АСМР, весна и кофе

Все еще лежа на груди Се Ляня, Хуа Чэн потихоньку успокаивался. В голове уже сложенная воедино картина. И если раньше он не верил в то, что такое могло произойти, то сейчас был убежден, что с ним тот самый человек. «Таких совпадений не бывает», — скажет любой, кого не спроси. Но не в этом случае. Се Лянь. Это точно был Се Лянь. Тогда, в далеком прошлом, когда дети были весьма жестоки к Хуа Чэну, когда от одного его вида они то и дело задирали, давали подзатыльники и ставили подножки — только один ему помог. — Погоди, — произнес Се Лянь после долгого молчания. — А-Чэн, ты уверен? Ты уверен, что это был я? Это мог быть кто угодно. Хуа Чэн приподнялся на локтях, покрасневшим от слез глазом посмотрев на Се Ляня. — Уверен, — он улегся рядом, втянув побольше воздуха в легкие. — Когда мы познакомились… Я сначала не придал этому особого значения, но потом понял, что мне твоя фамилия знакома. Наткнулся на то видео, где ты как раз рассказывал про секцию ушу. Помнишь, что говорил тогда? — Да. Ввязались с другом в уличную драку. Без подробностей. — В драку, в восемь лет. Сначала я такой «все мальчики любят подраться», а потом вспомнил, как меня дворовые ребята решили в очередной раз избить. Не нравился я им. Оно и понятно. Кому вообще может понравиться такой, как я. С силой, Се Лянь толкнул его ладонью по бедру. — Не говори так о себе. Хуа Чэн улыбнулся. — В общем, я тогда уже лежал на земле. Чувствовал удары. Кто руками, кто ногами. Колени к голове поджал и голову прикрыл, чтобы не разбили ее. А потом все резко прекратилось. Глаза открываю, а там два пацана. Сначала подумал, что друзья тех, кто меня избивал, но увидел, как они уже между собой начали разбираться. Воспоминания уже давно не вызывали эмоций. Так сухо рассказывать историю могли только те, кто приняли ее как «данное». Если много-много раз для удара подставлять правую щеку, она ведь уже не чувствует боли, верно? Хуа Чэн продолжал. — Я думал, что можно попытаться написать человеку на видео. Ну, пока не знал, кто это. Расспросить про ту историю. Может и правда только совпадение. И драка совсем другая. А сейчас, вот, узнаю, что это ты. Такой дурак. Почему я раньше не понял этого? В общем, твоего ответа хватило, чтобы я был полностью уверен в том, что именно гэгэ меня спас. Наверное, у Се Ляня в голове еще очень многое не сходилось. Нахмурив брови, он уставился в потолок, будто что-то вспоминая. — Все еще не веришь? — спросил Хуа Чэн, коснувшись губами его лба. — Нет, нет. Не то, чтобы не верю. Просто я… Наверное, ты помнишь больше… — Подожди. Сейчас поймешь. Не мешало, конечно, вспомнить об этой детали раньше, ведь именно она и была последним элементом в пазле. Хуа Чэн вышел в прихожую и захватил свой рюкзак, висевший на крючке. Се Лянь уже сидел, подогнув под себя ноги, внимательно наблюдая за тем, как из внутреннего кармашка он достает кусочек белоснежной ткани. — Гэгэ, я уверен в том, что это был ты. Хоть я и забыл лицо того мальчика, его голос. Последние несколько лет я даже не вспоминал про это, — он протянул кусок ткани Се Ляню, аккуратно вкладывая его в дрожащие руки. — Повезло, что ношу его в рюкзаке, не вынимая. Это ведь иероглиф твоей фамилии? Проведя большим пальцем по золотой вышивке в углу платка, Се Лянь не двинулся с места и не произнес ни слова. Он, словно завороженный, погруженный в глубокие думы, всматривался в шелковую ткань. Хуа Чэн наблюдал. Чем больше проходило времени, тем больше он сомневался в собственных выводах. Дело в том, что он никогда не видел как пишется фамилия Се Ляня. Мог лишь догадываться какой именно из иероглифов в ней используется: «Се», как «кровь»; «Се», как «зло»; «Се», как «немного». А может, то самое «Се», как «спасибо», что и было выведено на платке, оставленном маленьким спасителем. С тех пор у Хуа Чэна появилось любимое слово. «Спасибо», говорил он, если на ужин получал кусочек курицы. «Спасибо», если от звонкого удара только щека болела и ничего больше. «Спасибо». С возрастом он все меньше понимал, почему так часто благодарит людей. Белоснежный платок был забыт в рюкзаке, а слова благодарности все реже и реже появлялись в речи. — Гэгэ? — наконец не выдерживает. — Это он? Се Лянь молчит. Хуа Чэн опускает голову и уже готовится взять вещи и уехать домой, но чувствует на своей щеке нежное прикосновение прохладной ткани. Влажными глазами, Се Лянь смотрит на него. Продолжает водить платком, будто пытается стереть невидимую грязь. Прямо как тогда. Хуа Чэн широко улыбается, но его глаз тоже застилает пеленой. Он не ошибся. Он чувствует, как его шею обхватывают руки, как прижимаются к груди и содрогаются всем телом, в попытке остановить поток слез. — А-Чэн… Это и правда был я. Это был ты. А-Чэн. Они оба снова падают на кровать. Хуа Чэн смеется, крепче прижимает к себе Се Ляня, целует его в макушку, гладит по спине. — Я же говорил! — восклицает он, почти крича от радости. — Я тебе его тогда отдал. Я помню, — Се Лянь поднимает голову. На шее мгновенно ощущается влага и его щекочущие ресницы. — Мне этот платок матушка сшила, представляешь. Она ведь никогда не умела шить. Тут даже строчка по краям неровная. — Если он так дорог твоему сердцу, то для меня будет большой радостью, вернуть его тебе. — А как же ты? — искренне недоумевая, спросил Се Лянь. Хуа Чэн засмеялся. — А у меня теперь есть гэгэ. И ведь бывает же такое. Встретишь кого-нибудь на своем жизненном пути, а он в твоем сознании отпечатается. Оставит невесомый след. И ты потом всю жизнь вспомнить не можешь кто это был. Пришел, по-хозяйски отворил дверь в сердце, посмотрел, с печальным вздохом, на то, что душой должно называться и со всей любовью к этому миру пошел восстанавливать. Цветы посадил, грядки прополол и давно погасшую лампочку заменил. Хуа Чэн больше никогда бы не выпускал его из объятий. Слишком спокойно становилось рядом с ним. Се Лянь, правда, сам из его рук вырвался, потягиваясь и разминая тело. — А-Чэн, я хотел бы кое о чем спросить… — Се Лянь, ты где? Оба они вздрогнули от неожиданности, услышав как с громким хлопком закрывается входная дверь. Послышалось шуршание пакетов. — Прости, мы поздно сегодня. Этот дурень захотел купить острую лапшу. Ну, помнишь, которую мы месяц назад ели. Как ее там… — Сам ты дурень. Еще скажи, что этот блеск в глазах, от счастья, когда мы ее нашли, мне померещился. Се Лянь хлопнул себя ладонью по лбу и, виновато улыбнувшись, вышел из комнаты. Стоило сказать ему, что волосы не мешало бы привести в порядок или умыться, чтобы стереть влажные дорожки на щеках. Хуа Чэн вышел следом. Прислонившись к дверному косяку, он скрестил руки на груди и оглядел прибывших с ног до головы. Те, в свою очередь, так же скептично рассматривали его. Фэн Синя он уже видел. Описывал его как «рослого паршивца», но в свете последних событий второе слово из описания убрал. А вот Му Цин вызывал менее приятные эмоции. Такой же высокий как Фэн Синь, более щуплый. Всем своим видом показывал только огромное желание прямо сейчас сорваться с места и кулаком в челюсть заехать. — Разве вы не должны были прийти завтра? — Се Лянь встал между ними, загораживая собой Хуа Чэна. — Я же написал тебе, что завтра не получится, — процедил сквозь зубы Му Цин, не отводя взгляда. — У тебя гости. — Му Цин, прошу, будь повежливее. — А я, что, недостаточно вежлив сейчас? Хуа Чэн, которому уже наскучило наблюдать за разворачивающейся на его глазах сценой, театрально надул губы и обнял Се Ляня, положив голову ему на плечо. — Гэгэ, почему твой друг меня обижает? — Не принимай близко к сердцу, А-Чэн. Му Цин сам по себе такой. Он никого не хочет обидеть. Идти на контакт с друзьями детства Се Ляня не хотелось. Уж очень контрастировали они характерами. К Се Ляню бы ластиться почаще, зарываться носом в волосы, на руках носить. А эти две глыбы только как подпорку к потолку использовать. Стоять будут с такими же лицами, но хоть в деле пригодятся. Фэн Синь, правда, подошел ближе и протянул руку. «Так и думал, что это будет он», — хитро улыбнулся Хуа Чэн, и, одной рукой все еще обнимая Се Ляня, другую выставил для рукопожатия. — Фэн Синь. — Хуа Чэн. Наконец расслабившийся Се Лянь спровадил всех на кухню, взяв с каждого обещание не ссориться на пустом месте, а сперва узнать друг друга получше. С появлением Му Цина и Фэн Синя обстановка хоть и стала более напряженной, но вместе с тем, Хуа Чэн был рад понаблюдать за Се Лянем, который по-хозяйски руководил процессом расфасовки продуктов. Все эти мелкие бытовые детали, привычки: его манера постоянно заправлять выбивающиеся прядки за ухо; морщить лоб, когда глубоко задумался; закрывать глаза, даже если совсем слегка улыбнулся. Или, вот прямо сейчас, он встаёт на носочки, чтобы дотянуться до верхней полки, где в небольших контейнерах различные виды чая. Хуа Чэн подходит ближе и помогает. Достает тот, что с зелёной крышкой. — Спасибо, А-Чэн, — снова он прикрывает глаза, приподнимая уголки губ. — Давайте поедим и выпьем чаю. Фэн Синь, ты говорил, что вы нашли ту лапшу. Может, ее и приготовим? — Да, но мы взяли лишь три упаковки. — Ничего, — Хуа Чэн облокачивается о подоконник. — Я не голоден. — Нет, нет. Так не пойдёт! А-Чэн, ты тоже должен поесть. Сейчас я что-нибудь придумаю! Словно хомячок в клетке, Се Лянь начал носиться по кухне, пока его не остановил Му Цин, стоявший до этого неподвижно, неодобрительно следя за происходящим и время от времени закатывая глаза. — Сварим всю лапшу в одной кастрюле, потом просто разложим по тарелкам. — Ох, точно. Я не додумался до этого. — Сделаешь чай? У тебя получается вкусный. Се Лянь радостно кивает и бежит ставить чайник, пока Му Цин кипятит воду для лапши. — Гэгэ сказал, что вы все с детства дружите, — Хуа Чэн понимает, что пора бы уже хотя бы разговор наладить. — Да, — отвечает Фэн Синь. — Я с ним, наверное, лет с пяти знаком. А Му Цин с нами с первого года младшей школы. — Мы с тобой подрались, а Се Лянь нас разнимал, — Му Цин уже распределил множество пакетиков со специями на столешнице и предался ностальгии. — Ты со мной подрался. — Если б ты не поставил мне подножку, я бы тебя не тронул. — Не ставил я тебе этой подножки! — Хочешь сказать, что я вру, да? Хорошо, хорошо. Будь по-твоему, — Му Цин хитро сощурился. — Хуа Чэн, хочешь услышать одну веселую историю из старших классов? Фэн Синь подскочил с насиженного места и указал пальцем на «предателя». — Только попробуй. — И что ты мне сделаешь? Наглядно докажешь, что история лжёт? Их перепалку остановил Се Лянь, усадив раздраженного Фэн Синя обратно за стол. — Поспорите в другой раз. Не позорьте меня. — А вы с Се Лянем как познакомились? Он нас отказывается в подробности посвящать, — Му Цин вернулся к приготовлению лапши, заметя, что вода уже вскипела. Хуа Чэн не сразу понял, как ответить. Спроси его об этом еще утром и он ответил бы «Два месяца назад нас познакомил общий друг». Но теперь это не совсем так. Нужно ли вообще учитывать эту историю из детства? — Кстати, об этом, — спас ситуацию Се Лянь. — Фэн Синь, ты помнишь ту драку с уличными хулиганами? Когда нам по восемь было. Мы ещё сами хорошенько получили от них. — Хм… Да, помню. Потом нас обоих отправили в секцию. Уже безо всякого стеснения Се Лянь подошёл к Хуа Чэну и обнял его за талию. — А помнишь того мальчика, которого нам все-таки удалось отбить у них? Не веря в услышанное, Фэн Синь широко распахнул глаза и взглянул сначала на Хуа Чэна, потом на Се Ляня, а затем и на Му Цина, что ошарашено смотрел в ответ. — Хочешь сказать, что это он? Ты сейчас серьезно? — Абсолютно. — Стой, — махнул рукой Му Цин. — Ты ведь говорил, что вас познакомил Цинсюань. — Все верно. Два месяца назад мы с Хуа Чэном познакомились благодаря Цинсюаню. А сегодня я узнал, что он — тот самый ребёнок. Молча, Хуа Чэн, в очередной раз за этот день, коснулся губами лба Се Ляня. Ему это нравилось. А еще нравилось, когда прямо в переносицу целуют. И в кончик носа. Эту информацию, кстати, Хуа Чэну пришлось буквально выпытывать из него в многочисленных переписках. За ужином было произнесено еще меньше фраз, чем в момент перепалки Му Цина с Фэн Синем. Хуа Чэн попытался похвалить блюдо, остальные пытались сделать вид, что не замечают плотной черной глазной повязки. Хотя, наверное, спросить очень хотелось. Время от времени, они все же заостряли свое внимание на лице Хуа Чэна, то погружаясь в свои мысли, то приходя в себя и отворачиваясь. Естественно и непринужденно чувствовал себя только Се Лянь. Он с аппетитом хлюпал практически неострой со́бой, захватывая палочками кусочки грибов и маринованных перепелиных яиц, запивая все теплым зеленым чаем. Незваные гости ушли к десяти. Се Лянь с Хуа Чэном вновь удобно устроились на кровати, продолжая наслаждаться обществом друг друга. — А-Чэн, — совсем тихо произнес Се Лянь, скрепляя их руки в замок. — Тебе правда понравилось, как я выгляжу в форме? — Правда. Налюбоваться не мог. Жалел потом, что ушел так быстро. — Хочешь, я еще раз ее надену? Хуа Чэн, с легкой улыбкой на лице, кивнул. — Хорошо. Подожди меня здесь. — Гэгэ, — крикнул он, пока Се Лянь еще не успел скрыться за дверью. — Ты не против, если я переоденусь в домашнее сейчас? — Как я могу быть против? — засмеялся Се Лянь. И правда, как может быть кто-то «против» такого простого действия? Хуа Чэн больше по привычке спрашивал. Чем больше он сближался с Се Лянем, тем меньше ему хотелось доставлять ему какие-либо неудобства в жизни. «А вдруг он спать ложится со включенным ночником?», — как-то раз подумал Хуа Чэн, оглядываясь в кромешной полуночной тьме. — «Нужно будет спросить у него. Если что, могу научиться спать при свете.» Позже он сам себя до крайностей доведет такими вопросами. Уличная одежда уже была закинута в рюкзак, а Хуа Чэн с удовольствием потягивался, восстанавливая гибкость тела. В отражении окна появился силуэт, робко переминающийся с ноги на ногу. Он все пытался ниже оттянуть китель или поправить фуражку, под которую не удалось полностью спрятать волосы. Хуа Чэн от такой красоты дар речи потерял. Присел аккуратно на край кровати, и, подперев подбородок ладонью, не сводил взгляда. — А-Чэн, ну как? — Се Лянь подошел ближе. — Это выглядит не так хорошо, как сегодня на съемке, но я старался… Договорить ему не дали. Заключили в объятия, обрамили лицо ладонями и запечатлели на его губах поцелуй. — Ты безумно красив, — Хуа Чэн взял Се Ляня за руку и прижал ее к своей груди. — Чувствуешь? Вот на столько ты прекрасен. Сердце билось с такой скоростью, что дышать становилось тяжелее. Се Лянь в парадной офицерской форме, что сидела как влитая, подчеркивая его стройную фигуру и благородную осанку, словно сошёл со старых военных фотографий. И пусть непослушные волосы выбивались из общей картины. Они добавляли его образу только большего великолепия. Хуа Чэн вновь сел на постель, сверху усаживая Се Ляня. Его губы потянулись к белоснежному воротничку рубашки, а руки блуждали по чёрному кителю, огибая пришитые к нему знаки отличия. Се Лянь сдавленно застонал, когда почувствовал, как рот Хуа Чэна уверенно захватывает все больше: шею, кадык, подбородок. Он использовал язык, прокладывая себе путь от яремной ямки к мочке уха, зубы — если хотел лучше распробовать мягкую, нежную кожу. — Позволь мне… Позволь мне снять его с тебя, гэгэ. Се Лянь. Се Лянь вздрогнул, когда услышал собственное имя. Прижавшись лбом, к плечу Хуа Чэна, он судорожно потянулся к его руке, а затем, опустил ее на пуговицы, помогая расстегивать их. Наконец избавившись от массивного предмета одежды, Хуа Чэн снова переключился на ласки. Тело Се Ляня дрожало, но легко подавалось навстречу его рукам. Он крепче цеплялся за спину и плечи Хуа Чэна, а когда не мог сдержать стона, прижимался губами к его уху, доводя до исступления. От этих звуков только больше терялся контроль над собой. Уши, шея, щеки, кончики пальцев — все горело огнем. Любые, даже самые легкие прикосновения, чувствовались остро. Либо сейчас же прекратить, либо… Хуа Чэн чувствует, как Се Лянь увлечённо водит кончиком языка по его ушной раковине. Его тяжёлое дыхание обжигает, а зубы смыкаются на чувствительной мочке. Он моментально переворачивается, укладывая Се Ляня на спину и нависая над ним. Слегка прикрытые глаза, раскрасневшиеся щеки, взъерошенные волосы. Фуражка давно слетела. Рубашка спущена с одного плеча и короткие, возбужденные вдохи. — А-Чэн, — только и успевает произнести Се Лянь, прежде чем их губы смыкаются в пылком поцелуе. Ногами Се Лянь обхватывает талию Хуа Чэна. Слегка подается бедрами вперед, упираясь своим вставшим от ласк членом в такую же возбужденную плоть. Хуа Чэн чувствует, как по телу проходит разряд тока и снова готов сорваться. Рывком сорвать с себя и Се Ляня одежду, прижаться к нему голым телом, ласкать его без остановки, целовать. — Гэгэ. Гэгэ. Се Лянь, — повторяет он, словно в дурмане. Се Лянь сильнее давит ногой на его поясницу. — Просто… Двигай… Бедрами… А-Чэн… Волна удовольствия накрывает обоих. Руками они цепляются за одеяло, друг за друга. Хуа Чэн зарывается носом в шею Се Ляня. Чувствует, как тело под ним начинает напрягаться и ускоряется. С каждой секундой пропадает ощущение мешающей ткани. Все больше хочется достичь оргазма. Желательно вместе. Се Лянь стонет его имя, вонзается ногтями в спину, выгибается и кончает. Следом, от такого напора, изливается Хуа Чэн. Такие вспотевшие, грязные, но бесконечно счастливые, они расслабляются, и, потихоньку возвращаются в реальность. — Одежда испачкалась, — шёпотом произносит Хуа Чэн. — Постираем. Они пролежат так ещё долго, даря друг другу невесомые ласки. Только Хуа Чэн наконец решится произнести ту фразу, что репетирует уже две недели. Соберется с мыслями, но в глаза не посмотрит. — Гэгэ. — Ммм? — Я хочу кое-что сказать тебе. Се Лянь на миг остановится, но ответит. — Говори, А-Чэн. Вдох, выдох. Это сложнее, чем он думал. — Гэгэ. Я тебя люблю. Дыхание Се Ляня участится. Хуа Чэн будет это чувствовать. — Я тоже, — вполголоса скажет Се Лянь. — Я тоже тебя люблю.

***

До поздней ночи обоим не спалось. Хуа Чэну было разрешено выкурить одну сигарету, но обязательно в ванной, над вытяжкой. Се Лянь заварил еще один чайник чая и закинул одежду в стирку, выдав на замену ту самую оверсайз-футболку, которая лишь на половину смогла прикрыть бедра. Сначала они долго будут молчать, не зная с чего теперь можно начинать разговор: обсудить недавнее признание или секс? Хуа Чэн чувствует себя как на первом свидании. Он берет большую кружку и громко хлюпает, пытаясь сделать глоток горячего напитка. Се Лянь в конце концов расслабляется и пересаживается с холодного, твердого стула, на колени к Хуа Чэну. — А-Чэн. Твоя глазная повязка. — Что с ней? — Она все еще на тебе. Наверное неудобно. — Все нормально. Я привык. Се Лянь хмурится и проводит пальцем по плотной ткани. — Сними ее перед сном, хорошо? — Ладно, — улыбается Хуа Чэн. — Гэгэ. Я на следующей неделе должен уехать в Ланфан. Всего на два дня. Я думал, если вдруг у тебя есть свободное время. На выходных. Может, поедешь со мной? — Думаю, выходные у меня свободны. Могу составить компанию. — Это замечательно! — Хуа Чэн прижимается крепче. — А зачем ты туда едешь? — Боюсь, ты сразу передумаешь, если узнаешь причину. Приподняв Хуа Чэна за подбородок, Се Лянь целует его. Недолго, но очень нежно. — Какие глупости. Я уже согласился и не передумаю. — Годовщина смерти родителей, — вздыхает Хуа Чэн. — Нужно навестить их могилы.