Lover of Mine

      Просыпаюсь от того, что солнечный свет заливает всю комнату, проникая через незанавешенные окна, находящиеся прямо напротив нас. Мои глаза слишком быстро открываются из-за ощущения нарастающего утреннего тепла, и тут же закрываются, едва не ослепнув.       Мне требуется примерно две с половиной минуты полусна, чтобы вспомнить, что произошло вчера.       Ещё через минуту я понимаю, что нахожусь не дома, и рядом нет комода, который можно открыть, чтобы взять оттуда пакетик кокаина и занюхать всё происходящее.       От этого у меня сдавливает желудок, мне неспокойно. Я несколько раз переворачиваюсь, но, к счастью, Гарри спит глубоким сном, повернувшись ко мне спиной, и даже не замечает этого.       Может быть, это и хорошо, что мы не останемся здесь дольше, чем на выходные, и мама убедила меня поехать домой.       Мне очень, очень сильно нужна доза.       Я встаю после ещё нескольких минут убеждения самого себя в том, что не смогу заснуть снова, и иду в ванную. Гарри аккуратно разложил все наши вещи на столешнице, и я стараюсь не нарушать порядок, когда беру оттуда зубную щётку, чтобы почистить зубы.       Отражение, смотрящее на меня в зеркале, выглядит настолько исхудавшим, что вызывает отвращение: без рубашки, волосы сбились на лоб, мешки под глазами, а зубная паста вытекает из уголка рта.       Гарри внезапно всхрапывает, и моё отражение поворачивается в направлении шума. Сейчас мужчина полная противоположность моего собственного отражения, и я удивляюсь тому, как ему это удаётся, как он вообще может лежать на животе, обеими руками обхватив подушку, и всё равно выглядеть так, будто он уже привёл себя в порядок в промежутке между тем временем, когда мы заснули вместе, и тем, что происходит сейчас.       Думаю, он лучше меня.       Заползаю обратно в постель, после того как сделал все утренние процедуры, изо всех сил стараясь не разбудить его. Полагаю, что после всего того, что я делал в ванной, Стайлс не должен зашевелиться, почувствовав проминающийся под чужим весом матрас, но он делает это, задерживая дыхание, словно кто-то выскочил из-за тёмного угла, чтобы напугать его.       — Это всего лишь я, — успокаивающе говорю ему я, откидываясь на подушку.       — Всего лишь ты, — успокаивает он себя, но от того, как мужчина произносит слово «ты», внутри становится теплее.       Может у меня и нет кокаина, но всегда есть он под рукой.       Я переворачиваюсь и провожу рукой по его обнажённому плечу, начиная успокаивающее движение вверх-вниз, которое заставляет его удовлетворённо мурлыкать. Наверное, полусонное состояние делает его мягким.       — Ты хорошо выглядишь утром, — говорю я, прижимаясь поцелуем к его плечу и спускаясь вниз под странным углом, пока не оказываюсь на его шее, мягко и медленно посасывая кожу, пока он не выдыхает смех.       — Тебе нужно побриться.       — Я брился всего несколько дней назад.       — Тогда тебе нужно побриться получше.       За это я ударяю его в плечо, а он тут же переворачивается на спину. Я скрещиваю руки перед собой и поворачиваюсь к нему спиной в знак шутливой обиды, но он тут же обхватывает меня руками и притягивает к себе.       Мы оба падаем в приступе смеха, пытаясь найти губы друг друга среди простыней и тяжёлых конечностей, и когда успокаиваемся, я понимаю, что лежу на его бёдрах, а мои руки находятся по обе стороны от его головы. Тишина вокруг нас кажется более безмолвной, и улыбка Гарри начинает угасать.       Сглатываю, пользуясь тем, что он ещё не сбросил меня со своего тела, чтобы переплести наши пальцы. Это заставляет его глубже погрузиться в матрас, а мои бёдра прижаться к его. Воздух густой и начинает душить меня, а грудь Гарри поднимается и опускается немного быстрее, что говорит мне о том, что он тоже это чувствует.       Если я поцелую его прямо сейчас, то происходящее превратится в сцену, что есть в книгах Николаса Спаркса.       Если я не поцелую его прямо сейчас, то буду выглядеть придурком.       Моя жизнь и так катится к чертям, так что мне терять? Я должен поддаться порыву.       — Ты прижимаешь меня к себе, Луи, — говорит Стайлс, не отрывая от меня глаз, тоном, призывающим убрать от него руки, но сам он не предпринимает никаких попыток.       Провожу взглядом от его губ к глазам, язык выныривает наружу, чтобы смочить собственные губы, в частичном порыве заставить себя просто наклониться и поцеловать его, но я этого не делаю. Мои бёдра бесцельно двигаются навстречу его бёдрам, и мы оба уже тверды, уже готовы, и я могу задать этот следующий, такой волнующий меня вопрос, потому что у него есть две цели, и, возможно, мужчина не уловит самую главную. — Ты чувствуешь это?       Теперь он борется с моей хваткой.       Он уловил самую главную.       — Ты зажал меня в тиски, — говорит Гарри сквозь стиснутые зубы, и он сильнее меня, поэтому ему не требуется много усилий, чтобы перевернуть нас и оказаться сверху, поднимая мои руки над головой.       В конце концов, положение ничего не меняет. Я невинно подмигиваю ему, пока выгибаюсь дугой, чтобы добиться большего трения, а его хватка на моих запястьях просто чертовски крепкая. — Гарри, ну же. Ты…       — Руки над головой, — приказывает он и отпускает меня. Я подчиняюсь ему, обхватывая руками холодное железо над головой. Он смотрит на меня тёмными глазами, пока развязывает шнурок на своих штанах и стягивает их вниз, тут же откидывая в сторону. Очевидно, что перед сном он не надел боксеры, потому что его член немедленно подпрыгивает вверх и упирается в живот.       Я понимаю, что произойдёт дальше ещё до того, как мужчина это делает: он подаётся вперёд, пока его колени не оказываются по обе стороны от моих плеч, одной рукой захватывая мою челюсть между большим и указательным пальцами, а другой — за спиной сжимая мой стояк через пижамные штаны.       — Гарри…       — Я знаю, что чувствую, — прерывает он меня, рука начинает медленно двигаться вверх, массируя головку моего члена. Мой рот открывается в безмолвном стоне, и я борюсь с желанием отвести от Гарри взгляд, потому что даже в этот момент, когда он так откровенно пытается взять контроль в свои руки, чтобы компенсировать тот факт, что совсем недавно он его потерял, мужчина чертовски горяч. — Я чувствую, как сильно ты хочешь меня, как отчаянно, — подушечка большого пальца скользит по моим губам, пока я не открываю их. Он прикасается кончиком пальца к моему языку, а затем отстраняется, когда я собираюсь обхватить его губами. — Сейчас ты готов сделать для меня всё, что угодно, не так ли?       Гарри как-то умудряется одной рукой развязать шнурок на моих штанах, не глядя в ту сторону, его рука скользит внутрь и крепко обхватывает мой член. На этот раз я действительно стону, позволяя своим глазам на секунду закрыться, и быстро киваю головой. — Так и есть. Всё, что захочешь.       — Всё, что захочу, да? — дразняще спрашивает Гарри, поднося руку, которую он вытащил из моих штанов, к моим губам и жестом предлагая мне облизать её. Я делаю его ладонь влажной, чтобы он снова обхватил ей меня, и теперь скольжение становится просто идеальным. Слишком идеальным. — Хочу, чтобы ты кончил, пока будешь делать мне минет, а после встал на четвереньки, чтобы я заставил тебя кончить снова, — он придвигается ближе, обхватывая рукой свой член, — и снова, — ускоряет движение своей ладони вокруг моего члена, пока я раздвигаю губы, чтобы взять его в рот, — и снова.       Он отрывает одну из моих рук от изголовья вниз к своему члену, оборачивая мой кулак вокруг него, пока я делаю ему минет. Заторможено моргаю, глядя на него, и стону вокруг члена, получая удовольствие от того, что ублажаю его, словно это всё, чем я хочу заниматься до конца своей жизни. Я сосу то сильно, то слабо, чтобы добиться от него разных реакций. Он закрывает глаза, упираясь руками в стену над изголовьем кровати.       Ямочки на его щеках проявляются, когда он ухмыляется, словно думая о чём-то, что может понравиться только ему, а я изучаю то, как сокращаются мышцы его пресса в зависимости от того, что я делаю, как сильно он толкается в мой рот, какие звуки издаёт.       Он должен был почувствовать это.

***

      После поездки в Денвер моя жизнь возвращается в привычное русло.       Найл забрал нас с Гарри из аэропорта. Он отвёз меня в мою квартиру, а Гарри — в свою. Зейн курил косяк с парой своих друзей, когда я вошёл, и я отказался от его предложения присоединиться в пользу того, чтобы снюхать свой собственный кокаин с крышки комода. Каким-то образом я смог уснуть обдолбанным, с трепыхающимся в груди, словно после марафона, сердцем, всё в той одежде, в которой я сел в самолёт, всё ещё пахнущий также, как в тот последний раз, когда мы сходили в больницу, где моей маме снова пришлось умолять меня уехать.       Я звоню Лотти каждый день, чтобы узнавать все новости. Открываю учебники. Занимаюсь. Откладываю учебник. Лиам встречается со мной в библиотеке, у меня дома, в компании Натали в небольших заведениях, где можно поесть перед занятиями, и мы разговариваем, но я не могу вспомнить о чём именно, после того, как мы расходимся. С тех пор, как Лиам поговорил с Натали, девушка притормозила с планированием свадьбы. Теперь она явно ведёт себя по-другому — так, как вела себя до того момента, как стала представлять их с Пейном свадьбу в разных уголках Хэмптона, и такой она мне нравится гораздо больше.       Перед очередными выходными Гарри снова приглашает меня в поездку, которую не портят никакие семейные обстоятельства, мы трахаемся, он покупает мне практически полностью новый гардероб, и мы совсем не говорим о том чувстве, возникшем тогда в хижине. Я пытаюсь не думать об этом.       Некоторое время после поездки я перестаю отвечать на его звонки, потому что всё стало слишком запутанным, а я не могу за раз справиться со всей той кучей проблем, свалившейся на меня в одночасье.       Я выхожу на работу. Зарабатываю деньги сам. В конце концов танцую приват паре новых клиентов, которые не привлекают меня так сильно, как Гарри, и пытаюсь не думать и об этом.       А потом переступаю через себя и снова начинаю отвечать на его звонки.       Я был под кайфом, поэтому сейчас не могу вспомнить то, как прошёл день Благодарения, кто был в гостях, чем занимались присутствующие, где мы вообще были и как долго.       Проходят экзамены, идёт снег, Джиджи и Кендалл уже вовсю говорят о слове на букву «п», и каким-то образом я зарабатываю приличный средний балл в этом семестре, хотя большую его часть провёл за формированием дорожек поверх учебников, а после наступает середина декабря, и я…       Что ж.       Я теряю свой грёбаный разум.       — Томлинсон! — кричит Зейн с поднятой банкой пива, указывающей в моём направлении, что заставляет всех остальных в квартире крикнуть то же самое.       Из колонок звучит песня «Power» в исполнении Канье Уэста, басы пробирают до костей, а я стою на кофейном столике и проливаю спиртное из своего стакана, пока танцую под песню. Большая часть проливается на мою рубашку, и я стряхиваю жидкость, поднимая и бросая стаканчик в толпу людей, словно это чёртов букет.       Какая-то девушка, которую, как я предполагаю, пригласил Зейн, ловит его и ведёт себя так, словно выйдет замуж следующей, поднимая рюмку вверх, а затем опрокидывая её содержимое в свой рот.       — Погнали, блять! — объявляю я, опускаясь на колени и начиная читать рэп вместе с исполнителем. Кендалл врезается в меня прямо посередине песни, и я практически теряю равновесие, чуть не падая на пол.       Она извиняется и наклоняется вниз, чтобы сказать мне на ухо: — Джи сейчас разговаривает с кем-то, чтобы купить дозу. Встретимся в твоей комнате через пять минут?       — Ты же знаешь, что я никогда не откажусь от такого предложения, — подмигиваю ей я, а затем соскальзываю со стола, когда песня сменяется на «Losers» Викенда. Я в стельку пьяный, как и все остальные в этой комнате, поэтому пытаюсь вслепую проложить себе путь через толпу людей с моей работы и с работы Зейна.       Натали и Лиам стоят в углу кухни, окутанные дымом, выдыхаемым двумя незнакомыми мне людьми, делящими один косяк на двоих прямо под вытяжкой.       — Здорово, Томлинсон, — говорит один из них, когда я вхожу, и я делаю вид, что знаю, кто они такие.       — Как дела, чувак? — я стукаюсь с ним кулаками, замечая, что пивные бутылки Лиама и Натали почти пусты. Не могу допустить такое. Проскальзываю мимо парней, которых я, очевидно, знаю, чтобы обнять Натали и передать им обоим пиво. — Вам двоим нужна подзаправка.       — Ох, Боже, — смеётся Натали с перекошенным лицом, — Лу, от тебя воняет алкоголем.       — Я ведь пил, дорогая, — смеюсь я в ответ, быстро целую её в щеку, а затем обнимаю Лиама. — Как поживаешь, мистер «Президентский список»?       Он пожимает плечами, краснея от признания его заслуг. Я не умалчиваю и то, что он не только оказался в президентском списке, но и занял первое место среди всего нашего грёбаного класса. Возможно, из зависти, возможно, из ревности. — Ты слишком много мне льстишь.       — Я льщу тебе не в достаточной мере, — я показываю на Натали, а затем снова на Лиама. — Ты ведь понимаешь, что выйдешь замуж за следующего Джонни Кокрэна?       Натали хихикает, протягивает руку вперёд, чтобы ущипнуть Лиама за щёку, а затем с обожанием провести ладонью по этому месту. — Он потрясающий, не так ли?       — Машина, — говорю я, как раз в тот момент, когда Джи появляется на кухне.       — Лу? — это всё, что она мне говорит, и я понимаю, что это сигнал идти в спальню. Натали и Лиаму она улыбается, с головы до ног оглядывая наряд девушки. — Выглядишь горячо, дорогая, — а затем говоря Лиаму: — Тебе лучше быть повнимательней, Пейн, а то я могу увести твою девушку.       — Эй! — игриво возмущается Кендалл позади неё.       Джиджи, даже глазом не моргнув, тут же сказала: — Брось, детка, будто я когда-нибудь смогу оставить твою великолепную задницу.       — Куда ты собралась, Джи? — выскакивает из-за угла Зейн, выражение его лица немного напоминает потерянного щенка. Судя по всему, теперь это вечеринка проходит на кухне.       — В сотый раз повторяю тебе, Малик… — Джиджи не заканчивает своё предложение, но, видимо, она и так донесла суть, поскольку Зейн тут же убегает обратно в толпу.       Я как раз собираюсь пойти в свою комнату, когда чувствую вибрацию телефона в кармане. Достаю его одной полускоординированной рукой, включаю и, прищурившись, смотрю на слова, написанные Гарри, на экране:       «Я тут подумал, что мы могли бы использовать сегодняшний вечер для того, чтобы вычеркнуть кухню из нашего списка? Сегодня я дал выходной моему повару.»       Чёрт, мне бы этого хотелось. Я даже чувствую, как натягиваются мои джинсы в районе ширинки при мысли о том, чтобы перегнуться через столешницу и позволить ему овладеть мной, но Джи и Кендалл ждут меня с чертовски охуенным товаром, так что я даже не думаю (совсем не думаю), прежде чем напечатать ответ:       «У нас с Зейнм сегоодняя вечеринка, приедешь? Пришлюююю адреееес»       И после этого ухожу в спальню.

***

      — Эй, Лу, — говорит Зейн, появляясь в дверях. Я уже принял свою дозу, поэтому смотрю вверх, наблюдая, как теперь это делает Кендалл. Малик не моргнув и глазом смотрит на меня, показывая большим пальцем через плечо. — Какой-то парень стоит у двери. Говорит, что знает тебя.       — Кто… — я проталкиваюсь мимо Зейна, взгляд падает на Гарри, который стоит возле двери и рассматривает окружающую обстановку. — Вот дерьмо.       — Почему он так вырядился? Он ведь знает, что это домашняя вечеринка?       Я сканирую взглядом тело Гарри, криво улыбаясь тому, что мужчина появился здесь в элегантном, но повседневном, костюме, который он поправляет в ожидании. Он надел свои излюбленные кольца с инициалами и небольшую золотую цепочку в тон, исчезающую в верхней части его слегка расстёгнутой рубашки. — Просто это Гарри.       — Подожди, Гарри? — брови Зейна приподнимаются вверх. — Тот Гарри, с которым ты пропадал всё это время?       Я толкаю рукой его в грудь, в то время как глазами продолжаю твёрдо смотреть на Гарри, стоящего на другом конце комнаты. — В комнате осталось лишнее. Сходи прогуляйся.       — Чёрт, спасибо, чувак, — говорит он и исчезает за моей спиной.       Гарри замечает меня, когда я подхожу к нему, лицо сменяется с озабоченного на немного счастливое. Включается «Pink + White» Фрэнка Оушена, и толпа вокруг нас настраивается на медленное покачивание и притоптывание в такт.       — Я удивлён, что ты всё ещё стоишь на ногах, учитывая то ужасно неразборчивое сообщение, отправленное тобой.       — А что, если я скажу, что не помню, как отправлял его?       Он смеётся в ответ, прислонившись спиной к стене. — И я верю, потому что твои зрачки… очень расширены.       Боже, это был очень хороший товар. — А что, если я также скажу тебе, что мне хочется сорвать с тебя одежду прямо посреди этой комнаты?       Гарри качает головой, но его челюсть всё же слегка сжимается. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы пойти на это, мистер Я-не-помню-сообщение-которое-отправил-пятнадцать-минут-назад, — я закатываю глаза. — И, кстати, тебе повезло, что я знаю твой адрес, потому что ты даже не удосужился написать его.       — Джи купила кокс, — пожимаю плечами я, словно этого объяснения достаточно, и, должно быть, так оно и есть, потому что он не настаивает на продолжении. — Итак…       — А это кто?       — Кстати, о Джиджи, — я поворачиваюсь на месте и вижу её вместе с Кендалл, направляющихся рука об руку в нашу сторону. Они обе под кайфом и едва могут идти по прямой. Я протягиваю им руку, чтобы они схватились за неё, словно сейчас это хороший вариант. — Джиджи, Кендалл, это Гарри. Гарри, это Джиджи и Кендалл.       — Я много слышал о вас, — говорит он вежливо, пожимая им обеим руки.       — Так это и есть тот самый мистер Золотые кольца? — спрашивает Джи, в это же самое время проходясь взглядом по его телу.       — Он милый, Лу, — добавляет Кендалл, сделав то же самое.       — Ты права, детка, — говорит ей Джи, а затем поднимает глаза на Гарри. — Хм, ты сегодня решил побродить по трущобам? Ведь это место определённо отличается от шикарного пентхауса.       — Меня пригласил Луи, так что… — отвечает он, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Кажется, мужчина сказал это искренне, а не из чувства долга. — Кендалл, Луи сказал мне, что теперь ты занимаешься разработкой дизайнов для известных компаний?       Она радостно кивает. — Да, это так.       — Я бы с удовольствием взглянул на твоё портфолио.       — Ох, — удивлённо выдыхает Кендалл, прижимая руку к груди, и её щёки краснеют. — Ты хочешь взглянуть на моё портфолио?       — Я доверяю его мнению, — отвечает Стайлс, пожимая плечами и самодовольно улыбаясь, и это действительно не помогает мне не думать о том, чтобы сорвать с него одежду. — Я даже напомню тебе об этом, когда ты будешь в состоянии всё помнить, — голова Кен наклоняется вниз, словно её поймали с поличным, и он делает шаг вперёд, чтобы успокаивающе коснуться её плеча. — Расслабься. Я никому не скажу.       — Это он сделал Лу таким, помнишь? — спрашивает Джиджи, делая ударение на каждом слове, словно говорит шёпотом, хотя она так далека от этого. Тут же бросаю на неё взгляд, от которого она становится смущённой, и, клянусь, что замечаю, как Гарри тоже смущается, но, возможно, всему виной лишь наркотики.

***

      Мы оказываемся в гостиной, глубоко погружённые в разговор о работе Кендалл в сфере моды, в то время как остальные гости вечеринки всё ещё кажутся оживлёнными.       Гарри искренне интересуется её работой, комментируя различные аспекты рисунков девушки, которые она показывает в своём телефоне. Кендалл с гордостью наблюдает за всем этим, скрестив руки на груди, а её взгляд мечется туда-обратно, пока они по очереди что-то говорят. Жаль, что Гарри будет единственным, кто вспомнит об этом завтра утром.       — Он не так уж и плох, да? — тихо спрашиваю я Кен, кивая в сторону Гарри.       — Отвали, Луи, — говорит она в ответ, быстро подняв средний палец.       Я смеюсь над этим, откидываясь на стуле и ковыряясь в трещине, образовавшейся на столешнице.       Я настолько сосредоточен на этом, что не замечаю, как комната начинает тускнеть, разговоры сливаются в один тихий гул, а ведь совсем недавно они громко звучали в моих ушах. Всё, что я слышу, — это резкие басы «The Hills», и моё зрение начинает соответствовать размытости битов. Я не паникую, в основном по той причине, что сейчас физически не смогу это сделать, но моё тело определённо сейчас где-то не здесь. Нет. Моё тело встало из-за со стола и сейчас стоит перед доктором, пока тот начинает вести разговор с моей семьёй.       «— Нам придётся провести более обширное обследование, но все симптомы указывают на метастатическую меланому.       Я ненавижу врачей. Ненавижу их холодную, бессердечную манеру речи, и то, как они произносят ужасающие слова с самым спокойным выражением лица.       Лотти отрывает глаза от того места, где её рука обёрнута вокруг плеч нашего отца. У меня сводит живот от того, что именно сестра сейчас заботится о нём, после того, как обнаружила маму лежащей в саду. — Меланома? Что это…       — Рак кожи, Лотти, — отвечаю я за доктора.       Он кивает в подтверждение. — Да, но галлюцинации говорят о том, что болезнь вашей матери продвинулась довольно далеко. Этот тип рака очень агрессивен. Результаты анализов должны сказать нам о стадии развитии опухоли.       — Опухоль? — спросила она, слишком измотанная, чтобы сейчас понять суть. — Как это связано с галлюцинациями?       Доктор почему-то смотрит на меня, но я не выражаю никаких эмоций. Он отводит взгляд. — Галлюцинации указывают на то, что опухоль распространилась на её мозг.       Лотти начинает плакать, а мой отец по-прежнему не произносит ни слова. Он просто, как и обычно, смотрит куда-то сквозь стену, и поскольку никто не собирается задать вопрос на миллион, это приходится сделать мне.       — Сколько ей осталось жить без лечения?       — Трудно сказать, но выживаемость, даже при должном лечении, составляет около пяти процентов.»       Пять процентов.       Это был лишь пятипроцентный шанс. В один момент это должно было случиться. Она не была настолько особенной, чтобы вписаться в положительную статистику. Она всё равно бы попала в те остальные девяносто пять процентов.       Эти грёбаные девяносто пять процентов.       Мой живот скручивается, и я тянусь вниз, чтобы схватиться за него, отталкивая стул назад силой своих ног.       «— Трудно сказать, но выживаемость, даже при должном лечении, составляет около пяти процентов.»       «— Трудно сказать, но выживаемость, даже при должном лечении, составляет около пяти процентов.»       «…около пяти процентов.»       «Пять процентов.»       «Пять процентов».       Не знаю, как оказался в ванной, всё происходит будто в замедленной съёмке, пока я не наклоняюсь над унитазом, открываю рот и меня рвёт.       Рвотные позывы возвращают меня в реальность, как и жжение желчи в задней стенке горла. Я чувствую, что мои щёки мокрые, то ли из-за слёз, то ли из-за наркотиков, а меня продолжает тошнить, тошнить и тошнить.       — Луи? — голос Гарри доносится из-за двери, и я хочу попросить его уйти, но не могу перестать блевать. Мужчина распахивает дверь из-за доносящихся звуков, замирает на секунду, а затем начинает действовать, словно это то, что он привык делать. Он опускается на колени позади меня и проводит рукой по моей спине. Я пытаюсь сдержаться, чтобы он ничего не видел, но это только усиливает дрожь, пока Гарри не оказывается позади и не обхватывает меня руками, положив подбородок на моё плечо. — Ты в порядке, Лу. Всё хорошо.       — Пять процентов, — удаётся выплюнуть мне, вытирая рот. — Пять процентов, Гарри. Почему это так чертовски несправедливо? Как, блять… — я перехожу от рвоты к рыданиям, но слёзы текут так быстро и интенсивно, что тошнота только усиливается.       Он успокаивающе гладит меня, проводя носом по волосам на моём затылке. — Я знаю, Лу.       — Я никогда не думал, что могу потерять её. Мама не заслуживает этого, не после всего, что она сделала для нас, — я чувствую, как он тянется к полотенцу, лежащему на раковине, и немного сдвигается в сторону, чтобы вытереть мои щёки и рот. Не могу перестать плакать, не могу понять, как дышать. Раскачиваюсь взад-впёред на пятках, глядя прямо в унитаз, пока пытаюсь, безуспешно пытаюсь, успокоиться. — Пять процентов, пять процентов, пять грёбаных процентов.       — Хей, — тихо говорит он, бросая полотенце и беря меня на руки, пока я не оказываюсь у него на коленях, прижавшись лицом к его плечу. — Я знаю, детка. Всё хорошо. Постарайся дышать для меня, пожалуйста.       — Это так больно, — всхлипываю в его рубашку, и тут же понимаю, что, вероятно, сейчас я плачу прямо на несколько тысяч долларов, а он даже глазом не моргнул. — И твоя рубашка…       — Детка, — он отстраняет меня, прижимаясь долгим поцелуем к моему лбу. — Не обращай внимания на рубашку. Её можно отдать в химчистку.       Я качаю головой, сжимая в кулаке ткань его пиджака. — Ты должен перестать делать вид, что тебе не всё равно. Клянусь Богом, ты убиваешь меня этим. Я не могу…       Мужчина проводит рукой по моей спине, его пальцы гладят разгорячённую кожу, прилипшую к моей футболке. Он снова прижимает мою голову ближе к своему телу. Я смертельной хваткой вцепляюсь в его одежду, рубашка уже намокла под моей щекой.       — Когда ты уже поймёшь, что забота о тебе — это не притворство, Луи Томлинсон? — спрашивает он так тихо, что я почти не слышу.       И мне больно от того, что я, скорее всего, не вспомню об этом утром.