Lover of Mine

      В Нью-Йорке требуется сдача Единого экзамена по адвокатуре.       Это тест, состоящий из двух этапов, по четырёхсот-балльной шкале. В разных штатах требуется разное количество баллов для сдачи, в Нью-Йорке же необходимо набрать двести шестьдесят шесть баллов, и, поздравляю, вы адвокат.       Конечно, цель всегда состоит в том, чтобы набрать большее количество баллов, поэтому оценка может быть легко перенесена из одного штата в другой, если когда-нибудь возникнет необходимость в переезде.       Лиам позвонил мне на прошлой неделе и сказал, что набрал триста шестьдесят баллов.       Я открываю двери здания, где проходило тестирование, и совершенно не представляю, каким может быть мой результат.       В Нью-Йорке стоит тёплая летняя погода, июнь проглядывается сквозь облака, улицы полны студентов в наушниках, с банками «La Croix», и нарядах, не оставляющих место воображению. Мимо проезжает пара парней на скейтбордах, и ещё один — на велосипеде.       Мне хочется пройтись пешком до дома Гарри — да, я до сих пор продолжаю называть это место так, несмотря на то, что технически я тоже там живу.       Машины Найла нигде не видно. Не то чтобы я возражал, конечно.       По дороге мне попадается кофейня, которая выглядит не такой переполненной, поэтому я захожу туда, чтобы купить что-нибудь со слишком большим количеством кофеина в попытке разбудить мой мозг и выйти из этого состояния.       Когда я включаю телефон, ожидая своей очереди, появляется пара сообщений от людей, которые помнят, что моё тестирование сегодня: от Лиама и Натали в нашем групповом чате, желающим мне удачи, и Гарри, с простым «Ты справишься, Лу. Заставь себя гордиться.»       Мы всё ещё не разговариваем.       Ну, мы разговариваем, но обычно только тогда, когда этого требует определённая ситуация. Есть что-то, стоящее между нами, что мы до сих не можем отбросить.       За моей спиной открывается дверь, раздаётся звон колокольчика, указывающий персоналу, что пришёл ещё один клиент. Кто бы это ни был, очевидно, он любит громко разговаривать по телефону в общественном месте, его голос практически пронзителен, кричащий что-то в ответ на то, что только что было сказано на другой линии.       Я не могу разобрать слов, пока человек не оказываются прямо за моей спиной и не начинают разговор о том, что это значит для них двоих, кем бы они ни были.       Сердце ухает вниз.       Если я не обернусь, ничего не произойдёт. Тут абсолютно никого нет. Лишь только я, в ожидании, чтобы купить своё кофе и незаметно выйти за дверь.       Я могу это сделать. Только нужно сохранять спокойствие.       Это ведь несложно, правда?       — Лу?       Пиздец.       Оборачиваюсь так, будто не знаю, кто это, несмотря на то, что запомнил каждую произнесённую реплику.       — Привет, Джи.       На ней белая обрезанная майка и тёмные узкие джинсы, закатанные на лодыжках, Биркенштоки дополняют её стройные ноги. Она всегда прилагает больше усилий к своему внешнему виду именно летом.       — Что ты здесь делаешь? Я постоянно прихожу сюда, но ни разу тебя здесь не видела.       — Я только что сдал свой экзамен по адвокатуре и возвращался домой к Гарри. Мне просто необходим кофе. Сегодня будет длинная ночь.       — Из-за вечеринки, которая будет сегодня вечером? — спрашивает Джиджи, очевидно имея в виду мальчишник Лиама, начинающийся через несколько часов, в то же время, что и девичник Натали.       — Да.       — Я даже не знаю и половины девушек, которые придут на девичник к Натали. В групповом чате куча людей, и из всех них я знаю только Кендалл.       — Лиам хочет, чтобы были только самые близкие, так что, думаю, мне повезло.       — Только ты, Гарри и Зейн?       — Ну ещё несколько его друзей из других классов.       — Круто. — Я киваю, начиная разворачиваться, когда она задаёт другой вопрос с такой настойчивостью, будто не хочет, чтобы разговор заканчивался. — Как прошёл экзамен?       — Отлично, — коротко отвечаю я, снова поворачиваясь, но она продолжает в том же духе.       — Какой кофе ты обычно пьёшь?       Я быстро оборачиваюсь, сузив глаза. — Что ты делаешь, Джи?       — О чём ты?       — Ты не разговаривала со мной несколько недель, а теперь ты здесь и ведёшь себя как ни в чём не бывало.       — Послушай, Лу. В моей жизни кое-что происходит, и это просто как бы перенеслось на…       — Мне жаль, что у тебя что-то случилось, но это действительно чертовски дерьмово. В конце концов, я этого не заслужил.       — Сэр? — говорит парень за стойкой, и мне требуется секунда, чтобы понять, что он обращается ко мне.       Я заказываю чёрный кофе с несколькими порциями эспрессо и встаю в сторонке, чтобы подождать, пока Джиджи заказывает свой. Она расплачивается наличными, на что парень говорит, что ему нужно сходить за мелочью и убегает в подсобку. Джи смотрит на меня, её сумочка всё ещё открыта, а руки лежат на стойке.       — Мы можем поговорить?       — О чём тут вообще можно говорить?       — Ты можешь просто сесть и выпить со мной кофе? Пожалуйста?       Я с недовольством усаживаюсь с ней за маленький столик на улице после того, как она берёт свой кофе, выливая один из пакетиков с ванильными сливками в чашку. Она смешивает свой кофе со льдом с помощью соломинки, делает глоток, а затем нервно смотрит на меня, теребя салфетку.       — У меня не так много времени, — говорю ей я, и это правда. Мне нужно вернуться домой, чтобы переодеться и перепроверить, всё ли готово к сегодняшнему вечеру. Наверное, ей тоже нужно.       — Я вернулась домой за несколько дней до нашей встречи, — дом — это Топика, штат Канзас, с небольшими старенькими домами с не по размеру огромными крыльцами и жёлтой отделкой. Она ни разу не была там за всё то время, что я её знаю. — Моего брата посадили в тюрьму.       — В тюрьму?       — Да, — вздыхает она. — Мне хотелось присутствовать на заседании суда. Прошли годы с тех пор, как я была дома. Мне нужно было увидеть его.       Я смотрю на неё в замешательстве. Тюрьма? Из того, что я знаю о её брате — а это, признаться, не так много — он не кажется мне человеком, который может совершить преступление. Он работал в продуктовом магазине и жил в небольшом доме на колёсах немного в стороне от дома, в котором они жили в детстве, и он ходил туда каждый день, чтобы позаботиться об их матери.       — Что-то случилось? — Это очевидный вопрос. Конечно, что-то случилось. Я просто не знаю, как спросить, что именно.       Джиджи делает глоток своего кофе, снова крутит соломинку, чтобы разбить комок карамели, прилипший ко дну. — Был сильный шторм. Сейчас сезон торнадо, и последний из них был мощностью F-5. В детстве я видела всего несколько, но, похоже, этот был самый сильный. Он пронёсся прямо через мой район, оставив мою маму ни с чем. Ей и так было тяжело. Судья выпустил её по условно-досрочному, но она снова вернулась к наркотикам. Мой брат забрал её, и ему было тяжело, а ещё магазин, в котором он работал, урезал зарплату после торнадо, поэтому у него не было способа обеспечивать мать, из-за чего он начал продавать наркоту. Потом, когда и этого стало недостаточно, он стал торговать по-крупному. Тяжёлые наркотики, я думаю. Метамфетамин.       — Метамфетамин?       Она грустно смеётся. — Видимо, там есть большой местный рынок сбыта. Я бы спросила, откуда он об это узнал, но, вероятно, знала мама. Чёрт, возможно, поэтому мой отец исчез. Взорвался в грёбаной метамфетаминовой лаборатории.       — Сколько ему дали?       — Пять лет.       — Чёрт.       Она пожимает плечами. — Могло быть и хуже. Я не знаю. Было странно видеть его. Я до сих пор не уверена, почему вообще решила поехать. Я знаю, что сказала, что мне хотелось увидеть его, но он ведь ничего не сделал для меня в детстве. Это я заботилась о семье.       Я делаю глоток кофе, надевая солнцезащитные очки, когда направление солнечного света меняется.       — Мне жаль. Могу представить, насколько это тяжело.       Джи качает головой, собирая в кучку салфетку и откидываясь на стуле. — Нет, это мне жаль. Я просто… Ты написал нам о приглашении в гости, когда я всё ещё была в Топике и смотрела на то, как моя мать входит в зал суда со следами уколов на руке. Я загуглила адрес, чтобы узнать, как далеко он находится от нашего с Кен дома и увидела фотографию, и от этого мне захотелось плакать. Это не твоя вина, знаю, и я чувствовала себя дерьмово за те чувства, которые испытывала. Я ненавидела тебя.       — Вау. — Слово срывается с языка, а сочувствие, которое мне хотелось ей выразить, всё ещё присутствует. Оно есть. Оно может сорваться с моих губ в любую секунду.       — Хотя на самом деле я тебя не ненавижу, — быстро говорит она. — Ты мой лучший друг, Лу. Я просто завидовала. И по-прежнему завидую, что уж там. Но это не плохая зависть. Я рада за тебя, правда.       — Ты умеешь это показать.       — Знаю. Я просто не очень хорошо со всем справилась, и мне жаль.       Мне не хочется ссориться. Я устал, голова болит от кофеина и часов, проведённых за экзаменом, мысли уносятся домой к Гарри, который может быть в настроении, а может и не быть, чтобы оставить то, что произошло, позади.       — Хорошо.       — Хорошо? — Спрашивает она с сомнением, сузив глаза в вероятной попытке прочитать мои мысли, когда читать то и нечего, как и сказать.       — Да. Хорошо. — Мне понадобится немного времени, чтобы осмыслить произошедшее, но в данный момент у меня нет абсолютно никакой энергии, чтобы сделать это. Всё в порядке. Всё будет хорошо.       — Хорошо, — повторяет Джи, улыбаясь самой себе и опуская салфетку, которую она скомкала в руке, на стол. — Так у вас с Гарри всё серьёзно? ***       Гарри проходит мимо меня в одних облегающих брюках, одеколон, которым он только что побрызгался, приятным шлейфом попадает в мои ноздри.       Я наблюдаю за ним в зеркало напротив, пока он открывает свой шкаф, перебирая рубашки, висящие слева, пока не останавливает свой выбор на одной, которую я ещё не видел. Она слегка прозрачная, судя по цветочному принту и двумя полоскам сплошного чёрного цвета там, где находятся пуговицы. Его мышцы на спине напрягаются, пока он начинает надевать её, и я отворачиваюсь, когда понимаю, что он закрывает дверцу и может заметить меня в отражении зеркала.       Я выбрал ту рубашку, которую приобрёл в тот самый первый поход с Вивиан по магазинам, но у меня ещё не было повода надеть её. Она от «Александра МакКуин». Привезённая прямиком из Лондона, как сказал владелец магазина. Думаю, она стоила около четырёхста долларов, довольно абсурдно, но, вероятно, она одна из самых дешёвых в этом шкафу. Видимо, это вискоза. Какая-то ткань, о которой я никогда не слышал. Смесь смелого красного цветочного принта и однотонной ткани на спине, белые пуговицы подчёркивают середину.       Мои пальцы разбираются с пуговицами, голова опущена, чтобы видеть, что я делаю, когда я чувствую Гарри позади себя.       Его руки перемещаются на мои плечи, и через несколько секунд я понимаю, что он, вероятно, разглаживает ткань. Затем он перемещается на мою талию и движется вниз, пока его пальцы не оказываются поверх моих, останавливая меня от дальнейших движений.       Я смотрю на него в зеркало, отражение нас двоих смотрит в ответ. — Что ты делаешь?       — Дай мне закончить.       Я опускаю пальцы и поворачиваюсь к нему лицом, пока он изящно застёгивает пуговицы на моей рубашке.       Его лицо выражает сосредоточенность, брови слегка нахмурены, язык зажат между губами. Я вижу, что он только что побрился, так как запах средства после бритья смешивается с одеколоном, который я почувствовал ранее.       Одна из его бровей выглядит немного не уложенной, поэтому я испытываю удачу и тянусь большим пальцем вверх, чтобы сгладить неровности. Его глаза поднимаются, чтобы посмотреть, что я делаю, но он не останавливает меня. Я благодарен ему за за это.       — Тебе скоро понадобится стрижка, — замечаю я, когда он добирается до последних двух пуговиц, перекатывая прядь его волос между кончиков пальцев. — Если только ты их не отращиваешь.       — Нет, — он качает головой, застёгивая последнюю пуговицу на рубашке. — Я хочу, чтобы они были короткими.       — Ты хочешь, чтобы я сделал это снова? — спрашиваю я, вспоминая, как он притащил стул в ванную в прошлом месяце, перед его отъездом в Малибу, после долгого рабочего дня, как он сел на него и сунул ножницы мне в руки, потому что не хотел идти к парикмахеру. Тогда же он не думал, что сможет справиться с поиском семи человек. Теперь, когда у него есть шесть, всё может стать иначе.       — Мне понравилось, как ты меня постриг, — пожимает плечами он с небольшой улыбкой, которую я улавливаю только потому, что смотрю прямо на его губы. — Ты был удивительно хорош в этом.       — Да, — выдыхаю я лёгкий смешок. — Спасибо, что застегнул их.       На этот раз он облизывает губы, сканируя моё тело сверху вниз. — Ты выглядишь очень хорошо.       — Ты тоже.       — «Армани». — Ну конечно. Клянусь, половина его гардероба — это «Армани».       — «Александр МакКуин».       — Я знаю, — говорит он, на его лице появляется самодовольная ухмылка.       — Меньшего и ожидать не стоило.       Он улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Мы стоим так, между нами всего несколько сантиметров, миллион вопросов витающих в воздухе, и ни один из них я не готов задать из-за страха, что мне не понравится ответ.       — Я не хочу, чтобы мы шли на сегодняшнюю вечеринку будучи всё ещё в ссоре, — говорит он после ещё нескольких долгих минут молчания.       — Я тоже.       — За последний месяц ты заставил меня гордиться тобой, Лу. Регулярно ходишь на терапию, не употребляешь, разговариваешь со мной.       — Это не то, чем мне хотелось бы жертвовать, — отвечаю я, и это честно. Я не хочу потерять его, потому, что в итоге потерял себя. Не после всех усилий, которые я приложил, чтобы оставаться в порядке, попыток понять, как существовать без необходимости открывать пакетик и снюхивать порошок со стола. Он был так добр ко мне, даже после того, как я сделал то, что сделал. Он интересуется моим состоянием, выслушивает меня, пишет записки с ободрением и разбрасывает их в самых видных местах. Я нашёл одну в своём блокноте вчера, перед первым этапом тестирования, и ещё одну сегодня.       — Мне тоже, — соглашается он, — но я действительно хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Я не хочу видеть, как ты причиняешь себе боль.       — Я многому учусь у доктора Брука. Он предоставил мне много инструментов для преодоления трудностей.       — И у тебя всё ещё есть адрес той группы, да? Той, где помогают с преодолением зависимости и утраты?       Я киваю. — Да, есть. Я думал пойти на собрание на следующей неделе.       — Тебе стоит.       — Я могу взять с собой кого-нибудь. Если ты хочешь пойти со мной.       — Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой?       — Хочу.       — Тогда я буду там, — мягко отвечает он, обхватывая меня руками, чтобы крепко обнять. Мои пальцы впиваются в его спину, нос зарывается в его грудь, а он держит мой затылок и оставляет долгий поцелуй на макушке. — Я люблю тебя, Луи Томлинсон.       Улыбаюсь ему в рубашку, чуть крепче прижимая пальцы к коже его спины. — Я люблю тебя, Гарри Стайлс.       — Так и положено, когда терпишь подобное безумие, — шутит он, смеясь, когда я отстраняюсь, чтобы толкнуть его в плечо, а затем снова притягивает меня к себе. — Ты стоишь этого, детка. Я знаю, что я тоже не подарок.       — Думаю, у нас всё в полном порядке, учитывая это.       — Я тоже так думаю, — говорит он, гладя меня по волосам. — Мы будем продолжать разбираться во всём. Вместе.

***

      Найл прибавляет громкость по просьбе пассажиров сзади, поглядывая на меня краем глаза. Я бросаю на него знающий взгляд, подавляя собственный смех.       — Это, должно быть, сводит его с ума, — говорит Гарри позади меня, и я поворачиваю голову, чтобы увидеть половину его лица между боковой частью машины и подголовником.       Найл смотрит на нас, качая головой в игривом неверии и презрении. — Вы двое говорите обо мне?       — Нет, — протестую я тем же тоном. — Мы просто наслаждаемся музыкой.       — Мы будто в подвале братства.       — Откуда тебе знать, как звучит музыка в подвале братства, мистер Хоран?       — У меня есть дочь, мистер Томлинсон. Она любит вечеринки. Берёт пример со своей матери.       — Почему я не знал, что Люсия не прочь повеселиться? — спрашивает Гарри, и внезапно раздаётся стук рюмки, протянутой мне с заднего сиденья чужой рукой.       — Выпей, Томлинсон! Мы должны сегодня надраться по полной. — Лиам поднимает свою, быстро опрокидывая её себе в рот. Я поднимаю свою, делая то же самое, и тут же кривлю лицо от жжения водки, текущей по моему горлу.       — Мы познакомились на вечеринке в студ-городке, — объясняет Найл, заметно вздрагивая, когда следующая песня раздаётся из динамиков тяжёлым басом. — Что это вообще за музыка?       — Думаю, это «Icon» Джейдена Смита.       — Сына Уилла Смита?       — Я оставлю тебя разбираться с этим, — говорит Гарри мне на ухо, едва заметно целуя меня, а затем исчезает обратно в глубинах заднего сиденья.       Я смеюсь над вопросом Найла, убавляя громкость, чтобы Хоран перестал выглядеть так, будто хочет съехать с края моста.       — Тебе нужно будет повернуть налево на следующем светофоре.       Он кивает, оглядываясь назад, когда слышит довольно громкий шум и крики Зейна на кого-то за то, что тот разлил спиртное.       — Если вы, ребята, испортите мне салон…       — Гарри позаботится о любом ущербе, — говорю ему я, чтобы успокоить. — Я сказал ему, что они будут немного буянить, когда выпьют.       В основном Зейн, а также несколько парней, которых я встречал мимоходом, когда бывал на вечеринках с Лиамом во время учёбы в университете. Один из них, возможно, был президентом их братства, но я точно не могу вспомнить. Мы не то чтобы друзья.       — А ведь я думал, что иметь двух дочерей-подростков — это стресс.       Он поворачивает налево, едет дальше, пока я не говорю ему повернуть направо, а затем ещё раз. Снова сзади раздаётся смех, и я отчасти благодарен самому себе за то, что решил сесть здесь и ориентировать Найла на дороге, а не сидеть в центре того, что, чёрт возьми, происходит позади меня. Я не слышу, чтобы Гарри стал говорить слишком много, что являлось бы признаком того, что он пьян, так что всё не так уж и плохо.       — Как закончился семестр у Ханны?       — Она попала в Президентский список, — говорит он с гордой улыбкой, быстро оглядываясь на меня после того, как делает ещё один поворот налево. Ещё одна миля вперёд, и мы будем на месте.       — Это потрясающе.       — И Оливия собирается начать просматривать колледжи. Я думаю, она рассматривает CUNY или же NYU. Она хочет заниматься кино.       — Нью-Йоркский университет идеально для этого подходит.       — Да, — соглашается он. — Это безумие, понимать, что две мои дочери будут учиться в колледже. Как твоя мама справилась с этим?       Моё сердце лишь слегка замирает от того, что меня спрашивают о ней, и я могу справиться с этим, хотя не мог буквально несколько недель назад. Прогресс.       — Она никогда об этом не говорила. Я был единственным, кто поступил в колледж. Лотти выбрала альтернативный карьерный путь. Она часто говорила о том, что это странно, особенно в тот момент, когда Лотти окончила школу. — Я должен позвонить Лотти. Прошло уже слишком много времени с нашего последнего разговора. — Ладно, заведение должно быть где-то сбоку.       Найл включает поворотник, сворачивая на парковку. Сидящие сзади, должно быть, даже не знают, где мы находимся, учитывая количество выпитого ими алкоголя. Я слышу, как Гарри отстёгивается, встаёт на колени на своём сиденье, чтобы быть тем, кто предложит мне ещё одну рюмку.       — Ты готов к этому? — спрашивает он, подбадривая меня, когда мы оба выпиваем по рюмке.       — Ты разговариваешь с человеком, выпавшим из жизни на несколько дней из-за того, принимал кокаин, детка, — говорю я, наклоняясь вперёд, чтобы быстро поцеловать его. — Я могу выдержать ещё одну потерю сознания.       Найл выходит, чтобы открыть заднюю дверь, все ребята вываливаются из салона и потягиваются. Я тоже вылезаю наружу, поднимая солнцезащитные очки на макушку. Знаю, что это последний раз, когда я вижу хоть капельку солнечного света до завтрашнего утра. Или обеда, в зависимости от того, как всё пойдёт.       Лиам останавливается перед нами, крутясь на пятках по гравию, чтобы посмотреть на Найла. — Что ты делаешь сегодня вечером?       — Жду здесь, — говорит он с вопросительным взглядом. — А что?       — Ты хочешь пойти с нами?       — О, я не знаю, хочу ли я… — Он переводит взгляд от Лиама к Гарри, небольшая нервозность появляется на его лице.       — Ты можешь пойти, если хочешь, Найл, — говорит Гарри, кивая ему.       — Всё в порядке, — качает он головой, — Мне нужно оставаться трезвым, чтобы вести машину, так что мне будет там не особо весело.       — К чёрту трезвость, — парирует Гарри. — Я позвоню Лоуренсу, чтобы он забрал нас позже, и прослежу за тем, чтобы ему выписали премию.       — А что насчёт машины?       — Я всё улажу.       Все смотрят на Хорана, пока он не сдаётся, вскидывая руки вверх, словно понимая, что другого выхода у него всё равно нет.       — Хорошо, — объявляет он. — Тогда давайте напьёмся.       Лиам ликует, и остальные парни следуют за ним в клуб.

***

      Я отвечаю за следующую порцию напитков, а стриптизёрши, которых нанял один из друзей Лиама, очевидно, появятся в скором времени, судя по звукам, доносящимся из служебных помещений.       Странно находиться по другую сторону.       Рука, прижатая к моей пояснице, заставляет меня напрячься, быстро повернуться, чтобы увидеть, кого мне нужно убить, пока я не вижу, что это Гарри, который убирает руку и извиняюще смотрит на меня.       — Прости, детка. Всего лишь я.       — Ты напугал меня, — выдыхаю я, возвращаясь к наблюдению за тем, как бармен наливает каждому из нас напитки. — Что ты здесь делаешь?       — Если ты не заметил, женщины не совсем в моём вкусе, — говорит он, ухмыляясь, когда я смотрю в его сторону. — К тому же, — добавляет он, прижимаясь долгим поцелуем к моей шее и нависая над моим ухом, — мой парень стоит здесь, нагнувшись над барной стойкой, и выглядит совершенно потрясающе. Как я могу игнорировать это?       — Нагнувшись над барной стойкой, да? — Я хихикаю, благодарю бармена, когда он ставит передо мной три напитка.       Гарри откидывает голову назад, осматривая то, как я расположился у барной стойки.       — Определённо нагнулся.       Бармен ставит ещё два, и я начинаю забирать их. — Ты можешь держать себя в штанах, чтобы помочь мне отнести напитки парням?       Он ухмыляется, на его лице мелькает этот глупый и чертовски очаровательный наглый взгляд. — Спорно.       Я закатываю глаза, качая головой и смеясь, поправляя напитки в руке, пока Гарри идёт позади меня, делая то же самое.       Все парни произносят слова благодарности, поглощённые либо разговорами друг с другом, либо великолепными женщинами, исполняющими танцы у них на коленях.       — Я люблю стриптизёрш, — говорит Лиам, его руки едва держатся на бёдрах девушки, двигающейся на нём. — Натали тоже любит ходить со мной по клубам. Как удачно! — Наклонившись к стриптизёрше, он добавляет: — Натали — моя невеста. Мы поженимся в следующие выходные.       — О, поздравляю, — улыбается она, и другие девушки, услышавшие его слова, вторят ей в том же духе.       — Хей, — говорит друг Лиама Майкл, подталкивая меня в бок. Я наклоняю голову в сторону, чтобы услышать его слова, улавливая запах духов с сахарной ватой. — Я не мог оставить вас двоих в подвешенном состоянии.       Как раз в этот момент входят два парня, у обоих красивый пресс, блестящая загорелая кожа и одинаковые обтягивающие шорты. Один из них немного выше, короткие чёрные волосы аккуратно уложены, а у того, что поменьше, явно крашеные светлые волосы, чуть более длинные и вьющиеся, ниспадающие на уши.       — Я так понимаю, вы двое — те, кто не любит дам?       Гарри кивает, вытирая рот тыльной стороной ладони, пока ставит напиток на стол перед ним. — Лу, ты…       — А ты? — спрашиваю я, позволяя своим рукам опуститься на столик. — В последний раз, когда кто-то пытался заговорить со мной, я думал, ты отрубишь ему ноги.       — Звучит жестоко, — говорит блондин.       — Это просто потому, что я хотел тебя, — говорит Гарри, придвигаясь ко мне ближе. — Теперь ты у меня есть. Может быть, даже будет горячо наблюдать за происходящим.       Так и будет. Блять, так и будет.       — Я подумал о том же.       — Прекрасная мысль.       — Значит, вы двое — пара? — сказал черноволосый, указывая между нами, чтобы понять, куда ему стоит идти. Я быстро подзываю его, подстраиваясь под его тело. Меня встречает свежий запах геля для душа, его руки ложаться на мои плечи, он поворачивает голову, словно только что увидел кого-то. — О Боже, Вишенка?       Девушка на Найле оживляется, двигая головой, чтобы посмотреть на парня, не пропуская при этом ни одного движения.       — Конфетка! Где ты был, дорогой?       — Меня поставили только на вечеринки.       — Отстой, — говорит она, пока Найл суёт несколько долларов из своего костюма в чашечку её бюстгальтера.       — Вы, ребята, достаточно зарабатываете для того, чтобы танцевать только на вечеринках? — спрашиваю я, приподняв бровь, его бёдра медленно прижимаются к моим.       — Удивительно, но да, — кивает Конфетка (по-видимому), проводя руками по моей груди. Он хорош в том, что делает, его бёдра двигаются в такт «Touch It» Арианы Гранде. — Чей это мальчишник?       Я указываю на Лиама в углу, его голова наклоняется в смехе, в то время как девушка поворачивается к нему спиной и продолжает плавные движения. — Мистер Пейн вон там.       — Круто, круто. Ты не против, если я сниму это? — Он жестом показывает на свои шорты, и мой взгляд скользит вниз, в то место, где они сидят низко на его талии. Обычная физиология побеждает каждый грёбаный раз.       — Нет, нет. Останься в них.       — Кое-кому нравится происходящее, — дразнит Гарри рядом со мной, поднося руку к моему подбородку и наклоняя лицо, чтобы посмотреть на меня. — Кстати, в таком виде ты выглядишь чертовски сексуально.       — Да?       — О да, — практически стонет он, когда блондин, изгибаясь в той же манере, что и Конфетка, сидящий на мне в практически прозрачных чёрных боксерах. Это было бы слишком откровенно, если бы сейчас включили свет.       — Знаешь, ты не танцевал для меня с тех пор, как я приходил к тебе на работу.       Не танцевал. Он прав.       — Раньше ты танцевал стриптиз? — спросил светловолосый парень, глядя на меня, опираясь одной рукой на грудь Гарри для опоры. Это заставляет мою грудь сжиматься, перевозбуждение начинает вступать в силу с чистым сексом, происходящим между нами двумя — или четырьмя, на самом деле — алкоголем и басами песен.       — Да. В самом дорогом клубе Верхнего Манхэттена.       — Нихрена себе — говорит Конфетка. — Я пытался туда попасть. Слышал, что денежный поток там сумасшедший.       — О, это так, — киваю я, вспоминая, сколько я зарабатывал там за ночь. — Продолжай пытаться. У мужчин-стриптизёров всегда большой спрос.       — Интересно, почему?       — Наверное, из-за клиентуры, Ромео.       Ромео. Так вот как его зовут.       — Так вы познакомились там или…? — спрашивает Ромео.              Гарри откидывается на кожаную стенку, глядя прямо на меня. — Мы встретились там.       Его волосы находятся в пределах досягаемости кончиков моих пальцев, и я пользуюсь возможностью поиграть с парой свободных прядей.       — Как ты и сказал, с тех пор я не танцевал для тебя.       — Не совсем так, но да.       — А тебе бы этого хотелось? У меня есть много песен, которые я могу достать из старых миксов.       — Да, блять, — быстро выдыхает он. — Это сведёт меня с ума.       — Тогда это свидание, — говорю я, кивая, и Гарри снова смотрит на Ромео.       — Вы, ребята, устраиваете совместные танцы?       — Да.       Гарри показывает большим пальцем в воздухе в мою сторону, тянется в карман, чтобы достать пару купюр и засовывает их в небольшой кармашек на шортах парня. — Иди и потряси его мир. Я хочу посмотреть на это.

***

      Мы целуемся всю дорогу в лифте, едва остановившись, когда поднимаемся на нужный этаж. Джеймса уже не должно быть здесь, ведь это слишком позднее время для приёма гостей, так что мы остаёмся наедине.       Гарри пытается нащупать ключи, пока мои губы двигаются по его челюсти, а руки по всему его телу.       Он открывает дверь, и мы оба чуть не падаем внутрь, разражаясь в приступе смеха. Гарри практически валится назад, пытаясь снять обувь, используя вешалку для равновесия, пока я пытаюсь вспомнить, как мы вообще сюда попали. Мы так чертовски пьяны.       — Иди сюда, иди сюда, — говорит Гарри, увлекая меня в гостиную. — Давай потанцуем.       — Никаких танцев, — почти прошипел я, ковыляя на кухню. — Воды. Много воды. Отель внизу ещё открыт? Мне нужно много-много жирной еды.       — Сейчас около часа ночи, — отвечает Гарри, и когда я смотрю на него, пока наливаю себе большой стакан воды при свете лишь одной лампы над шкафами, он кусает губу с ухмылкой, явно пытаясь сдержать хихиканье.       — Как насчёт «Postmates» или чего-то подобного?       — Я могу посмотреть, — хихикает он, прикрывая рот рукой, чтобы остановить это.       Его волосы растрепались от пота и от того, что я проводил по ним руками, повторяя те танцы на вечеринке, забравшись к нему на колени в машине по дороге домой. Две верхние пуговицы его рубашки расстёгнуты, край слегка оттопыривается от верха брюк. Я так влюблён в него.       — Я не думаю, что мы сможем чем-либо заняться. — Я долго пью воду, прихлёбывая её, пока снова не наполняю стакан. Я не хочу, чтобы завтра утром у меня было похмелье размером с Калифорнию.       — Мы можем потанцевать.       — Здесь нет музыки.       — Я могу это изменить, — это всё, что он говорит перед тем, как исчезнуть, и из колонок начинает звучать песня ещё до того, как он возвращается обратно Я не узнаю её, но ритм хороший. Тонкий рок, смешанный с вкраплениями поп-музыки.       — Что это за песня? — спрашиваю я, когда он начинает раскачивать бёдрами — ужасно, кстати, — в такт ритму. Вступает солист, и я начинаю смутно её узнавать.       — «Lover of Mine» «5 Seconds of Summer», — говорит он так, будто это смешно, что я не знаю этого, и жестом приглашает меня присоединиться к нему. Я сдаюсь, допиваю свой второй стакан воды и прохожу в комнату.       — Разве они не бойзбэнд?       — Разве это имеет значение, возлюбленный?       Я практически хихикаю, всё ещё пытаясь соответствовать движениям мужчины и удовлетворить его потребность в том, чтобы прямо сейчас я танцевал. — Ты слишком пьян.       — Неважно. — Он закатывает глаза, начиная подпевать словам песни. Надеюсь и молюсь, чтобы ты остался, дорогой. — Поднимайся сюда, — добавляет он, запрыгивая на диван и протягивая мне руку.       Я беру её, и обе наши ноги погружаются в диванные подушки. Я не знаю, что мы делаем, пока он не переходит к полноценному шоу, прыгая в манере пьяного блаженства.       Мы танцуем в гостиной, я теряюсь в твоём взгляде.       Не знаю, когда в последний раз я позволял себе так легко расслабиться. Конечно, я пьян, но сейчас я не под кайфом, не напряжён, моё тело чувствует себя свободно, и нет никого, кроме него и меня в этом тусклом свете гостиной, нелепо танцующих под песню, которая лишь отчасти танцевальная, звучащую через колонки.       Чем дольше я слушаю, тем больше текст песни впивается в мою кожу, не знаю, обычное ли это совпадение или же это было запланировано заранее.       И если моё имя больше никогда не сорвётся с твоих губ, это станет для меня разочарованием.       — Мне нравится эта песня, — кричу я сквозь музыку.       Он тычет в меня пальцем. — Блять, Лу, эта песня чертовски хороша. И вот эта часть — это ты, это я и ты, прямо здесь, прямо сейчас, готов?       Гарри едва внятно произносит слова, половину из них перекрывает громкость песни, а другая испорчена сочетанием крепкого алкоголя и пива.       Он показывает на меня, когда поёт ту часть, которую ждал.       Все мои сожаления и вещи, что ты не можешь забыть — сожги их и попрощайся.       Он так гордится собой, когда заканчивает, протягивая ко мне обе руки. Я естественно тут же ныряю в его объятия, обхватываю его шею руками и прижимаюсь к его талии, в то время как он опирается на меня. Моя игривая ухмылка отражает его, наши лбы прижаты друг к другу.       Возбуждение присутствует, мы оба напряжены и тяжело дышим. Не то чтобы это было так уж необходимо, учитывая проведённую нами ночь. Я знаю, что опьянение помешает чему-либо произойти, но сейчас меня особо это не волнует. Есть что-то такое прекрасно пьянящее в том электричестве, горящем между нами, от которого некуда деться.       Гарри смотрит на меня так, словно в этой комнате больше ничего нет, словно ему всё равно, даже если бы мы танцевали под эту песню, пока она воспроизводилась на «CD-Rom» начала двухтысячных годов, на картонной коробке в каком-нибудь случайном районе города.       Я смотрю на него, на его свежевыбритую кожу, на цепочку, свисающую вниз, на рубашку, на татуировки по середине его груди, его зубы, радостно опускающиеся на нижнюю губу, и песня повторяется, что означает, что он, вероятно, поставил её на повтор, прежде чем включить, и всё, о чём я могу думать — это то самое лето, когда моя мама родила близнецов.       «Им было три месяца, они лежали на одеяле в траве, пока моя мама закрывала им глаза от солнца, которое пробивалось сквозь облака. Лотти было шесть лет, и она скатилась с горки, прикреплённой к нашей детской площадке, и звала маму присмотреть за ней. Мне было тринадцать, я был покрыт синяками на коленях от попыток научиться кататься на скейтборде. Наша подъездная дорожка была неровной, до того, как папа захотел её переделать, что совершенно не способствовало попыткам выполнить какие-либо трюки. На детской площадке, конечно, было популярным делать кик-флипы, так что я стоял с доской под ногами.       Папа должен был скоро вернуться с работы, и он подъехал точно в то же время, что и обычно. Я смотрел, как он снимает солнцезащитные очки и убирает их в своё законное отделение, а затем я наблюдал за тем, как он выходит из машины, с портфелем в одной руке и книгой в другой.       Лотти бросила горку и побежала к нему, обнимая его за талию, насквозь промокшая.       Он притворился, что его это не волнует.       Мама расспрашивала его о рабочем дне, наклонилась, чтобы поцеловать его, и улыбалась близнецам, когда он опустился на колени, чтобы поздороваться и с ними. Я ждал своей очереди, пытаясь и терпя неудачу снова и снова, в попытках правильно выполнить трюк. Он поддержал меня прежде чем я снова упал, и наш разговор происходил с помощью мимики лиц, потому что мы никогда не умели говорить друг с другом. Он протянул мне книгу, издание «Холодный дом» Чарльза Диккенса.       — Если ты когда-нибудь захочешь стать юристом, тебе стоит прочитать это, — сказал он мне, потрепав по плечу, а затем повернулся, чтобы направиться в дом.»       Гарри целует меня, его руки с нежностью обхватывают мои щёки. Отстраняясь, он улыбается достаточно широко, чтобы на его щеках появились ямочки, и проводит большими пальцами по моим щекам.       — Я уже говорил тебе, что «Александр МакКуин» тебе очень идёт?       — Пару раз, — говорю я, потирая пальцами открытые участки его кожи. — Говорил ли я, что тебе идёт «Армани»?       — Пару раз, — повторяет он мои слова, беря одно из моих запястий, чтобы поднести костяшки пальцев к своим губам.       Песня всё ещё повторяется на заднем плане, но она звучит так далеко в сравнении с его голосом.       — На тебе был «Армани» в ту ночь, когда я встретил тебя.       — Я помню, — с нежностью говорит он, поднося руку, которую держит, к своей щеке и упираясь в неё. Я провожу пальцами по волосам вокруг его уха.       — Ты заставляешь меня чувствовать себя так, будто я читаю Чарльза Диккенса, — говорю ему я, нежно проводя большим пальцем по его нижней губе.       — Это хорошо? Я чувствую, что наверное это хорошо, но я очень, очень пьян.       — Это хорошо. Я объясню позже, — смеюсь я, кивая, и снова целую его с энергией того самого юного летнего заката, когда я переворачивал страницы этой книги, даже не подозревая, что она вызовет острую страсть внутри.       Забирай меня целиком.