразить, чего он от них хочет (и что он оказался таким же трусом, как и они), бесценное время утекало. Но потом до них дошло, что надо делать — и они, опустившись на колени и свесившись вниз, принялись рубить мечами опорные балки моста. При этом сами стояли на этом же мосту. Хорошо хоть сообразили бить в одно место, чтобы мост обвалился быстро, но не сразу, и у них было время отбежать обратно в башню. Еж не собирался им помогать, он стоял, собираясь с духом и чувствуя, что опасность все-таки миновала. Через несколько мгновений воздух в его груди застыл и загустел, когда он увидел идущего в их сторону Годри с пылающим мечом. Он честно хотел крикнуть об этом своим. Но выдавил из себя лишь тихое сипение. И попятился назад. Те три труса были слишком заняты, чтобы заметить врага. И опомнились лишь тогда, когда он уже шагал по мосту. Первому сир Годри срубил голову на ходу. Двое других успели вскочить и даже поднять оружие. Но это было скорее отчаяние загнанного в угол зверя, чем готовность сражаться за свое дело. Им просто было некуда бежать. Еж еще успел увидеть, как бесстрашный Годри отбивает своим горящим мечом сразу два удара этих криворуких недоумков. Он метался по залу, ища место, где можно спрятаться. Если Годри его не заметит, возможно, он пойдет искать новую цель, например, сира Родни или лорда Росби, который тоже был с ними… Боги, ну зачем он велел накануне выбросить из зала все крупные обломки? Оставшиеся не могли укрыть тучного человека в доспехах. «Будь ты проклят, Таннен», — пробормотал он, направляя всю скопившуюся в нем отчаянную ненависть в сторону ни в чем не повинного повара дома Блаунтов, словно это он был виноват в том, что лорд и его родичи выросли такими большими, наедаясь жирным мясом и забывая добавлять в свой рацион свежие овощи. Наконец, он нашел то, что искал. За этим опрокинутым столом очень удобно было прятаться. А вон тот тяжелый камень с другой стороны мог прикрыть его и… — БЕЖАТЬ БОЛЬШЕ НЕКУДА, БОРОС! — раздался жуткий голос совсем рядом. А следом за ним — тяжелые шаги по каменному полу. — Я предлагаю тебе покаяться, открыть свое сердце Владыке Света и принять Его тепло, а потом я отправлю тебя на Его суд. Или просто прими смерть и отправлялся к своим лжебогам… Еж медленно выпрямился и повернулся к широко ухмыляющемуся врагу. Годри, которого уже никто не называл Богобоязненным, стоял, закрывая собой весь пролом в стене, а свистевший в руинах ветер превращал его развевающийся плащ в подобие живого огня. — Сир Годри… прошу вас… — залепетал Еж, сжимая меч дрожащими руками. — Пощадите… Я сдаюсь… Крепость… она ваша… А я стану вашим пленником… Вы получите за меня хороший выкуп! — ХА-ХА-ХА-ХА! — расхохотался красный рыцарь. — Ты даже в последние мгновения жизни остаешься никчемным трусом! Мне не нужен выкуп за твою жалкую душонку! Я сражаюсь за истинного Бога, за короля Штормов и его божественное дитя, именуемое Азор Ахаем Возрожденным! Я есть буря короля Станниса, что затмит солнце проклятого Визериса! Там, куда ударит моя молния, родится Огонь! Огонь, что не пощадит никого, кроме избранных! И Годри бросился на него. Еж, уже готовый к смерти, крепко зажмурился… — ААААРРР! Он открыл глаза и увидел, как Годри, скривившись от боли, сжимает правое плечо, из которого торчит стрела, удачно воткнувшаяся между пластинами. И оперение на этой стреле было черно-зеленым. Все еще не веря этому чуду, Еж посмотрел в сторону выхода — и увидел сира Родни с луком в руке. Межевой рыцарь ободряюще кивнул ему, после чего отвернулся, выцеливая нового врага. У него был всего один момент, пока Годри не смотрел на него… И Еж воспользовался им, рубанув в единственную брешь в его защите. Рубанул по ногам. Семеро снова благоволили ему — лезвие достигло плоти и перерубило сустав под коленом. Кровь брызнула на пол и Годри завыл еще громче. Но этого было мало, чтобы его убить. Одним взмахом руки красный рыцарь отбросил Ежа в дальний угол Малого зала. Оглушенный ударом, он пытался подняться, пока сир Годри ковылял к нему. Быстрее, чем можно было ожидать от человека с такой раной. И он успел в последний момент. Пылающий меч ударил в пол, когда Еж торопливым перекатом ушел в сторону, уходя от этого взмаха. И от следующего, который просвистел прямо над ним. От удара клинка о камень во все стороны летели осколки, но Годри словно и не замечал их. Он все бил и бил, а Еж все уворачивался и уворачивался, пока пыль и осколки бились о его шлем. У него не было ни секунды на передышку, когда Годри, наконец достал его ударом ноги, снова откинув тучное тело в сторону. Упав, Еж поднял голову — и с удивлением не обнаружил Годри рядом с собой. Враг стоял в паре шагов, пытаясь выдернуть меч, застрявший в каменной кладке. И когда он рванул изо всех сил с диким рычанием, ослабший от огня металл треснул и переломился, оставив две трети лезвия в камне. И огонь тут же погас. Это был последний шанс. Еж вскочил на ноги и побежал на него с криком, не обращая внимания на то, что его крик превратился почти в визг. Он врезался в Годри всем своим весом, толкая его к стене. Враг был сильнее, но у него был разбег — и масса, которой, как он надеялся, должно было хватить. Они ударились в дальнюю стену. В следующее мгновение Еж почувствовал резкую боль, когда Годри вогнал обломок своего меча ему в бок. Но ослабшая от Опустошения и времени кладка не выдержала напора двух человек. И рухнула, пропустив Годри сквозь себя. Еж удержался на месте — не иначе как чудом. А Годри полетел вниз, кувыркаясь и ударяясь об обломки катастрофы почти двадцатилетней давности, оставляя на камнях красные следы. Пока не свалился на самое дно грудой неподвижного мяса. «Может, он еще жив? Может, он просто ранен?» — Еж с трудом поднялся на ноги, держась за кровоточащий бок, и захромал обратно к мосту. Он понимал, что бой снаружи все еще идет, но лучше уж он будет в окружении своих солдат, чем в одиночестве с еще каким-нибудь фанатиком, вроде Годри. А потом стены и потолок вокруг него затрещали. Он медленно оглянулся назад. Башня Десницы, над которой все еще висело знамя Таргариенов, в буквальном смысле, ходила ходуном. Он понял, что сейчас должно было произойти. И, несмотря на боль, на усталость, побежал со всех ног. В следующую секунду башня начала рушиться. Прямо на него. Он бежал, а люди в крепости даже перестали драться между собой, один за другим поворачиваясь в сторону единственной уцелевшей постройки… Которая вот-вот перестанет быть уцелевшей. Многие тоже помчались прочь, не зная, куда рухнет башня. Прямо на пути Ежа стояла группа красноармейцев, но он бежал прямо к ним, решив, что лучше уж умереть от них, чем под развалинами. Он думал лишь о том, что если он успеет отбежать на расстояние больше высоты башни, он выживет. А если нет… В этот момент бегущий перед ним мальчишка-оруженосец споткнулся и упал прямо ему под ноги. Зарычав от ярости, Еж грубо отшвырнул мальчика со своего пути — почти с такой же силой, как Годри швырял его самого. Не хватало еще упасть самому из-за этого уродца… или просто потерять драгоценные секунды на то, чтобы помочь ему. Он бежал и бежал, расталкивая всех со своего пути, белых и красных — ему было уже все равно. Вот и они, ворота. Сейчас он выбежит — и будет в безопасности. Всего пять шагов осталось… Три шага… Два… ШАААРРРРРРРААААХХХ! Башня Десницы рухнула наземь, разлетевшись грудой обломков, переломившись надвое от удара об один из уцелевших фрагментов стены Крепости Мейгора и похоронив под собой Бороса Блаунта и почти всех находившихся внутри Мейгорфорта красных и белых. Возможно, Ежу, чье изувеченное тело оказалось расплющено кучей камней, стало бы легче, если бы он узнал о том, что битву при Черноводной белые все-таки выиграли, несмотря на гибель почти всего гарнизона, высадившегося в бывшей столице раньше основных сил. Или что эта победа была воспринята сторонниками короля как доказательство торжества Семерых над язычниками-огнепоклонниками. Или что мальчишка, которого он отшвырнул со своего пути, оказался Бейлором Санглассом, который пережил не только этот день, но и все последующие события — и потом многие годы рассказывал о том, как отважный лорд Борос спас его ценой собственной жизни, оттолкнув от места падения башни. Однако… История часто подбрасывает людям неприятные сюрпризы. И Борос Блаунт, увы, остался в памяти людской не тем, каким его описывал Бейлор, а тем, как метко выразился о нем знаменитый бард Петир Пайк: «Родился сопляком, оброс жирком и умер, лежа ничком». --- Визерис XI Его вояж по всему Вестеросу начался хорошо и спокойно. Даже изгнанники из Железных островов, засевшие на Ступенях, сейчас старались не высовываться лишний раз, пока не залижут раны. И, разумеется, миришские и тирошийские охотники на пиратов тоже не сидели сложа руки и накапливали силы для того, чтобы сдержать нового врага. «Эти идиоты оказались настолько глупы, что первым же делом напали на работорговый караван», — думал Визерис. Что до мятежников — король знал, что на суше уже начались боевые столкновения, но напасть на охраняемый морской конвой, пересекающий Перебитую Руку, дорнийцы вряд ли решатся. А если и решатся, то вряд ли успеют собрать силы для перехвата. Тем не менее… Была еще одна вещь, которую он никак не мог выкинуть из головы. Когда они миновали Щитовые острова, он, стоя на носу своего корабля, в очередной раз открыл небольшой мешочек на поясе. В нем был всего один маленький свиток, на котором еще сохранилась черная восковая печать. Эмблема Ночного Дозора. Он получил это письмо перед самым отплытием, прочитал, усмехнулся: придумают же такое… Иные, восставшие мертвецы… Или перепились все сразу, или спятили. И все же что-то заставило его не выкинуть это письмо в огонь, а сохранить. Возможно, это был какой-то глубоко засевший страх перед детскими страшилками. А возможно… возможно, он и сам в глубине души надеялся, что все это правда. И тогда вся слава, которую он мог заслужить на войне с мятежниками, меркла на фоне того, как он прославился бы в битве с Иными. Как легендарный герой, вышедший против целой Долгой Ночи. Он мог оказаться тем самым Обещанным Принцем, призванным одолеть грядущую тьму. В детстве он думал, что так оно и есть. И Рейгар тоже так думал. И ему, как и брату, такая одержимость стоила погибшей любви, жизней близких и почти стоила трона. Нет уж. Хватит с него пророчеств. Серсея была права. Судьбы не стоило бояться, ей нужно было бросить вызов — и победить. Визерис повернулся и пошел в свою каюту. «Драконий топор» был тяжелым и мощным судном, а ее нос украшал могучий стальной таран в виде драконьей головы. Порой он казался королю слишком большим и неповоротливым, но за время плавания он хорошо его изучил. Спустившись к себе, он стал готовить церемониальный наряд к скорому прибытию. Подержал в руках свою новую корону, погладил свое новое оружие. «Крушитель» подарил ему лорд Адриан Селтигар перед отплытием. Он надеялся снискать королевского расположения и у него были на это шансы — несмотря на отталкивающую внешность, язык у этого человека был подвешен хорошо. «Как несправедливо, что дом Таргариенов, владевший двумя великими клинками своей прародины, лишился обоих… Но я позволю себе немного сгладить эту несправедливость. Вы, мой король, уже показали, как хорошо обращаетесь с топором — видимо, боги решили, что так тому и быть». И он вручил ему «Крушителя». Странный дар, если учесть, что уже несколько поколений Таргариенов не пользовались топорами — как раз со времен Первого восстания Блэкфайра — и что это оружие не было привезено из Валирии, а выковано уже здесь. Но топор был хорош, чего греха таить. Изогнутое, словно парус на ветру, лезвие, на котором, если приглядеться, виднелась благородная рябь, выдающая валирийскую сталь. Но оно было темным, а не серебристым, как на большинстве валирийских мечей. Ручка была покрыта красной краской с золотыми кольцами, рукоять обтянута тонкой кожей, за которую очень удобно было браться. В навершии торчал крупный ограненный рубин, похожий, как ему показалось, на крабий панцирь. Еще одним доводом в пользу топора было то, что он плыл на Железные острова, где такое оружие действительно ценилось. Однако ему предстояло выбрать, в каком одеянии предстать перед новыми подданными. Что выбрать: боевые доспехи или обычную торжественную одежду? Одна показывала силу, вторая — уверенность. А ему нужно было и то, и другое сразу. Разумеется, он понимал, что среди Железнорожденных может найтись фанатик-самоубийца, готовый устроить на него покушение, но если он ступит на их землю в обычной одежде, покажет, как он уверен в себе. И эта уверенность передастся им. В конце концов он остановился на простом белом нагруднике под черным камзолом и железных наколенниках. Последние он надел просто затем, чтобы получить красивый металлический лязг при каждом шаге. Последним штрихом стал белый плащ, почти не отличающийся от плаща Королевской гвардии. И большой медальон Семерых, чуть меньше его ладони, с семью драгоценными камнями — по одному на каждом луче. Получилось неплохо. Белый плащ добавил королю воинственности, а медальон напоминал о его благочестии. Он знал, что у Железнорожденных был свой бог, ну и ладно, им не мешало напомнить о том, что противостоять истинной Вере не стоило. В дверь постучали. Он открыл и увидел на пороге сира Аллисера. — Лорд-командующий, — улыбнулся он. — Входите. — Простите за вторжение, ваше верховенство, — прохрипел рыцарь. — Но я хотел сообщить вам об одном очень важном деле… Желательно наедине. Он нахмурился и запер дверь каюты на засов. — В чем дело, сир Аллисер? Пепельный рыцарь, получивший такое прозвище за то, что уцелел в самом эпицентре Опустошения, шагнул к столу. После обильных ожогов на его лице до сих пор оставались рытвины и шрамы. Визерис сел за свой стол прямо напротив него. — Мой король, вместе со мной с вами отправились еще трое белых братьев. Сир Бенетон, сир Ричард и сир Лотор. — Да, я знаю. Сир Престон, сир Барристан и сир Освелл остались охранять мою семью. Аллисер стиснул зубы так, что его старые шрамы побелели. — Это правда. Но не вся. Сир Барристан сказался больным и сир Освелл согласился подменить его. — Как и подобает, — ответил король. — Он уже немолод, поэтому я и снял с него обязанности командующего. Все белые братья служат пожизненно, но он… человек с такой репутацией заслужил отдых. Возможно, для сира Барристана мне стоит сделать исключение… И когда я вернусь, я предложу ему самому найти себе преемника. — Ваше верховенство… Я думаю, что он солгал вам. — Солгал? — Насчет болезни. То же самое случилось как раз тогда, когда мы сопроводили арестованных в Сумеречный Форт. Он пожаловался на плохое самочувствие, я дал ему несколько дней отдыха, сир Освелл утверждал, что видел его в своих покоях в постели… Но потом сир Бенетон, когда шел спать после смены, заглянул к нему. И сообщил мне, что сира Барристана нет в его комнате. Все внезапно встало на свои места. — Изменник… Тот самый близкий ко мне человек, который помог Ройсу сбежать… — А кто сделает это лучше человека, который уже однажды совершил подобное? — Это… Это… — он в ярости грохнул кулаком по столу. — ПРЕДАТЕЛЬ! В Королевской гвардии… — И я боюсь, что сир Освелл тоже замешан… Он старался его прикрыть. Визерис с мрачным лицом обдумывал услышанное. — И что вы предлагаете, сир Аллисер? Вы лорд-командующий. Вы отвечаете за тех, кто служит под вашим началом… «В том числе за то, что позволили двум рыцарям из шести предать своего короля». — Я решил действовать на опережение, мой король. Я поручил сиру Престону присматривать за ними обоими. В этом ему поможет его оруженосец — он двоюродный брат королевы, ему можно довериться. И мой племянник Дэмион тоже. Он опытен и смел, когда-нибудь тоже может стать королевским гвардейцем… А сейчас я заставил сира Освелла взять его в оруженосцы. Ваша семья в безопасности. Я дал Барристану отдых якобы для поправки здоровья… И посмотрю, что он будет делать. — Мэсси знает? — Королева Шлюх знает все, — кивнул Аллисер. — Ее шпионки под видом целительниц уже вошли в окружение сира Барристана. И они постараются привлечь внимание сира Освелла. Он чтит свои клятвы, но… Любому мужчине нравится чувствовать себя молодым, когда им строят глазки красивые девушки… — Хорошо, — он подпер голову руками, сложив большие и средние пальцы на висках. — Все становится только тяжелее, верно, сир Аллисер? Моя сестра погибла, мои подданные предают меня, мои вассалы раскалывают королевство… А теперь еще и измена в Королевской гвардии… — Простите, ваше верховенство… — рыцарь медленно поднялся на ноги. — Но вы забыли о гибели вашего отца и брата в предыдущем восстании, об узурпации власти Советом, о крестьянской войне, о том, что ваша жена неоднократно сталкивалась со смертью новорожденных детей, о вашем племяннике-бастарде, плетущем заговоры… — И что вы думаете? — спросил он, глядя в стол. — Жизнь всегда подбрасывает нам трудности. Они не проходят. Просто меняются. И мы должны меняться вместе с ними. --- Они пришвартовались в Лордпорте вскоре после восхода солнца. На небе не было ни облачка, но прохладный осенний ветерок прогонял жару. Леди Харлоу и остальные лорды Железных островов ждали на пристани. Пришвартовались все его корабли, но только с «Драконьего топора» сошли люди. И он был первым из них, с королевскими гвардейцами за спиной. Впервые со времен Эйгона V король из дома Таргариенов ступал на землю Железных островов. Леди Аша, ставшая после смерти отца предводительницей этих людей, тоже вышла вперед. Остальные сгрудились у нее за спиной, готовые в любой момент броситься на ее защиту. Ближе всех к ней держался человек в доспехах с изображенными на них павлинами и двумя скрещенными косами. А еще два мальчика, похожих на леди Харлоу. — Король Визерис, — поприветствовала его женщина кивком головы. — Приветствую вас на Пайке. Я Аша из дома Харлоу, дочь рода Грейджоев. Это, — она указала на мужчину в доспехах, — Харрас Харлоу, мой супруг. А это Виктарион и Алан, наши сыновья. Он молча смотрел на них. Все четверо выглядели явно истощенными, хоть и старались этого не показывать. Гордость этих людей не позволяла им проявить слабость — и он почувствовал невольное уважение к ним. — У вас прекрасная семья. Но я прибыл сюда не для любезностей, — Визерис сделал еще шаг вперед и бросил: — На колени. Было видно, какая борьба кипит внутри нее. А потом Аша медленно, словно пересиливая себя, опустилась перед ним на одно колено. Следом за ней остальные лорды сделали то же самое. Он наслаждался моментом. Как же долго он к этому шел. Ничто не могло быть лучше… — Встаньте, — сказал он и они тут же встали. — Пусть все слышат мои слова. С этого момента я лишаю Ашу Харлоу королевского титула. У Железных островов больше не будет королей. По закону я должен разрушить дома Грейджоев и Харлоу, сравнять их замки с землей, но… Как однажды я уже сказал Уилласу Тиреллу, было бы лицемерием карать ребенка за грехи его отца. Он смотрел на лица Железнорожденных. На некоторых он видел бессильный гнев. На некоторых — растерянность. Но больше всего людей испытывали настоящее облегчение. — Я принимаю вашу присягу, Аша Харлоу. И признаю вас Верховной леди Железных островов, Леди-жнецом Пайка и Хранительницей Закатного моря. Отныне вы будете править от моего имени, храня верность дому Таргариенов. Он вскинул руку вверх — и в этот момент с остальных кораблей стали сходить люди. — Тем, кто нарушает взятые на себя клятвы, я приношу дар Неведомого… — услышав эти слова, некоторые из собравшихся отшатнулись, видимо, ожидая нападения или предательства. Но люди, спускавшиеся по сходням, несли не оружие. Они несли ящики, которые выставляли на пристань, а потом начали открывать. — …Но тем, кто верен мне, я приношу процветание. Я принес вам мясо и мед, вино и эль, фрукты и зерно. Их более чем достаточно для того, чтобы накормить все острова. Все! Берите столько, сколько нужно вам и вашим семьям, и возвращайтесь по домам! Прямо сейчас мои корабли входят во все ваши порты и раздают провизию вашим людям. А вместе с ними прибыли мейстеры и целители, которые позаботятся обо всех ваших недугах! Аша не знала, что на это сказать. Она не ожидала такой внезапной щедрости. Разумеется, она понимала, что после того, как она присягнет ему на верность, король снимет блокаду и торговля снова пойдет. Но чтобы вот так, сразу… Она повернулась к своим людям и провозгласила: — Восславим Утонувшего Бога, чей быстрый ветер принес нам эти бесценные дары! И восславим нашего короля Визериса! — Слава Визерису! — подхватил еще один Железнорожденный. А потом еще двое, а потом еще… Вскоре все скандировали его имя и возносили ему хвалы. А он молча слушал, гордо улыбаясь и вскинув вверх подбородок. Вот это он и называл настоящей преданностью, искренним пониманием того, кому они обязаны своей жизнью. Продолжая кричать, Железнорожденные выстраивались в очереди к импровизированным складам на берегу, где королевские солдаты и моряки выдавали им провизию. К счастью, последний урожай выдался хорошим, а набеги изгнанников с этих же островов на земли Мандера и Юга оказались редкими и неорганизованными. Визерис многозначительно посмотрел на Ашу. Она все поняла и повернулась к мужу. — Харрас… Возьми, пожалуйста, мальчиков, пусть они, наконец, поедят как следует… А я поговорю с королем и покажу ему наши земли. Харрас бросил на нее усталый взгляд. — Аша, если ты уверена… — Уверена, Харрас. Иди, — добавила она уже более суровым тоном. Железнорожденный, которого было очень легко принять за рыцаря с материка, кивнул и положил руки на плечи сыновей. — Ну что, ребята, пойдем есть! — А сколько нам дадут? — спросил старший мальчик, Виктарион. Несмотря на высокий голосок, он выглядел настоящим Грейджоем, суровым и непреклонным. А его младший брат с большими невинными глазами больше походил на сына дома Харлоу. — Сколько хочешь, Вик, — ответил его отец и повел мальчиков, чтобы те присоединились к предстоящему пиру. — У вас и в самом деле прекрасная семья, — сказал Визерис, когда они с Ашей остались вдвоем. Они пошли вдоль берега, королевские гвардейцы следовали за ними, достаточно близко, чтобы успеть, в случае чего, защитить своего короля, и достаточно далеко, чтобы он мог поговорить с леди Харлоу с глазу на глаз. — Спасибо, — сказала она. — Знайте, что я пошла на это только ради них. Вы ведь не думаете, что мне нравилось стоять перед вами на коленях у всех на виду? Но ради своих детей я готова на все. — Что ж… — вздохнул Визерис. — В этом мы очень похожи. Я не люблю, когда мне приходится кого-то убивать, калечить или запугивать… — в этом он солгал. — Но ради моих детей… Я все сделаю, чтобы у них была жизнь, которой они заслуживают. Они помолчали немного. — Кстати, мне понравилась ваша проникновенная речь там, на берегу. Ну, где вы сравнили меня с вашим Утонувшим Богом. — А как иначе? — спросила Аша. — Вы не только заставили нас на колени встать, но еще и вышли на берег с этой… семиконечкой на груди. Мне нужно было как-то заставить их видеть в вас не завоевателя, а законного короля. «А в чем разница, интересно?» — Я надеялся напомнить им о высших силах, которые меня поддерживают, — Визерису не нравился ее тон. Когда они остались наедине, с нее слетело все благоговение, она говорила с ним чуть ли не как с равным. — Справедливо. Но вы не обратили внимание, кого не было в составе встречающих? — Я не скажу, что знаком… Со всеми представителями домов Железнорожденных и их гербами… — он пока старался сдерживаться. — Да я не об этом… Никто из лордов островов не отказался присутствовать. Я говорю о священнослужителях. Ни один из Утопленников не согласился со мной, когда я предложила вам мир. И к ним многие прислушиваются. Прямо сейчас они собрались на Старом Вике, чтобы помолиться Утонувшему и сделать подношения. — И возглавляет их ваш дядя, так? — он вспомнил краткие справки о состоянии дел на Железных островах, которые давала ему Мэсси накануне отъезда. — Пусть формального лидера у них нет, но его, насколько мне известно, слушаются… — Да, это так, — кивнула Аша. — Если бы у Утонувшего Бога был главный жрец, вроде вашего верховного септона, им наверняка стал бы дядя Эйрон. — И вы опасаетесь, что он может оспорить ваше верховенство? — Нет, — пожала плечами Аша. — Меня он просто игнорирует, а Эурона ненавидит. Если будет вече, то любой, кто одержит на нем верх, поддержит скорее меня, чем его. Только Теон… Дядя Эйрон хочет сделать Теона королем островов. Но он уплыл вместе со всеми. И с тех пор о них ничего не известно. Больше всего я боюсь того, что мой дядя слишком буквально воспринимает каждую букву веры в Утонувшего. Он верит, что лишь благочестивый верующий может воссесть на Морской трон. — Жрец на троне… Это было бы катастрофой для нас обоих. — Знаю, — согласилась она. — И именно поэтому у меня есть… Не знаю, можно ли их назвать условиями, ваша милость… Пусть будут — предложения. — Верховенство. — Что, простите? — Теперь ко мне подобает обращаться по-другому. Наш мир изменился. Теперь я король и верховный сюзерен единого Вестероса, к которому нужно обращаться не «ваша милость», а «ваше верховенство». — Хм… — она была явно не рада таким переменам. — Хорошо… Ваше верховенство. Она шла чуть впереди него и он мог скривиться от ее слов, не боясь выдать своих чувств. — Ладно. Давайте ваши… предложения. Аша остановилась. Они стояли на берегу, с этого места Лордпорт был почти не виден за изгибом береговой линии. — Вы должны заставить Железнорожденных полюбить вас. Еда очень сильно может в этом помочь. И лекари тоже. Да, поначалу на ваших мейстеров многие будут косо смотреть, но каждый излеченный ими ребенок заставит их измениться. Но вам придется исполнить сказанные сегодня слова насчет процветания. Если вы принесете островам благополучную жизнь, никто не усомнится в том, что истинный избранник Утонувшего Бога — именно вы, а не мой дядя. — И как это сделать? — Очень просто. Даже война, которая сейчас бушует, может в этом помочь. Да, мы знаем о ней. Какой бы плотной ни была блокада, у нас есть глаза и уши во всех портах, а контрабандисты привозят не только товары, но и свежие новости. Я, например, знаю о том, что Север вам не поможет, а Долина расколота. — С чего вдруг такая уверенность? — поднял бровь король. — Лорд Болтон — мой новый десница, лорд Изембард Аррен — мой верный сторонник. Ройсов больше нет… Хотя, возможно, в этом они перестарались. Этот проклятый Селтигар с его жаждой крови и золота… — У Ройсов все еще есть союзники, а у Арренов много врагов. И скоро они сойдутся вместе. Что до Севера — он всегда сопротивлялся влиянию короны. И у них есть претендент на трон, который наполовину Старк. Тут несложно все высчитать. — И каким боком это связано с Железными островами? — Многим. Первое — мыс Кракена. Сейчас он принадлежит Северу, с чем мы не согласны. И там не так много жителей. Когда Север восстанет, мы готовы ударить по ним. Наши налетчики будут нести смерть северянам и на море, и на суше. А после победы… Я думаю, будет справедливым, если спорные земли отойдут нам в награду и в наказание побежденным. Плодородные земли лишними не бывают. Визерис задумался. Просьба леди Аши не была необоснованной… Но просто так соглашаться было нельзя. — Пожалуй, я соглашусь. Но добавлю кое-что от себя. Как предложение и как вызов. С учетом роли Джораха Мормонта как лидера бронзовых… Если вам удастся захватить Медвежий остров, после победы я и его вам передам как награду за верность и как подтверждение притязаний дома Хоаров. Аша явно не ожидала такого предложения. — В таком случае, первый наш удар будет направлен именно на Медвежий остров. «Чудесно», — подумал он. Для Робба Старка, у которого отчим и две сводные сестры носили фамилию Мормонт, потеря Медвежьего острова обещала стать сильным ударом, даже несмотря на то, что стратегической ценности этот остров не имел. Однако если Железнорожденные ударят по нему, лорд Винтерфелла будет вынужден разделить свои силы. А чем больше северянских мечей вонзится в тела островитян, тем меньше останется на долю его собственных армий. — А что насчет Долины? Почему вы так интересуетесь ею? Аша улыбнулась краем губ. — Теперь, когда мы преклонили колени перед вами, ваше западное побережье в безопасности. Даже если Тиреллы от вас отвернутся, кораблей Ланнистеров и Хайтауэров будет более чем достаточно, чтобы обеспечить безопасность на западе. А вот юг с востоком — другое дело. Дорн, Штормовые земли, сторонники Ройсов, мой брат и его изгнанники… И единственный северный город, у которого есть флот — Белая Гавань. — И к чему вы… — К тому, что мы сейчас нужнее вам на востоке, а не на западе, ваша… ваше верховенство. Юг можно удержать собственными силами, но битва будет тяжелой. А востоку нужно подкрепление. Людьми и кораблями. Я готова помочь удержать Долину и Север от любых попыток вторгнуться в Пасть или даже Черноводный. Но нам для этого нужен плацдарм. Визерису очень захотелось окликнуть сира Аллисера и приказать дать этой дерзкой островитянке хорошую затрещину. Но он справился с собой. Аша совсем недавно стала его вассалом. Она еще не привыкла. Поэтому в этот раз он, пожалуй, простит ее наглость. В этот раз. — И вы уже присмотрели подходящее место в Долине? надеюсь, вы понимаете, что даже в мирное время удержать кусок земли на таком расстоянии от основных владений… — Нет, — тут же возразила Аша. — Я не собираюсь удерживать его для себя. Но вы, если хоть немного сомневаетесь в верности хозяина этих земель, можете заменить их кем-нибудь из Железнорожденных. И они присягнут Арренам, а не мне. Но я смогу отправлять им подкрепления. — И что это за место? — Три Сестры. Острова в Пасти. — Хм… Хороший опорный пункт для возможной войны против Севера. Но почему вы выбрали именно их? И почему вы так уверены, что представитель Железных островов сможет управлять ими? — Потому что я уже знаю, кто этим займется. Лорд Родрик, мой дядя. Вы знаете, какое у него прозвище, ваше верховенство? Родрик Чтец. Раньше в наших краях это было почти оскорбление. Но библиотека у него отменная. И я не могу недооценивать то, как сильно помогли нам его знания в эти нелегкие годы. Его книги научили нас о том, какие растения можно есть, как выращивать съедобные водоросли и как ухаживать за семенами плодов, которые мы добывали с боем в набегах, чтобы они проросли на нашей скудной почве. Сейчас Чтецом его зовут с уважением. И Родрик — единственный человек на островах, про которого я готова сказать, что он умнее меня. Но если считать только женщин, то тут мне нет равных. И я много изучала историю Трех Сестер. Сколько же усилий ему потребовалось на то, чтобы не закатить глаза и не усмехнуться! Так забавно было слушать ее бахвальства. Возможно, она надеялась таким образом завоевать его уважение. Но у него и без этого дел было по горло. И мыслями был уже в тех делах, за которые возьмется, когда закончит здесь. Первым делом нужно будет отправиться в Утес, к шурину. И извиниться за то, что не успел на его свадьбу. — Продолжайте, — изобразил любопытство он. — Итак, во-первых, — Леди-жнец стала загибать пальцы. — Я знаю о том, что Старки и Аррены многие годы воевали за контроль над Тремя Сестрами. «Война за воду» — так они это называли. Сестринцы не любят Старков, но и к Арренам они лояльности не испытывают. Во-вторых, несмотря на то, что они не слишком любят торговать с чужаками, они вылавливают достаточно рыбы и проводят очень много времени в море. Каждый остров изобилует гаванями и верфями, некоторые из которых восходят еще во времена, когда андальские короли Гор и Долины пытались приобщить Север к своей вере. И, в-третьих, кстати о вере… Конечно, они молятся вашим Семерым, как и подобает вассалам Орлиного Гнезда, но у них есть и собственные боги. Владычица Волн, праматерь и хранительница, и Владыка Небес, ее супруг-соперник, которого они боятся и стараются умилостивить жертвами. Вам это ничего не напоминает? Мы верим в Утонувшего Бога, который создал нас по своему образу и дает защиту тем, кто выходит в море, и его врага, Бога Бури, от которого мы ищем защиты. Кроме того, сестринцы тоже веками слыли как народ пиратов. В этот раз Визерис и в самом деле заинтересовался ее доводами. — Это… разумно. Если не сказать больше. Аша вздохнула. Она видела, что он мало чего понял из ее слов. — Но главная причина, конечно, не в вере. А в том, что у них есть доки, где мы можем разместить наш флот. Это очевидно. Кроме того, как я уже сказала, они не любят северян — как и мы. В то же время вы не можете довериться тем, чья верность может быть куплена мятежниками из Долины. И для вас же будет лучше, если их место займет кто-то близкий им по духу, но более лояльный вам. Такой же морской народ, считающий бога морей своим творцом, а бога неба врагом. И когда моим налетчикам понадобится место в Узком море, где они смогут отдохнуть, чувствуя себя как дома… Лучше места, чем Три Сестры, я не вижу. Да и они, мне кажется, примут нас намного легче, чем жители побережий. Он задумался. В ее словах был резон. — Вы… наверное, много об этом думали. — Да. Но в подробности вдаваться не стану. Это заставило Визериса слегка улыбнуться. — Мне нравится ваш план. Перед отъездом я напишу лорду Изембарду и предложу выделить Три Сестры в качестве вашего опорного пункта. Я не сомневаюсь, что он согласится. Если же нет… Ну, я всегда могу заставить его. Он не в том положении, чтобы спорить. — Эх… — усмехнулась Аша. — Если бы правление всегда было таким простым… «И оно будет таким», — подумал Визерис, вспомнив об Эйрисионе. — «С такой силой никто не скажет и слова против…» — Я не думаю, что мои условия будут в чем-то противоречивыми. Мне кажется, что наши цели совпадают — во всяком случае, здесь. — Раз так… Тогда я прошу вас озвучить настоящую цену нашего процветания. — Вы уже и сами, наверное, понимаете, что ваш флот станет частью Королевского. Разумеется, вы останетесь непосредственными командирами своих людей и кораблей, но при этом будете подчиняться Гюнтору Хайтауэру, моему мастеру над кораблями. Далее, Железные острова будут принимать и обслуживать наши корабли, нуждающиеся в ремонте и пополнении запасов. — Ничего сложного. Мы готовы воевать и починим любую лоханку зеленников, которая дохромает до наших берегов. — Прекрасно. И… еще кое-что. Можете считать это личной просьбой вашего короля. — И что же… — тут же нахмурилась Аша. — Ничего из того, что чуждо Железнорожденным. Мой племянник-бастард, Эймон Сэнд, некогда называвший себя королем, а ныне именуемый Блэкфайром… — И что с ним не так? Визерису очень хотелось сказать, что именно, но потом он вспомнил обещание, данное матери. И он сдержался. — Он… Он сейчас на Севере. И пока мы здесь, он, как я предполагаю, строит заговоры в союзе с бронзовыми, мечтающими меня свергнуть. Мои источники на Севере говорят, что пока он не дал… явного согласия… Но я не хочу ждать. — Вы хотите, чтобы он умер? — Нет, — медленно ответил он, расстроенный глупым мягкосердечием его матери. — Нет. Я хочу, чтобы вы взяли его живым и доставили мне. Если это, конечно, возможно. Дайте ему шанс сдаться мирно. Но если он будет сопротивляться… Или попытается сбежать… Я даю вам свое разрешение покончить с угрозой. — Понятно, — кивнула Харлоу-Грейджой. — Вы просите за наше процветание железную цену… Что ж, я готова ее заплатить. Я лично этим займусь. «Неубиенный»… Визерис до сих пор не мог забыть, как этот мальчишка посмеялся над ним тогда. На самом деле, он особо и не возражал против этого демарша, ведь испытания, как известно, закаляют. Однако теперь, когда Эймон представлял для него реальную угрозу… Что ж, настала пора выяснить, насколько верен его девиз. --- Тирион III Просто поразительно, насколько похожи подготовка к свадьбе и подготовка к войне. И там, и здесь приходилось созывать вассалов и давать каждому из них свою часть работы, чтобы не было конфликтов, подсчитывать затраты, заключать договора, делать запасы продовольствия и других необходимых ресурсов, шить знамена, заказывать специальную одежду, обсуждать с воинами стратегию и меры безопасности… И все в итоге заканчивалось кровопролитием. Хуже всего было то, что ему пришлось планировать обе эти вещи одновременно. Едва ли не каждый день он засиживался за бумагами допоздна и даже Клиган начал ворчать о том, что ни сна, ни отдыха ему нет. Тем не менее, каждый раз, когда Пес выкраивал свободное время, Тирион был на все сто уверен, что тот потратит его на то, чтобы навестить Бриенну Тарт. Она до сих пор так и не очнулась, мейстеры накачивали ее снотворным, пока лечили инфекцию, поразившую ее ладони и другие поврежденные места. Уже под утро Тирион встал из-за стола и протер глаза. Сегодня он должен был выспаться, потому что завтра у него свадьба, явиться на которую уставшим и растрепанным было бы большим неуважением. За все время он перекинулся с леди Рован лишь парой слов и нашел ее дружелюбной и проницательной, немного застенчивой и избегающей конфликтов. Он не думал, что жизнь с ней будет трудной. Налив себе кубок вина, Тирион покинул свой солярий и стал спускаться вниз, в комнату, где жила Бриенна. Это давно стало частью его каждодневного — ну, почти — отхода ко сну. Каждый раз он заглядывал туда, чтобы убедиться, как она поживает — и выкроил ли Клиган себе для сна хоть немного времени. После того, как самозванец, именующий себя Рогаром Рейном, наслал на их экспедицию отряд наемников, он хотел, чтобы в такой ответственный день безопасность была на высшем уровне. Настолько крепкой, что самозванец, даже имея шпионов в его окружении, не решился что-то предпринять. Он подошел к двери, потягивая вино. И чуть не поперхнулся, увидев, что Бриенна стоит на своих двоих и спокойно разговаривает с мейстером Крейленом. Рядом стоял Клиган, который чувствовал себя явно неловко. Даже больше, чем обычно. — Вот это я понимаю, сюрприз! — провозгласил он, заходя внутрь. Наследница Сапфирового острова тут же резко развернулась к нему, но тут же успокоилась и поклонилась. — Лорд Ланнистер. Мне сказали, что именно вас я должна благодарить за спасение моей жизни. — О, полноте, — улыбнулся он, бросив взгляд на Пса. — Сир Сандор — вот ваш спаситель. И если вы чувствуете себя кому-то должной, то только ему. Да и потом, вы тоже ему не раз помогали, причем без какого-либо вознаграждения или взятых ранее обязательств… И меньшее, что я мог для вас сделать — это помочь вылечиться от ран, полученных за мое дело. Да. За его дело. Которое обещало нанести неописуемый ущерб ее народу и ее сюзерену. Только благодаря ей его проект увенчался успехом — ну, почти увенчался. Месяца исследований и экспериментов с участием итийского ученого и немалой суммы денег из казны Утеса хватило на то, чтобы превратить их образцы из «теоретически рабочих» в просто «рабочие». Тирион искренне верил в то, что это открытие изменит ход войны на века вперед. Во славу Запада и Короны. А вот для Дорна и Штормовых земель… Это вряд ли будет хорошей новостью. — Я сделала лишь то, что требовала от меня честь, — не уступала она. — Я дала клятву исполнить обещание своего отца, а он поклялся ученому Цзи Вэню довести его до Утеса целым и невредимым… — Вот и я сделал то, что требовала от меня честь, — ответил он. Бриенна вздохнула и все-таки посмотрела на Клигана. — Тогда я обязана тебе… вам своей жизнью. Вы обещали сопроводить Цзи Вэня до Утеса Кастерли, а не помогать мне, беспомощной и… — Пхе, — хмыкнул Пес. — Ты тоже не раз спасала меня и Пода в этих стычках. В общем, мы квиты. Тириону было странно видеть кого-то, кто так настаивал на выполнении долга в пользу Ланнистеров. Обычно было наоборот. Дать ссуду лорду Фарману на восстановление острова после набегов Железнорожденных? Да запросто. Он потом долго распинался в том, как великодушно поступает хозяин Утеса Кастерли… Ничего, скоро он вспомнит, что деньги нужно будет вернуть вместе с процентами. — Я… Я благодарю вас за помощь, — наконец, сказала Бриенна. — Наверное, мне пора готовиться к возвращению домой… — Что? Ни в коем случае! — тут же взвился Крейлен, тряся седеющими космами. — И думать забудьте об этом, миледи! Ваши раны едва начали заживать! Вы не в том состоянии, чтобы путешествовать через всю страну! — Но ведь мне больше никто не угрожает, верно? — возразила Бриенна. — И времени у меня предостаточно. Я могу отправиться по Золотой дороге к Черноводной и нанять корабль до Тарта в Сумеречном Доле. Могу отправиться на юг, в Старомест. Или морем пойду… Остальные неловко переглянулись между собой. — Боюсь… Сейчас это невозможно, — Тирион осторожно положил руку на ногу Бриенны. — Надеюсь, ненадолго. — Почему? — растерянно спросила она. — Просто сейчас… Дороги очень опасны, миледи, — сказал Крейлен. — Опаснее, чем раньше. — Да, — подхватил Тирион. — Кое-что изменилось… И теперь путешествовать стало значительно опаснее, потому что… — Война, — перебил его Клиган. Женщина-воин застыла, как вкопанная. — Война? — переспросила она. — Но с кем? Кто на нас напал? Или… — Да хватит уже тупить! — рявкнул Клиган. — Ты сама знаешь, кто с кем воюет! Тирион понял, что должен вмешаться. — Прошу извинить его резкий тон, леди Бриенна. Он хотел сказать, что лорд Станнис и принц Доран из дома Баратеон-Мартеллов восстали против королевской власти, провозгласили независимость своих земель и сейчас ведут войну за это. Бриенна выглядела настолько раздавленной и опустошенной, что Тирион подумал: неужели она и в самом деле ничего не знала? С другой стороны, он, давно догадывавшийся о том, что нечто подобное случится рано или поздно, не думал, что все станет раскручиваться так быстро. Он надеялся, что до этого времени успеет подрасти поколение, выращенное под сенью огненного бога… Но чтобы так скоро? — Как… Как это случилось? — чуть слышно спросила она. Он не сразу нашел, что ей ответить. Конечно, Визерис поступил крайне глупо, не только арестовав, но и казнив так много членов Среднего Совета. Он знал, что Флорента готовятся судить, но после всего, что уже было совершено, этот суд выглядел произволом и тиранией. — Король Визерис арестовал нескольких делегатов Среднего Совета. Он узнал о том, что они задумали свергнуть его, посадить на трон моего племянника и править от его имени. Это была так называемая партия бронзовых, а дорнийцы и штормовые лорды принадлежали к другой — красной партии. Но они тоже примкнули к заговору, желая под шумок отделиться. Я считаю, что в этой войне скоро будет не две стороны, а три — как и в Среднем Совете. Белые, красные и бронзовые. Сам он, несмотря на все свои сомнения, оставался на стороне Серсеи и ее мужа. Бронзовые могли сколько угодно могли болтать об общем благе и процветании королевства. Но он прекрасно понимал, чего они добиваются на самом деле. Они хотели поставить себя выше собственных сюзеренов — и даже выше самого короля. И превратить малыша Тайви в свою марионетку… Им еще повезло, что они попали в руки Визериса, а не его жены. Так они хотя бы умерли быстро. А что сделала бы с ними Серсея за такое, даже думать не хотелось. Она всегда защищала своих детей с яростью дикой львицы. И он искренне ей сочувствовал. Семья и верность тем, кого она считала ее частью, были единственным смыслом ее жзни. Да и не только ее, по большому счету. — Я поняла, — тихо произнесла Бриенна. — И вы должны встать на сторону своей семьи, королевы Серсеи и ее детей… «Должны встать» — сказала она. Тирион почувствовал, что ему даже приятно, когда хоть кто-то признавал, что это было его долгом, а не личным выбором. — Да. — Тогда… Давайте покончим с этим. С этими словами она протянула ему руки запястьями вперед. — Что? — Тирион даже отшатнулся назад. — Да какого хрена? — взревел Сандор, а Крейлен, почувствовав, что между благородными сейчас начнется ссора, решил не вмешиваться и тихо проскользнул к двери. Бриенна тоже выглядела сбитой с толку — почти так же, как тогда, когда услышала о войне. — Я ведь ваша пленница, так? Я знаю своего отца. Он никогда не предаст лорда Станниса Баратеона. Значит, я ваш враг. И ваш пленник. — Нет, — отрезал Тирион. — Как я уже сказал, я в долгу перед вами за вашу помощь. Вы до сих пор ни разу не подняли своего меча и даже не сказали ни единого слова против супруга моей сестры. Поэтому я не надену на вас цепей в моем доме и не назову своей пленницей. Вместо этого вы пока отдохнете сегодня, а завтра будете присутствовать на моей свадьбе. — На свадьбе? — непонимающе переспросила она. — Вам очень повезло, что вы пролежали без сознания все это время, иначе я и вас бы втянул в подготовку этого печального события, — позволил себе пошутить Ланнистер. — Завтра я женюсь на Оленне Рован — и вы приглашены. — Но… — Никаких «но», — тут же ответил он. — Если вам так трудно согласиться на приглашение, считайте это приказом. И вам предстоит не столько праздновать, сколько помогать сиру Сандору с обеспечением безопасности. — Чего? — выпалил Клиган. — Какая нахрен еще помощь… — В такие времена не бывает лишних мечей. Да и если верить вашим с Подриком словам, леди Бриенна очень хорошо владеет клинком… Он давно убедился в том, что эта женщина крепко засела в душе Клигана. И наслаждался, глядя на то, как его дергает во все стороны. Это хоть немного скрашивало ему настроение перед свадьбой. Сама дева с Тарта растерянно переводила взгляд между ними. — Вы… Вы так добры, лорд Ланнистер… Я… Благодарю вас… И что бы вы ни думали о том, что я сделала и что не сделала… Я ваша должница. — Ох, — вздохнул он. — Ладно, пусть будет так. Тогда первая часть отработки долга — ложитесь и отдохните как следует. И ты тоже, Клиган. Теперь, когда она вернулась в мир живых, тебе больше не нужно спать здесь в кресле рядом с ее телом. Иди в свои комнаты и выспись там. Завтра ты нужен мне свежим и бодрым. --- Воительница Ей был дан приказ отдыхать. Но она и так уже слишком долго отдыхала. Поэтому Воительница проснулась рано, еще до восхода осеннего солнца. Мейстер ушел отдыхать, никто ее не охранял, к тому же сам лорд Ланнистер оказал ей честь, пригласив на свою свадьбу. И Воительница не нашла ничего плохого в том, чтобы немного пройтись. Оделась она сама. И даже облачилась в доспехи. Обычно рыцарю для того, чтобы надеть броню, нужен был помощник. Но она, раз уж пришлось делать доспехи по фигуре, доработала их системой ремней и застежек, которые могла затянуть и застегнуть сама, без посторонней помощи. Несмотря на то, что она не считалась пленницей и ей даже оставили оружие, она ясно понимала, что безопасным ее пребывание здесь не будет. И, бесцельно бродя по Утесу Кастерли, она не могла не думать о том, что же ей делать дальше. Ее всегда учили поступать по чести. Все предельно просто — в теории. Но как она должна поступить теперь? Клятвы верности и родства требовали бежать отсюда как можно скорее и присоединиться к воинам Тарта в битве за Владыку Света и короля Станниса. Хотя насчет последнего она немного сомневалась. Станниса Людоеда она очень уважала как лорда, но не любила как человека. Он был холоден, суров, даже жесток. Под толстым слоем льда внутри него пылала бесконечная и неудержимая ненависть, которую она увидела сразу, просто посмотрев ему в глаза во время визита в Штормовой Предел. Теперь эта ненависть вырвалась наружу. Убийство Пенроза, Лонмаута и Эстермонта, как объяснил ей мейстер, было, безусловно, веской причиной начать восстание. Точно так же поступал в отношении своих вассалов и Безумный король. Но лорд Ланнистер уверял, что они замышляли измену своему королю. Мог ли он лгать? Запросто. Тем более, он был братом королевы. И все же Маленький лев с Утеса Кастерли не казался ей человеком, способным вот так нагло врать, глядя в глаза. Тем более, после того, как он спас ей жизнь. И в этом заключалась главная дилемма, с которой она столкнулась. Те же законы чести говорили, что теперь она обязана Ланнистеру и Клигану жизнью. Причем последнему — дважды. Он спас ее, когда Воительница позволила разбойникам схватить себя, потом привез в Серебряный Холм, а потом и на Утес. И она обязана была лорду Тириону, как бы тот не уверял ее в обратном. Ведь это он направил к ней своего мейстера, не прося взамен ничего. И это после того, как он узнал об измене ее родных королевскому престолу. А теперь, когда она тоже об этом узнала — он просто отпустил ее, имея полное право заключить ее в темницу из соображений безопасности и здравого смысла. Потому что если бы она вернулась домой, она, несомненно, отправилась бы на войну. Она умела и любила воевать, старый весельчак Торос обучил ее не только основам веры, но и владению мечом. И она бы пошла убивать людей Ланнистеров — которыми, вполне возможно, командовал бы сир Сандор. Но помощь лорду Ланнистеру — какой бы она ни была — могла быть расценена как помощь врагам ее отца и ее теперь уже короля. Она ведь всегда была верна дому Баратеонов, верно? Даже тогда, когда они готовы были взяться за оружие? Воительнице хотелось выйти на свежий воздух. Ей казалось, что ей душно в каменных стенах замка, даже когда она шла по открытым залам Золотой галереи. Она поднималась вверх по одной лестнице за другой, пока, наконец, не нашла выход во двор, примыкавший к внешней стене. Там дежурили несколько стражников в красных плащах. И они смотрели на нее с недоверием. Чего Воительница точно не ожидала увидеть здесь — так это улыбку сира Сандора. Мелкую и едва заметную, сводившуюся к легкому изгибу губы на здоровой половине лица. Но она была. Он улыбался, играя — да, именно играя — с тремя гончими во дворе. Конечно, это была не игра, а тренировка, на которой он заставлял их сидеть и лежать, хотя собаки с куда большей охотой набросились бы на чучела в углу двора, из-под которых торчали куски мяса. — Ату! — скомандовал он — и гончие с веселым лаем набросились на чучела. Они вгрызались в свои «жертвы» с яростью, вырывая клыками мясо и разрывая кожаные ремни, скреплявшие окутывавшие их доспехи, чтобы достать еще. Очевидно, это была не первая их тренировка и закончилась она тем, что собаки вернулись, неся мясо во рту — и положили свои куски к ногам Сандора, словно делали ему подношение. Тогда рыцарь с обожженным лицом присел на корточки и стал хвалить своих собак, поглаживая и потрепывая их. В этот момент он выглядел… живым. Действительно живым. «Мастер над оружием Утеса, присяжный щит, лорд замка Клиганов… и псарь по совместительству», — думала она, медленно подходя к нему сзади. Сандор резко встал, повернувшись к ней живой половиной лица. И выглядел он… почти смущенным. — У вас много титулов, Сандор Клиган, — зачем-то сказала она. — Хм… — буркнул он, принимая обычное хмурое выражение лица. Она задумалась, насколько оно естественно для него самого — возможно ли, что это просто маска? — Тебе бы отлежаться как следует, — добавил он. — Я и так уже достаточно належалась, — ответила она. Повисла тишина. Потом она подошла еще поближе. — Просто я… Я так вас и не отблагодарила должным образом. Она осеклась, когда псы разом бросились к ней. Но они болтали хвостами и высунутыми языками и она не испугалась, лишь удивилась. Собаки обнюхали ее со всех сторон, пока, наконец, одна не села перед Воительницей и не гавкнула, наклонив голову. Словно просила погладить. Она протянула руку и нежно погладила животное между ушей рукой в кожаной перчатке. — Сервин… — процедил Сандор. — Пф… Всегда был слюнтяем. Вечно ко всем ластится. — Ну… — она еще немного погладила Сервина, потом переключилась на другого, который смотрел на своего собрата с завистью в глазах. — Не стоит удивляться тому, что Клигану нравятся собаки. — Не потому, что у меня псы на гербе, — криво ухмыльнулся Сандор, но тут же расслабился. — Мне нравятся собаки, потому что они лучше людей. Они верны и честны. Они знают, чего хотят — чтобы их хозяин был доволен. И все. Они его любят — действительно любят. — Не всегда, — возразила Воительница, сама не зная, почему. Наверное, потому, что лицо Клигана казалось ей отражением его души. Одна половина мягкая и добрая, а вторая… — Я встречала диких и злых собак… — Да, собака тоже может сломаться. Ей тоже кто-то может причинить зло… — Сервин подошел к нему и Сандор снова погладил его. Оказалось, он так же не мог удержаться под просящим взглядом четвероногого друга, как и она. — Мне всегда казалось, что собаки могут выдержать намного больше, чем их хозяева, прежде чем сломаются. Потому что они так верны и добры, — сказала она. И Сандор посмотрел на нее как-то странно… А потом молча кивнул в ответ. Именно в этот момент Сервин позволил себе лизнуть Сандора в лицо — в обгорелую половину лица. — А он и правда тебя любит, — усмехнулась она. — Ему просто кажется, что я вкусный. Он всегда лижет эту сторону. Спорю на что угодно, если бы я умер, он бы с радостью умял мое тело… Умял бы, да? — спросил он у Сервина, который смотрел ему в глаза с немым обожанием. А она только сейчас обратила внимание на то, что сир Сандор носит тот же самый плащ, в котором они путешествовали вместе. На нем остались следы штопки и несколько незаделанных прорех, а подложка совсем износилась. — Ты хочешь пойти на свадьбу в этом? — спросила она, почти смеясь над ним. В таком затрапезном наряде, он больше походил на наемника, причем не слишком успешного, чем на правую руку самого Тириона Ланнистера. — А что такого? — тут же ощерился он, возвращаясь в привычное состояние. — Да ничего такого. Если у тебя, конечно, нет ничего получше, — издевательски прищурилась она, сама не зная, зачем его дразнит. Слишком уж разными людьми были она и сир Сандор. Слишком много его убеждений были прямой противоположностью ее собственных. Для нее честь была не смыслом жизни, а всего лишь оправданием любого поступка, какого требовал от него лорд Ланнистер — каким бы ужасным и злым он ни был. «Словно он сам пес, а не человек», — вдруг осознала она. — Слушай сюда. Мне есть что надеть. Просто чтобы ты знала. У меня есть хороший плащ из золотой парчи, отделанный мехом норки, — заявил он, сложив руки на груди. — Тогда почему ты… — начала Воительница. — Этот плащ… — ухмыльнулся Сандор. — Принадлежал моему отцу. А он был сильно ниже меня ростом. Не хочу выглядеть шутом в коротком плаще. Она хотела сказать, что лучше прийти на свадьбу в дорогом, пусть и не очень хорошо сидящем плаще, чем в этих лохмотьях. Но прикусила язык. То, каким тоном, он ей ответил… Дело было явно не только в размере. Воительница не стала лезть с расспросами. Просто сказала: — Понятно. Больше они ничего друг другу не успели сказать. На крепостной стене затрубил рог — первые гости прибыли к замку. --- Пока все веселились, они с сиром Сандором не могли позволить себе расслабиться. Их обязанностью было обеспечить безопасность всех гостей. Сандор сначала долго орал на стражников, расставляя их на посты вокруг септы, потом убежал к людям, охранявшим проход от Львиной Пасти, как здесь назывались главные ворота. Она тем временем должна была находиться в большом зале Утеса, называемое Великим Логовом — просторном помещении, вырубленном прямо в скале, из-за чего сквозь трещины в своде проникали лучи солнечного света, отражаемые хорошо отполированными зеркалами во все стороны. Она внимательно осмотрела входы в залы, решила, что у одного из входов, ведущих вглубь замка, охрана слабовата, и поставила туда еще одного человека. Потом провела перекличку собравшихся стражников, не обращая внимание на их недовольные лица и едва скрываемые насмешки. У некоторых даже хватало наглости открыто пялиться на ее… не присущие мужчине черты фигуры. А затем, когда слуги украшали комнату, куда совсем скоро должны были явиться новобрачные, Воительница вдруг заметила, как один из слуг, оступившись на лестнице, покатился вниз, прямо на нее. Она успела поймать его в самый последний момент. И он застонал от боли, ударившись лицом о ее стальной нагрудник. — Ты как? В порядке? — спросила она, помогая мужчине встать. Он посмотрел на нее снизу вверх с растерянностью и страхом в глазах. — Я-а… Д… да… Да. В порядке. Спасибо, м’леди… — пробормотал он. Мужчина был заметно старше нее, его волосы уже поседели, лицо обветрилось, а выговор выдавал в нем уроженца Долины, а не Западных земель. И она обратила внимание на то, что обе его руки были искалечены — на одной не хватало мизинца и безымянного пальца, на другой указательного. Воительница посмотрела вверх, за его спину. Как оказалось, он пытался повесить на стену одно из знамен. — Давай помогу, — сказала она. — Только лестницу подержи. Слуга выглядел так, словно очень хотел отказаться, но не мог решиться. И кивнул, передав ей ткань, которую сжимал в наименее пострадавшей руке. Она вскарабкалась наверх, лязгая частями доспехов, и прикрепила край полотнища к вбитому в стены креплению. Это было свадебное знамя, на котором соединялись гербы жениха и невесты. Причем, как она заметила, здесь почему-то перепутали порядок — золотое дерево на белом фоне было слева, а золотой лев на красном — справа, хотя положено было наоборот. Воительница чуть было не сказала это вслух, но передумала, решив не устраивать переполоха среди слуг, слабо разбиравшихся в геральдике. Тем более, что это «неправильное» знамя было всего одним — на остальных гербы располагались в верном порядке. Возможно, кто-то специально решил сделать так на одном из полотнищ. Воительница спустилась вниз, ободряюще улыбнулась обеспокоенному слуге. — Ну вот и все. Как тебя зовут? — Ш… Шеймус, м’леди. — Спасибо за помощь, Шеймус. И впредь будь осторожен. Воительница направилась к выходу, чтобы доложить Сандору о том, что все проверено, все в порядке, после чего направиться на церемонию. И заметила краем глаза, что Шеймус смотрит на нее как-то странно. Вздохнула. Как бы она ни старалась, что бы она ни делала, ей все равно никто не будет доверять. Потому что она была чужой. Даже Шеймус, который сам приехал на Утес из чужих земель — и тот не будет. Может, из-за того, что она была иной веры, символ которой гордо красовался на ее нагруднике? Или потому, что под этим нагрудником было тело женщины? Она не знала. Воительница успела как раз вовремя. Сандор подвел ее на нужное место, где она встала в ряду других стражей дома Ланнистеров. «Теперь я еще и защищаю своего врага», — всплыла в ее голове непрошеная мысль, вернувшая прежние сомнения. Но сегодня был день его свадьбы. Никто, даже самый подлый и бесчестный, не заслуживал смерти на собственной свадьбе. Никогда. Гости собирались. Каждый, кто входил в ворота Утеса, получал хлеб и соль. А потом еще раз — у ворот септы. Она понимала, что традиции были важны и что септон в каком-то смысле обеспечивал второй уровень защиты всех собравшихся именем Семи богов — если кому-то было недостаточно слова лорда Ланнистера. Одними из первых в святилище вошел Тигетт Ланнистер и его сын Тирек. Следом за ним шла его сестра Дженна, ее муж Эммон Фрей и их дети. Следом за ними — молодая девушка, совсем еще девочка ланнистерской внешности. «Джой Хилл», — вполголоса пояснил ей Сандор. Внебрачная дочь пропавшего без вести Гериона Ланнистера. Следом за правящим семейством последовали их вассалы и их родные. Потом Рованы, их вассалы и их семьи, пока септа не была заполнена. Последней вошла сама леди Рован, когда хор начал петь гимны. Это заставило Воительницу погрузиться в воспоминания о юности, когда она тоже так пела в хоре в септе, пока они вместе с отцом не узнали имени единственного истинного Бога. Ее голос был слишком низким для девочки, поэтому ее обычно ставили петь с мальчиками. Что само по себе было унижением. И до сих пор ее задевало. Леди Рован шла со всей грацией, ее свадебное платье было украшено золотой вышивкой с деревьями, которая так хорошо гармонировала с цветом ее волос. На талии был вышит ствол, грудь и руки покрывала листва и ветви, а по подолу расползались корни. Она почему-то вспомнила, что желтый был цветом Девы, а белый — цветом непорочности и девственности. Как будто это что-то значило. На самом деле все было проще — эти цвета были на гербе Рованов. Только и всего. Воительница вспомнила, как смотрела с горящими глазами на свадебное платье своей покойной матери из дома Баклеров из Бронзовых Врат. И платье ясно это показывало — струящаяся белая юбка сочеталась с ярко-синим лифом и вуалью и бронзовыми пряжками на груди и рукавах. Она мечтала, что когда-нибудь сама его наденет и будет настоящей красавицей. Такой же, какой сейчас была Оленна Рован. Но это было невозможно. Потому что она была уродиной, чудовищем, зверем, созданным для жестоких битв или каторжного труда, а не танцев на балах и покорений сердец доблестных рыцарей. Сама церемония ничем ей не запомнилась. Она смотрелась куда более вяло и уныло, чем те свадьбы, что справляли прихожане Владыки Света. Ни прыжков через огонь, ни танцев и песен — просто стой, молчи и слушай хористов. Все. Ну и плащами еще поменялись — леди Рован получила красный плащ Ланнистеров, септон связал их руки семицветной тканью, потом они поцеловались и собравшиеся радостно захлопали. Красиво, да. Но скучно. Даже лорд Ланнистер, для которого заранее установили специальную подставку в два локтя высотой, чтобы он не выглядел совсем жалко на фоне невесты, не сильно развеивал эту скуку. Хотя даже так дяде Тигетту пришлось помочь жениху надеть плащ на невесту, которая время от времени бросала в сторону карлика странные взгляды. Тем не менее, все прошло гладко — и вскоре Тирион и Оленна Ланнистеры пригласили всех на пир, решив похвалиться искусством своих поваров. Сандор неотступно следовал за своим лордом, а она должна была присматривать за гостями вместе с еще несколькими доверенными людьми, стараясь заранее отметить подозрительные движения. Например, если кто-то что-то вынет из-под одежды… Но нет, никто ничего такого не делал. Они собрались в Великом Логове, заняли места. Через некоторое время лорд Ланнистер подозвал ее к себе. — Леди Бриенна, — поприветствовал он Воительницу. — Дорогая, это Бриенна Тарт, женщина-воин, о которой я рассказывал тебе на днях. Оленна подняла на нее золотоволосую головку, ее прическа выглядела такой светлой и теплой, особенно на фоне чернокудрого Тириона. — Так это она… Рада знакомству, — ответила женщина с явным просторским говором, таким же мелодичным, как и западный, но чуть потверже и с более четкой артикуляцей. Воительница испытала самую настоящую зависть — эта леди даже звучала элегантно и красиво. Сама она, как и большинство уроженцев Штормовых земель, говорила прямо, ровно и гортанно. Но, разумеется, она не была столь мелочна, чтобы позволить этому испортить свои манеры. — Для меня это огромная честь, миледи, — коротко поклонилась он. — Простите, — с легкой застенчивостью в голосе начала леди Оленна. — Ну… Я хотела спросить… Как у вас получилось… Ну, стать рыцарем? — О, я не рыцарь, — ответила Воительница. — Меня никто не посвящал. Но я с детства училась владеть оружием, как единственный наследник своего отца. Кроме меня было некому. Вот я и готовилась прославлять наш дом и защищать его… Это была правда — но далеко не вся. Воительница не стала говорить о том, что никогда не чувствовала себя полноценной женщиной и дочерью, и о том, что всю жизнь боялась никогда не выйти замуж, что взять в руки оружие ее заставило желание отбиться от тех, кто над ней насмехался… Нет уж, девушке перед первой брачной ночью такое не стоило говорить. — Правда? Надо же… Что ж, я надеюсь, вы потом расскажете мне о ваших приключениях и… Воительница уже не слушала. Краем глаза она заметила человека неподалеку от лорда Ланнистера. Того, кого уже встречала в этом зале. Шеймуса. Он какое-то время просто стоял, вцепившись в края рубахи. А потом она разглядела в его руке блеске металла. И дальше действовала, не раздумывая. Выхватила из ножен меч и взмахнула им вверх. Лезвие прошло в считанных дюймах от лица Тириона и срезала прядь волос с головы Оленны. Но она успела как раз вовремя. Брошенный убийцей нож попал не в голову лорда Тириона, а в лезвие ее меча. И, отрикошетив, вонзился в балку у них над головой. Воительница закричала, указывая в сторону Шеймуса. И услышала рев Сандора: «Держи его!» Стражники рванулись в его сторону, но найти нужного человека в толпе смогли не сразу. А Шеймус, поняв, что у него ничего не вышло, побежал к выходу. И она погналась за ним, распихивая людей со своего пути, опрокидывая на пол блюда и кувшины с вином, когда ей пришлось перепрыгнуть через стол. Тело, еще не до конца излеченное от ран, кричало от боли. Но она не останавливалась. — Стой! — кричала она, постепенно настигая убийцу. Возможно, ему и удалось бы сбежать. Но стражники у той самой двери, куда она совсем недавно решила поставить еще людей, перехватили его и сбили с ног. — Ааррр… — зарычал Шеймус и замахнулся на Воительницу еще одним ножом, изогнутым дугой и заточенным до остроты бритвы. Она уклонилась от его удара, но следом за первым последовал второй, третий… И все же даже сейчас ей не хотелось убивать этого человека. Она отбила очередной замах лезвием меча и Шеймус тут же выхватил откуда-то еще один нож и нацелил ей прямо в лицо. А потом его рука с ножом вдруг исчезла, превратившись в фонтанирующий кровавыми струйками обрубок. Резко обернувшись, она увидела Сандора с окровавленным мечом и лежащую у его ног трехпалую руку с ножом. — Шеймус! — крикнула она. — Прекрати! Сдавайся и расскажи все, что знаешь! И будешь жить! Он отшатнулся назад. Метнул в ее сторону обезумевший взгляд. А потом его лицо вдруг разгладилось, на нем появилась болезненная и, как ей показалось, насмешливая улыбка. Он поднял нож уцелевшей рукой и она напряглась, готовясь к новой атаке. Но ее так и не последовало. — Дарити моргулис, — выдохнул убийца и провел лезвием себе по горлу. Струя крови брызнула на лицо и нагрудник Воительницы и ей ничего не оставалось, кроме как с ужасом смотреть на то, как жизнь покидает его тело. Все было кончено. Мертвый Шеймус лежал на полу прямо перед ней. Крики гостей постепнно стихали, а она встретилась взглядом с Сандором. Она смотрела с замешательством и страхом, он же был совершенно спокоен. — Я еще раз… обязана тебе жизнью, — произнесла она. — Да твою же мать, кончай уже об этом трындеть! — огрызнулся он, отворачиваясь. К ним подбежал сам лорд Ланнистер с широко раскрытыми от страха глазами. — Клиган! — рявкнул он. — Что это было? Я же сказал, чтобы ни один непроверенный… — Он не был непроверенным, — бесцеремонно перебил Сандор своего лорда. — Шеймус работал в замке почти девять лет. Ланнистер выглядел совершенно обескураженным. Он схватился за голову, погрузив пальцы в густые волосы, и смотрел на труп. — Ох… — только и смог сказать он. И Воительница поняла, что он действительно раздавлен осознанием того, что человек, служивший ему много лет, оказался подосланным убийцей. И еще кое-что показалось ей странным. — Он что-то сказал, — вспомнила она. — Перед смертью. Кажется, по-валирийски. Что-то, связанное со смертью. — Валар моргулис, — никто не заметил, как к ним прошаркал мейстер Крейлен. — Расхожая фраза. «Все умира…» — Нет, — перебила она. — Он сказал «дарити». «Дарити моргулис». — Дарити? Это значит… «царства»? То есть — «все царства умирают»? Не совсем грамотно звучит, но… — Я не думаю, что он заботился о том, как это звучит, — раздраженно заметил Ланнистер сквозь стиснутые зубы. — Он хотел убить мою жену и меня… Оленна, стоявшая у него за спиной, осторожно коснулось рукой плеча мужа. — Но мы живы, правда? — робко сказала она, после чего перевела взгляд на Воительницу. — Благодаря ей. Тирион, наконец, оторвал взгляд от трупа и посмотрел на нее каким-то оценивающим взглядом. И улыбнулся, словно был доволен увиденным. — И то верно. Вы спасли наши жизни, леди Бриенна. Это заслуживает награды. — Но милорд… — растерялась она. — Это я обязана вам жизнью… И я не нуждаюсь… — Миледи, — обманчиво вежливым тоном начал Тирион. — Я уже говорил, что обязан вам за оказанную вами помощь. И не мне вы обязаны, а сиру Сандору, который вас спас. Зато вы спасли жизнь мне и моей жене. И неважно, согласны вы с этим или нет… Но я ваш должник. И это не обсуждается. Она старалась убедить себя в том, что это не так. Но теперь ей начали приходить в голову мысли о том, что какая-то правота в его словах есть. Сир Сандор и в самом деле спас ей жизнь целых два… теперь уже три раза. — Ладно, — не дождавшись ответа, сказал Маленький лев. — На колено, леди Бриенна. Клиган, вытри меч как следует. Она нахмурилась, но подчинилась, опустившись на одно колено. Чего он от нее хочет. Он же не собирается ее просто взять и… — А зачем мне меч сейчас чистить? — спросил Сандор. — Во-первых, оружие всегда должно содержаться в порядке. Во-вторых, ты же не собираешься посвящать леди Бриенну в рыцари мечом, залитым кровью? «Что?», «Это шутка?», «Да ну, бред!», «Так нельзя!» — и многие другие слова услышала она в тот момент от гостей, как из Простора, так и из Западных земель. — Молчать! — рявкнул лорд Ланнистер. Даже громче, чем он сам, наверное хотел. Потом посмотрел на свою жену. — Моя леди-жена спросила Бриенну Тарт, как она стала рыцарем. Леди Бриенна ответила, что никак. Пусть посмотрит сама, как это делается! Тем более, что она это заслужила, разве не так? — Но она женщина! Женщина не может быть рыцарем! — услышала она чей-то голос. — Правда, Крейкхолл? Не может? А где это написано, не подскажете? — спросил Ланнистер. — Не могу припомнить, хоть убейте… Хотя нет, это не надо. Может, ты, Клиган, слышал о таком законе? Может, вы слышали, Осгрей? Или вы, Уэббер? Вы, гордые рыцари, помните, кто и где предложил закон, согласно которому ни одна женщина не может носить рыцарского титула? Никто не ответил. В повисшей тишине Воительница застыла, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Это… Это казалось ей каким-то странным сном. Ну не могло все это быть на самом деле. Не могло и все! Ну конечно, она все еще лежит в постели в лихорадке, а это ей кажется… Сейчас она очнется и все прекратится… — Она язычница! — крикнул кто-то еще. — Верно, — кивнул Ланнистер. — Скажите, мейстер, сказано ли в какой-нибудь из ваших книг, что язычник не может стать рыцарем? — Ну… не сказано, — заметно занервничал Крейлен. — Нечасто, конечно… Но такое бывает. Иноверцы тоже становились рыцарями. Северяне, например. Или Железнорожденные. В роду Харлоу, например, много таких было… И до сих пор есть… — каждое следующее слово он произносил тише, чем предыдущее. — Вот и замечательно, — хлопнул в ладоши Тирион. — Нет такого закона, который запрещал бы язычнику или язычнице стать рыцарем, если он или она того заслуживает. Зато есть закон, в котором любой рыцарь может посвятить кого-то, кого считает достойным… Ну что, Клиган, окажешь честь даме? Я бы и сам мог, но, увы, так до сих пор и не стал… Сандор и сам колебался не меньше нее. «Сейчас этот сон и закончится», — поняла она. А если каким-то чудом окажется, что это не сон… Тогда случится что-то, что им помешает. Иначе и быть не могло. Да Сандор Клиган мог просто сказать «нет» — и никто не мог бы его заставить. И никто другой не согласился бы исполнить сумасшедшую просьбу лорда Тириона. Но Сандор молчал. И медленно подошел к ней. Она посмотрела на него снизу вверх, чувствуя, как слезы застилают ей взор. Ее взгляд еще сильнее выбил его из колеи. Он поднял меч — и положил плашмя ей на плечо. — Бриенна Тарт с острова Тарт, клянешься ли ты перед лицом богов и людей защищать тех, кто не способен защищать себя, оберегать женщин и детей, повиноваться своим командирам, своему сюзерену и своему королю, сражаться доблестно, чтить клятвы и обеты и выполнять все данные вам приказы, какими бы они ни были трудными и опасными? Язык отказывался слушаться ее. Она без всяких слов знала, что всегда старалась защищать слабых и невинных. Всегда сражалась храбро и доблестно, служила своему сюзерену и своему королю… Сомневалась только насчет последнего — какому из королей она должна теперь служить? И все же, то, что ей сейчас предлагали… Это было уже слишком. Она была обязана Тириону Ланнистеру и Сандору Клигану большим, чем собственной жизнью. Она должна была написать своему отцу, спросить, как ей теперь быть… Но она уже знала, что ответит. Знала, чего требует ответить ее честь. — Ну? — нетерпеливо прошептал ей Сандор. — Д… да… — еле слышно выдохнула она. — Да, — сказала она уже громче. — ДА! — закричала она во весь голос, чувствуя, как по ее веснушчатым щекам текут слезы. — Тогда… встаньте, сир Бриенна. --- Эймон XIII На пиру ему понравилось. Он наслаждался едой и музыкой, наслаждался окружающими его людьми и самим собой. Он не мог подпевать им, поскольку не знал северных песен, зато когда кто-то затянул «Дорнийскую жену», он с радостью исправил этот недочет. Правда пел Эймон очень тихо, чтобы другие не слышали. Ему очень хотелось забыть, где он и кто он, но заставить себя по настоящему открыться окружавшим его незнакомцам он не мог. Но не все здесь были незнакомцы. Был кузен Робб, с дружелюбным лицом сына рода Талли. Леди Кейтилин, его мать, выглядевшая измученной пережитыми волнениями, тоже приветливо улыбалась ему. И вид этой женщины успокаивал его — возможно из-за внешнего сходства с ее сыном. И когда Робб отошел поговорить со своими вассалами, а Сэма утащил неизвестно куда загадочный дядя Бенджен и Эймон ненадолго остался один, леди Кейтилин тут же подсела к нему вместе с юным Недом Старком. — Вам здесь нравится, лорд Эймон, — вежливо поинтересовалась она. Он уже убедился, что эта женщина была скрытной, немного чопорной, но злой и коварной назвать ее было нельзя. И все же он все равно продолжал сохранять бдительность. Тем более, что при виде озорного лица Неда-младшего Эймону захотелось проверить свой кошелек. — Да, спасибо, — коротко ответил он, откусывая кусок хлеба, где в тесто, судя по всему, добавили мед и вяленые ягоды. — Боги, это у вас семейное, я смотрю! — вмешался в разговор Нед. — Даже Робб не такой немногословный, как он! — И твой тезка, говорят, был почти таким же, — Кейтилин Мормонт продолжала мягко улыбаться, но ее племянник, разумеется, понял ее предостережение. Она напомнила ему, что в прошлом носила фамилию Старк, пусть и недолго. И не успела толком узнать отца своего первенца. Она была обещана старшему брату Эддарда Старка и провела с ним вместе всего две недели, прежде чем он отправился на войну, с которой уже не вернулся. И все из-за Эйриса Злейшего. И из-за Рейгара. Из-за его отца. — Наверное, я должен принести извинения, — внезапно сказал он. — За все, что моя семья совершила перед вашей, миледи. Она посмотрела на него с удивлением и сожалением. — Тебе не за что извиняться, мальчик… — Тогда я принесу не извинения, а соболезнования. — Поздновато, — бросил Нед, усмехаясь одним уголком рта. И эта усмешка была моментально стерта с его лица строгим взглядом его тети. — Лорд Блэкфайр… — Эймон поймал себя на том, что уже не так сильно вздрагивает, слыша это обращение. — Во всем, что тогда случилось, виновны другие люди. Осознанно или нет. Прошу вас. Не надо винить себя за чужие поступки. «Не вини себя…» — эта простая фраза выдернула из глубин его памяти совсем другое место и другого человека. — Не вини себя… — хрипел сир Эртур, лежа рядом на голом полу. — Это я виноват… Не ты. Не горюй обо мне. Все обойдется. Мы выберемся. В подземельях Пайка его слова разносились эхом. Это было время, когда он был так близок к смерти, как никогда больше за всю свою жизнь. Многие годы прошли с тех пор — и он запретил себе даже вспоминать о плене. И о том, как кричал Эртур, когда его… И ведь его самого они ни разу даже не ударили. Каждый раз, когда Эймон делал или говорил что-то, что им не нравилось, они наказывали за это именно Эртура, причиняя ему еще больше боли. И когда он заставил себя выкинуть из головы эти воспоминания, Кейтилин с Недом уже ушли. Вскоре вернулся Сэм. А потом Робб объявил, что едет на Север, к Стене. Когда он замолчал, Эймон встал из-за стола, чтобы по просьбе лорда Винтерфелла поговорить с ним наедине. Но не успел. В зал вбежал стражник и подбежал не к Роббу, как следовало ожидать, а именно к нему, к Эймону. — Лорд Блэкфайр! Лорд Блэкфайр! — кричал он. — Успокойтесь. Отдышитесь, — ответил Эймон. — В чем дело? — Ваш… дракон, милорд! — тяжело дыша, выпалил он. — Он нападает! Большего ему знать было и не надо. Эймон тут же сорвался с места и помчался к выходу. Сэм, Флориан, Маттен, Дункан и многие другие бросились следом за ним. Плохо… Чем больше людей, тем больше жертв. Если Чернокрылая и в самом деле взбесилась… Он вспомнил свои видения. Такие опустошения дракону вполне по силам, даже такому маленькому, как она. Он бежал сначала по доскам, потом по камням, потом, выскочив на свежий морозный воздух, по замерзшей земле. Эймон плохо знал Винтерфелл и не успел пока как следует изучить план огромного замка, но бежал туда, откуда доносились крики. Сейчас в его голове стучала одна-единственная мысль: «Почему Бронн не предупредил их? И где он?» Несколько мгновений спустя он услышал знакомый голос: «Да куда вы лезете, кретины? Хватит лезть к ней со своими тыкалками, вы только разозлите ее!» Подбежав к конюшням, Эймон увидел, как стражники в серых плащах образовали вокруг здания полукруг, выставив вперед копья и застыв на месте от ужаса. Бронн метался у них за спинами, грубо таща за собой мальчишку лет тринадцати. А потом он увидел Чернокрылую. Она была намного больше, чем он себе представлял. Когда он видел драконицу в последний раз, она была размером с собаку. Сейчас она выросла до размеров небольшой лошади. Будто после того, как он выпил того зелья и провалился в обморок на две недели, она начала расти в утроенном темпе. Она яростно металась во все стороны и рычала то на одного стражника с копьем, то на другого. И каждый рык ее зубастой пасти сопровождался языками пламени в уголках рта. Эймон мысленно потянулся к ней, как уже не раз делал. После двух недель бессознательного лежания в постели это было нелегко, он словно разминал сильно затекшие мышцы. Но он все же почувствовал, как ее мысли касаются ее собственных. И Чернокрылая повернулась к нему. Он чувствовал ее. Она была очень разозлена, но куда больше была раздражена. Ей хотелось убить наглых людей, которые осмелились бросить ей вызов своими острыми палками. А огонь ее был предназначен для мальчишки, которого сейчас держал Бронн. «Не трогай их!» — мысленно крикнул ей Эймон, собирая всю силу воли, какая у него осталась. Он почувствовал желание Чернокрылой зарычать за мгновение до того, как она на самом деле зарычала. И из ее пасти вырвалась еще одна струя пламени, коснувшаяся копий в руках стражников Винтерфелла. И их наконечники тут же раскалились почти докрасна. Несколько человек с криком побросали оружие. Эймон протиснулся мимо одного из стражников, который бросился прочь. И резко затормозил прямо перед Чернокрылой. — Хватит! — крикнул он. — Успокойся, малышка! хватит! Никто тебе не угрожает! Успокойся! Желтые глаза драконицы были направлены на него. Но он не испугался и не отшатнулся от ее взгляда, как северяне. Она была зла, очень — но он чувствовал, что она не собирается причинять ему боль. И это нервировало Чернокрылую еще больше, ведь ей хотелось нападать, разрывать, сеять разрушения — а нельзя. Она запрокинула голову и полыхнула еще раз прямо вверх, струя пламени вознеслась ярдов на пятнадцать. Потом она снова на него посмотрела. И Эймон протянул к ней руку. И тут вперед вышел Маттен. — Что ты творишь? — тихо прошептал ему Эймон. — Мне она, может, и разрешит к себе прикоснуться, но тебе… — Меня она не тронет, — уверенно заявил Маттен, медленно приближаясь к драконице. Глаза Чернокрылой обратились к нему подозрительным взглядом. Но Эймон все равно чувствовал, как угасает ее гнев. Маттен очень осторожно коснулся ее макушки и Эймон чуть не вздрогнул, почувствовав, как по телу Чернокрылой прокатилась огненная волна. Ей и в самом деле нравились прикосновения Маттена, когда он гладил ее по голове, по ноге, по спинным шипам. Драконица опустила голову и Маттен, безошибочно поняв, чего она хочет, тут же стал тереть ее чешую между рогами на голове. Эймон, Сэм и все остальные изумленно смотрели на Маттена. А мальчишка, довольно улыбаясь, отошел от успокоившейся драконицы. — Я знал, что она меня не тронет, — сказал он. — Я знаю ее лучше кого бы то ни было! Эймон, не удержавшись, фыркнул, но на лице его оставалось сомнение. Тем не менее, опасность все же миновала, а значит, настала пора разобраться с ее источником. Он повернулся к Бронну и его взгляд не выражал ничего хорошего. — Что это было?! — заорал он, и в его голосе слышалась неподдельная ярость в адрес того, кто осмелился причинить вред его дракону. — Понятия не имею! — крикнул в ответ наемник. — Я поймал этого придурка, когда он пытался забраться на спину нашей малышке, пока она спала… Ну и началось, значит. — Кто ты? — прорычал Эймон в лицо мальчишки с большим носом и упрямой челюстью, которого крепко держал за руку Бронн. Он все еще трясся от страха. — П… Патрек… Патрек Слейт. Я просто… Я хотел полетать… И попробовал… — Попробовал сесть на спину самого опасного создания в мире? — спросил Эймон, с усилием перебарывая гнев. В конце концов, он был всего лишь ребенком. А все дети совершают ошибки. — Но его-то он не трогал! — Патрек ткнул пальцем в Маттена. — И вас тоже! — Я хозяин Чернокрылой. Мне она никогда не причинит вреда, — возразил он. Потом посмотрел на Маттена. — А он… Он мой драконюх. Маттен, услышав такое, выпучил глаза от неожиданности, но тут же взял себя в руки. — Да, это так… Я умею обращаться с драконами. Так что я знаю, как с ней надо… — как можно увереннее сказал оруженосец. Эймон кивнул ему перед тем, как снова обратиться к сжавшемуся от испуга мальчишке. По большому счету, он сказал чистую правду. Если был в этом мире человек, который мог назвать себя опытным драконюхом, то это был именно Маттен. Чернокрылая снова зарычала, отчего даже Маттен отскочил в сторону, когда она расправила крылья. Они были не черными, как можно было подумать по ее имени, а темно-синими. И замахала ими. Так замахала, что Эймон, Маттен, Бронн и Патрек вынуждены были отвернуться от несущейся в их лица пыли. А когда они успокоились немного и снова посмотрели на драконицу, оказалось, что она зачем-то присела пониже к земле. И смотрела на него, на Эймона. И что-то прострекотала. — Чего она хочет? — спросил Маттен. Эймон осторожно шагнул к ней. И почувствовал, что она этим довольна. Дотронулся до нее. И понял, чего именно. — Чужой человек попытался оседлать ее. И она хочет, чтобы ее настоящий наездник сделал это здесь и сейчас. Чтобы все видели… — Женщины… Все они одинаковы, — пробормотал Бронн. Эймон подошел еще ближе. Он видел, что Чернокрылая выросла уже достаточно, чтобы на ней можно было ездить верхом. Пусть и впритык. И все же… Он не был уверен, что готов это сделать. Его сознание воскресило в памяти картины горящих городов, которые он наблюдал с воздуха. Но он все же решился. Закрыл глаза, вздохнул, вознес молитву Матери о милосердии и Старицы о предостережении от ошибок. Если он и в самом деле ошибается. И сел на нее. Она прижала шипы к чешуе, образовав нечто вроде седла сразу за крыльями. И еще одно, ближе к шее. Когда она вырастет, он, наверное, будет садиться именно туда. А пока он уселся позади крыльев, схватившись за два торчащих шипа возле плеч драконицы. Чернокрылая снова запела, а он почувствовал, как она счастлива. И тогда она повернулась к воротам Винтерфелла и побежала. Ноги отталкивались от земли, пока крылья молотили воздух. Он понимал, что с дополнительным весом в его лице она должна была разбежаться как следует. Но она бежала прямо к стене Винтерфелла, очень высокой и крутой. И он не знал, успеет ли она набрать нужную высоту. Он почувствовал момент, когда она оторвалась земли. Крылья громко взмахивали слева и справа по мере того, как серые камни стены становились все ближе. И желудок Эймона сжимался все сильнее… Но Чернокрылая справилась. Она разминулась с краем стены всего на несколько дюймов, пока он испуганно вцепился в ее тело, готовый разбрызгать в воздухе все, что успел съесть и выпить сегодня. Когда опасность миновало, он попытался заставить себя открыть глаза и отдышаться немного. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Чернокрылая тем временем выровняла полет, взмахи ее крыльев стали медленнее и ровнее. Эймон все-таки открыл глаза — и задохнулся от того, что увидел. Они все еще продолжали набирать высоту, но уже шли выше деревьев, а люди внизу в тусклом свете фонарей и факелов казались игрушечными. Свистевший вокруг ветер заставлял неметь лицо и уши, и он затрясся еще сильнее. И все же… Никогда в жизни он не чувствовал себя таким живым. Здесь, наверху, он почувствовал, как все, что тяготило его с самого рождения, исчезло в никуда. Весь страх, все бремя, весь ужас перед тем, что должно было произойти. Все это ушло. Чернокрылая еще раз взревела, прорезав холодный воздух живым криком. И он чувствовал, как вибрация от ее груди передается ему самому. Чувства захлестнули его с головой и он тоже закричал. Он присоединился к ней в крике победы, счастья и свободы. Наконец-то он был свободен. --- Мия XII Возвращаться в мир живых было больно. Первым, что она ощутила, когда безжалостное сознание вернулось к ней, была тупая боль в голове. И стоило ей попытаться поднять руку к шишке на затылке… Оказалось, что этого сделать нельзя. Руки были крепко связаны. И не только руки. Она медленно посмотрела вниз, на веревки, стянувшие ее тело. И скрутившие запястья между собой. Мия дернулась раз-другой — безуспешно. Память потихоньку возвращалась. Она была привязана к дереву — конец опутывавшей ее веревки был намотан вокруг ствола. А вокруг были одичалые. Некоторые куда-то шли, некоторые сидели у костров, некоторые точили оружие, некоторые готовили пищу. «Это их стоянка», — поняла она. — «Они забрали меня с собой». — Не знать, что бывать вороны, — услышала она чей-то голос с сильным акцентом. И тут же испуганно повернулась в сторону источника звука и увидела сидевшего на бревне молодого мужчину. Худого, с залысинами темных волос и свирепыми серыми глазами, которыми он смотрел на нее, почти не моргая, пока точил меч. — Что? — спросила она. — Ворона. Ворон-женщина. Я думать, вороны мужчины все. — Я… я не понимаю, к чему ты клонишь! — испуганно заговорила она. — Я мужчина! Меня зовут Милу, и я евнух… то есть, я парень, да! — Ев… нух? — непонимающе нахмурился одичалый. — Ну… евнух. Мальчик, который потерял… ту часть тела… Одичалый отрицательно покачал головой. — Знахарка смотреть. Говорить, ты женщина. Не лгать, — он задумался на мгновение. — Ворон женщина нет. Ты лгать. Ты стать все равно ворона. Интересно. Мия и сама понимала, что ее ложь насчет евнуха вряд ли обманет одичалых. Конечно, они, узнав правду, вряд ли станут ее убивать. Зато вполне могут… — Ты… ты изнасилуешь меня? — спросила она. Ясное дело, притворяться дальше бесполезно. Значит, лучше говорить прямо. Узнать, что с ней будет и к чему готовиться. Одичалый скривился от отвращения. — Я тенн. Не дикарь. Мы чтить закон. Тенны… Ну конечно же! Она вспомнила, как встречала упоминания о них в письмах лорда-командующего и в записях мейстеров. Из всех одичалых они, хоть и жили в самой дикой глуши, были ближе всех к цивилизованным людям. Они умели ковать металлы, у них были законы и правители, а не просто вожаки. Они считали себя наследниками Первых Людей и до сих пор говорили на Старом языке. И именно к ним она и попала… Что ж, могло быть и хуже. И все же отношения между теннами и Дозором можно было назвать чем-то средним между плохими и очень плохими. Мия еще раз посмотрела в глаза тенну, который, как ей вдруг показалось, выглядел очень даже симпатично, и спросила: — Сир, а… как вас зовут? — Сигорн. Сын Стира. Магнар теннов. Теперь магнар… — последнее он сказал с едва заметной грустью. — Магнар… Это значит, лорд? Вы лорд теннов? Одичалый кивнул. — Теперь — да. Очевидно, он унаследовал свой титул от отца. Который, судя по его реакции, не так давно погиб. — Милорд, — начала она, стараясь проявить надлежащую его титулу вежливость. — Я… Со мной был еще один… человек… Еще одна ворона… Он… — Он жить, — нахмурился Сигорн. — Пока жить. Недолго. Умирать. Лучше убить. И сжечь. Пока он не встать. Мии показалось, что у нее из груди выбило весь воздух. Она отвернулась и зажмурилась, сдерживая слезы. — Прошу вас… Он был мне как отец. Если вы правда хотите… помочь ему обрести покой… Позвольте это сделать хотя бы кому-то из братьев Дозора. Она думала, что он не заслужил этого. Он должен был вернуться в замок, пережить этот ужас, снова командовать Дозором… И, возможно, не только им. Всем человечеством, вставшим против тьмы. Но уж все вышло вот так, лорд-командующий Мормонт должен хотя бы избежать участи стать одной из кукол в руках Иных. И лучше от своего меча, а не от безымянного клинка в руке тенна. Сигорн молчал. Она смотрела на него снизу вверх умоляющим взглядом, пока он не встал и не ушел. Мия осталась сидеть в страхе и горе, пока, наконец, Сигорн не вернулся к ней. Подошел к дереву — и стал развязывать веревку. Затем схватил ее за путы и рывком поднял на ноги. — Ты идти, — сказал он. Она заковыляла следом за ним, пока он тащил ее, словно собаку на поводке, мимо теннов, многие из которых отрывались от своих занятий ради того, чтобы посмотреть на нее. Она все еще хромала. Две грубые доски, туго примотанные к ее ноге, удерживали сломанную лодыжку вместе. И на нее худо-бедно можно было наступать. Она невольно задумалась, долго ли ее нога будет срастаться. И сможет ли она так долго прожить. Они остановились возле большого шатра, в котором лежали раненые. Одни — на сшитых вместе шкурах, другие — на грубо отесанных бревнах и досках. Джиор лежал отдельно от всех, его руки и ноги бессильно свисали с края ложа из досок. Сигорн перед тем, как запустить ее в палатку, отвязал ей руки от туловища, оставив только петлю на запястьях. И она заковыляла внутрь, оставляя в рыхлой земле глубокий след своего костыля, пока не остановилась у тела своего лорда-командующего. Он еще дышал. Да, он был бледен. И не приходил в сознание — но все еще дышал. Мия рухнула вперед, прижавшись лицом к груди Джиора. И ни на что не реагировала, пока рядом не остановилась одичалая-целительница. — Он выживет? — спросила она непонятно кого. — Есть хоть какой-то шанс? — Хвур фханде мун а бедава? — пророкотал Сигорн на Старом языке. — Геон дейбас квонохт. Кансскей ар мхагайннен, — ответила целительница. И Сигорн медленно выдохнул воздух из груди. — Она говорить — он умирать эта ночь, — сказал он уже тише. — Или утро. Мия сжала зубы, изо всех сил стараясь на заплакать. Медленно села и повернулась к вождю теннов. — У него есть меч. Из валирийской стали. Он передается в его роду от отца к сыну множество поколений… Позвольте… Позвольте мне избавить его от страданий. Сигорн склонил голову набок. И посмотрел на нее, как ей показалось, с настоящим уважением. — Хорошее оружие, чтобы умереть… — сказал он, в этот раз не коверкая слов. А потом добавил знахарке: — Хорфах гена. И по тому, как женщина на нее посмотрела и как положила руку на рукоять ножа, Мия без перевода поняла, что именно сказал молодой вождь. «Не дай ей сбежать». Да как она, спрашивается, сбежит? И куда? Она даже примерно не знала, куда ее занесло и в какой стороне Стена. И если Белые Ходоки уже заняли Замок Крастера… Это означало, что куда бы она сейчас ни побежала, ее ждала только смерть. Если она вообще вырвется из стоянки теннов и они не будут ее удерживать. Будут, еще как… Тут и пытаться даже не стоило. Однако они верили, что она может попытаться. Оставалось только молиться. И она молилась — за Джиора. Молилась Семерым и Старым Богам, в которых он верил. Молилась не о его выздоровлении, а о том, чтобы они приняли его к себе. Отец должен был принять на небеса такого справедливого и честного человека. Да и его боги ветра, лесов и гор были бы рады встретить умелого воина и воеводу. — Я еще увижу, как все, кто вас предал, окажутся на виселице, — шептала она неподвижному телу Джиора. — Я сделаю все, чтобы Дозор узнал, что его ждет… Я… Я доживу до дня, когда Длинный коготь снова вернется в руки Мормонтов. Клянусь в этом. Клянусь богами Старыми и Новыми. Клянусь именем своего отца. Клянусь своей матерью. Клянусь честью… Она продолжала молиться, пока вернувшийся Сигорн не положил ей руку на плечо. — Я дать меч. Ты давать ему покой. Ты вернуть меч. Мия встала. — Ты… Ты доверишь это мне? — спросила она. — Ты говорить — он как отец. Ты обмануть ворон. Ты женщина. Но сильная женщина. Я видеть, ты убить Ходок. Боги благоволить. Но если ты бежать, Шанна нож спина кидать… — магнар покосился на целительницу, которая тем временем оттащила тело лорда-командующего так, что его голова свесилась с бревна. Кто-то еще поставил под ней корзину. Мия медленно подняла Длинный коготь обеими руками. Никогда, даже в детстве, оружие не казалось ей настолько тяжелым, как сейчас. Она посмотрела на Джиора в последний раз. — Вы его сожжете? — Да. Костер уже сложить. — Я заберу его кости, — твердо сказала она. Не спросила — просто заявила, не принимая никаких возражений. — И похороню их там, где покоятся останки его семьи. Вы… можете сжечь его вместе со всеми. Или отдельно. Как хотите. Но кости отдайте мне. Сигорн кивнул. Свой собственный меч он держал в руке, но у него хватило доброты и доверия не приставлять оружие к ее спине или горлу. Подняв валирийский клинок над головой, Мия почувствовала, как у нее задрожали губы. Еще ни разу она никого не обезглавливала. И ей очень не хотелось здесь оплошать, заставив Мормонта страдать еще сильнее вместо того, чтобы избавить его от мучений. Она задержала дыхание в груди и всем своим весом рухнула вниз. Удар был смазанным, можно даже сказать, судорожным… Но у нее в руках был меч из валирийской стали, который легко прошел через шею Джиора и застрял в ложе из бревен. Голова мягко упала в корзину. Все это заняло время, недостаточное для двух ударов сердца. И ничего не изменилось. Ни свечи не погасли, ни птицы не закричали, никто не крикнул, не пикнул, не заплакал. Джиор Мормонт покинул этот мир — а миру, кажется, было все равно. Мия не двигалась. Она полулежала и смотрела, как из перерубленной шеи выплескиваются струйки крови в ту же корзину — и стекают на его неподвижное лицо. Она просто смотрела на это, вцепившись в рукоять. В ее глазах была боль — но не резкая, заставляющая собраться с силами, а противная и ноющая, от которой хотелось плакать. В этот раз она не сдерживала слез. Но они почему-то не желали течь. И она сама не могла сказать, почему. Пальцы соскользнули с рукояти меча. Двое одичалых, обойдя ее, словно она была каким-то деревом, забрали труп и куда-то унесли. А Мия все продолжала смотреть на залитое кровью лицо человека, которого только что убила. И не обратила внимание даже на то, что Сигорн забрал Длинный коготь и тоже унес. Она не заметила, как оказалась возле погребального костра. Сама пришла? Или ее притащили? Или Сигорн принес ее на руках? Какая теперь уже разница. Только что она была в шатре целительницы, теперь — под открытым холодным небом, возле кучи дров, на которой лежали шесть мертвых тел. А Сигорн рядом с ней что-то пел на Старом языке… Потом все замолчали. Сигорн смотрел на нее, словно ждал чего-то. Видимо, теннам не хотелось читать заупокойную речь над телом «вороны». Или они банально не знали, что говорить. Мия облизала пересохшие губы, пытаясь вспомнить, что надо говорить в таких случаях. Она старалась вытащить из памяти надгробную речь, которую читал сам Мормонт после битвы Голубых глаз над теми, кто не пережил той страшной ночи. — Ну… Его звали Джиор Мормонт. Он приехал к нам… — КАР! Вот уж кого она точно не ожидала здесь увидеть. Девушка подпрыгнула на месте от неожиданности, когда на нее спикировал прилетевший из ниоткуда ворон, но потом осознала, насколько знакомой была ей эта птица. — Повторюн? — все еще не веря своим глазам спросила она, когда ворон сел ей на плечо. — Зерно! Зерно! — закричала птица и Мия не смогла сдержать натужного смеха. — Пов… Как ты… Ха… Прости, птичка, нет у меня зерна. Ты… Ты летел сюда… чтобы попрощаться, да? Ворон смотрел на нее черными стеклянными глазами. Тенны, собравшиеся вокруг, выглядели обескураженными. — Это была его птица, — сказала она им. — Бхейссеркр, — пробормотал Сигорн, и остальные тенны кивнули. Она не знала, что значит это слово, но оно, кажется, все им объяснило. Держа на плече Повторюна, Мия снова попыталась начать прощальную речь. Птичьи когти, впивающиеся ей в плечо, странным образом успокаивали ее. — Его звали Джиор Мормонт. Он приехал к нам с Медвежьего острова. Сигорн снова вздрогнул, услышав это имя. Словно что-то вспомнил. — Кракор кенригх, — тихо сказал он. И добавил на общем языке: — Король Ворон… Остальные тенны что-то забормотали на Старом и смотрели на тело Джиора совсем не так, как раньше. Некоторые хмурились, другие взирали на него с самым настоящим почтением. А Мия продолжала. — Джиор примкнул к Дозору, когда его волосы были белее снега, — сказала она и услышала, как Сигорн тихо переводит ее слова остальным. Видимо, теннам и самим стало интересно, кого они хоронят. — Он хотел умереть не в своем старом замке, но на поле битвы, с мечом в руке. И он поднялся на Стену. Он доказал свою ценность и свою мудрость. И Дозор избрал его лордом-командующим, девятьсот девяносто седьмым по счету… Он был для нас всем. Лидером. Учителем. Братом. Отцом. — Отцом! Отцом! — завопил Повторюн. А она изо всех сил старалась говорить ровно, даже когда слова дергали струны ее сердца. — Теперь… Теперь его дозор окончен. Она отошла назад и тенны подожгли костер. Тело Джиора сгорело вместе с пятью погибшими одичалыми. И она невольно задумалась, был бы он рад такому финалу своей жизни. Не было ли ему стыдно и горько уходить в мир иной среди своих извечных врагов? Нет, — подумала она. Он, скорее всего, только рад этому. Потому что он хотя бы в смерти, но добился того, что дозорные и одичалые вместе сражались, вместе умирали и вместе отходили к богам. Только сейчас она, наконец, осознала то, чего намного раньше понял Мормонт: отныне в этой войне есть всего две стороны — живые и мертвые. Мия почесала горло Повторюна. Дозор его хозяина был окончен. А война еще только начиналась. --- Изгнанник ВНИМАНИЕ: В данной главе присутствует жестокое обращение и насилие над детьми, в т.ч. сексуальное. Пусть оно и не демонстрируется открыто, но упоминается достаточно наглядно. Если вы считаете это неприемлемым, пропустите этот POV и сразу переходите к послесловию. Там будет краткий синопсис. На Ступенях два короля. Фраза, автор которой так и остался неизвестным, быстро вошла в широкий оборот. Потому что все знали, что так оно и есть. Всякий раз, когда требовалось что-то сделать и что-то решить, требовалось одобрение как Теона Грейджоя, так и его дяди Эурона. Да, Королем соли и камня считался Теон, но именно Эурон носил титул Лорда-жнеца Ступеней. Официально — потому, что Теон рано или поздно предъявит права на все земли, где жили Железнорожденные. А то, что сейчас все они ограничивались владениями Эурона… Что поделаешь. День, который когда-нибудь должен был наступить, оставался все таким же недостижимым. А значит, этим двоим приходилось как-то уживаться друг с другом — не как сюзерену и вассалу, а как равноправным соправителям. Почти. Потому что Эурон был старше, опытнее в бою и мореплавании. Его знания были поистине бесценны. Никто этого не отрицал. Но Изгнанник очень быстро понял, что Эурон служит только себе. И все, что он предлагал и делал — все это было ради него одного. Все началось с планирования набегов. Эурон имел обширные связи во многих приморских городах. И его источники за умеренную плату регулярно докладывали о прибытиях и отбытиях торговых кораблей. И вот однажды пришла весть о том, что медленный и неповоротливый, загруженный золотом по самую ватерлинию караван выходит из Лиса и направляется в Браавос. Можно ли было представить себе лучший приз, чем этот? Более того, в немногочисленную охрану морского каравана входили те наемные ублюдки, которые атаковали их самих, когда они шли на Ступени. Одним ударом и отомстить, и обогатиться — что может быть лучше? И Эурон сказал — нет. Потом, дождавшись, когда все затихнут немного, объяснил, почему. «Если бы ему можно было хоть что-то возразить», — с горечью думал Изгнанник. И понимал, что возразить ему нечем. Потому что потеря такого ценного каравана сразу превратит их в глазах Вольных городов из досадной неприятности в реальную угрозу, которую нужно устранить любой ценой. Если города-государства объединятся — а они уже объединялись раньше — их всех отправят на морское дно раньше, чем они как следует закрепятся на Ступенях. Вместо этого Лорд-жнец предложил ввести своего рода пошлины за проход через их воды. Это был бы пусть и небольшой, но легкий и стабильный доход. К тому же, совершенно законный. Изгнанник понимал его правоту. И не возражал. И старался не обращать внимание на поговорку о двух королях, которую слышал все чаще. Они пропускали приз за призом, упускали шанс за шансом. Они могли рисковать. Если они все же собирались вернуться на землю предков, они должны были рискнуть. А для этого требовалось освоить новые земли, завоевать кого-нибудь еще, увеличить свой флот… Но Эурон, как оказалось, и не собирался возвращаться. Куда больше ему нравилось сидеть здесь, в своем собственном королевстве, которым он мог править. И он не хотел, чтобы его подданные куда-то уходили. А все сказанные им тогда слова оказались пустым звуком. Изгнанник до сих пор не мог забыть, как кричала Ланна. И как оборвался ее крик, когда она упала в море, продолжая гореть даже под водой. Его честь требовала заставить ее убийц заплатить кровью. И он пытался. Он пытался уговорить Эурона… Он, король, пытался уговорить своего подданного! Они могли подкупить лисенийцев, чтобы они выдали тех ублюдков. Они могли даже снизить для них пошлины за проход. Они могли даже устроить набег на проклятый город шлюх. Пусть уж лучше их боятся, чем презирают… И Эурон сказал — нет. Нельзя терять людей. Нельзя рисковать кораблями. Нет, нет и нет. Но потом настал день, когда Эурон сказал — да. Большой невольничий корабль с минимальной охраной, идущий из Астапора и останавливающийся в Тироше и Мире. Источник, сообщивший это, был браавосийцем, что, на самом деле, неудивительно — все знали, насколько сильно их волнуют невзгоды работорговцев. Но Изгнанник засомневался. Ладно Браавос, но Тирош и Астапор точно не оставят это без внимания… Да и потом, какая добыча может быть на этом корабле? Разве что сами рабы. Но что с ними делать? Отправить в Браавос или поселить на Ступенях? зачем вообще в это влезать? Но Эурон даже слушать не стал. И приказал атаковать немедленно. Он был очень убедителен. Корабль, на котором везли рабов, быстрый, крепкий и вместительный, сам по себе был ценнейшим трофеем. Небольшая доработка — и судно, возившее в своем чреве сотни невольников, повезет в набеги сотни налетчиков. И когда все уже согласились, Эурон непринужденно напомнил о том, что рабы, если что, тоже денег стоят. Тогда Изгнанник раскричался, начал стучать кулаками по столу… А Эурон лишь усмехнулся в ответ. «Разве мы не берем невольников на Железные острова?» — спросил он. Изгнанник возразил, что тех невольников они брали сами, платя железную цену. Что жизни невольников защищены законом, что их дети рождаются свободными. Эурон тогда назвал его «размякшим» — при всех. И напомнил о том, что за этих рабов они тоже платят железную цену. И они взяли тот караван, потеряв два наемных судна из Волантиса. Месяц спустя Изгнанник узнал, что многие из захваченных рабов были перепроданы его людьми тем же торговцам. А Эурон… …В тот день Изгнанник пришел к нему, чтобы обсудить предложение пентошийских купцов. Посланники магистров предложили выплачивать ежегодную дань правителям Ступеней в обмен на отмену пошлин за проход для их кораблей. Сам Изгнанник к тому времени с головой нырнул в пучины политических интриг и договоренностей. И убедился в том, что словами можно добиться куда большего, чем силой. Эурон же такими мелочами не занимался. На публике он прославлял и восхвалял Изгнанника, как своего короля, как единственного, кто мог решать такие вопросы. Изгнанник вошел к нему без стука. Просто потому, что его единственная рука была занята толстой конторской книгой, которую он заполнял собственноручно, с помощью образованного раба-волантийца, ставшего ценным помощником. К тому же Эурон никогда не запирал дверь в свою спальню. Он как будто вообще никого не боялся. Его дядя развалился на широкой постели с бокалом вина в руке. А рядом с ним лежали рабы. Девочки и мальчики. Все голые. И среди них не было ни одного старше двенадцати лет. Свободной рукой он прижимал к себе девочку, которой было не больше восьми. Изгнанник застыл на месте, переполняемый омерзением. И плохо помнил, что было потом. Кажется, он кричал, требуя от рабов убираться прочь. А Эурон смеялся ему в лицо, картинно закатывая глаза. «Чего раскричался-то, племяш? Ты король! И Железнорожденный! Живи как хочешь! Как живу я! Или у тебя член отсох? Или ты вечно хочешь оплакивать свою хорошенькую пленницу? Да ты, кажется, после смерти жены так не горевал, как после…» Тогда он не сдержался. И ему было очень приятно, когда удар железной руки оставил на лице этого выродка длинный шрам. А потом он выскочил в коридор. И… и все. На большее его не хватило. А что он еще мог сделать? Изгнанник знал, что может издать указ как король. Знал он и о том, что Эурон подотрется его указом. Слишком много у него было власти, слишком многие его уважали. И если его попытаться арестовать или изгнать… В лучшем случае это вызовет бунт. Возможно, Эурон и сам этого хотел. Поэтому Изгнанник продолжал закрывать глаза на его выходки. Он погрузился в работу, стараясь не думать о том, что его покорители морей на глазах превращались в сборщиков пошлин и торговцев плотью. Большую часть времени он проводил в своих покоях на Кровавом Камне. И однажды в очередной раз засиделся до глубокой ночи за отчетами по строительству очередной верфи. «Два короля… Нет. Я не король», — подумал он про себя. — «Я просто кастелян». Несколько дней назад один из мужчин по пьяни сказал Изгнаннику это открытым текстом, когда тот попытался одернуть его за непочтительность. Но что у пьяного на языке, то у множества трезвых в голове… Он и в самом деле превратился в их глазах в кастеляна, служащего настоящему лорду. Лорду Эурону. Изгнанник вздохнул и выпрямился, разминая затекшую спину. Ладно. Завтра закончит с отчетами. Он встал из-за стола и, позевывая от усталости, вышел из солярия. И так получилось, что тем вечером Яра забыла закрыть дверь в свою комнату. И он заметил, что она почему-то спит при свечах. Странно. Раньше она никогда не боялась темноты… Любопытство незаметно перетекло в стыд. Как давно он последний раз разговаривал с дочерью? Целыми днями он занимался делами, не находя лишней минутки для того, чтобы проведать ее, и заканчивал обычно тогда, когда девочка уже спала. Понятно, что она проводила все свое время с друзьями, учителями и мастером над оружием, чем с родным отцом. Сейчас он мысленно обругал себя за то, что оставил ее одну в тот момент, когда она была опустошена после гибели Ланны. Опустошена ничуть не меньше его самого. «Надо будет уделять ей больше времени», — решил Изгнанник и осторожно толкнул дверь. — Яра, малышка, ты чего не спишь? — мягко спросил он. И осекся, едва увидев девочку. Она лежала, свернувшись калачиком, и мелко тряслась. Он слышал, как Яра всхлипывает, уткнувшись носом в рукав ночной сорочки. — Яра! — он бросился к ней и она, наконец, посмотрела на него. Ее глаза опухли от слез, а нос покраснел. Едва он протянул к ней руку, девочка тут же отскочила в сторону, словно он хотел ее ударить — и старательно избегала его взгляда. Будто боялась чего-то. Или стыдилась. Он готов был поклясться, что видел в ее глазах страх пополам со стыдом. — Яра, что происходит? Ну-ка иди ко мне… — Нет… — торопливо замотала головой девочка. — Нет… Я не могу… Не могу… Ты будешь… Ты меня… сразу бросишь… возненавидишь… Я позор нашего имени… Он ничего не понимал. Что она вообще несет? И слова о позоре имени Грейджоев были сказаны явно не ей самой. — Позор нашего имени? Ты что? Кто тебе сказал такое? И что ты могла такое натворить, чтобы… — Я… Я… Не могу… — Яра уткнулась лицом в поджатые к груди колени. — Ну что ты? — он снова попытался обнять ее и Яра снова испуганно отскочила. Ее нога неосторожно выскользнула из-под полы сорочки и там… Он увидел свежие синяки на белой коже. Но это были не следы от падения или удара тренировочным мечом. Это был четкий след человеческой руки. Мужской руки. Еще ни разу в жизни Изгнанник не испытывал такой ярости. — Кто… — еле слышно выдохнул он, чудом заставив разжаться мышцы челюсти. — Кто. Это. Сделал? — Нет! Нет, папа, не надо! — тут же закричала Яра. — Это… Это я во всем виновата! Это я его заставила… сделать мне больно… Это все моя вина! Потому что… — она заплакала. — Потому что я… ш… шлюха… Когда ему казалось, что гнев и отчаяние переполнили его до краев, внутри него что-то лопнуло. И все чувства вдруг сменились странным пугающим спокойствием. Он протянул руки и взял Яру за лицо, одной живой и одной железной ладонью. — Яра, — твердым успокаивающим голосом сказал он. — Послушай меня. Ты не шлюха. Кто бы это ни сделал… Это он виноват. Только он. Я просто хочу знать, кто это был. Ты не опозоришь меня, доченька. Потому что во всем этом мире у меня нет никого роднее тебя. Что бы ты ни сделала, я всегда буду на твоей стороне. Скажи, кто это сделал. Скажи, чтобы я остановил его. Он еще не закончил говорить, когда все с тем же жутким спокойствием понял, что знает, чье имя сейчас услышит. И даже удивился тому, как много сигналов проходило мимо него все это время. Даже в самом начале, когда Яра проводила так много времени на «Молчаливой» во время их путешествия сюда — и Ланна обратила на это внимание! — как он мог все это игнорировать? Яра молчала почти целую минуту. А потом назвала одно короткое имя. Всего одно. Изгнанник не закричал от злости, не переспросил, не веря своим ушам — он знал, что услышит. Он молча кивнул и прижался губами к ее лбу. — Ты молодец, доченька. Ты сильная. Ты моя гордость. А теперь, малышка, ложись спать. И ничего не бойся. Папа все сделает как надо. Он уложил Яру в постель, укрыл одеялом и задул свечи. А потом, держа дочь за руку стал тихо напевать. Ту самую колыбельную, которую когда-то пела его собственная мать, когда он капризничал и не желал засыпать. И которую пел он сам над колыбелькой Яры — с того самого дня, как она сделала первый вдох. «Пламя почувствуй ты в сердце своем, Наш Господь Утонувший… Ветер несет с собой холод и гром, Бури Бог наступает… Пламя костра пусть согреет тебя, За Утонувшего Бога… А там внизу, под волнами, Наш Господь Утонувший. Тучи собрались над нами, Бури Бог наступает, Но руки сильны и ветер несет нас вперед, Для Утонувшего Бога… Ветер несет нас к чужим берегам, И наш Господь Утонувший, Крики врагов заглушает гроза, Бури Бог отступает… Верный топор в деснице моей…» Он пел и пел. Пел все тише, пока глаза Яры не закрылись. И когда она задышала ровно и спокойно, Изгнанник оборвал песню и еле слышно прошептал. — Прости… прости меня, Яра… Но я клянусь. Я защищу тебя. От всех чудовищ. Не только от этого. Он понимал, что уже нарушил эту клятву. Но надеялся, что в последний раз. Он тихо закрыл дверь ее спальни и пошел обратно в солярий, где над столом висел его любимый топор. Изгнанник долго шел по коридорам полуразрушенного Кровавого Камня. Время от времени оружие в его уцелевшей руке скребло по камню, а он все продолжал напевать про себя колыбельную, которую пел сегодня Яре. Тот самый куплет про верный топор. Нужная ему дверь, как всегда, была не заперта. --- На Ступенях остался один король.