***
— Итак, через пару недель у вас будет практический экзамен, не так ли? — Да, это так. — И как вы себя чувствуете? Я вздыхаю, мои пальцы играют с пухом на подлокотнике кресла. — Нервничаю. Не знаю, готов ли я, но я сделал всё, что было в моих силах. — Вы просили о помощи, как мы и говорили? — Да, — искренне отвечаю я. — Гарри иногда занимается со мной по карточкам и проверяет мою рабочую тетрадь, пока я делаю перерыв, чтобы размять ноги. — Похоже, он полезен вам. — Да, — киваю я, замечая, как на ковре в одних местах выцвели узоры, но в других они по-прежнему кажутся новыми. — Я стал лучше держать себя в руках, когда он уходит. Недавно пригласил друзей в гости. — И как всё прошло? Мой взгляд перемещается с ковра обратно на кресло, а затем на журналы по психологии, лежащие на столике, разделяющем нас. — Лиам попросил меня быть его шафером. — Поздравляю. — Спасибо, — полуулыбаюсь я, в то время как моя нога начинает подпрыгивать. Я кладу ладонь поверх колена, чтобы попытаться остановить себя. — Зейн кое с кем завёл серьёзные отношения, и у Натали всё хорошо. Конечно, всё так же переживает из-за свадьбы. Кендалл создаёт эскизы для «Гуччи», а Джиджи… — Я качаю головой, потирая пальцами виски. — Я не знаю, что между нами происходит. — Вы поссорились? — Да. Я просто… я до сих пор не совсем понимаю, что произошло. Наверное, она завидует тому, какой стала моя жизнь с тех пор, как мы с Гарри начали встречаться, и она считает, что я не заслуживаю этого, ведь мне не приходилось так много работать. — Это правда? — Нет, это неправда, — отвечаю я немного оборонительно, сосредоточившись на кружке с кофе, стоящей на столе рядом с мужчиной. На внешней стороне кружки есть небольшие пятна. Должно быть, он склонен переполнять её. — У неё было тяжёлое начало, которое позже выровнялось, а у меня было ровное, которое позже стало немного тяжёлым. У нас у обоих были трудности. — Прошло несколько месяцев со дня смерти вашей матери, — говорит он, словно определяя одну из проблем с моей стороны. Я неловко отодвигаюсь, наконец посмотрев на него. — Это был резкий переход, доктор Брук. — Нам не обязательно говорить об этом, — он скрещивает ноги, глядя на меня так, будто знает, что я и так потратил много времени на то, чтобы не говорить об этом. — Похоже, у тебя много всего происходит, Луи. Переезд, экзамен по адвокатуре, Лиам, просящий тебя стать его шафером, Джиджи, твоя мама. Это моя работа — спрашивать тебя, как ты справляешься со своим стрессом. Я знаю, к чему он клонит. Сглатываю, провожу рукой по волосам, а затем по лицу. Обе мои ноги чувствуют себя беспокойно, и я переставляю их, чтобы найти более удобное положение. — Я снова употребил. — Вы снова употребили, — медленно говорит он, побуждая меня продолжить. Я не хочу, на самом деле, но я слышу, как голос Гарри эхом проносится в моей голове. Мне нужно это. — Гарри был в Малибу, и это случилось на следующий день после того, как я пригласил друзей на ужин. Он не должен был вернуться ещё почти неделю, а я как раз учился и не мог сосредоточиться. У меня есть тайник, который я храню для таких случаев, в кармане пальто в моей половине шкафа. — Гарри знает об этом? Я немного опускаю голову, потирая затылок. — Не знает. — Вы снова рассказали ему о том, что употребили? — Нет. — Вы собираетесь сказать ему? — Ох уж эти вопросы, — нервно смеюсь я. — То, что вам дискомфортно — это хороший знак, Луи, — говорит доктор Брук с почти одобряющей улыбкой. — Это значит, что вы осознаёте свои ошибки. Это признак разрушения стен.***
Гарри возвращается домой только после обеда. Я позволил Филиппу уйти домой, потому что захотел приготовить еду сам, чтобы проветрить голову. Он оставил мне стопку рецептов, которые сам хотел приготовить на ужин, и я выбрал один из них, с рыбными тако и лёгкой летней сальсой. Я должен сказать ему. Я смотрю на него, пока нарезаю лук, и он ослабляет галстук с явным интересом к тому, что я делаю. Улыбаюсь, прежде чем снова опустить глаза. — Как работа, детка? Он быстро целует меня в щёку, а затем открывает холодильник и берёт себе банку одного из новых сортов пива, а затем протягивает вторую мне. — Теперь в моей команде шесть человек из семи. Гарри сияет, когда я снова смотрю на него, широкая улыбка расплывается на его лице, пока он склоняется над стойкой, положив подбородок на ладонь. — Ни хрена себе, — говорю я в ответ. — Гарри, это ведь потрясающе. — Я уже почти чувствую финишную прямую. Представь себе жизнь в разлуке с моим грёбаным отцом. — Он кивает на банку, стоящую передо мной. — Открой её. Давай отметим это, а затем я позволю тебе вернуться к готовке. Кстати пахнет просто потрясающе. — Тако из махи-махи, — говорю ему я, кладя нож и открывая банку. Мы чокаемся ими и я чувствую, как содержимое его банки капает на мои пальцы. Делаем длинный глоток, и я отстраняюсь с удовлетворённым вздохом. Я должен сказать ему. — Пойду умоюсь, — говорит он, подходя ко мне и обхватывая руками мою талию. — Спасибо, что сегодня решил приготовить ужин, детка. Его губы на моей шее немного опьяняют, и я пожимаю плечами, говоря: — Ничего особенного. Я сам этого захотел. — Ты лучший, — вздыхает он, нежно прикусывая мою губу. — Ожидай много праздничного секса после ужина. Я обхватываю рукой его затылок, смеясь из-за его игривых поцелуев, обрушивающихся на мою шею и лицо. Он так счастлив. Я должен сказать ему.***
Я молчу почти весь ужин, а он слишком взволнован, чтобы заметить это. Это нормально. Я не виню его. Он пытается круто изменить свою жизнь, и это действительно работает. В каком-то смысле, наверное, я завидую. Он решает свои проблемы на корню, принимая меры. А я просто обязан сказать ему об этом. Я делаю маленький глоток того же пива, наблюдая за тем, как он жестикулирует своими руками, рассказывая о процессе, через который ему довелось пройти сегодня. Он практически упустил шестого человека, пока они снова не собрались вместе после обеда, и тогда мужчина мгновенно понял, что ему нужно делать. Дальше, по его словам, всё прошло гладко, остальные его слова стали складываться в одну длинную нить. Есть так много способов закончить этот вечер. Я не могу допить одну банку пива с тех пор, как он пришёл домой. Я мог бы легко выпить остатки, взять другое, попытаться догнать его. Я мог бы бросить посуду в раковину после того, как мы закончим, запрыгнуть на стойку, раздвинуть ноги, чтобы он устроился между ними. Я мог бы сесть ему на колени прямо сейчас, когда он меньше всего этого ожидает, или же залезть под стол, смотря на него сквозь полуопущенные ресницы, как он любит, говоря ему, что я горжусь им, прежде чем он ворвался бы в моё горло, а после я бы высунул язык, чтобы он видел, как я всё проглатываю. Я мог бы. Но я должен, блять, сказать ему. — Гарри… — Это полностью изменит не только мою жизнь, но и твою. Да, я знаю, что ещё не заполучил седьмого человека, но у меня есть уверенность, что я сделаю это. Мне даже не придётся сильно сокращать расходы. — Детка… Он щёлкнул пальцами, указывая на меня и откинувшись в кресле. — Куда бы ты ни захотел поехать, мы обязательно отправимся туда. В буквальном смысле. Просто дай мне список тех мест, которые ты хотел бы увидеть, и я всё спланирую. Мы можем улететь сразу после твоего экзамена. Ты когда-нибудь был в Италии? Я открываю рот, чтобы снова произнести его имя, но решаю сказать: — Нет, не был. — Тебе бы понравилась Италия. Там потрясающая еда. Мы, конечно же, обойдёмся без присутствия моей сестры. Даже не будем говорить ей, что приедем. Я останавливался в нескольких виллах на побережье с великолепными видами. Плюс, вино. Думаешь, то, что у меня есть, достаточно хорошее? Попробуй свежее с виноградника. Мы будем потягивать вино на пляже и загорать весь день. Я бы смог пойти на убийство, увидев тебя в коротких обтягивающих плавках. Луи. — Гарри, мы можем поговорить? Гарри замолкает, его лицо опускается, когда он понимает, что я выгляжу так, будто вот-вот впаду в панику. Мне бы хотелось, что происходящее казалось менее драматичным. — Ты не… Что случилось? — У меня сегодня была терапия. — Я знаю, — говорит он, нахмурив брови. Конечно, он знает, Луи, вы двое, блять, говорили об этом сегодня утром. Не говоря уже о том, что до сегодняшнего дня он не пропустил ни одной встречи, всегда ожидая в машине или в приёмной, чтобы после разобраться с последствиями. Он хорошо ко мне относится. Теперь я должен сказать ему. — Мы поговорили о некоторых вещах, и я… — У меня пересыхает во рту, и внезапно слова застревают где-то поперёк горла. Гарри протягивает руку, чтобы положить её поверх моей. — Детка, что происходит? Ты говорил о своей маме или своей семье? Ты из-за этого сейчас такой? — Нет, — качаю я головой. — Нет, это точно не то, о чём идёт речь. Я не осознаю, что плачу, пока он не придвигается ближе, проводя большим пальцем под моим глазом, чтобы стереть слезу. — Лу, ты плачешь. Поговори со мной. Я смотрю в потолок, делаю один долгий, глубокий вдох, чтобы подготовить себя к тому, что произойдёт в тот момент, когда я действительно наберусь смелости и открою рот. — Я снова употребил. — Я не смотрю на него. Мне и не нужно. Его рука отрывается от моей, и это действие ощущается именно так, как я и думал. — Луи. — Пока тебя не было. Это случилось после встречи с ребятами. Мне очень жаль, — вздыхаю я, уже действительно плача. Я поднимаю ладони, чтобы вытереть щёки, и оглядываюсь на него, он смотрит в противоположное от меня направление, прикрыв рот рукой. — Мне так жаль, Гарри. Я просто… Просто всё слишком сильно на меня навалилось. — Почему ты мне не сказал? — Внезапно огрызается он. — Что? Я просто… — Почему ты не сказал мне сразу, как только это случилось? — Мне было неловко, а ты уехал по работе. Я не хотел отвлекать тебя… — О, ты посчитал, что так будет лучше? Ты позволил мне поверить, что ты был в полном порядке, Лу. — Я был в порядке. — Ты был в порядке? — спрашивает он, насмешливо приподняв брови. — Ты был в порядке настолько, что решил снова нюхнуть порошок. Чёрт побери, Луи, мы ведь разговаривали той ночью. Ты был под кайфом тогда? — Я не отвечаю, затянувшаяся пауза даёт ему понять всё, что нужно. — Блять. Мы кончили вместе. — Он замолкает, его голос растворяется в тишине комнаты. У меня пропадает аппетит, и я, отодвинув от себя тарелку, сажусь на край своего кресла. Гарри делает вдох, а затем резко встаёт. — Покажи мне, где он. — Где что? — Тайник, Луи, я не дурак. — Гарри… — Где он? Я медленно встаю, иду вверх по лестнице, в нашу спальню, а затем подхожу к шкафу. Открываю свою секцию, отодвигаю несколько висящих костюмов, пока не останавливаюсь на том, который закончила шить Вивиан в свой последний приход. Моя рука практически дрожит, когда я засовываю её в карман костюма и достаю скомканный кусок алюминиевой фольги и пару полупустых пакетиков. Держа всё это в ладони, я понимаю, насколько на самом деле абсурдно то количество, которое у меня есть. — Это всё. — Ты клянёшься? — Клянусь, — киваю я. — Если я найду ещё… — Не найдёшь. Он кивает, но как-то неуверенно, словно не знает, можно ли мне верить, но в любом случае делает выбор в пользу доверия. — Избавься от этого. — Как ты хочешь, чтобы я это сделал? — Смой в унитаз. Было время, когда подобная мысль заставляла меня разрыдаться, от зависимости, жажды и количества денег, которые я вложил. В этот раз я понимаю, что облажался. — Я смою. — Сделай это сейчас. — Он суров в своих словах. Я иду через нашу спальню в ванную комнату, и он следует за мной. Открываю все пакетики, разрываю алюминиевую фольгу, а затем поднимаю сиденье унитаза, чтобы высыпать всё это в бачок. Порошок сыпется как снег, собираясь на поверхности воды. Гарри хватает пакетики и выбрасывает их в мусорное ведро неподалёку. Мы оба стоим там, когда я нажимаю на кнопку, и наблюдаем, как препараты смываются в городской сток. После того, как шум унитаза стихает, мы остаёмся вдвоём в тишине. Я смотрю на его лицо в поисках хоть какого-то намёка на то, что он чувствует. К счастью, он не заставляет меня гадать. — Мне жаль. Он поднимает руку, чтобы заставить меня замолчать, губы сжаты в плотную линию, он качает головой, его глаза закрываются на мгновение, прежде чем открыться снова. — Помнишь, я говорил тебе, что Ник любит брать? — Я киваю. — Да. Он любит брать. Другие мужчины в моей жизни тоже любили. Они были хороши в этом. Они брали, брали, брали, и я позволял им, потому что думал, что именно это мне и нужно делать, пока у меня ничего нет. Я знаю, что то, что ты сделал, не то же самое, и я знаю, что ты не пытаешься причинить мне боль. Я знаю это. — Я открываю рот, но он снова заставляет меня замолчать, прежде чем я успеваю произнести хоть слово. — Я люблю тебя, Луи, но я не могу позволить случиться этому снова. Ты не можешь… Когда ты делаешь это, кажется, что у меня что-то отнимают, а я не хочу этого. Только не с тобой. Пожалуйста. Гарри целует меня в лоб, прежде чем я успеваю заговорить, явно не желая ничего слышать прямо сейчас. Я позволяю ему уйти, чтобы он мог позвонить Лоуренсу и попросить у него машину на некоторое время. Ему нужно проветрить голову. Раньше я считал, что худшее, что можно почувствовать — это то, как ты в чём-то проёбываешься, но сейчас же я думаю, что худшее чувство на свете — это чувство отчаяния после того, как причинил кому-то боль. После того, как причинил боль Гарри.