//--//
Громкий стук будит Дина, заставляя его столкнуться с холодом утра. Чудо сопит, свернувшись клубочком у него на груди, уткнувшись носом в собственный мех. Взглянув на часы, он видит, что уже половина восьмого. Не то чтобы рано, но слишком рано для хорошего настроения. Тем не менее, он обещал Эйлин придерживаться этих утренних прогулок, и предполагается, что если он будет продолжать, то боль пройдёт, так что он старается. Он неохотно отодвигает кошку и с трудом поднимается с кровати, суставы поскрипывают, а сухожилия напрягаются при каждом движении. «Я чертовски стар»,— сетует он про себя, надевая толстовку, джинсы и пару кроссовок, которые купил для него Сэм. Первые пару недель они пылились, пока Дин не сдался и не примерил их, обнаружив, что мягкая подошва действительно немного уменьшает боль. Вот тебе и упрямство. Иногда Сэм прав, даже если Дин никогда не признает этого вслух. Эйлин уже ждёт у лестницы, когда он, наконец, спускается. — Я думала, ты не придёшь, — говорит она ему, приподняв бровь. — Утро вечера мудренее, — неуклюже отвечает Дин. Она, кажется, понимает, о чём идёт речь, потому что одаривает его дразнящей улыбкой. Некоторое время они идут в тишине. Дин слушает, как просыпаются птицы, как хрустят его ботинки по подмёрзшей от росы траве, как тает лёд на деревьях в лучах утреннего солнца. Бункер расположен под невысоким холмом, взобраться на который должно быть легко, но Дину это кажется сизифовым трудом. Ему приходится несколько раз останавливаться и прислоняться к дереву, чтобы нога перестала пульсировать, а Эйлин терпеливо ждёт, спрятав руки в карманы. На самом верху она останавливается и поворачивается к нему, разводя руки, чтобы изобразить что-то вроде «мы… дом». Дин не совсем улавливает это. — Извини, — говорит он, бросая на неё вопросительный взгляд. — Я не особо понимаю. — Мы с Сэмом собираемся посмотреть на дом, — на этот раз она произносит это вслух, сжалившись над ним. Его язык жестов и вполовину не так хорош, как у Сэма. — Что, для охоты? Вы двое всё ещё занимаетесь этим? — охоты сейчас практически не существует. Дин знает — он проследил за каждой зацепкой, зашёл в каждый тупик. — Чтобы купить, — поправляет она, одновременно жестикулируя. Наверное, чтобы помочь ему усвоить, но он сейчас ничего не усваивает. Он просто смотрит на Эйлин и пытается осмыслить это заявление. Сэм и Эйлин хотят купить дом. Чтобы переехать из бункера. Он должен радоваться за младшего брата, но он не может справиться с болью в груди, не говоря уже о маленьких трепещущих крылышках паники, бьющихся о внутренние стороны его рёбер. Что, чёрт возьми, он должен ответить? — Вы ещё даже не женаты, — проговаривает он, делая шаг назад, нога подкашивается от неловкого движения. — Я знаю. Просто больше нет смысла жить в бункере. — А как же… — Я? Нет. — Джек? — Джек собираются посмотреть дом вместе с нами. Тебе тоже стоит поехать. Он в Калифорнии — там так солнечно, — она выглядит обнадёживающей, эти большие карие глаза широко раскрыты и почти умоляют. Дин ненавидит это — такой же взгляд был у Сэма, когда он сказал ему, что они помолвлены, словно он ожидал, что Дин взорвётся. Он и вправду может. Это не должно было произойти так быстро. — Когда? — В пятницу. — В пятницу, — повторяет Дин в недоумении. — В Калифорнию. Вы едете на машине? — Летим, — поправляет Эйлин, глаза каким-то образом становятся ещё шире. Она выглядит как настоящий олень в свете фар. — Хорошо. Я останусь дома, — говорит он с чувством законченности. Здесь столько всего не так, что он даже не знает, с чего начать. Почему Эйлин говорит ему об этом, а не Сэм? Почему Джек узнали раньше него? И почему, почему, чёрт возьми, они делают это прямо в годовщину смерти Каса? — Дин… — Эйлин, — его тон жёсткий, а взгляд ещё жёстче, голос доносится сквозь сжатые зубы и челюсть, стиснутую так сильно, что зубы могут размолоться. — Я не полечу. С этими словами он поворачивается и начинает спускаться с холма, заканчивая их прогулку. Эйлин следует в нескольких шагах позади, засунув руки в карманы, смирившись.//--//
Технически, Дин не должен был проводить столько времени в одиночестве. Где-то на пути к трезвости он понял, что от одиночества становится ещё хуже. Раньше он проводил целые дни в своей комнате, потягивая пиво, приклеившись к экрану во время марафонов боевиков, убеждённый, что именно так он сможет почувствовать себя лучше. Иногда он даже заставал себя со стеклянными глазами за полночь, смотря платные программы, как будто это были фильмы-блокбастеры. Это было нездорово. «Это вызывает беспокойство», — как-то раз сказал Сэм. Но сегодня ему на это наплевать. Если он выйдет из своей комнаты, ему придётся разговаривать с Сэмом, который стал топать мимо его двери каждые полчаса или около того. Каждые пару часов он совершает небольшие вылазки в туалет и за едой, но в остальном ему удаётся держаться в стороне. К десяти часам он понимает, что находится в безопасности. Сэм рано встаёт и рано ложится спать, так что самое худшее, что может случиться, это то, что он столкнётся с Джеком или Эйлин. Или это он так думает. Сэм сидит на кухне и читает какую-то объёмную на вид книгу, когда он входит. У Дина есть два варианта: поджать хвост и сбежать в свою комнату или вести себя спокойно, как будто ничего не происходит. Он склоняется ко второму варианту и идёт к холодильнику, чтобы взять колу. Кофеин — плохая идея. Он не даст ему спать полночи. Но, опять же, он всё равно не выспится. Дин успевает пройти половину пути до двери, прежде чем Сэм останавливает его: — Тебе действительно стоит посмотреть дом с нами. Нам не обязательно лететь. Мы можем поехать на машине, — предлагает он. — Я в порядке, Сэм. Не хочу пропустить встречу, — лжёт он. — Тем более, что я и так пропущу одну на День благодарения. — Я уверен, что в Калифорнии есть АА. Ты можешь найти его там, — настаивает Сэм. Дин закатывает глаза, отпивает колу и жалеет, что нет ничего покрепче. — Зачем я тебе вообще там нужен? Это будет твой дом. Неважно, что я об этом думаю. Сэм озабоченно хмурит брови и напускает на себя тот напряжённый вид, который бывает у него, когда он собирается спорить. — Ты действительно хочешь остаться здесь в бункере один? На… что, на всю оставшуюся жизнь? Не то чтобы вы оставили мне выбор, думает он, но сдерживается, стиснув зубы. Понятно, что Сэм ожидал, что он расстроится из-за помолвки, а теперь ещё и из-за дома, и Дин изо всех сил старается доказать, что он не прав. Он не собирается говорить об этом ни слова. — Да. Мне нравится это место, — это ложь. Он ненавидит его. Иногда здесь бывает душно, особенно если он один, и он не может даже близко подойти к подземелью или гаражу, что означает, что он вообще не может спуститься в ту часть бункера. — Не волнуйся за меня, Сэм. Серьёзно. Я не папа, ясно? Я не буду злиться из-за того, что ты снова уехал в Калифорнию, — это тоже ложь. Он уже злится, но что, чёрт возьми, он может с этим поделать? Это должно было случиться в какой-то момент. — Просто брось это. Я хочу нормально провести День благодарения. Без тебя и Эйлин, которые крутятся вокруг меня, как будто я могу развалиться в любую секунду. Я… Я в порядке, Сэм. Я трезв, и я всё понял. Ты не должен волноваться. Это звучит так реально, что он почти убеждает себя, что это правда. Сэм, похоже, тоже принимает это, потому что он отступает, и опускает взгляд на свою книгу, как будто действительно собирается прочитать её снова. — Хорошо. Дай мне знать, если передумаешь.//--//
Дин собирается решить вопрос с домом по принципу «перейду этот мост, когда до него доберусь» и вместо этого погружается в приготовление замысловатого ужина на День благодарения. Это отличное отвлечение. Сэм и Эйлин забывают половину ингредиентов, которые он просит купить, хотя он послал их в магазин со списком, так что ему приходится снова отправиться в путь самому. Он тащит с собой Джека, и в итоге покупает им два вида хлопьев с сахаром и много газированного яблочного сидра. Дин знает, что Сэм сделает язвительный комментарий по этому поводу, но ему всё равно. Ему просто нравится баловать ребёнка, и, признаться, это хоть немного смягчает его бесконечное чувство вины, а это стоит всего. В меню: запечённая с травами индейка, засахаренный батат, начинка из кукурузного хлеба, клюквенный соус, стручковая фасоль (Сэм настоял, чтобы были овощи), картофельное пюре с чеддером и два вида пирога (конечно же). Это очень много работы для одного человека. И, конечно, он справляется. На это уходит всего два дня, но он занят с рассвета до заката, а это нелегко. Оба этих дня он чувствует себя прекрасно. Он действительно начинает думать, что сможет пережить остаток недели без надвигающегося срыва, о котором он беспокоился. Он чувствует себя… хорошо. До тех пор, пока не садится за обеденный стол. Что-то не так, и дело не в еде. Судя по тёплым похвалам Сэма, Джека и Эйлин, она великолепна на вкус. Просто ощущение неправильное. Стол пуще, чем должен быть, даже заставленный тарелками и бокалами, освещённый свечами и гирляндами, которые Сэм повесил в начале месяца. Сэм и Эйлин сидят вместе на одной стороне стола, Джек и Дин — на другой, но слева от Дина есть явный пробел, пустое пространство между ним и стеной, которое кажется совершенно голым. Он знает, что это такое, но не решается первым затронуть эту тему. Нет, первым это делают Джек, загибая пальцы вокруг стакана с игристым яблочным сидром и произнося тоненьким голосом: — Кастиэлю бы это понравилось. Еда превращается в пепел у него во рту. Он проглатывает её, запивая несколькими глотками воды, и жалеет, что это не виски. — Да, — произносит он, разглядывая свою тарелку, сосредоточившись на тонкой трещине в керамике, чтобы отвлечься. Тема горя часто поднимается в АА, и он знает, что праздники должны быть тяжёлыми, когда ты потерял кого-то, но он всегда думал, что он будет исключением. Не то чтобы у них с Касом была возможность отмечать какие-либо праздники. Только его день рождения, однажды, когда они оба сидели на пожарной лестнице какого-то мотеля, каждый с бутылкой пива, и у Дина был синяк под глазом от недавней драки. Тогда Кас протянул руку, чтобы провести большим пальцем по его щеке, чтобы вылечить его, и Дин слегка наклонился к нему, закрыв глаза, когда солнечное выражение лица Каса стало слишком ярким. Если он закроет глаза сейчас, то всё ещё сможет представить это, почувствовать призрак тепла на своей щеке. Затем он возвращается к реальности, ощущая пустоту рядом с собой, и представляет, что может рассыпаться на тысячу маленьких кусочков. — …тебе не кажется, Дин? — спрашивает Сэм. Дин поднимает голову, пытаясь когтями вернуться в настоящее. — Что? — Я говорил, что Кас возненавидел бы клюквенный соус, — повторяет он, тыкая в желеобразную субстанцию. Хмыкнув в знак согласия, Дин кивает. — Он ненавидел странные текстуры. Наверное, захотел бы намазать индейку виноградным желе, — рассуждает он, морща нос от досады. У него болит в груди. Остаток ужина проходит мучительно. Кас больше не появляется, что ещё хуже. Как будто все остальные забыли его, медленно вытесняя из памяти, как будто он не был когда-то одним из самых важных людей в их жизни. Даже Джек, которые воспринимали Каса как отца, не упоминают о нём. Это странно — иногда Дин настолько поглощён смертью Каса, что порой не может сосредоточиться ни на чём другом. Трудно представить, что он когда-нибудь его забудет. Еда хорошая, но у него больше нет аппетита. Он просто механически жуёт, пока не решает, что съел достаточно, чтобы не проголодаться перед сном. Джек удаляются в свою комнату, Сэм и Эйлин вскоре следуют их примеру, поэтому Дин складывает посуду в раковину, продукты в холодильник и тоже уходит. Он ложится в постель лицом вниз, щекой вжавшись в подушку, и клянётся оставаться там, пока не пройдёт желание поглотить целый винный магазин.//--//
Они втроём улетают в Калифорнию ещё до восхода солнца, ботинки тихо шаркают мимо двери Дина по пути к выходу. Быть одному немного легче, когда Дин делает это из вредности. Он никак не может держать себя в руках ради самого себя, но он может сделать это, чтобы доказать Сэму свою правоту. Или так он думает. Дело в том, что ему нечем заняться. Его главные увлечения — охота (не вариант), починка машин (тоже не вариант, учитывая, что он едва может заставить себя зайти в гараж) и просмотр телевизора (это даже не совсем хобби). К счастью, уборка занимает его на первую половину дня, а затем, поскольку он так измотан бессонной ночью, ему удаётся вздремнуть. Проснувшись поздно вечером, он прогуливается среди деревьев возле бункера. Ха, торжествующе думает он. Видишь, Эйлин? Я могу ходить сам. Но он потихоньку скучает по ней. Одному ему здесь слишком тихо, и так холодно, что даже птицы не щебечут. Он замечает одну из них на ветке, маленькую толстую птичку с распушенными для тепла перьями. Она похожа на ту, на которую ему однажды указал Кас. Как она называлась? Он тогда ещё пошутил по этому поводу. Дин достаёт телефон, чтобы посмотреть, и приходит к выводу, что по фотографиям она больше всего похожа на темноглазого юнко. Сейчас он вспоминает — он сказал, что это похоже на имя, которым он назвал бы демона, и Кас рассмеялся — на самом деле рассмеялся вслух. Это был один из первых случаев, когда Дин заставил его смеяться, тогда, когда у Каса только-только зарождалось чувство юмора. С тех пор он преследовал это ощущение. Дин всё ещё стоит в лесу, рассматривая фотографии птиц, когда на его телефон приходит сообщение от Сэма.Добрались до отеля. Ты в порядке?
Дин закатывает глаза, отправляя: Я в порядке. Наслаждайся солнцем, сучка. Сэм, вполне ожидаемо, отвечает:Придурок.
Второй день заполнить немного сложнее. Уборку делать больше не нужно, и Дин не так много может ходить на своей больной ноге в такую холодную погоду, так что он практически не выходит из дома, и теперь тень дня смерти Каса зловеще маячит на горизонте. Так что он всё равно отправляется в путь и останавливается лишь в книжном магазине за пределами Ливана. Это пыльное, тихое местечко со скрипучими половицами и хозяином, который настороженно смотрит на него. Дин не очень продумал всё это. Он ищет экземпляр «Бойни номер пять» (его экземпляр всё ещё лежит в бардачке Детки, и он слишком слаб, чтобы попытаться вернуть его), когда натыкается на «Дарителя», который останавливает его на месте. Прежде всего, книга ужасно неправильно оформлена — буква «Д» среди букв «В» — но она также напоминает ему о Касе. Это не совсем удивительно. В последнее время почти всё напоминает ему о нём, но он точно помнит, что подарил экземпляр Касу летом перед его смертью. Не то чтобы у них было много времени для чтения, но как-то поздно вечером они разговаривали за почти пустой бутылкой виски, и зашла речь о падении Каса: — Анна сказала, что она упала из-за шоколадного торта и секса, — сообщил ему Дин, тяжело опираясь на стол с озорным блеском в глазах. Раньше для него это было маленькой игрой — пытаться подтолкнуть Каса к разговору о сексе. Ангел стойко избегал этой темы после опыта со жнецом, и Дин хотел узнать причину. Он хотел знать, как именно Кас относился к сексу, и не задавался вопросом, почему. — Это достойная причина, — согласился Кас, подняв бровь на Дина, который не клюнул на наживку. — А у тебя какая? — спросил Дин, кажется, даже не дыша. Кас ответил не сразу, его глаза были опущены, пока он водил пальцем по завитку на деревянном столе. Дин всё это время наблюдал за ним, ища подсказку в нахмуренных бровях или подёргивании уголка губ. — Мне нравилось чувствовать, — наконец, ответил он. — Я провёл тысячелетия, думая, что знаю всё, что я понимаю всё о Вселенной. А потом ни с того ни с сего я почувствовал… — в который раз он, казалось, с трудом подбирал слова. — Я почувствовал. Это было как… как будто я впервые увидел цвет. Такой интенсивный, подавляющий и ужасающий, — он посмотрел на Дина, в его взгляде появилась какая-то нечитаемая глубина, лицо украсила таинственная улыбка. Как будто океан радости просто скрывался за его губами и ждал момента, чтобы вырваться наружу. Дин чувствовал себя маленьким под этим взглядом, как букашка, прижатая к коврику. Он отпил ещё немного виски, прочистил внезапно пересохшее горло и сказал что-то вроде: — У меня есть книга, которая может тебе понравиться. Тогда Кас позволил своей улыбке освободиться, и она заиграла на его лице. Теперь, задним числом, Дин точно знает, почему Кас так улыбался. Он покупает книгу, а по дороге домой берёт банку арахисового масла, немного виноградного желе и буханку хлеба. Нет лучшего способа почтить память Каса, чем съесть бутерброд с арахисовым маслом и желе и изо всех сил стараться не чувствовать себя дерьмово по отношению к самому себе. Именно этого хотел бы Кас, верно? Он использовал свои предсмертные слова, чтобы сказать Дину, каким хорошим он был. Дин всё ещё пытается соответствовать этому, не говоря уже о том, чтобы поверить в это самому, но, чёрт возьми, он может попытаться. Поэтому он сидит в своей кровати с бутербродом и книгой и читает. Через три главы Дин решает сходить в уборную, а на обратном пути останавливается возле комнаты Каса. Где же всё-таки оказалась та книга? Она достаточно мала, чтобы поместиться в один из карманов его плаща, но Дин сомневается, что Кас стал бы хранить её там. У него там было много всякой всячины — чеки, свёрнутые в клубок долларовые купюры и множество всяких странных безделушек. Однажды он вытащил пару наручников, утверждая, что украл их в одном из полицейских участков, которые они с Дином посетили во время охоты («молодец»). Но книга была бы слишком громоздкой. А значит, она может быть где-то здесь. Он открывает дверь, ожидая почувствовать прилив холодного воздуха, как будто комната затаила дыхание специально для него. Вместо этого здесь просто немного пыльно, воздух застоявшийся и затхлый. Дин уже не в первый раз оказывается здесь с тех пор, как потерял Каса. В самом начале, когда он ещё напивался до беспамятства каждую ночь, он иногда забредал в комнату после полуночи и вырубался на кровати, притворяясь, что простыни всё ещё пахнут Касом (он никогда не был настолько близок к нему, чтобы помнить, как он пах). Как только он попал в группу анонимных алкоголиков, он понял, что комната, вероятно, была триггером, и с тех пор избегал её. Признаться, он до сих пор скучает по пьянству, которым были пропитаны первые несколько месяцев. Было приятно чувствовать себя оцепеневшим. Подходить к этому месту трезвым — не лучше, чем сыпать соль на открытую рану. Тем не менее, стоит оставаться трезвым. Кас хотел бы этого. Особенно после… Он отмахивается от этой мысли. Чувство вины уже поднимается в горле, как кислота. — Прости меня, Кас… На прикроватной тумбочке нет ничего, кроме пустой бутылки из-под пива, которую Дин оставил здесь несколько месяцев назад, но комод заставлен книгами. Большинство из них — древние, похожие на учебники, но есть и несколько странных: «Очень голодная гусеница», экземпляр чего-то под названием «Мы беременны! Руководство для молодого отца», и потрёпанная Библия. Но никаких следов «Дарителя». Дин даже проверяет ящики комода, которые, к сожалению, тоже пусты. Наконец, он находит книгу в самом дальнем ящике прикроватной тумбочки и с триумфом несёт её на кухню, чтобы посмотреть на неё вне гнетущей атмосферы комнаты Каса. Это не так уж важно — не похоже, что Кас мог что-то написать в ней. С ангельски совершенной памятью нет нужды в записях. Тем не менее, приятно прикасаться к чему-то и знать, что Кас был последним, кто держал это в руках. Это даёт ощущение, что не прошло и года с тех пор, как Дин видел его в последний раз. Перелистывая страницы, он гадает, дочитал ли Кас эту книгу. У них никогда не было свободного времени, но что-то подсказывает ему, что Кас был быстрым читателем. Он прижимает большой палец к уголку книги, позволяя страницам мелькать мимо, как картинкам на ротоскопе, ловя слова то тут, то там. На полпути что-то привлекает его внимание. Вспышка розового цвета среди чёрно-белого. Он листает назад, находит её среди страниц — розовое выделение привлекает внимание к паре строк: «Мне нравилось чувство любви, — признался он, нервно взглянув на динамик на стене, убеждая себя, что его никто не подслушивает. — Я бы хотел, чтобы у нас всё ещё было это» Нетрудно догадаться, почему Кас выбрал именно эту фразу. Дин затаил дыхание и стал медленнее перелистывать страницы, находя абзацы, строки и даже отдельные слова, обведённые ручкой или карандашом. Несколько страниц дальше, ещё одна строчка: «Какие слова ты мог бы использовать, чтобы передать другому ощущение солнечного света?» К тому времени, когда Дин перелистывает последние страницы и кладёт книгу лицевой стороной вниз на стол, слёзы смачивают его щёки, горло сжато, а руки дрожат. Это Кас запечатлён на этих страницах, в маленьких чернильных и карандашных строчках, обведённых словах и цитатах. Он снова берёт книгу, обхватывает пальцами корешок и крепко сжимает её, прижимаясь губами к обложке, словно вдыхая её. Сколько раз он сидел здесь и мечтал получить конкретное доказательство существования Каса? Когда Пустота забрала его, всё, что у него было, тоже ушло. Плащ и всё остальное, с жадностью поглощённое этой липкой чёрной бездной. Всё, что осталось у Дина, это несколько фотографий на телефоне, та, что была в бумажнике, и кровавый отпечаток руки. Теперь у него есть эта книга, его новая Библия, то, что нужно изучать до тех пор, пока он не узнает всё до мелочей, а он узнает. Он проводит вторую половину дня и вечер, просматривая страницы, находя обведённые предложения, которые он пропустил, задаваясь вопросом, что в них поразило Каса, почему он вообще решил отметить эту страницу. В какой-то момент он перебирается в свою кровать, устраивается под одеялом с книгой, раскрытой большим пальцем, и засыпает, размышляя о том, думал ли Кас о нём, когда читал.//--//
Идёт дождь, и стеклоочистители доблестно пытаются справиться с ливнем, мечась туда-сюда с механическим отчаянием. Дин держит одну руку на руле, другая вытянута вправо. Кто-то держит его за ладонь, переплетя пальцы между собой. Было бы опасно смотреть в сторону от дороги, но это не мешает ему хотеть. — Я скучаю по тебе, — произносит он в конце концов, потому что это сон, и неважно, что он говорит и кто его слышит. Ответ не всегда бывает одинаковым. Иногда он резкий, воинственный: — И что? Я ушёл. Езжай дальше. Иногда он мягкий: — Я тоже по тебе скучаю. Иногда он захлёбывается слезами: — Я люблю тебя. На этот раз это просто его имя, произнесённое низким тоном, зовущее. Дин. Боже, он хочет обернуться, но боится того, что произойдёт. Так всегда бывает. Он не может посмотреть. Не может. Но он смотрит. Поворачивает голову и на одну небесную секунду встречает счастливую, блаженную улыбку Каса, прежде чем позади него вспыхивают фары, и грузовик пробивает бок Импалы со взрывом стекла и мерзким скрежетом метала. Дин резко просыпается, обливаясь холодным потом, с сильной болью, пульсирующей в ноге. Он поворачивается на бок, морщась, и смотрит на часы на прикроватной тумбочке. Сейчас только чуть больше четырёх утра, но поспать ему уже не удастся. Сегодня официально исполняется год со дня смерти Каса. Проблема в том, что если всю жизнь заниматься воскрешением людей из мёртвых, то начинаешь этого ожидать. Смерть кажется такой непостоянной — особенно для такого бессмертного существа, как Кас. И это не из-за отсутствия попыток. Несколько недель Дин работал над этим, пытаясь найти способ вернуть его — заклинания, ритуалы и даже сделка с демоном, которая не увенчалась успехом (демоны не имеют силы в Пустоте, но он должен был попытаться). Но когда всё зашло в тупик и у него не осталось вариантов, он, наконец, встал на колени и помолился. Он просил и умолял, клялся и угрожал, пока Амара не спустилась со своего поста, чтобы успокоить его. — Где, чёрт возьми, ты была? — потребовал он, вскочив на ноги и встретив её взгляд со всей возмущённой яростью, на которую был способен. — Занята. Мой брат оставил это место в полном беспорядке. Ты бы видел, в каком состоянии находятся небеса. И я даже не буду вдаваться в… — Мне нужна услуга, — перебил он. — О, Дин, — голос был приторно-сладким и мягким, нежность в нём казалась почти материальной. Она шагнула вперёд и обняла его лицо, провела большим пальцем по скуле, и он был так измучен и одинок, что не мог не прижаться к ней. — Я слышала твои молитвы. Я не отвечала, потому что ничего не могу сделать. Это было именно то, что он боялся услышать. Он отдернул её руку от своего лица и резко отступил назад. — Чушь. Ты продолжишь пытаться. Ты должна мне это. И Джек… ты должна нам это. — Я не прекратила попытки. Просто Пустота не отвечает, — тогда она шагнула вперёд, схватила его за плечи (ладонь над отпечатком руки Каса. Он хотел вздрогнуть) и посмотрела ему прямо в глаза. — Я буду продолжать. Но Кастиэль сделал тебе подарок. Ты должен попытаться жить дальше. Шансов практически не было. Прошёл целый год, а смерть Каса всё ещё преследует его, как будто это было вчера. Как только он просыпается, над ним оседает туман, густой, тяжёлый и удушливый. Он едва может заставить себя поесть — ему удаётся проглотить ещё один бутерброд с арахисовым маслом и желе, потому что это считается своего рода памятью о Касе. Затем он снова тащится по коридору в комнату Каса, забирается в кровать и проводит там вторую половину своего утра. Что касается триггеров, то самым большим из них остаётся подземелье, поэтому, когда Дин оказывается в коридоре и смотрит на дверь, неудивительно, что он как заевшая пластинка повторяет: мне нужно выпить, мне нужно выпить, мне нужно выпить. Но час назад его ни с того ни с сего охватило болезненное любопытство. В ту ночь он провёл почти двенадцать часов, сидя в подземелье после ухода Каса, но теперь он даже не может вспомнить, оставила ли Пустота след на стене, или кровь Каса капнула на пол и испачкала его, или символ всё ещё там, на двери. Есть ли доказательства того, что это вообще произошло, или всё это заперто в тёмных уголках его сознания, где он оставил это в последний раз? Ручка холодна в его руках, и дверь немного заедает, когда он пытается её открыть. Он дёргает чуть сильнее, и она расшатывается, вздрагивая на петлях. Несколько шагов по архиву — самая лёгкая часть. Когда он попадает в тускло освещённое подземелье, он замирает. Там пусто, пыльно и холодно, а одна из лампочек перегорела. Он не знал, чего ожидал. Часть его надеялась найти там Каса, окончательно выброшенного Пустотой ровно год спустя. Но там только стул, одинокий и пыльный посреди пола. Кровь запятнала бетон, капли разбрызганы тут и там, но Дин не уверен, это кровь его самого, Каса, Сэма или бесчисленного множества других людей, которые истекали кровью в этой комнате. Задняя стена не запятнана Пустотой, но Дин всё равно подходит к ней, чтобы осмотреть. Он прижимает ладонь к кирпичам, широко расставив пальцы, и толкает, как будто может почувствовать, что она поддаётся, как будто это просто фасад, через который можно пробраться, чтобы вытащить Каса обратно. Но это просто кирпич, твёрдый и холодный под его рукой. — Какого чёрта, Кас? — требует Дин от стены, голос ломается, подбородок уже дрожит. Никто не смотрит, так почему же ему до сих пор стыдно плакать? В каком-то смысле ему кажется, что он не имеет права проливать слёзы по этому поводу. Ведь именно ему Кас так боялся признаться в правде. То, что он делал — то, как он вёл себя всё это время — делало Каса настолько несчастным, что его самым счастливым моментом было то, что он был достаточно храбр, чтобы просто признаться. А потом это убило его. Дин должен был знать. Он должен был сделать что-то, чтобы сделать Каса счастливее, пока не стало слишком поздно. Чёрт, он должен был знать. Прежде чем он успевает подумать об этом, он отводит руку назад и сгибает пальцы в кулак, врезаясь им в стену. В последний момент он отводит удар, но костяшки пальцев всё равно остаются разбитыми и пульсирующими, кровь стекает по пальцам на пол. Он завороженно наблюдает за происходящим, желая не упустить это ощущение. Жгучая боль приносит некоторую ясность. Ему нужно выбираться отсюда. Тёмный голос из закоулков его сознания всё ещё здесь: нужно выпить, мне нужно выпить. Это практически его мантра на протяжении последних сорока лет, и если он не заставит его заткнуться в ближайшее время, то в конце концов сдастся. Вождение помогает. Наспех намотанный бинт скрывает его ушибленные костяшки, останавливая поток крови. Дин опускает окно, позволяя морозному полуденному воздуху остудить его кожу. Он никуда не хочет идти, ему просто нужно чем-то себя занять. Мышечная память направляет его к центру Ливана, но он проезжает его, направляясь на север. Пикап Каса не самый быстрый, но он доезжает до следующего города за двадцать минут. Ред-Клауд — маленький городок, но он больше Ливана, с более очаровательной центральной частью города. Он паркуется и некоторое время ходит вокруг, позволяя своим ногам вести его туда, куда они хотят. На главной улице не больше, чем пара магазинов, два ресторана и потрёпанный бар. Дин не отрывает глаз от земли, когда проходит мимо этого бара, но, несмотря на это, он не может не заметить, что там есть бильярдный стол. Звук стука бильярдных шаров манит его. Он возвращает его к бесчисленным ночам, проведённым с Сэмом за игрой. Несколько хороших воспоминаний среди всей этой серости. Один из магазинов заполнен до отказа самой уродливой одеждой, которую Дин когда-либо видел. Большая её часть, если не вся, состоит из какого-то анималистичного принта отвратительного неонового цвета. Но он всё равно просматривает её, а когда хозяйка магазина, сжалившись над ним, спрашивает, не может ли она помочь ему найти что-нибудь, он покупает упаковку пчелиных наклеек для Джека. — Для вашей дочери? — спрашивает она, распечатывая их. — Э-э… — Дин не может даже представить, как объяснить пол Джека продавщице в сельской местности Небраски. Он и сам едва понимает, но пытается: — мой ребёнок, да, — говорит он вместо этого. Он засовывает наклейки в карман и идёт дальше, стараясь занять себя чем-нибудь. Его следующая остановка — цветочный магазин на той же улице, с огромными арочными окнами, заполненными разнообразными красочными растениями, ни одно из которых Дин не может назвать. Кас наверняка знал их все. Может быть, у него даже были любимые. Дин никогда не думал о том, чтобы спросить. Флорист всё равно помогает ему выбрать несколько, водит его по магазину и задаёт вопросы, пока собирает цветы в букет. — Это для вашей жены? — спрашивает она, беря пару белых цветов и добавляя их в композицию. Затем, поскольку Дин не планирует сюда возвращаться, он говорит правду: — Нет, это для моего приятеля. Он умер ровно год назад. Она опускает руку на сердце, одаривая Дина нежно-сочувствующим взглядом. — Что ж, мне очень жаль это слышать. Хорошо, что вы подарите ему цветы. — Он любил цветы, — говорит он ей, засовывая руку в карман и беспокойно поигрывая зажигалкой. — И… и пчёл, — теперь, когда у него есть слушатель, Дин понимает, что на самом деле хочет поговорить о Касе. Очень много. — Эй, может, что-нибудь голубое? — предлагает он, мужественно пытаясь не смутиться от того, что он так увлечён составлением букета. — У него были голубые глаза. Флорист тянется за цветком, но Дин качает головой. — Не такие тёмные. Бледнее. Цвет ясного неба, при определённом освещении. В другое время — серое и пасмурное. Она выбирает другой цветок, и он кивает в знак одобрения. — Вы сказали, что он был вашим другом? — спрашивает она, и её приподнятая бровь говорит о том, что она думает, что это было что-то большее. — Да. Просто мой друг. Девушка не давит на него, просто показывает готовый букет и называет свою цену. — Знаете, — говорит она, — если он любил пчёл, может, вы просто посадите несколько цветов у его могилы. Маргаритки или бархатцы. Пчёлы их любят. У Дина не хватает смелости сказать ей, что у Каса вообще нет могилы, на которой можно было бы посадить цветы. Просто тёмная бетонная комната, где ничего не может вырасти. Он снова начинает чувствовать себя немного подавленным. — Да, может быть, я попробую, — хрипит он. — Спасибо. Вернувшись к машине, он останавливается, чтобы выкурить сигарету. Открывает заднюю дверь и садится, чтобы дать ноге отдохнуть. На улице уже стемнело, а через дорогу его манит неоновая вывеска бара. Когда дверь распахивается, он замечает пару человек, слоняющихся у бильярдного стола с киями в руках. Неужели будет так плохо, если он сыграет пару партий? Сейчас только шесть, и если он поедет домой сейчас, у него будет ещё пять или шесть часов, которые ему придётся провести в одиночестве в этом пустом бункере. Он понятия не имеет, когда все остальные должны вернуться домой из Калифорнии. Дверь в очередной раз распахивается. Он слышит звонкий смех, прежде чем она снова захлопывается. Чёрт. Он хочет войти. Ему нужно не оставаться одному. Он хватает свой телефон и нажимает большим пальцем на номер Сэма, прежде чем успевает успокоиться. Он сразу попадает на голосовую почту. Эйлин тоже. Джека он не беспокоит — не хочет взваливать на них это бремя. Проблема в том, что на этом список Дина практически заканчивается. Бобби, Чарли, Мэри, Эллен, Бенни и Кас мертвы. Есть ещё Джоди, но она даже не знает о его проблеме с алкоголем. Клэр слишком молода, чтобы он взвалил это на неё, а с Донной он не так много общается, чтобы это не было неловко. В конце концов, он всё равно набирает номер Каса. Голосовой почты уже давно нет, так что всё, что он получает, это душераздирающий механический голос, сообщающий ему, что номер больше не обслуживается. К чёрту. Дин тушит сигарету о кузов пикапа и переходит улицу, забегая прямо в тепло бара. Здесь шумно и многолюдно для воскресного вечера. Я не собираюсь пить, уверяет он себя, пытаясь успокоить чувство вины, пока подходит к бару. Он заказывает колу и издалека смотрит на бильярдные столы, ища свободное место. Хорошо бы хоть раз не играть на деньги. Его время приходит, когда мужчина за одним из столов выходит с женщиной из бара, оставляя трёх друзей выяснять отношения. — Нужен ещё один игрок? — спрашивает Дин, делая шаг вперёд. Все они кажутся местными жителями, поэтому неудивительно, что они выглядят немного настороженными, но он включает всё своё обаяние, как только может, и медленно потягивает напиток из своего бокала, пока они не допивают пиво до дна и не становятся вдвое дружелюбнее. Они объединяются в пары, и один из парней с другой стороны смотрит на него поверх своего стакана. Дин не раз за последнее время ловил на себе взгляд его голубых глаз, когда тот вставал, наклоняясь, чтобы сделать удар. Хорошо, что он не пьёт — кто знает, что за дела у этого парня. Его может ждать драка, и Дин хочет быть начеку, если это так. Они заканчивают одну игру и начинают другую. Все остальные становятся явно пьянее, и Дин с трудом сопротивляется желанию последовать их примеру. Запах пива манит, и он завидует тому, как легко люди смеются, щёки раскраснелись, а глаза остекленели от опьянения. Боже, как ему этого не хватает. Он сосредотачивается на игре, опустив глаза, разочарованно потягивая колу. Что-то ударяет его в бедро, возвращая к реальности. Он почти вздрагивает и резко поворачивает голову, чтобы найти источник. Голубоглазый снова наблюдает за ним, размахивая бильярдным кием, которым он только что ткнул Дина в ногу. — Да? — с вызовом спрашивает Дин, слегка напрягаясь. — Ты затягиваешь со своим ударом, — замечает парень. — Я… нет, — неловко врёт Дин, застигнутый врасплох. Тот бросает на него скептический взгляд. — Ладно, приятель. Как насчёт этого? Если ты промажешь следующий удар, ты должен купить мне выпивку. Если попадёшь, я куплю тебе выпивку, — предлагает он, глаза сверкают от азарта. Дин любит хорошие пари, поэтому на мгновение забывается. — По рукам, — говорит он, крепко пожимая предложенную ладонь. Дин загоняет шар в лузу, а за ним ещё два. Через несколько минут перед ним стоит пиво. И, чёрт возьми, это всего лишь одно пиво. Если он не выпьет его, оно так и будет стоять здесь и дразнить его. Поэтому он делает глоток. Потом ещё глоток, и вот уже пинта пуста, а Парень с Голубыми Глазами предлагает ему ещё одну, приподняв брови. — А эта для чего? — спрашивает Дин. — Ты сделал два удачных удара. — Три, — поправляет Дин, ухмыляясь. Голос вины всё ещё где-то в глубине его головы, но тот, что говорит ему выпить, всегда громче. Поэтому он выпивает ещё половину пинты пива и удивляется тому, как легко напиться, когда ты не делал этого четыре месяца и когда ты потерял много мышечной массы из-за бездействия. Он чувствует себя хорошо, в кои-то веки, навеселе, счастливым и невесомым. Он выигрывает вторую партию, и голубоглазый услужливо снабжает его третьим напитком, на этот раз виски. — Ты, кажется, любишь виски. — Ты прав, — соглашается Дин, недоумевая. — Что меня выдало? — В основном фланель и ботинки, — говорит парень, ухмыляясь так, что это наводит на мысль о том, что он дразнится, и о… И тут Дина осеняет. Он смотрел не потому, что хотел с ним подраться. Это флирт, и это волнующе. Никто не флиртовал с Дином уже целую вечность, и ещё больше времени прошло с тех пор, как флирт приводил к чему-то большему. Он отпивает немного виски, наслаждаясь жжением и последующим головокружительным опьянением. — Не могу решить, комплимент это или нет, — прощупывает он почву, сохраняя низкий голос на случай, если остальные подслушают. Его собеседник поджимает губы, задумчиво глядя на Дина. Того, как голодно блуждает его взгляд, было бы достаточно, чтобы Дин вылез из фланели, если бы они не находились в баре, полном мужчин. — Можно было бы сделать на пару слоёв меньше, — дерзко предлагает он, всё ещё немного осторожничая, пока не замечает румянец на щеках Дина. Тогда его ухмылка становится широкой и вызывающей, глаза загораются. Виски уже начинает действовать, согревая кожу и расслабляя мышцы. Даже боль в ноге утихает или, по крайней мере, скрывается за приятным гулом внутри его черепа. Внезапно заказ ещё одного напитка кажется отличной идеей. И Дин так и делает — в конце концов, почему бы и нет? Он уже сорвался. Остаётся только наслаждаться падением. Поэтому он заказывает ещё, потом ещё, и когда комната окончательно кружится вокруг него, и он чувствует себя лёгким как воздух, он тайком выходит покурить. Даже переполненный пьяным теплом и закутанный в несколько слоёв одежды, Дин мёрзнет здесь. Он прислоняется к стене, упирается головой в кирпич и пытается разобрать, что написано на граффити напротив. «Miss» или «misty», или что-то в этом роде. Над одной из букв нарисован маленький нимб. — Привет, Кас, — приветствует он его. Дверь слева от него со скрипом открывается. Он наклоняет голову, надеясь… — Я думал, что видел, как ты уходил, — говорит Парень с Голубыми Глазами. Дин действительно должен узнать его имя. — Ты наблюдал за мной? — спрашивает Дин в ответ, ленивая ухмылка растягивается на его губах. Флирт — это весело. Он должен делать это чаще. — Трудно этого не делать. Чёрт. Это даже не очень хороший флирт. Они оба немного неуклюжи, путаются в словах по пьяни, но всё равно приятно снова оказаться под чьим-то взглядом. Голубые глаза тоже очень приятные, хотя они не того оттенка. Слишком отдают зелёным, не такие пронзительные. Дин протягивает сигарету, предлагая ему подойти ближе. Парень подходит и делает затяжку, выпуская дым между зубами. Дин завороженно наблюдает за ним, не сводя глаз с его губ. Не считая давних стычек во время охоты, к Дину так давно никто не прикасался, что у него практически текут слюнки от этого зрелища. Очевидно, так и есть, потому что Парень с Голубыми Глазами вскакивает без колебаний. Они сталкиваются в неловком поцелуе, от которого Дин сразу же прижимается к стене. Он слегка откидывает голову назад, и хватает в кулак чужой пиджак, притягивая его ближе. Голубоглазый уже запустил руки под рубашку Дина, ледяные пальцы шарят по его рёбрам, греются о его грудь. Это головокружительно, опьяняюще. Он нуждался в этом. Быть тронутым, быть в центре чьего-то внимания. Особенно сегодня. Ничто и никогда не сравнится с непоколебимым вниманием Каса, но это снимает напряжение настолько, что он сможет выдержать остаток ночи. Дин опускает руку вниз, с силой дёргая его за пояс. Тот вырывается из поцелуя, и Дин практически хнычет от потери, позволяя своей голове прижаться обратно к кирпичу. Горячие, влажные губы прижимаются к его шее, зубы приятно царапают то тут, то там. Виски заглушает всё это и оставляет только трепет желания в его груди, ненасытную жажду любви, которая никогда, никогда не была утолёна прежде. Его глаза, полуприкрытые, задерживаются на нимбе на противоположной стене. Теперь, когда он снова смотрит на него, он думает, что это может быть просто точка на букве «i», написанная странным шрифтом. Но не нимб. Скорее всего, он просто видит Каса во всём, в граффити, цветах и человеке, который сейчас осыпает поцелуями его шею. Это обрушивается на него внезапно, без всякого предупреждения: огромные волны горя, такие высокие, что он не может разглядеть их гребень. Он делает дрожащий вдох, из груди вырывается нечто похожее на всхлип, но без слёз. Можно ли умереть от разрыва сердца? Именно так это и ощущается, словно не достаточно привлекательный мужчина прижимает его к этой стене, а холодный прилив океана бьёт его о скалы. Дышать невозможно — рваный, ступенчатый ритм, от которого голова кружится вдвое сильнее, чем раньше. Ноги под ним слабеют, и Парень с Голубыми Глазами, который уже отстранился от его шеи, помогает ему сползти вниз и сесть на землю. Он что-то говорит, обхватывая лицо Дина ладонями. Так хорошо. Тепло. Опьянение уже не кажется таким лёгким. Оно словно тяжесть на груди, погружающая его всё глубже и глубже, пока он не перестаёт видеть свет. Парень из бара всё ещё о чём-то тараторит, похлопывая Дина по щеке, чтобы привлечь его внимание. Он говорит что-то о телефоне. Дин роется в кармане и достаёт его, чувствуя жужжание входящего звонка. — Алло? — голубоглазый забирает у него телефон и отвечает. Дин чувствует, что его может вырвать. Он протягивает руку, чтобы опереться на землю рядом с собой и наклоняется, хватаясь за живот. — Ух ты, полегче. Дин — твой друг? Он нажрался и сходит с ума. Я не знаю. Я только что взял трубку. Ты можешь приехать за ним? — тело Дина содрогается, а затем его тошнит на бетон, и он приподнимается, задыхаясь, с трясущимися руками и глазами, затуманенными слезами. — Ред-Клауд. Хорошо. Да, я скажу ему. Не знаю, насколько он в порядке. С относительно пустым желудком Дин садится и откидывает голову обратно к стене. Он старается смотреть на светильник над собой, чтобы не упасть, и наблюдает, как мотылёк порхает вокруг и несколько раз врезается в лампочку. Это напоминает ему о Касе. — Твой брат приедет за тобой. Он та ещё штучка. Я тебе не завидую, — говорит парень, чьего имени Дин так и не узнал, опускаясь на колени, чтобы вернуть ему его телефон. — С тобой всё будет в порядке? — В порядке, — рычит Дин, ощущая горячее чувство стыда. Он сплёвывает на грязный пол переулка, пытаясь избавиться от привкуса желчи во рту. Паника всё ещё пульсирует в его груди. Голубоглазый кивает, задумчиво потирая рукой щетину. — Ладно, ну, я просто посижу с тобой немного. Но уйду до прихода твоего брата, обещаю. И он так и делает — просто садится рядом с Дином, натягивает рукава безразмерной толстовки на ладони, играя в какую-то игру на своём телефоне. Проходит десять минут или час, когда он, наконец, встаёт, неловко машет Дину рукой и уходит по аллее, оставляя его смотреть на лампу и бьющегося об неё мотылька. В следующий раз, когда Дин смотрит вниз, перед ним стоит Сэм, и он даже не выглядит сердитым. Он просто обеспокоен, его лицо напряжёно, что означает, что он слишком долго размышлял над тем, что сказать. Он помогает Дину встать на ноги и тащит его обратно к машине, протягивая ему бутылку воды, когда тот садится на пассажирское сиденье. Они едут уже пять минут, когда его желудок снова скручивает, и им приходится остановиться, чтобы он мог опорожнить свои внутренности на обочине. Когда он, наконец, чувствует себя в безопасности, чтобы выпрямиться, Сэм выходит из машины и стоит рядом с ним с тем же самым обеспокоенным выражением лица. — Что происходит? — тихо спрашивает он. — Почему что-то должно происходить? Я просто сорвался, Сэм. Так бывает, — Дин пожимает плечами, вытирая рот рукавом. — Нет, это чушь, Дин. У тебя всё было хорошо, — наступает тяжёлая пауза, такая, после которой Дин убежал бы обратно в машину, если бы у него не было повреждённой ноги и дерьмового чувства равновесия. — Это из-за Каса? Боль в груди Дина удваивается. — Значит, ты его помнишь, — огрызается он, глядя в упор, насколько это возможно, когда он всё ещё чувствует себя таким пьяным и едва держащимся на ногах. По крайней мере, он может списать слёзы на то, что его вырвало. — Дин… что ты имеешь в виду? — Сэм должен быть зол. Дин хочет, чтобы он разозлился, чтобы он наконец-то боролся. Но он выглядит измученным, грустным и, главное, невероятно взволнованным. Дин отводит глаза, чувствуя, как гнев бурлит под кожей, горячий и неконтролируемый. Буй, за который можно ухватиться среди серого тумана, в котором он находился весь день. — Ты даже не вспомнил, что сегодня… что прошёл год с тех пор, как Кас… — умер. Год, а он всё ещё не может произнести это без того, чтобы у него не сжалось горло. — И Эйлин с Джеком тоже забыли? Джек видели в нём отца. Это… — боже, слёзы снова бьют ключом, и на этот раз на пару со срывающимся дыханием. Он едва может вымолвить хоть слово без позорного всхлипа. Он задыхается, трясется, вытирает глаза тыльной стороной ладони. — Они не вспомнили. Ты не вспомнил. Ты уехал, ты снова уехал в Калифорнию и забрал всех, — сейчас всё это вырывается наружу, и это ноет удушливой болью прямо под горлом, сжимается в его нутре и в уголках челюсти. Его голос сухой и грубый, как наждачная бумага по камню, но он не останавливается. — В тот единственный раз, когда мне нужен был кто-то, кто мог бы меня успокоить, вас всех уже не было. Если бы Кас был здесь… Если бы Кас был здесь, ничего бы этого не случилось. Но если бы он был рядом, когда Дин проходил через подобное, он бы никогда не забыл. Он бы знал, что Дин будет искать повод выпить. Он потащил бы его в закусочную, посмотрел бы на него большими серьёзными глазами и спросил, что случилось, и это раскололо бы Дина. Он выложил бы Касу всё, что грузом лежало у него на душе, выложил бы всё на стол, все уродливые осколки, и Кас принял бы всё это, не дрогнув. — Дин, остановись, — Сэм, наконец, прерывает его. — Год со дня смерти Каса не сегодня, а завтра. Дин изумлённо смотрит на него. — Нет… это сегодня. — Это не так. Ты позвонил мне третьего декабря. Я помню. Я бы не забыл… Вот чёрт. Точно. — Он умер накануне вечером. Сэм поджимает губы, выглядя озадаченным. — Где же ты был всю ночь? — В подземелье. — Что… что ты там делал? Дин скрипит зубами от стыда. — А как ты, чёрт возьми, думаешь, Сэм? Теперь приходит очередь Сэма ёрзать. Он выпрямляется во весь рост, как раньше, когда ссорился с Джоном, напоминая о том, каким пугающим он может быть, когда старается. Дин не пугается, но понимает, что теперь всё серьёзно. — Я не знаю, Дин. Ты ничего не рассказал мне о той ночи. Я даже не знаю, как он вызвал Пустоту. Я ничего не знаю. Даже Джек не знают. Дин настороженно наблюдает за ним, зная, что он хочет получить ответ, зная, что он заслуживает знать. Кас тоже был другом Сэма. Отвернувшись, он садится обратно на капот машины. — Я не могу возложить это на тебя и Джека. Это… это моё. Вы двое просто… дети. Я не могу, — выдавливает он из себя. Это его бремя, которое он должен нести. Сэм громко фыркает. — Дин, Джек ещё ребёнок, я согласен. Но мне тридцать восемь. Ты больше не должен меня защищать, — его шаги приближаются по гравию. Машина немного сдвигается с места, когда он прислоняется к двери, на значительном расстоянии от Дина. Может быть, Сэм всё-таки понимает его. По крайней мере, достаточно, чтобы понять, что ему нужно пространство вокруг себя, когда он в таком состоянии. — Он заключил сделку, чтобы спасти Джека, — сдаётся Дин, засовывая руки в карманы и дрожа. — Пустота пришла бы и забрала его навсегда в тот момент, когда он почувствовал бы настоящее счастье. — Джек рассказали мне эту часть. Верно. Джек знали это. Они знали это раньше всех. — Ну, его истинное счастье было… — он останавливается, засунув руки поглубже в карманы и укутавшись в куртку, чтобы не замёрзнуть. — Он сказал мне, что любит меня. Повисает тяжёлая пауза. — В романтическом смысле? Дин пожимает плечами. — Ни хрена не знаю. Я так думаю, но он ангел. Кто знает, на что похожа любовь для него? У меня не было возможности спросить. Сэм молчит. В конце концов Дин вынужден повернуться и посмотреть на него. Его глаза расширены, он немного нервничает. — Что? Сэм колеблется. — Ну и что ты… чувствуешь… по этому поводу? — Господи, чувак, ты говоришь как грёбаный психиатр, — обвиняет Дин, на что Сэм только пожимает плечами. — Я не хотел делать никаких предположений! Вы с Касом всегда были… близки. Я просто думал, что это было в стиле лучших друзей. — Да, я тоже, — огрызается Дин. — Мы можем просто поехать? Я тут всю задницу себе отморозил. — Это ты решил устроить здесь минутку разговоров по душам, — ворчит Сэм, но забирается обратно в машину, и Дин следует его примеру. — Для протокола, — начинает Сэм, когда они оба рассаживаются по своим местам, — Джек действительно вспомнили. Они просто думали, что ты не помнишь, и не хотели тебе напоминать. Дин понимает, что в этом есть ирония. Но сейчас он не хочет её анализировать. Шины машины стучат по неровному асфальту, и Дин рассеянно замечает, что у Сэма горит лампочка технического обслуживания — ему придётся проверить это в ближайшее время. Может быть, завтра, если он не проведёт весь день на принудительном собрании анонимных алкоголиков по инициативе Сэма. Это к лучшему, он знает. Особенно для Джека. Боже, он должен рассказать Джеку. Одного этого будет достаточно, чтобы удержать его от алкоголя до самой его (возможно, безвременной) смерти. — Знаешь, Дин, если бы мы были нужны тебе здесь, ты мог бы… — Нет, Сэм, я не собираюсь удерживать тебя от твоих калифорнийских мечтаний. — Ты действительно думаешь, что я позволю тебе жить здесь одному после сегодняшнего вечера? Либо ты едешь с нами, либо мы с Эйлин остаёмся здесь. Я не «бросаю тебя ради Калифорнии», — изображает он воздушные кавычки, удерживая руль коленями. — Я так не говорил, — ворчит Дин. Затем, нехотя: — но я бы не отказался от солнечного света, наверное.