АСМР, весна и кофе

— Так, давайте быстро пройдемся по теме культурной революции и закончим на этом. Пожилой преподаватель, смачно облизнув пальцы, перелистнул страницу доклада, лежащего на столе. Его строгий, потрепанный местами костюм, по всей видимости из боевого прошлого, висел на ссутулившихся плечах, придавая образу еще более жалкий вид. Уже неделю как стояла достаточно теплая погода, поэтому многие задавались вопросом: не жарко ли ходить в таком? Не жарко ли принимать зачеты студентов в таком душном, плохо проветриваемом помещении? Кабинет «Истории изобразительных искусств» был и вправду маленьким, если сравнивать его с остальными. Никаких тебе длинных столов, скамей, трибуны для педагога. Только старые парты и ощущение урезанного финансирования в пользу практических занятий. — Расскажите мне о «живописи шрамов». Что это, о чем эта живопись, когда было положено начало и так далее. Хуа Чэн вцепился в край футболки, переминая ткань между пальцами. — Так, ну, «живопись шрамов» это живописное течение, появившееся после завершения культурной революции, то есть после смерти Мао Цзэдуна в 1978 году. Художники, осмысливая… Осмысляя… Пытаясь осмыслить трагедию начинают создавать картины, в которых делают акцент на внутренних переживаниях человека. — Можете привести пример? — Эээ, да. Картина «Почему?» автора Гао Сяохуа. — В каком году она была написана? — Как раз в 1978. На этот раз ответы были более уверенными. Во время прошлого зачета Хуа Чэн разнервничался настолько, что паузы затягивались и преподаватель уже начинал ему подсказывать. Это, конечно, было вне правил и любой студент, попавший в такую ситуацию скорее получил бы «неуд» и направление на пересдачу, но, старый педагог, отдавший все свое сердце и большую часть жизни истории искусств бесконечно любил своих учеников и всячески поддерживал их. — Очень хорошо. Задам последний вопрос и если ответите на него в полном объеме, то вместе с таким чудесным докладом сможете получить все сто баллов за мой предмет, — преподаватель отложил в сторону стопку листов и внимательно посмотрел на студента. — Я готов, — кивнул Хуа Чэн. — Вы говорили об «осмыслении трагедии» китайскими художниками. Что вы подразумевали под этой фразой? — На самом деле я ответил очень локально. Для начала, скажу о том, что осмысление трагедии было не только в живописи, но и в других видах искусства: литература, музыка, театр. Под «трагедией» я подразумевал «культурную революцию». Она началась в 1966 году, в ходе противостояния Мао Цзэдуна и Лю Шаоци. Не следовавшие идеям партии Мао были подвержены гонениям. Существовала радикальная группировка, состоящая из молодых людей, которые специально выискивали в произведениях то, что противоречило партии, а потом избивали и пытали авторов… Педагог ритмично закивал и остановил Хуа Чэна. — Отлично! Просто блестяще! Редко он мог получить такой качественный по своему содержанию ответ, радуясь, как маленький ребенок каждый раз, когда находился среди студентов еще один ценитель искусства. С зачеткой в руках, восхищающийся собственными успехами, Хуа Чэн покинул кабинет. — И правда, блестящий ответ, А-Чэн, — послышалось за его спиной. Мягкий голос заставил вздрогнуть от неожиданности, а затем и расплыться в блаженной улыбке. — Все, благодаря твоей помощи, гэгэ, — Хуа Чэн повернул голову так, что Се Лянь теперь видел ровно половину его лица — приподнятый уголок рта и поблескивающий от яркого дневного света глаз. — Спасибо, что помог мне с подготовкой. — Не за что. Се Лянь подошел вплотную, прижавшись лбом к спине Хуа Чэна. — Ты занят сейчас? — Нет. Примерно полтора часа свободен. — Проводи меня к Цинсюаню. Я, вообще, к нему пришел, но посмел нагло заглянуть в расписание и сначала найти тебя. Услышав наполненный виной и сожалением за столь непростительный поступок голос Се Ляня, который, словно грешник на исповеди ожидал наказания, Хуа Чэн едва не согнулся пополам от еле сдерживаемого хохота. Отойдя подальше от кабинета, он крепко прижался губами к его лбу. — Гэгэ такой бунтарь, — сказал он, когда наконец отдышался. Воспротивившись порыву заключить Се Ляня в объятия посреди коридора института, Хуа Чэн вынул телефон из кармана и набрал номер однокурсника. — И где ты шляешься? — А как же поздороваться, Хуа-сюн? — Здравствуйте, добрый день. Цинсюань, если к тебе приходят гости, то их нужно встречать, а не заставлять бродить по корпусам. — О, боже! Се Лянь уже тут? Почему он не позвонил мне? — Допрос не устраивал. Скажи куда идти. На том конце раздался громкий чавкающий звук, будто кто-то специально приблизился к динамику, пережевывая свой обед. — Понял. Можешь ничего больше не говорить. Скоро будем. Со дня рождения Цинсюаня прошло двое суток. Вполне ожидаемо они не собрались «завтра». Хуа Чэн не спрашивал почему и даже не затрагивал эту тему, возможно, внутренне чувствуя, что и Хэ Сюаню, и братьям Ши нужно немного времени. Услышав, правда, его бодрый голос, на душе стало легче. По пути к корпусу прикладников Се Лянь не переставал восхищаться вывешенными картинами, не забывая при этом повторять: «Работы А-Чэна выглядят куда лучше!». — Ты мне льстишь. — Ни в коем случае! — он щипает Хуа Чэна за плечо. — Просто говорю то, что думаю. И Се Лянь с ним всегда такой. С самого момента знакомства. Никогда не скупится на комплименты, поднимет настроение. Такой чуткий и внимательный, ласковый, но в то же время создающий впечатление сильного и надежного человека. Хуа Чэн любит вспоминать ту ночь, когда ему посчастливилось попробовать на вкус эти манящие, слегка пухлые губы, тонкую шею, почувствовать его дыхание и легкие, нежные прикосновения, из-за которых все с ног на голову переворачивалось. Тот поцелуй длился недолго. Се Лянь, в смущении, убежал обратно в спальню, оставив совершенно растерянного Хуа Чэна одного. На утро он даже в глаза боялся смотреть. Бегал по кухне, прикрывая покрасневшее лицо, пока Хуа Чэн его не поймал и не прижался грудью к спине, оставив невесомый поцелуй на затылке. После того раза они почти не виделись. В основном переписывались или созванивались. Даже к сегодняшнему зачету готовились по видеосвязи. Корпус прикладников не вызвал такую же бурю восторга у Се Ляня, как тот же живописный или дизайнерский. Он отличался своим уединением, пустыми стенами, складированными во всех возможных отсеках деревянными балками и единственным печатным старым плакатом с инструкцией по безопасности. — Тут весьма холодно. Очень похоже на Хэ Сюаня, — сказал Се Лянь, подразумевая скорее атмосферу, нежели температуру помещения. — Как и на всех, кто обучается на прикладных отделениях. Эти ребята по началу кажутся такими замкнутыми, но со временем понимаешь, что они просто тишину любят. Даже друг с другом редко разговаривают. — Хуа Чэн робко коснулся пальцем тыльной стороны ладони Се Ляня, но заметив, как тот вздрогнул, поспешил убрать руки в карманы джинс. — Мы пришли. Дверь в мастерскую была приоткрыта. Изнутри не доносились голоса и лишь пройдя внутрь можно было увидеть два темных силуэта. Один — сидящий напротив окна, поглощенный работой за столом и второй, нависший над ним, целующий макушку первого. — Ох, мы, наверное, не вовремя, — Се Лянь отвел взгляд в сторону. — Се-сюн, ну наконец! Я уже начал думать, что этот негодяй тебя похитил и заставил позировать для очередной картины. — Честно говоря, еле удержался, — улыбнулся Хуа Чэн. Оставив Цинсюаня и Се Ляня, он направился к столу, за которым сейчас кипела работа. — Выйдем? — бросил Хуа Чэн, подхватив со стола какой-то инструмент, лишь отдаленно напоминающий отвертку. В курилке уже стояли несколько студентов. Активно жестикулируя, они обсуждали проходящие зачеты и экзамены. Заметив Хуа Чэна с Хэ Сюанем, ребята кивнули в знак приветствия, потеснившись к краю. — В тот день все нормально закончилось? — Хуа Чэн подкурил сигарету и протянул зажигалку другу. — Более чем. Я ждал, что ты напишешь с расспросами. — Подумал, что вам нужно время. — Правильно подумал. Незнакомые ребята снова кивнули и вышли, дав наконец Хэ Сюаню с Хуа Чэном больше свободы для разговора. — Так, и что произошло после того, как мы с гэгэ ушли? Хэ Сюань сощурил глаза и гневно посмотрел на Хуа Чэна. — Ничего такого. Просто поговорили. — И после разговора, Цинсюань, совершенно по-дружески целует тебя и не только в макушку. Верно? — С чего ты взял? Фраза прозвучала так нелепо, что Хэ Сюань отвернулся к стене, пытаясь скрыть весь спектр вылезших эмоций. — У тебя укус на нижней губе. — Блять. Просил же его не… — Оу, — заинтересовано, Хуа Чэн подошёл ближе. — Не оставлять следов? А засосы есть? — Пошёл нахер! Как много интересного, оказывается, можно узнать о двух людях, оставив их наедине всего лишь на пару дней. Хуа Чэн с улыбкой вдохнул табачный дым. — А у вас как? — наконец пришел в себя Хэ Сюань. — Достаточно хорошо. Гэгэ помог мне с сегодняшним зачетом по истории искусств. Разговор немного не клеился, отчего в душе зарождалось странное чувство. Наверное, это было неудовлетворение. И дело не в том, что обсудить нечего, просто темы, которые лезли на ум уж слишком личные. Говорить о них сейчас смысла особого не имело, лишь раздразнить собеседника, не более. Они быстро вернулись в мастерскую, где полным ходом шла съемка. Цинсюань уместился на спинке дивана, подбирая подходящий ракурс, а напротив, на столе, с гипсовой головой в одной руке полулежал Се Лянь в военной форме. Его волосы были собраны под фуражкой; черного цвета китель плотно прилегал к телу, контрастируя с ослепительно белой рубашкой и галстуком; плечо обрамлял золотой аксельбант, свободными концами ниспадающий на деревянную поверхность. Голова Се Ляня была повернута вбок так, что силуэт прекрасно выделялся. Особенно на готовых фото, от которых глаз было не оторвать. Контровой свет от окна очерчивал все угловатости лица, а заполняющий, от того самого софта, что каким-то магическим образом пронес Цинсюань, добавлял мягкости. Наплевав на суетящегося фотографа, доводящего до дедлайнов все на свете, Хуа Чэн подошел ближе к Се Ляню, не смея даже моргнуть, чтоб не упустить ни малейшей детали в столь соблазнительном образе. — А-Чэн? Се Лянь уже хотел встать, но Хуа Чэн мягко приподнял его за подбородок и притянул к себе, накрыв мягкие сомкнутые губы своими. Лишь на мгновение мир перестал существовать. Он спешно отстранился. — Ты так прекрасен, — сказал Хуа Чэн, всматриваясь в раскрасневшееся лицо Се Ляня. — Гэгэ великолепно выглядит в этой форме. Се Лянь попытался прийти в себя, мотнув головой, но в конце концов только спрятался в ладонях. — Так, так, а ну-ка брысь. Ты мне сейчас всю съемку своими нежностями сорвешь, — закричал Цинсюань. — Ладно, ладно, ушел. У меня второй зачет через десять минут. До встречи, гэгэ. Уже в дверях Хуа Чэн услышал, как Се Лянь позвал его. — Увидимся вечером, А-Чэн? Я… Я позвоню. — Буду ждать твоего звонка, — он улыбнулся и бодрым шагом направился в соседний корпус. На губах осталось терпкое ощущение поцелуя. Однако, ни к пяти, ни к шести вечера звонка так и не поступило. Хуа Чэн начал волноваться, но потом вспомнил, что Се Лянь говорил ему о завалах по учебе и подработке, поэтому быстро успокоился. Отвлекать его сейчас сообщениями, это отодвинуть момент столь желанной встречи. Придя домой, он, уже по привычному пути, сделал себе большую чашку крепкого кофе, сел на разложенный диван в гостиной и там же пристроил ноутбук. Хуа Чэн дважды щелкнул мышью по иконке браузера. На главной странице ютуба отобразилось уже знакомое превью, но теперь уже с маленьким красным прямоугольником внизу, оповещающим о проходящем стриме. Хуа Чэн мысленно отругал себя за то, что не успел к началу. Подключив наушники, он в предвкушении открыл стрим. Камера, казалось, была опущена ещё ниже, так что теперь не видно было и половины лица говорящего. Его пальцы плавно скользили по микрофону, а дыхание, даже через экран, казалось слишком горячим. «Привет, Сань Лан» — выдохнул стример его новый никнейм в микрофон. По затылку прошла волна мурашек. «Сань Лан» — повторил он, уже в другое ухо, вызывая повторную дрожь. Если сейчас закрыть глаза и вспомнить ту ночь… Вновь почувствовать на себе нежные прикосновения Се Ляня, вкупе с таким же голосом. Так похоже… Тело прошибло разрядом тока от слишком ярких воспоминаний, однако, голос стримера, снова и снова возвращал Хуа Чэна в мир фантазий. Дыхание участилось, а сердце забилось сильнее. Хуа Чэн откинулся на спинку дивана, поглощённый звуками, что издавал стример, плавно переходя с одного уха на другое. В голове только образ Се Ляня. Только та ночь. Касания, шёпот, ласки. Его рука опустилась на вставший от такого активного наплыва воспоминаний член. Погладив его сквозь ткань джинс, Хуа Чэн расстегнул их и стянул вниз вместе с боксерами. Наконец можно было полностью удовлетворить себя и снять давящие напряжение с пульсирующей плоти. Слабый, еле слышный стон вырвался изо рта, когда он провёл ладонью по всей длине. Стример не прекращал дразнить его через экран. Тяжёлое дыхание сменялось мокрыми звуками, будто языком по уху ведёт. По одному, по другому. Снова выдыхает, но уже где-то посередине, так, что начинаешь чувствовать его за спиной. Хуа Чэн несколько раз провёл большим пальцем по чувствительной головке и снова захватил член всей ладонью, начиная активнее двигать рукой вверх и вниз. Удовольствие начало нарастать. С каждым движением голова все больше и больше тонула в мягкой спинке дивана. Пальцы на ногах поджимались, предчувствуя скорый оргазм. В мыслях не смолкал ни голос стримера, ни голос Се Ляня. «Я тоже кое-что умею…» «А-Чэн очень милый…» Вцепившись свободной рукой в подлокотник, Хуа Чэн, находившийся уже на пределе, в сдавленном стоне кончил в ладонь. Возможность ясно мыслить тут же вернулась, прихватив с собой чувство стыда. — Блять, Хуа Чэн, ты ебанное похотливое животное, — сказал он сам себе в попытках отдышаться. И что хуже, он и сам не понимал. Стыдился ли он сейчас Се Ляня в своих пошлых мыслях или того, что только что подрочил на стрим незнакомого человека. На своё отражение в зеркале Хуа Чэн тоже не смотрел. Вымыл руки низко опустив голову, используя столько мыла, сколько по его мнению хватило бы на отмывание грехов человечества за последние двадцать лет. Звонок от Се Ляня раздался к семи часам. Хуа Чэн уже допил остывший кофе и переключился на просмотр последнего выпуска «Беги, брат». — Гэгэ так долго не звонил, — сказал он немного обиженно. — Я успел соскучиться. — Прости, А-Чэн. Дела задержали. Я тоже… тоже соскучился. Очень. Сердце пропустило удар и Хуа Чэн с трудом сдержал порыв радостно завизжать. — Где встретимся? Хочу поскорее тебя увидеть. — Я как раз хотел сказать об этом. У тебя завтра лекции со скольки начинаются? — Завтра только практика, поэтому главное появиться там хотя бы в десять, иначе с меня снова снимут баллы за поведение. — Тогда. Приезжай ко мне. И возьми что-нибудь переодеться. Ладони жутко потели от волнения, когда Хуа Чэн собирал себе рюкзак, вызывал такси и ехал к дому Се Ляня. Почти забыв о том, что ещё два часа назад корил себя за распущенные мысли, он сосредоточенно разглядывал виды за стеклом автомобиля. Ближе к лету темнело намного позже. Например, в половину восьмого только смеркалось. Загорались неоновые вывески и дорожное освещение, становились ярче сигналы светофоров, включался свет в домах. От многочисленных зеркальных стекол отражались последние лучи солнца. Дороги, то до невозможности узкие, проходящие мимо торговых кварталов, то центральные широкополосные, нагретые за день, начинали отдавать свое тепло, размывая многочисленные контуры пейзажей. Hua Hua Доезжаю, гэгэ Таксист остановил у высокой арки. Дальше въезд был закрыт шлагбаумом, поэтому до подъезда Хуа Чэн дошел пешком, замечая большое количество цветущих деревьев и аккуратных кустарников. У железной двери его уже ждал Се Лянь. Склонив голову набок, он широко улыбался. — Как твой второй зачет прошел, А-Чэн? — Се Лянь вошел первым, поспешив нажать на кнопку вызова лифта. — Все просто прекрасно. В этом семестре, кажется, без отработок. А как твои экзамены? — Только начали подготовку к ним. Сдаем в июне. — А практика? — В следующем году. Медленно и плавно кабина поднималась наверх. Было заметно, что Се Лянь начал сильно нервничать, отводя взгляд в сторону и перебирая пальцы. Хуа Чэн приобнял его за плечи, успокаивающе погладив. — Гэгэ, все хорошо? — А? Да. Я почти никого не приглашаю к себе, поэтому немного нервничаю. Ну как «почти никого»… Только Му Цин с Фэн Синем приходят раз в неделю. Иногда два раза. — Кстати об этих двоих, — Хуа Чэн попытался перевести тему. — Поговорил с ними? — Да. Все хорошо. Мы с Му Цином уже помирились. Спасибо за беспокойство, А-Чэн. Двери лифта открылись и они вышли на просторную светлую площадку. Аккуратный, отделанный мраморной плиткой пол, белые стены и довольно высокий потолок. По углам стояли кованые подставки для цветов с глиняными горшками, в которых пышно цвели различные домашние растения. Оценив лаконичный интерьер площадки, Хуа Чэну стало даже немного стыдно вновь приглашать к себе Се Ляня. — А-Чэн, заходи, — Се Лянь стоял у двери, придерживая ее. — Тут очень красиво. — Да? Уже не замечаю. Может и красиво. Квартира, в которой жил Се Лянь, оказалась просторной: интерьер в стиле «классика»; темные деревянные двери; два настенных светильника в прихожей; там же — шкаф-купе с большим зеркалом. В зале и гостиной в глаза бросились массивные люстры, низкие столы из красного дерева и многочисленные растения в горшках. — Это квартира родителей, — уточнил Се Лянь и продолжил свой небольшой экскурс. — А тут моя комната. Он пропустил Хуа Чэна вперед. На большой двухместной кровати уже знакомое небесно-голубое одеяло, напротив — светлый платяной шкаф, напольное зеркало и тумбочка со всякими уходовыми средствами. Хуа Чэн уже собирался выйти, как заметил в углу, спрятанный открытой дверью компьютерный стол, а на нем, прямо посередине, серебристый микрофон. — Гэгэ? — он удивленно посмотрел в дверной проем, где стоял Се Лянь, прикрывая рот рукой. В глазах у него, казалось, плясали маленькие чертики. Се Лянь подошел вплотную, обняв Хуа Чэна за шею. — Сань Лан? — Гэгэ! — красный от смущения, Хуа Чэн уткнулся носом в макушку Се Ляня, притянув его за талию. — Это нечестно! — Тебе понравилось? Хуа Чэн немного отстранился. — Что именно? — Стрим. Я очень старался. По началу шокированный, пытаясь осознать собственные эмоции Хуа Чэн тупо уставился на Се Ляня. Глазами он скользнул ниже, изучая, сравнивая любимого асмртиста и любимого человека. Сердце готово было выпрыгнуть из груди от ощущения бесконечного счастья. Хуа Чэн подался вперед и накрыл губы Се Ляня своими, затягивая в глубокий, жадный поцелуй. Он оттягивал его нижнюю губу, покусывал ее, а затем, извиняясь, проводил по ней языком, проникая им следом глубже. Хуа Чэн притягивал к себе Се Ляня, сжимая в крепких объятиях, пробираясь под его футболку, лаская линию позвоночника и забираясь пальцами под резинку домашних штанов. Тело в его руках начало терять равновесие. Подхватив Се Ляня под бедрами, он пронес его на кровать и не разрывая поцелуя отпустил на мягкую поверхность. — Очень, очень понравилось, — сказал он, когда дышать уже стало нечем и пришлось отстраниться, чтобы перевести дыхание. Их сердца бились в унисон. Стучали в бешеном ритме, выпрыгивая из груди. Хуа Чэн опустил голову на грудь Се Ляня, отдаваясь ласкам его нежных рук. — Я, когда увидел нового подписчика, который пролайкал все видео, очень обрадовался, — Се Лянь зарылся пальцами в черные волосы Хуа Чэна, поглаживая его голову и проводя ногтями по затылку. — А потом увидел этот аккаунт на твоем ноутбуке. Поверить не мог сначала, что это правда ты. — Не только пролайкал, но и просмотрел. Запомнил все истории, которые ты рассказывал. Сперва подумал «какой приятный голос». А сегодня… Гэгэ, в могилу меня сведешь когда-нибудь. Рука Се Ляня дрогнула. — Не надо в могилу. Я тогда лишусь своего самого верного подписчика. Хуа Чэн засмеялся, чмокнув Се Ляня куда-то в плечо. — Кстати, в одном из видео ты рассказывал о том, что в детстве ходил на секцию ушу. С чего вдруг тебя туда отдали, если родители были сконцентрированы только на твоей учебе? — О, это весьма забавная история. Мне было лет семь-восемь. Гулял с Фэн Синем по городу. Мы вообще очень любили выбираться куда подальше. Получали каждый раз взбучку, но все равно убегали. Так вот. Забрели в какой-то район, а там мальчики, примерно нашего возраста. Сейчас точно не вспомню, но кажется, ногами кого-то избивали. Мы подбежали и попытались их остановить, но в результате они переключились на нас, — Се Лянь вздохнул и прижал Хуа Чэна сильнее. — Когда домой вернулся, отец сказал, что запишет меня на борьбу, чтобы хоть за себя мог постоять. Хуа Чэн застыл. Кажется, он забыл даже как дышать. Он чувствовал поглаживания Се Ляня и слышал биение его сердца, что возвращало в реальность. — Когда гэгэ было восемь, мне было четыре, — сухо произнес он. — Да, это так, — задумчиво ответил Се Лянь, но его рука резко остановилась. — А-Чэн… Плечи Хуа Чэна начали подрагивать, а по щеке покатились слезы. Он всхлипнул несколько раз прежде чем ответить. — Спасибо, что спас меня тогда, гэгэ.