Ши Цинсюань сидел неподвижно. Вцепившись ногтями в ткань джинс, он прислушивался к своему шумному дыханию, стараясь как можно скорее избавиться от плотной влажной пелены перед глазами. Он зажмурился, чувствуя как по телу проходит мелкая дрожь.
Никто вокруг тоже не двинулся с места.
— Се Лянь, Хуа Чэн, — начал он тихо, делая длинные паузы между словами. — Я могу… Перенести наш праздник на завтра?
На самом деле, он не был уверен в том, что буря в голове до следующего дня утихнет. Слишком много мыслей. Хороших и плохих, дающих надежду и отнимающих ее. Сердце больно сжималось, покалывая при каждом вдохе.
Цинсюань невольно вздрогнул, когда чьи-то кончики пальцев коснулись его напряженных плеч.
— Не пытайся справиться со всем самостоятельно. Мы всегда рядом. Звони в любое время.
Спокойный, мягкий голос, казалось, должен был придать сил, заставить перевести дыхание, но почему-то всегда действовал полностью противоположно. Цинсюань как-то сравнил Се Ляня с лучником, который натягивая тетиву до предела одним своим словом дает свободу множеству невысказанных эмоций собеседника.
Входная дверь захлопнулась. В квартире осталось лишь трое, связанные общим прошлым.
— Цинсюань, — хочет разорвать затянувшуюся тишину Хэ Сюань, но его прерывает увесистая пощечина.
— Я думал, мы… Думал, что ты мой друг, — Ши Цинсюань из последних сил сдерживает слезы. — А ты просто хотел, чтобы мой брат получил по заслугам. Через меня было легче действовать, да?
— Цинсюань! Что за бред? — воскликнул Уду.
— Заткнись! Ты ничем не лучше. Сколько лет ты мне лгал?
Губы растянулись в улыбке, пытаясь скрыть внутреннюю боль. Сколько же он все-таки лгал? Задать бы ещё несколько вопросов, но Цинсюань только туго сглатывает, пытаясь избавиться от давящего кома в горле. Челюсть начало сводить от напряжения. Прерывистые попытки вздохнуть лишь усугубляли ситуацию, а выдохи сопровождались глухим кашлем.
— Брат, послушай меня, — неизвестно в какой момент Ши Уду оказался рядом с Цинсюанем. Опустив руку на его спину, он мягко поглаживал младшего брата, в надежде привести его в чувства.
— Убери руки! Не трогай меня!
Пошатываясь, на абсолютно ватных ногах Цинсюань выбежал из гостиной, хватаясь за все, до чего мог дотянуться, чтобы не упасть: столик, спина Хэ Сюаня, тумбочка на выходе, стены. Только повернув защелку на двери в своей комнате он почувствовал как спокойно заструились слезы, омывая лицо. Можно не сдерживаться. Можно упасть на пол, свернуться калачиком или наоборот, распластаться, захватывая собой пространство. Никто не увидит.
Вот она, та самая правда, за которой он так усердно охотился. Причина, по которой Хэ Сюань отказывался от любого контакта с его старшим братом, а Ши Уду не прекращал попыток наладить отношения. Ночные кошмары, мучающие на протяжении многих лет оказались давно забытой реальностью.
«Но почему, черт возьми, я все равно нихрена не помню?»
И Цинсюань не врет. Никаких тебе внезапных озарений и головной боли, после которой, как в голливудских фильмах, вспышками приходят воспоминания. Ничего. Только сердце снова больно заныло.
Он вздрогнул, когда в комнату громко постучали.
— Цинсюань, открой.
Не важно, кому принадлежал голос. Сейчас он не хотел видеть никого.
— Убирайтесь оба! Оставьте меня одного.
— Если ты не откроешь сам, то можешь попрощаться со своей дверью!
А эту фразу точно произнес Уду. Он уже произносил ее восемь лет назад. Цинсюань тогда не поверил, но когда от одного сильного пинка замок вылетел на середину комнаты сомневаться в словах брата он перестал.
— И что потом? — срывающимся от рыданий голосом крикнул Цинсюань. — Накормишь меня таблетками? Зачем ты столько лет скрывал от меня правду? Хотел, чтобы я видел в тебе только героя? Хах… Хаха… Придумал ту дурацкую историю. Ох, Хэ-сюн, ты, наверное, не знаешь.
Трясущимися от гнева руками он повернул защелку и рывком открыл дверь, сразу же встретившись глазами с Хэ Сюанем.
— Он, оказывается, спас меня. Мой брат меня спас. Я заблудился в лесу, упал в канаву, просидел там пол ночи. В лесу, за городом! — с каждым словом голос Цинсюаня срывался, заставляя прокашливаться. — Я, блять, все понять не мог, какого хуя я делал в лесу за городом.
Цинсюань так редко матерился, что каждое слово было словно наждачка. Пропитанное искренней яростью оно резало слух и царапало сердце. И хотелось бы уколоть больнее, полоснуть как острым лезвием по шее, не давая и шанса на объяснение. Ударить посильнее. Может и утолить желание впечатать собственного старшего брата в стену.
Он уже сжал руки в кулаки, не обращая внимания на впившиеся в ладони ногти, но мгновенно застыл, оказавшись в крепких объятиях.
— Успокойся, — тихий голос прозвучал совсем близко и Цинсюань почувствовал как его ухо обдало горячим дыханием, а на мочке ощутился совсем легкий поцелуй.
Это неправильно. Совсем неправильно. Хэ Сюань, потерявший в разы больше, помнивший каждую деталь этого проклятого дня утешал его. Это ведь его нужно утешать и у него просить прощения. От внезапного осознания вины ноги Цинсюаня подкосились и он медленно опустился на пол. Глаза неприятно защипало от слез, что вновь начали струиться по щекам.
Хэ Сюань, правда, из объятий его не выпустил. Сел рядом, придерживая ослабевшее тело от падения.
— Я виноват. Это только моя вина, — Цинсюань низко склонил голову, прижавшись лбом к чужому плечу. — Тот, кто заслуживает смерти за смерть твоей семьи — я.
— Что за чушь ты несешь? — не выдержал Уду и подскочил к брату.
— Это я тебя уговаривал. Это я настоял на той поездке. Я заставил тебя поклясться. Я дергал руль. Это все случилось из-за меня.
— Ты был не в себе! — Ши Уду ощутимо провел ладонью по затылку Цинсюаня. — Послушай, тебя никто никогда не считал виноватым. Это полностью моя ответственность.
Ухватившись за края футболки Хэ Сюаня, Цинсюань прижался крепче.
— Прости. Я заслуживаю только твоей ненависти. Если хочешь, я переведусь из института, чтобы больше не попадаться тебе на глаза. Я сделаю все, что пожелаешь. Могу прямо сейчас открыть окно и спрыгнуть. Если это искупит мой грех, если тебе станет легче.
— Прям все, что я пожелаю выполнишь?
— Да.
— Тогда рот закрой, — обреченно выдохнул Хэ Сюань. — Ты никогда не был виноват, Цинсюань. В тот день моя семья могла выжить или я мог умереть вместе с ними, но дверца старого автомобиля отца не хотела блокироваться, как бы он не возился с ней. Когда машины столкнулись, меня выбросило на дорогу. Я ведь еще не пристегивался. Не понимал зачем. Хотя, родители всегда ругали за это. Меня тогда здорово головой об асфальт приложило. Даже отключился на какое-то время.
Чем больше рассказывал Хэ Сюань, тем больше округлялись глаза у обоих Ши. Оказалось, что когда он очнулся, то увидел, как машина отца падает в овраг. Он не знал, живы они или нет. Только колёса шли задним ходом и виднелись темные силуэты за стеклами.
***
Любой ребёнок на его месте как минимум бы заплакал, закричал, позвал пустоту в надежде услышать ответ. Но маленький Хэ Сюань молчал. Он не моргая уставился в одну точку, пытаясь осознать произошедшее, но его отвлёк громкий плач, доносившийся из второй машины.
В ней, на переднем сидении, прижавшись головой к коленям, сидел мальчик примерно того же возраста. Он ни на что не реагировал. Ни на просьбы открыть дверь, ни на какие-либо вопросы.
Бросив со всей дури большой камень в стекло задней дверцы, Хэ Сюань смог открыть авто и вытащить из него мальчика.
— У тебя есть телефон? — спросил он, прижимая к себе плачущего ребёнка.
Тот пальцем указал на лежащего на руле брата.
***
— А потом нас увезли на скорой. Я только в больнице понял, что произошло. Когда лежал на койке, после перевязки, я осознал, что никогда больше их не увижу.
Отстранившись, Хэ Сюань передал Цинсюаня в руки Ши Уду.
— Я схожу, покурю. Скоро вернусь.
Цинсюань слабо кивнул. Он почувствовал, как его тело, словно оно совсем ничего не весит, подняли, а затем плавно отпустили на мягкую кровать. Уду сел рядом. Взяв руки брата в свои, он погладил тыльную сторону его ладоней большими пальцами.
— Хочешь поговорить?
Уставший Цинсюань отрицательно мотнул головой, но подумав, что в темноте это движение осталось незамеченным, через силу заговорил.
— Нет. Давай как-нибудь потом.
— Хорошо.
— Ты хотел сегодня переночевать у Пэя.
Ши Уду пропустил легкий смешок.
— Не хочешь меня видеть и выгоняешь из собственной квартиры?
— Я тебя не выгоняю.
— Ладно, ладно. Но ты прав, сегодня я переночую там, — Уду прижал руки Цинсюаня к себе. — Поговорите с Хэ Сюанем. И не смей ему больше предлагать свою смерть в качестве компенсации. Ты бы видел его лицо в этот момент.
Старший брат тихонько вышел из комнаты, не закрывая за собой.
«Какая дурная привычка», — подумал Цинсюань.
Он отвернулся лицом к стене и начал лениво водить по ней пальцем. Холодная, немного неприятная на ощупь.
Если полчаса назад в голову наперебой лезли мысли, то сейчас в ней абсолютно пусто. Хотелось бы обдумать все, что узнал, расставить по полочкам, но как бы Цинсюань не пытался, голова отказывалась работать. Дыхание, правда, выровнялось, а вот глаза сильно болели.
В воздухе запахло табаком и дешевым одеколоном. На свободную часть кровати улегся Хэ Сюань, закинув руки под голову.
— Хэ-сюн, так ты меня не ненавидишь? — совершенно искренне спросил Цинсюань, не оборачиваясь.
Послышался глухой выдох и Хэ Сюань приподнялся, перевернув Цинсюаня на спину. Молча он провел кончиками пальцев по его щеке, очертил нижнюю скулу и спустился к кадыку.
Цинсюань нервно сглотнул, почувствовав сначала легкий поцелуй в шею, а затем, как что-то мягкое и влажное ведет линию до уха.
Дыхание снова сбилось. Сердце колотилось так, что казалось, его стук слышен на весь Пекин. Цинсюань шумно вобрал в себя воздух, когда губы Хэ Сюаня невесомо ласкали его самое чувствительное место.
— Я пока тебе прямо не скажу, ты не догадаешься? — выдохнул он в покрасневшее от ласк ухо и наконец отвлекся от него, оказавшись лицом к лицу с Цинсюанем.
Слабый свет из окна освещал обоих. Зрачки подрагивали от волнения, а тела соприкасались при вдохе. У внешне спокойного Хэ Сюаня заметно дрожали руки. Будто сделай он одно неверное движение и Цинсюань его моментально прогонит.
Он еще немного приблизился. Теперь их губы лишь слегка соприкасались и можно было почувствовать разницу в температуре. Такие холодные и мокрые Хэ Сюаня и теплые, сухие — Цинсюаня.
Цинсюань не выдержал первым. Несмотря на усталость от пережитых эмоций, он подался вперед. Рука Хэ Сюаня, что все еще нежно оглаживала его шею, спускаясь к выпирающим ключицам и поднимаясь обратно к подбородку, переместилась к затылку, поддерживая тяжелую голову, и зарываясь пальцами в волосах.
Сперва робкий и неумелый, поцелуй становился все более глубоким, затягивая их. Каждое движение ощущалось остро, как электрическим разрядом по телу.
Цинсюань не понял в какой момент руки оказались под футболкой Хэ Сюаня, а язык нагло проник в его рот, не давая вдохнуть. По подбородку потекла тонкая струйка слюны. С каждой секундой движения становились смелее и напористее, но стоило Цинсюаню слегка двинуть бедрами как Хэ Сюань моментально разорвал поцелуй, обессилено перевернувшись на спину.
Они уставились в потолок постепенно приходя в себя.
— В следующий раз, — Хэ Сюань прикрыл глаза и глубоко вдохнул. — Сделаем это в следующий раз.
Теплым весенним вечером, в начале мая, уже двадцатичетырехлетний Хэ Сюань впервые за долгие годы засыпал с легкой улыбкой на лице. У него на груди сладко спал тот самый неугомонный ребенок, что был с ним в тот роковой день.
Первые несколько дней в больнице он все еще бегал к нему в реанимацию. И хоть Хэ Сюань точно знал, что Цинсюань не ответит, все равно рассказывал истории из своей жизни. В эти моменты отступало чувство одиночества.
«Тебя ведь зовут Цинсюань, да? Я слышал, как твои родители звали тебя по имени, — худощавый мальчик сидел на соседней койке свесив ноги и болтая ими в воздухе. — Ты любишь сладкое? Я вот очень люблю. Только не мармелад. Ненавижу его.»
