//--//
По какой-то причине Дин находится в Калифорнии. У них нет времени обсудить это, так как кассир дышит Касу в затылок, но Дин обещает всё объяснить, когда они встретятся, а это произойдёт менее чем через двадцать четыре часа. Он даёт кассиру по телефону данные своей кредитной карты, так что у Каса теперь есть странный ассортимент закусок и полный бак бензина. Далеко он не уедет, но это значит, что он сможет встретиться с Дином на трети пути. Оказывается, что это как раз идеальное количество бензина. Касу требуется некоторое время, чтобы оценить способность Дина рассчитывать расход бензина и расстояние, когда его машина, как и было предсказано, останавливается неподалёку от Шайенна. Солнце начинает садиться, окрашивая горизонт в оранжевые и фиолетовые тона, и Касу приходится размышлять о надвигающейся ночи. Дина не будет здесь ещё шесть или семь часов, даже если он поедет быстро (а Кас не советует этого делать, учитывая состояние Импалы), так что у него остаётся целая ночь, которую нужно переждать. Он решает поспать, что, как он понимает, является тем, что обычно делают люди. Предполагается, что усталость настигнет его. Но этого не происходит, так как мимо проносятся машины, а остатки солнечного света быстро меркнут. Вскоре он оказывается в темноте, если не считать редких бликов фар, скользящих по крыше автомобиля над ним. Когда он опускается на заднее сиденье и смотрит в потолок, там почти кромешная тьма, за исключением проблеска звёзд за стеклом. Это вызывает тошноту, особенно когда чернильно-чёрное пятно Пустоты всё ещё липнет к его одежде. Он быстро садится и переводит взгляд на окно, наблюдая за задними фарами машин вдалеке, цепляясь за эти крошечные пятна света. Примерно через час после наступления темноты становится очень холодно, но его плащ валяется где-то на полу бункера. Поэтому он устраивается поудобнее, плотно обхватив себя руками и молясь вслух, чтобы не умереть от переохлаждения. По правде говоря, он и не рассчитывал на продолжительный сон. За то недолгое время, что он был человеком, он предпочитал спать на животе, а относительно небольшая ширина этой машины не особо способствовала этому. Мало того, он словно чувствует, как Дин мчится к нему через всю страну, и что произойдёт, когда они встретятся, остаётся только догадываться. Он знает, что он видел, когда признался. Но не совсем уверен, как это интерпретировать. Я люблю тебя, сказал он, и Дин слегка покачал головой. Ему стало больно. Эта боль исходила от него ощутимыми волнами, такими сильными, что Кас задумался, сработает ли его план, не окажется ли он слишком расстроенным, чтобы Пустота могла его принять. Но в этом было какое-то горько-сладкое счастье. Можно улыбаться, когда плачешь — теперь он это понимал. Но эта боль — она могла означать что угодно. Это могла быть тоска, сожаление или что-то совсем другое. Невозможно было понять, что Дин чувствовал по поводу его смерти, и что он чувствовал по поводу признания Каса. Он знал только то, чего не чувствовал от Дина: отвращения, непринятия или ненависти. Именно этих реакций он боялся больше всего, и не почувствовал от него ничего подобного. Только это наполнило его солнечным светом. Тем не менее, Дин — бесконечно сложная личность. Даже самостоятельно собрав его душу по частям, Кас изо всех сил пытается предсказать, куда приведут его постоянно меняющиеся эмоции. Но это всё равно, что пытаться предсказать, как именно волна разобьётся о берег. Слишком много переменных. Впрочем, это не останавливает его от попыток. Он не спит всю ночь, дрожа и размышляя, а когда встаёт солнце, он так устал и напряжён, что думает, не попробовать ли ему вернуться пешком в Шайенн и попросить там денег. Он сможет купить немного бензина, выпить чашку кофе и согреть онемевшие пальцы на руках и ногах. Он как раз размышляет над этим, когда неподалёку останавливается синий пикап, из которого на обледенелую обочину выходят знакомые ботинки. Кас выскакивает из машины, всё ещё без обуви, и впервые за долгое время смотрит в глаза Дину. Ему кажется, что прошли десятилетия. Как будто они могут быть теперь разными людьми, как будто Дин может пересечь пропасть между ними и предложить ему жёсткое рукопожатие в знак приветствия, а не объятия. Поэтому он колеблется, неловко переставляя ноги, когда гравий пробивается сквозь носки и ещё больше сводит пальцы. Но Дин не делает этого — едва успевает он отпрянуть, как Дин преодолевает расстояние и бросается на него, заключая в крепкие объятия. Одна рука обхватывает его за плечи, другая — за талию, и Дин опускает голову, чтобы спрятать лицо в шее Каса. Он ещё не остыл от машины, и на ощупь он гораздо тоньше, чем помнит Кас, но в его объятиях он твёрдый, тёплый, крепкий и настоящий. Кас обнимает его сильнее, пальцы впиваются в ткань куртки Дина, и он улыбается. Дин любит его. Романтично или нет, но Дин любит его. Он чувствует это в каждом дюйме своего тела, в том, как он крепко обнимает Каса и не отпускает его, даже после того, как прошло положенное для объятий время (у Каса оно рассчитано до секунды). Сказать, что ему приятно избавиться от бремени своей тайны (и быть любимым в любом случае), значит не сказать ничего. Кажется, что он светится, что он может расколоться от счастья. Он и не знал, что можно чувствовать себя таким счастливым, особенно в человеческом обличье. Последний раз, когда он был смертным, он был полон гнева и смятения. В этот раз — хорошо. Может быть, всё будет не так уж плохо. Дин, наконец, разрывает объятия, но продолжает держать руки на плечах Каса и отстраняется только, чтобы посмотреть на него. — Привет, Кас, — говорит он, голос теплее, чем Кас когда-либо слышал, щёки покрасневшие от холода. Улыбка на его лице может ослепить своим совершенством. Он прекрасен. — Привет, — отвечает Кас, голос тихий, улыбка сдержанная. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. Затем Дин, кажется, опомнившись, опускает руки и с чувством законченности шлёпает себя по бедру. — Нам, наверное, пора в путь. Тебе не холодно? И где, чёрт возьми, твои ботинки? — Они были неудобными, — объясняет Кас, изо всех сил стараясь не улыбаться. Улыбка просто прилипает к его лицу. Он чувствует себя лёгким и счастливым, как будто ничто не может омрачить это. Дин берёт ключи от машины Каса и бросает их на переднее сиденье, оставляя их там, пока они возвращаются к пикапу. — Ты хочешь сказать, что носил слишком маленькую обувь более десяти лет? — Размер моей обуви был вторичен по отношению к гораздо более серьёзным проблемам. Например, держать в узде меч Михаила, — напоминает он Дину, забираясь на пассажирское сиденье и вздыхая от того, как тепло внутри машины. Дин добродушно закатывает глаза и заводит двигатель. — Нам нужно многое наверстать, приятель. Как ты вернулся? Это была Амара? — Амара? — Кас бледнеет. — Что случилось с Чаком? — Короче говоря, она как бы… поглотила Чака. Это был план Джека, вообще-то. Умный ребёнок, — Кас смотрит на свои руки, десятки вопросов уже проплывают в его голове. Дин был прав. Им есть что обсудить. — В любом случае, если это была не она, то… — Дин выжидающе поднимает бровь. — Я не помню, — признаётся Кас. — Я был занят тем, что мне удаляли благодать. Это было довольно болезненно, — он до сих пор вздрагивает от одной мысли об этом. Дин кивает. — Думаю, что так и должно быть. Амара вернула всё к заводским настройкам, прежде чем исчезнуть. Кас смотрит на него непонимающим взглядом. — Больше нет монстров, — объясняет Дин. — Ангелы вернулись в Рай, демоны — в Ад. Вампиры и оборотни снова стали людьми. — А Джек? — Джек были уничтожены в прошлый раз, когда их силы отказали. Сердце Каса разорвалось бы, если бы это случилось снова. — Амара спросила нас, нужно ли нам что-нибудь, прежде чем она уйдёт, и Джек захотели жить нормальной жизнью. То есть… смертной, я думаю. Сэм попросил денег и здоровья. Чертовски практично, как всегда, — Дин неодобрительно вздыхает. — Это меня удивляет. Я думал, Джеку нравится то, кем они есть. Лицо Дина меняется, в его выражении мелькает что-то болезненное. — Я думаю… То есть, я не спрашивал их, но я думаю, что после твоей смерти всё изменилось. Знаешь, кто хочет прожить вечность в одиночестве? Сэм и я однажды умрём, и… — его челюсть непроизвольно сжимается, пока он пытается найти подходящие слова. — Единственное, о чём я просил Амару, это вернуть тебя, но она сказала, что это невозможно, — он проводит рукой по лицу так, как он всегда делает, когда пытается скрыть эмоции — как будто он может физически стереть их со своего выражения. — Значит, Джек решили стать смертными — умереть однажды — потому что меня не было рядом? — меньше всего Кас хотел, чтобы Джек так сильно страдали от его смерти. С той сделкой, которая висела над его головой, нельзя было не ожидать каких-то последствий для окружающих. Но чего он хотел — чего всегда хотела Келли — так это чтобы Джек жили нормальной жизнью. Она не хотела, чтобы они росли в такой суматохе. Именно поэтому они и сбежали в Северную Бухту. Вдруг Кас чувствует, как его плечо толкают рукой. Его взгляд устремляется на Дина, глаза сужаются. — Зачем ты это сделал? — Хватит корить себя за это. Быть ангелом — это ещё не всё, и это говорит парень, у которого внутри был ангел, — Дин необъяснимо краснеет и быстро бормочет следующие несколько слов: — ну… я имею в виду… не в… — Правильнее было бы сказать, что ты был внутри ангела, — мрачно шутит Кас, намекая на Анну. Возможно, он не должен был знать об этом. Дин пристально смотрит на него. Кас нерешительно улыбается. И они оба разражаются смехом. Это не смешно, не совсем. Это просто чистая правда, но почему-то очень забавная, потому что Кас не может перестать смеяться. Возможно, это простое облегчение от того, что он снова дома, заставляет смеяться так легко. Они оба устали, под глазами тёмные круги. Но этот приступ смеха — своего рода катарсис. Кас выходит из него со слезами на глазах, его щёки болят от частых улыбок. — Не знал, что ты об этом знаешь, — хрипло произносит Дин. — Мне жаль. — С чего бы тебе извиняться? — Ну, она твоя сестра. — Ангелы переживают отношения между братом и сестрой не так, как люди. Кроме того, это было познавательно для меня, — о, как хорошо быть честным. Говорить без фильтра. Это те вещи, о которых он никогда бы не заговорил до того, как рассказал Дину о своих чувствах, боясь, что он поставит его в неловкое положение. А теперь он как будто наконец-то может расслабиться. Но Дин не выглядит смущённым. Скорее заинтересованным. Может быть, немного не в своей тарелке. — Познавательно? — Пока я не увидел, как ты целуешь Анну, я не понимал… — он колеблется, подыскивая правильные слова. Это то, чем ему приходиться теперь заниматься, с его человеческим мозгом, со всеми медленными нервными импульсами, осечками и «поездами мыслей» (теперь он понимает, как они сбиваются. Раньше он не понимал эту метафору). — Я просто не понимал, что можно найти физическое удовлетворение с человеком. — Ты имеешь в виду секс? — Помимо всего прочего. Прикосновения, в общем. И объятия тоже. Мне это нравилось, — ему очень нравилось, когда он свыкся с этим и начал понимать правила. (Есть много социальных правил, которые приходят с человечностью. Ещё одна вещь, к которой нужно привыкнуть). — Почему бы это не было… э… удовлетворительным? — глаза Дина широко распахнуты, в них читается нервное любопытство. Это мило. Кас подыскивает подходящую метафору. Попытаться объяснить свои отношения с сосудом было бы невозможно, если бы он не мог сравнить их с чем-то человеческим. Поэтому он пробует: — Представь, что ты всю жизнь был человеком, а потом в один прекрасный день тебе поручают взаимодействовать с колонией муравьёв. И ты надеваешь куклу-перчатку, которая выглядит как муравей… — Я не думаю, что моя рука поместится в муравья. — Это метафора. Ты надеваешь куклу-перчатку, разговариваешь с некоторыми муравьями с помощью этой куклы, и однажды кто-то другой, использующий куклу-перчатку, говорит тебе, что он вступил… в физическую связь с другим муравьём. Твоим любимым муравьём, вообще-то. — Фу, Кас, я не хочу думать о «муравьиной физиологии». — Ну… это то, что я чувствовал. На самом деле, меньше отвращения, а больше клинической незаинтересованности. И я имею в виду не только физическую часть. Я мог испытывать эмоции, если бы хотел. И я хотел. Очень сильно. Просто это казалось… греховным. Хорошо, что наконец-то появилась возможность объяснить это. Почувствовать, что тебя понимают. Дин молчит. Кас слегка наклоняет голову, чтобы лучше рассмотреть выражение его лица. Оно каменное, его трудно прочитать. Лучшее решение — подождать. Если Дин захочет сказать то, что у него на уме, он скажет. Или он будет держать это в себе, пока не выпустит наружу когда-нибудь в будущем. Кас очень терпелив. Но это длится недолго. Наконец, когда они въезжают на парковку закусочной, Дин произносит: — Я твой любимый муравей? Раздаётся плохо сдерживаемый смех. — Я бы никого не поставил выше Джека, но в остальном — да, — подтверждает Кас. — Надеюсь, это не заставит тебя чувствовать себя неловко. Каменное выражение лица исчезает, уступая место уязвимости. — Нет, совсем нет. Просто… — Дин поворачивается, чтобы посмотреть в лобовое стекло, щуря глаза от слишком яркого зимнего солнца. — Не думаю, что я когда-либо был чьим-то любимчиком. — Это неправда, — говорит Кас, наклоняя голову и одаривая его недоверчивым взглядом. — Я могу с некоторой уверенностью сказать, что ты был и, вероятно, остаёшься любимым человеком Сэма. Дин тут же отмирает, возвращая лицу игривое выражение. Глубокие разговоры никогда не длятся долго, прежде чем он снова прячется в свою броню. Но со временем эти разговоры становятся все длиннее и длиннее. — Это не считается. Я должен ему нравиться, я же его старший брат.//--//
Они едят — жадно. Дин всегда голоден. У Каса же желудок, который был пуст в течение нескольких лет и вряд ли смог насытиться закусками на заправке, поэтому он буквально умирает с голоду. Он съедает два гамбургера, прежде чем Дин предупреждает его, что у него начнёт болеть живот, и тогда он заставляет себя сбавить темп, ковыряясь в картошке фри и сопротивляясь желанию заказать молочный коктейль. (Дин всё равно заказывает его для него, в стаканчике, чтобы он мог выпить его в дороге — и всё это без единого слова со стороны Каса). Сытый и обнадёженный обещанием скоро увидеть Джека и Сэма, Кас засыпает на второй части пути, прислонившись головой к окну, и подложив руку под лицо в качестве импровизированной подушки. Когда он просыпается, то видит ярко-красную неоновую вывеску, сообщающую о свободных местах в мотеле. Он поднимает голову, и его тошнит от того, что шея ноет в знак протеста. Человеческое тело восхитительно, но оно также ужасает, когда ты заключён в нём. К счастью, какая-то тёплая тяжесть, покрывающая его тело, отвлекает его внимание. Он приоткрывает один глаз и проводит рукой по ткани. Она немного грубая, не мягкая, как одеяло. Выцветшая зелёная, и… ох. Это куртка Дина, накинутая ему на плечи, чтобы согреть его. Они занимают свободное парковочное место, и Кас садится, кутаясь в куртку и борясь с комом в горле. Мысленно он добавляет к списку вещей, которые могут заставить тебя плакать: доброта. Особенно от того, кого ты любишь. Дин снимает им комнату, которая оказывается такой же отвратительной, как и большинство комнат в мотелях, в которых Кас проводил время. Она оформлена на странную тематику снежных баранов, поэтому не удивительно, что одна из стен оклеена едва держащимися обоями с изображением большого открытого поля с горами. На этой же стене висит таксидермическая голова снежного барана, её выпуклые чёрные глаза смотрят на Каса, когда он переступает порог комнаты. Здесь же висит большая картина с изображением — кто бы мог подумать — снежных баранов. У него нет никаких вещей — ни зубной щётки, ни телефона, ничего, во что можно было бы переодеться для сна. Вдобавок ко всему, здесь только одна кровать. Кас не против спать в одной кровати с Дином, но он не уверен, что сможет спать в своём костюме. Его уже раздражает, что он слишком плотно прилегает в некоторых местах и натирает чувствительную кожу шеи. В последний раз, когда он был человеком, он предпочитал толстовки и мягкие материалы. Словно прочитав его мысли, Дин свистом привлекает его внимание и бросает ему свою рубашку и пару спортивных штанов. Кас ловит их, зарывается пальцами в мягкую ткань и чувствует, как в горле снова встаёт ком. — Спасибо, Дин. Я очень ценю это. Правда. И я ценю то, что ты проделал весь этот путь, чтобы забрать меня. Дин вздыхает. — В любое время, чувак. Кроме того, я соскучился по вождению. Это вызывает ещё один вопрос, но прежде чем Кас успевает задать его, Дин исчезает в ванной, чтобы принять душ. Кас принимает душ следом, и к тому времени, когда он выходит оттуда, чистый и в новой одежде, Дин лежит на спине в центре кровати, тихо посапывая. Это ставит Каса в затруднительное положение: либо а) подвинуть его, либо б) забраться на кровать прямо рядом с ним. Он придумывает третий вариант: включает телевизор, сбавляет громкость и садится на край кровати, чтобы посмотреть. На одном из каналов идёт игра «Рискуй!», эпизод которой только начался. С годами Кас полюбил эту игру. Они с Дином были хорошей командой. Дин всегда справлялся с вопросами по популярной культуре и литературе, а Кас — с религиозными и научными (даже если они, по его мнению, часто были неправильными). Некоторые вопросы звучат для Каса как совершенно новый язык. Теперь у него гораздо больше знаний о популярной культуре, но только то, что знал Метатрон, да и то в ограниченном объёме. Ведущий спрашивает что-то о Рональде Рейгане и «Звёздном пути». Он уже потерян. Никто не угадывает. — Я не знаю, — шёпотом отвечает Кас. Позади него Дин сонно произносит: — Клингоны, — затем добавляет, пробормотав: — Пошёл ты, Рейган. — Клингоны, — подтверждает ведущий. — Что сделал Рональд Рейган? — спрашивает Кас, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Дина. Хриплым ото сна голосом, Дин объясняет: — Позволил куче геев умереть от СПИДа. Кас издаёт низкий, задумчивый звук. — Тогда я уверен, что в Аду ему сдирают ногти. Этот комментарий вызывает у Дина тихий, сонный смех. Он чуть сдвигается на кровати и приглашающе похлопывает по освободившемуся месту. Кас поднимается и присоединяется к нему под одеялом, наслаждаясь теплом, которое Дин оставил после себя. — Дин, могу я тебя кое о чём спросить? — Да, о чём угодно, — бормочет Дин, его глаза теперь лениво смотрят на экран телевизора, где показывают рекламу того, что выглядит как устройство для пыток или тренажёр для занятий спортом. — Что случилось с Импалой? Нельзя не заметить то, как выражение лица Дина становится закрытым и отрешённым. Будто черепаха, уходящая в свой панцирь. Его челюсть напрягается, когда он глубоко выдыхает. Кас испытывает непреодолимое желание протянуть руку и разгладить морщинку между его бровей, чтобы снять напряжение с лица Дина и позволить ему, наконец, расслабиться. Но сейчас не время для подобных мыслей. — Я разбил её, — в конце концов, резко отвечает Дин. — Ты был ранен? Повреждения выглядели… обширными, — Кас думает, что тут больше бы подошло «ужасающими». Спустя час после подтверждения того, что Дин жив, его сердце всё ещё сжималось от одного только воспоминания о виде искорёженного металла. — Да, конечно, — он не уточняет — просто поворачивается на бок, лицом к Касу, и натягивает одеяло. Кас понимает, что это означает, что он закончил разговор и решает не настаивать. Им обоим не помешает отдых, а ответы придут со временем. Он ложится на живот, поворачивает голову к окну и смотрит на крошечную полосу света между шторами до тех пор, пока не может больше держать глаза открытыми.//--//
Утром Дин более расслаблен, особенно когда у него в руках кофе. Они едут, слушают музыку и разговаривают. Джек учится в онлайн-школе, чтобы подготовиться к экзаменам, и Дин помогает им, поскольку у него есть опыт в этой области. Сэм и Эйлин помолвлены, о чём Дин как-то забывает упомянуть, пока они не проезжают большую часть пути. Они вчетвером живут в доме в Калифорнии, который Дин называет «чрезмерным» и «излишним», хотя он откровенно рад близости к пляжу. Но есть во всём этом какая-то нерешительность. Что-то в том, как Дин говорит о Калифорнии и помолвке Сэма и Эйлин, как будто он отдалён от всего этого. Он не говорит о себе, или о том, что он делает со своей жизнью, чего хочет, а Кас не спрашивает. Пока нет — Дин в конце концов откроется, как только Кас надавит на все нужные места. Дом не такой уж «чрезмерный», как его описал Дин. Но он довольно большой, и в нём есть бассейн, так что Кас может понять, что это может быть слишком замысловато для того, кто вырос, ночуя в обшарпанных мотелях и, иногда, на заднем сиденье Импалы. Но это не дворец. Джек встречают Каса у двери, налетая на него и заключая в крепкие объятия. — Мы скучали по тебе, — говорят они, и все эмоции мира заглушают их обычно яркий голос. — Нам хотелось поехать с Дином, но он сказал, что в машине не так много места, и… — Всё в порядке, Джек. Я тоже скучал, — бормочет Кас в их волосы, крепко прижимаясь к ним. Сэм появляется рядом, высокий и очаровательно слезливый. Кас обнимает его, потом Эйлин, и они ведут его на экскурсию по дому. В какой-то момент Дин незаметно ускользает. Когда Кас в следующий раз выглядывает в окно, его пикапа уже нет. Когда ему показывают дом и его комнату, он не совсем понимает, что делать. На протяжении всего своего существования у него была цель. Набор приказов, которые нужно было выполнять, или апокалипсис, который нужно было предотвратить, или, совсем недавно, семья, которую нужно было защищать. Теперь он не уверен, что осталось. Возможно, он просто должен наслаждаться нормальной жизнью. Но это нелегко. Отсутствие его благодати всё ещё причиняет боль, как потерянная конечность. Это не так уж плохо, когда он занят — когда Дин разговаривает с ним, или когда его мысли заняты чем-то другим. Но теперь, когда у него есть время, чтобы сосредоточиться на этом, пустота, которую он ощущает, тяжело саднит в груди. Он ощупывает её необработанные края, тыкая и тыкая, пока его не начинает тошнить от осознания. Это та же боль, которую он чувствовал, теряя её — но теперь он человек, поэтому она проявляется в жжении в глазах и привкусе железа на языке. Лучше не становится, поэтому он поддаётся порыву и подходит к двери комнаты Джека, слегка стучит, прежде чем заглянуть внутрь. Стены в ней выкрашены в светло-голубой цвет. На левой стене висит несколько полок в форме сот, заваленных безделушками, книгами и игрушками. Одежда разбросана по полу возле шкафа и наброшена на стул в углу. Джек сидят на кровати поверх одеяла, держа рисунок русалки в руке. Перед ними ноутбук и альбом на спирали. — Заняты домашним заданием? — спрашивает Кас. Джек колеблются. Затем признают: — Вроде того. Ничего в этом не понимаю. — Я мог бы помочь, — предлагает Кас. Он разбирается во многих темах, но математика и естественные науки даются ему легче всего, поскольку в них отсутствует субъективность. Оказалось, люди лгут об истории — очень много. Джек смотрят на него, потом снова на задание на экране компьютера, обдумывая предложение. Они колеблются слишком долго, и Кас понимает намёк. — Если только ты не хочешь, чтобы Дин тебе помог. — Да, — честно отвечают Джек. — Это… — бормочут они, и что-то виноватое искажает их выражение лица. Всего лишь мгновение, но Кас всё равно улавливает это, что не так уж и удивительно. Джек всегда жаждали одобрения и внимания Дина. — Ты хочешь проводить с ним больше времени. Джек кивают. — Знаешь, я уверен, ты можешь просто попросить его, — мягко предлагает Кас. — Я знаю, что Дин умеет быть пугающим, но в душе он мягкий и общительный человек. Я уверен, что он будет рад компании. Ещё один крошечный сдвиг в выражении лица Джека. На этот раз нижняя губа слегка поджимается, подбородок чуть подрагивает, прежде чем они берут эмоции под контроль. Это настолько быстрая перемена, что Кас не может быть полностью уверен в том, что он видел. — Можно попробовать, — говорят они, и Кас не может понять, показалось ли ему, что это прозвучало полусерьёзно. Он мог бы копнуть глубже, но ему не хочется слишком давить. Не в первый день его возвращения. В конце концов, есть много секретов, которых он ещё не знает. Прошло больше года после его смерти — конечно, всё будет по-другому. — Я планировал пойти прогуляться, — говорит Кас. Джек откроются, когда они будут готовы. И тут же Джек оживляются: — О, мы можем пойти на пляж! Это совсем недалеко. Там хорошо в это время суток. Хотя и холодно. Надо взять с собой куртку, — предупреждают они, вскакивая и неловко подпрыгивая, пытаясь натянуть носок. — Одолжу у Дина, — решает Кас, оставляя Джека собираться, и направляется по коридору в комнату Дина. Она отличается от его комнаты в бункере. Во-первых, она больше, и на стенах нет оружия. И ни одной пивной бутылки. Кас выбирает из шкафа синюю толстовку и делает вид, что не замечает куртку с кровавым отпечатком руки, которая висит в первом ряду, как будто Дин хотел видеть её каждый раз, когда открывал шкаф. Они с Джеком проходят небольшое расстояние до пляжа. Когда они подходят к песку, Джек садятся, чтобы снять обувь и носки. Кас следует их примеру, полагая, что Джек знают о пляжных развлечениях людей гораздо больше, чем он. Они идут бок о бок по берегу. Кас чувствует, как песок скользит между пальцами ног. На поверхности он холодный, но внутри всё ещё хранит тепло после долгого жаркого дня. — Я очень рады, что ты жив, — говорят Джек с таким неподдельным облегчением в голосе, что это похоже на тёплый солнечный луч. — Я скучал по тебе, — отвечает Кас, улыбаясь Джеку. — Ты не спал? И… и ты помнишь? — их глаза расширяются. Кас кивает. — Я помню, как скучал по своей семье. Я помню холод, и пустоту, и течение времени. И я помню, как потерял свою благодать. И тьму. Бесконечную тьму. — Это больно, — сочувствуют Джек. Они находят бревно на берегу, и Кас садится, погружая пальцы ног в песок, чтобы согреть их. Джек устраиваются рядом с ним, берут палку и наклоняются, чтобы что-то нарисовать на песке. Может, и по-енохиански, но песок слишком рыхлый, чтобы удержать буквы. — Я хочу, чтобы ты знали, что я очень горжусь тобой, — произносит Кас после небольшой паузы. — За то, что ходите в школу и выбираете, как жить дальше. Это нелегко. Я и сам столкнулся с этим после того, как покинул Небеса. Но… — он хочет быть честным, но не хочет показаться критиком. Это тонкая грань, которую легко переступить. — Но я удивлён, что ты решили стать человеком. Неужели тебе не нравилось быть нефилимом? Джек обдумывают вопрос и смотрят на солнце, опускающееся за горизонт. — Нравилось, но трудно было представить себе нормальную жизнь со всей этой силой. Всё, чего мне действительно хотелось — быть нормальными, — они снова берут в руки палку, суетливо чертя линии на песке. — Это что-то вроде Человека-паука. Кас перебирает в уме цитаты. — С большой силой приходит большая ответственность? Это вызывает ухмылку и кивок Джека. Но улыбка быстро исчезает с их лица, и они опускают глаза на песок. — Хотя иногда я жалею об этом. Некоторые вещи были бы совсем другими, если бы я сохранили свою благодать. Кас хмурит брови. — Например? — Ну, может быть, удалось бы вернуть тебя раньше. — Нет… Джек, это не твоя ответственность, и Пустота не отпустила бы меня так легко, как в первый раз. Я серьёзно, — Кас поворачивается, крепко обхватывая плечо Джека. — Ты не должны винить себя за это. Пожалуйста. Я пожертвовал своей жизнью ради любви. Не только ради Дина, но и ради семьи. Ради тебя. Джек понимающе кивают. — Да. Просто… просто хотелось бы, чтобы мне вообще никогда не пришлось тебя терять. — Есть и обратная сторона, — оптимистично замечает Кас, подталкивая Джека своим плечом. Это замечание вызывает у них скептический взгляд. — В смерти? Что именно? — Когда над моей головой не висит сделка, я наконец-то могу быть счастлив. Теоретически, конечно. По дороге в дом Джек рассказывают Касу о том, что они изучают в школе. Они планируют вступить в какую-нибудь спортивную секцию или клуб, чтобы завести друзей. Тогда Кас понимает, что он не знает, что делать со своей собственной жизнью. Должен ли он завести друзей помимо Винчестеров? Это кажется маловероятным — ему и так трудно общаться даже с Сэмом, не говоря уже о ком-то, кто ничего не знает об ангелах. Но у Джека есть школа. Сэм и Эйлин есть друг у друга. А Дин… кто знает? Должно быть, у него тоже что-то есть, потому что его всё ещё нет дома, когда Кас и Джек возвращаются. Кас сразу же принимает душ, не обращая внимания на песок на ногах, и снова облачается в одолженную толстовку и треники. Затем, утомлённый и обеспокоенный, он выходит на улицу и садится на качели на крыльце, наблюдая, как облака лениво плывут по небу. — Спасибо тебе, — молится он Амаре. — Спасибо за то, что вернула меня. За то, что дала мне ещё один шанс. Его глаза закрываются, и он прислушивается к шуму ветра в пальмах, ощущает на щеках солёный морской воздух. Неподалёку с грохотом проезжает автомобиль, всё ближе и ближе, пока не останавливается на подъездной дорожке. Раздаётся скрип двери. Кас не открывает глаза, пока не слышит неровные шаги на лестнице. Дин хромает вверх, выражение лица напряжённое и сосредоточенное. Он даже не замечает Каса, пока не достигает вершины лестницы. — Хорошая толстовка, — замечает он. — Надеюсь, ничего страшного, что я её одолжил. Дин усаживается на качели рядом с Касом. — Да, всё в порядке. В любом случае, на тебе она смотрится лучше, — он протягивает ему пакет для покупок. — Решил, что тебе понадобиться кое-что из основ. Кас заглядывает в пакет. В нём много того, что он однажды нашёл, когда рылся в сумке Дина с туалетными принадлежностями. Зубная щётка, зубная паста, бритва, крем для бритья, дезодорант. То, на что приходится идти людям, чтобы оставаться чистыми, всегда восхищало Каса. Теперь, когда ему приходится участвовать в этом, это кажется неудобным. — Спасибо, Дин, — он опускает взгляд на его ногу. — Ты повредил ногу в аварии? На этот раз Дин не так сильно зажмуривается. Напряжение всё ещё присутствует, и он нервно постукивает рукой по колену, но не меняет тему и не пытается уйти. — Ага. Сломал в трёх местах. И пару рёбер тоже. Пришлось поваляться в больнице несколько недель. Инстинктивно, Кас протягивает руку и прижимает подушечки пальцев к бедру Дина, ожидая потока информации — где переломы, сколько времени прошло, даже точное количество клеток, работающих над восстановлением костей Дина — а затем, привычного потока благодати для исцеления. Раньше это было так просто. Одним прикосновением и малейшим намёком на сосредоточенность он мог стереть боль с лица Дина. Иногда на лице Дина появлялось выражение благоговения, как будто он был поражён тем, что кто-то возложил на него руки, чтобы исцелить его. Некоторые из самых счастливых моментов Каса проходили под этим взглядом. Было приятно чувствовать себя нужным. Ничего не происходит. Только прикосновение его пальцев к джинсовой ткани и нерешительный взгляд Дина. Кас отдёргивает руку, замирая и чувствуя, как в горле поднимается желчь. — Прости, — извиняется он, резко отстраняясь. Качели шатаются от движения, и Дин наклоняется вперёд, упираясь ногами в землю. — Ты в порядке? — спрашивает он. Зелёный цвет его глаз выглядит немного теплее, чем обычно, отражая закатно-розовые облака. Кас начинает понимать термин «душевная боль». Не зря человечество создаёт так много произведений о любви и её отсутствии. Это больно — физически — и теперь, когда он поделился своим секретом, чувства стали гораздо ближе к поверхности, и их труднее скрыть. Всё, чего он действительно хочет, — это признать, что нет, он не в порядке, и смотреть на проплывающие мимо облака в отражении глаз Дина. — Я в порядке, — настаивает Кас. Теперь приходит его очередь закрываться. — Просто очень устал. Думаю, мне стоит пораньше лечь спать, — он поднимается, не обращая внимания на протесты Дина, и проходит в дом. Его комната больше, чем та, что была в бункере, с белыми стенами и обычной деревянной мебелью. Кровать не скрипит, как его старая (не то чтобы он действительно спал на ней больше одного раза). Комод пуст, в нём много места для всей одежды, которой у него нет. В углу, в центре комнаты, размещено высокое зеркало в деревянной раме. Он стоит перед ним и рассматривает своё тело, то, как на нём висит одежда Дина. Его тело. Это даже не то, что осталось от Джимми — оно может выглядеть так же, но это совершенно разные молекулы, которые собирались вместе каждый раз, когда Чак возвращал его обратно. Это его тело, полностью, так почему же он чувствует себя так неправильно? Это как плохо сидящая пара обуви. Слишком тесная во всех неподходящих местах, натирает и раздражает. Его нога чешется. Глаза сухие. Губы тоже, а в животе что-то тревожно шевелится, тело движется и работает само по себе. Это немного беспокоит, теперь, когда не кощунственно признавать это. Кас любит людей. И всегда любил. Но ему нравилось любить их издалека, а не быть одним из них. Всё было проще, когда он просто занимал сосуд. Стук в дверь отвлекает его от размышлений. Он отходит от зеркала и приоткрывает дверь. Дин приветствует его робкой улыбкой. Он прижимает руку к двери, побуждая её открыться чуть шире, чтобы что-то предложить. Сэндвич. Сэндвич с арахисовым маслом и желе. — Иногда ты забывал поесть, — объясняет Дин. — В последний раз, когда ты был человеком. Это виноградное желе. Кас хочет сказать что-то вроде «спасибо». Это был бы подходящий ответ для подобной ситуации. Но внезапно его наполняет это нечто — чувство, от которого у него сдавливает горло, а глаза начинают слезиться и чесаться, — и он не может не сказать: — Я люблю тебя. Щёки Дина краснеют сильнее, чем его рубашка. Он слегка фыркает, нервно смеётся и потирает затылок. Его взгляд мечется по сторонам, останавливаясь где угодно, только не на Касе. Он выглядит почти застенчиво, и это чертовски красиво. — Это всего лишь сэндвич, приятель. Это не просто сэндвич. Дело в том, что Дин помнит о нём. Что он сделал его (любимый Каса) и поднял по лестнице на больной ноге. Дело в том, что Кас на самом деле очень голоден, и это может быть небольшой частью причины того, что он чувствует себя таким несчастным, и он бы даже не понял этого, если бы Дин не указал ему на это. Но он ничего этого не говорит. Просто берёт тарелку у Дина и улыбается, глядя на сэндвич, а потом снова на Дина, который всё ещё стоит на месте, словно хочет сказать что-то ещё. Кас терпеливо ждёт, пока Дин вспомнит, как дышать. В конце концов, его щёки становятся на пару оттенков менее красными, и к нему возвращается голос. — Знаешь, вышел новый сезон «Доктора Секси», если ты хочешь… — Да, конечно. Ты его ещё не смотрел? На лице Дина мелькает что-то похожее на уязвимость, но он отворачивается, прежде чем Кас успевает это прокомментировать. — Неа, не успел, — говорит он через плечо, и это звучит немного как ложь…//--//
Следующий день заполнен кучей дел. Касу нужна новая одежда, новый телефон, кредитная карта, бумажник и множество других человеческих вещей, которые Дин забыл перечислить. Деньги и одежда — самые важные для Каса. Теперь, когда он стал человеком, его больше всего беспокоит, что он снова окажется один и без гроша в кармане. Поэтому он держится рядом с Дином каждый раз, когда они выходят из дома, как будто его могут где-то оставить. По большей части он старается действовать деликатно, но отбрасывает всякое притворство, когда просит Дина подождать прямо у раздевалки, пока он примеряет брюки. Во взгляде Дина быстро мелькает чувство вины, выражение лица становится серьёзным. — Если ты думаешь, что я когда-нибудь снова упущу тебя из виду, ты глубоко ошибаешься, Кас. Больше не могу рисковать тем, что тебя снова заберёт Пустота. Тебе повезло, что я не пытаюсь войти туда вместе с тобой. Итак, Кас примеряет джинсы и спортивные штаны, рубашки и свитера, а Дин стоит по ту сторону двери, и в этом есть какая-то свобода, в том, что на этот раз он может выбирать, как ему выглядеть. Быть человеком трудно не только потому, что это неудобно и ново, но и потому, что он сам не свой. Раньше он был величественным и прекрасным; масса света, благодати и силы, с голосом, способным разбить стекло. У него были крылья, широкие и огромные, чёрные, как сам космос, и такие мощные, что могли отправить его через всю Вселенную в одно мгновение. И у него были руки, которые могли исцелить любую рану, или заставить сердце снова биться, или вытащить душу из Ада. Теперь он из плоти, крови и костей. Облекает себя в куски ткани, пытаясь выглядеть так, как все остальные люди, хотя он явно не один из них. От него не ускользает то, что Дин всегда расплачивается за него, передаёт деньги и поддерживает светские беседы. Он благодарен за это, но это лишь делает ещё более очевидным тот факт, что он никогда, никогда не впишется сюда. Эти социальные взаимодействия могут стать проще, но они никогда не будут происходить так естественно, как это происходит с Дином. Они в очередном магазине, и Кас примеряет вязаную шапку, натягивая её на кончики ушей. Она тёплая, и мягкое давление на голову успокаивает его. Ему нравится. — Мило, — говорит Дин. — Наверное, она не понадобится в калифорнийской жаре, но мне она нравится, — его глаза опускаются, и он проводит большим пальцем по щетине на челюсти Каса. — Становишься колючим. Пытаешься отрастить бороду? Каким-то образом, это становится той каплей, которая переполняет чашу. Кас срывает с головы шапку, бросает её на стол, на котором она раньше лежала, и выходит из магазина. К чёрту его стремление оставаться рядом — ему нужно оказаться снаружи, подальше от зеркал и напоминаний о том, что он человек. Его постоянно растущие волосы на лице — всего лишь ещё один пункт в длинном списке человеческих проблем, о которых теперь ему нужно беспокоиться. Он проходит пару кварталов, прежде чем Дин останавливает его, положив руку ему на плечо. — Кас, какого чёрта? Это я что-то сказал? Ты можешь отрастить бороду, ясно? Я не осуждаю… — Я ненавижу бриться, — перебивает его Кас. — Это больно, и я порезался в прошлый раз, когда пытался. Этот вес… моё тело такое хрупкое. Я прошу прощения за кощунство, но… но о чём думал Чак? Хранить шесть литров крови за тонким слоем кожи и тканей? И если ты потеряешь её достаточно много, то умрёшь? А теперь мне приходится держать лезвие близко к шее, только чтобы зудящие волосы не росли по всему лицу. Это смешно, Дин. — Поверь мне, я знаю, — уверяет Дин, осторожно похлопывая себя по левой ноге. — Всё это не имеет ни малейшего смысла. Но мы должны жить с этим. Чувство вины крепко сжимает горло Каса. — Прости, я не должен был жаловаться, когда ты… — Всё в порядке, Кас. И пока ты не начал раздувать из мухи слона, это нормально, что ты не можешь меня исцелить. Я больше не жду никаких чудес. Серьёзно, я просто рад, что ты здесь. Слова Дина не решают проблему, но они помогают. Часть чувства вины исчезает. Его плечи опускаются, и он отворачивается, чтобы посмотреть на проносящиеся мимо машины на переполненной улице. — Я хотел ту шапку, — наконец, сетует Кас. — Я знаю, — говорит Дин и достает её из-за спины, нацепив на один палец. На его лице появляется самодовольная улыбка. — Ты просто ледышка. Твоя нога коснулась моей ноги, когда мы вчера вечером смотрели телевизор, и я чуть не получил обморожение, — его ладонь опускается на плечо Каса и разворачивает его обратно к машине. — Поехали домой. Я могу показать тебе, как бриться. Кто-то должен тебя научить. На самом деле они приступают к этому лишь вечером, после того, как Дин начинает готовить ужин, а Кас принимает душ (как велел ему Дин. Видимо, это должно помочь). Наконец, они встречаются в ванной, где Дин застаёт Каса с кулаком, сжатым вокруг ручки бритвы. В углу его челюсти всё ещё виднеется маленькая царапина, после того, как он напортачил в прошлый раз, и это заставляет его волноваться перед тем, что должно произойти. — Ух ты, полегче, — Дин берётся за бритву. — Во-первых, такой бритвой ты себя серьёзно не поранишь. Чтобы причинить реальный вред, нужно вытащить лезвия. А во-вторых, на этот раз я просто сделаю это за тебя, чтобы ты не так пугался, — предлагает он. Кас кивает, ослабляя смертельную хватку на бритве. Одним из ключевых шагов, который Кас пропустил во время своей первой попытки, было использование крема для бритья, который, очевидно, имеет первостепенное значение. Дин набирает немного крема на пальцы и распределяет его по щекам, верхней губе, подбородку, и даже по шее Каса. Удивительно, каким нежным он может быть, когда старается. Касу уже приходилось быть объектом гнева Дина, и ему известна сила его ярости, но сегодня Дин прикасается к нему с нежной внимательностью, о существовании которой Кас всегда знал. Глаза прикованы к его лицу, руки осторожны и точны. Он ополаскивает пальцы в раковине, затем наполняет таз тёплой водой. С бритвой в руке он подходит к Касу с лёгкой решительностью. Кас вздрагивает под его взглядом и сопротивляется желанию отпрянуть, когда Дин подносит бритву к его щеке. Он надавливает короткими движениями, и когда Кас невольно смещается под его прикосновениями, Дин поднимает руку, чтобы обхватить его затылок, удерживая его на месте. Неожиданно становится трудно дышать. Дин пахнет иначе, чем раньше. В последний раз, когда Кас подошёл поближе, много лет назад, когда он был достаточно человеком, чтобы чувствовать запахи, не ограничиваясь отдельными молекулами, Дин пах виски с солёным привкусом пота. Тогда Кас чувствовал себя пьяным от этого запаха, окутанным всем тем, что было Дином, и цеплялся за всё, что казалось хоть отдалённо комфортным в такой новый и пугающий период его жизни. Но сегодня он пахнет по большей части мылом и имбирём, который он резал, готовя ужин; резкие, пронзительные запахи, которые ещё больше возбуждают Каса, когда по его лицу скользит лезвие. Дин моет бритву в раковине и ненадолго отпускает шею Каса, чтобы провести большим пальцем по его щеке, проверяя качество своей работы. Веки Каса смыкаются, и он делает дрожащий вдох через нос. — Всё хорошо? — спрашивает Дин, голос низкий и тихий. — Да, хорошо, — заверяет его Кас. — Ты очень умелый. — Хочешь попробовать? — предлагает он. — Не особо, — уголок его рта приподнимается. Кас приоткрывает глаз, наблюдая, как та же кривая улыбка украшает выражение лица Дина. Он возвращается к своему занятию. Снова лёгкие движения, уверенные и точные. Кас быстро привыкает к теплу руки Дина на его шее. На этот раз, когда Дин ополаскивает бритву, Кас нарушает молчание: — Дин, — обращается он к нему, — могу я спросить тебя кое о чём? Дин настороженно смотрит на него. Он заставляет Каса замолчать, прижав большой палец к его челюсти и немного откинув его голову назад, чтобы он мог добраться до шеи. Бритва приятно скребёт там, скользя по хрупкой, чувствительной коже. Кас на какое-то время забывает, как говорить, что, возможно, и было целью Дина. Затем он снова делает это — проводит большим пальцем, чтобы убедиться, что Кас чисто выбрит, и от этого прикосновения что-то сдвигается в его груди. Кас непроизвольно выдыхает, наконец, решаясь спросить: — Тебя это беспокоит? Когда я говорю, что люблю тебя? Теперь это очевидно: Дин напрягается. — Ты говоришь об этом, когда я прижимаю лезвие к твоей шее? — У тебя очень надёжные руки, даже когда ты волнуешься, — замечает Кас, намеренно смещая угол наклона головы, чтобы Дин поправил его, прижав большой палец к челюсти. Это приносит желаемый результат. Кас наклоняет голову по настоянию Дина. — Я прав? — спрашивает он, едва осмеливаясь шевелить губами, когда Дин снова проводит лезвием по его горлу. — Я думаю, — отвечает Дин. Они снова погружаются в молчание. Бритва проводит ещё одну длинную линию по его горлу. Трудно не издать ни звука. Дин переходит к подбородку, и Кас выгибает губу, чтобы облегчить процесс. Глаза Дина, не отрываясь, смотрят на него. Кас наблюдает за ним без стыда, привлечённый всей этой зеленью, и веснушками, и шрамом над левой бровью. — Не так уж часто я это слышу, — отвечает Дин непринуждённо. Он снова ополаскивает бритву в воде и подходит ближе. Ноги Каса раздвинуты там, где он сидит, а Дин упирается между ними, прижавшись к столешнице. Если бы он чуть-чуть сдвинулся, то смог бы прижаться к тёплому боку Дина. — Ты заслуживаешь того, чтобы слышать это каждый день, — Кас чувствует себя смелым. Дин почти закончил, и скоро этот момент тоже подойдёт к концу. Поэтому он хочет насладиться им как можно дольше, запомнить это восхитительное чувство, пока оно не ушло. Но всё, что он получает, — это недоверчивый вздох. Кас снова фиксирует свой взгляд на глазах Дина, настойчиво повторяя: — Я серьёзно, Дин. — Я знаю, — ворчит Дин, хотя на его щеках уже появился милый румянец. — А теперь заткнись, чтобы я смог закончить. И он делает это. Лезвие прочерчивает последнюю линию по углу его челюсти, и всё закончено. Дин отступает из его пространства. Кас сползает со стойки и ополаскивает лицо в раковине, глядя на своё чисто выбритое отражение. Через плечо Дин наблюдает за ним. — Думаешь, в следующий раз у тебя получится? — Заставить тебя сделать это снова — не вариант, я думаю, — предполагает Кас. Позади него Дин испускает смешок. — Эй, я готов на всё, что сделает тебя менее несчастным. Знаю, что тебе не очень нравится быть человеком. Они знают друг друга более десяти лет, но всё равно Каса до сих пор удивляет то, что Дин так его понимает. — Я скучаю по крыльям, — признаётся он, глядя в раковину, в которую сливается вода. — По глупости, я думал, что однажды смогу их вернуть. — Мне жаль, Кас, — извиняется Дин, и то, как он это произносит, звучит очень лично. Он всегда найдёт способ обвинить себя — Кас знает это. Дин взвалил бы на свои плечи всю тяжесть мира, если бы мог. Он Атлант, держащий небесный свод. Или был им когда-то. Будет трудно убедить его, что он может, наконец, перестать беспокоиться о падении небес. Поэтому Кас поворачивается и ловит взгляд Дина. — Я ни о чём не жалею, Дин. Я бы потерял их снова. Я бы потерял свою благодать, и свой дом, и свои крылья, только чтобы снова оказаться здесь, — он говорит это всеми фибрами своего смертного существа. Всё это стоило того, чтобы оказаться здесь; в месте, где они в безопасности и счастливы — или, по крайней мере, способны на счастье. Какое значение имеет то, что он одинок, бескрыл и потерян? Его семья счастлива. Всё будет хорошо. Но Дин не выглядит убеждённым, а если и убеждён, то всё равно выглядит сожалеющим. — Спасибо, приятель, — говорит он. Это меньше похоже на искреннюю благодарность, а больше на способ заставить его замолчать. Он протягивает руку вверх, чтобы взъерошить волосы Каса, укладывая их набок. Кас сужает глаза в полушутливом прищуре. — Чувствуешь себя лучше? — спрашивает Дин, игнорируя его взгляд. Кас обдумывает вопрос, пытаясь привести свои волосы в порядок. — Да, — это правдивый ответ, но в нём есть что-то ещё, нависшее над его головой. Он колеблется, ожидая, пока его мысли соберутся в слова. Дин терпеливо ждёт, возится с ручкой бритвы, постоянно находясь в движении. — Но я не чувствую себя… как дома в этом теле, — признаётся он, наконец. Дин наклоняет голову, обдумывая это. — Логично. Некоторое время ты вёл отшельнический образ жизни. Наверное, это странно — застрять в одном месте. Дин сравнивает его с ракообразными, которые обмениваются раковинами. Это довольно упрощённо для того, что он пытается описать, но это не совсем неправда. Сосуд — это не более чем раковина. — Как ты думаешь, крабы-отшельники чувствуют себя неуютно в новом панцире? Дин приподнимает бровь. — Не знаю, может быть? Перемены всегда заставляют тебя чувствовать себя неуютно. Но… я не могу говорить за крабов. Я уверен, что они заботятся только о еде. Кас задумчиво хмыкает, снова поворачиваясь к зеркалу. — Спасибо, Дин. Дин ворчит в ответ: — Мне нужно проверить суп. Спустись и возьми немного, чтобы я знал, что ты не забываешь поесть. Перед ужином Кас сидит за кухонным островком с открытым ноутбуком Сэма и просматривает фотографии крабов-отшельников. Удивительно, что люди стали держать их в качестве домашних животных и предлагать им различные раскрашенные раковины. Причуды человечества не перестают вызывать у Каса улыбку. Они любят своих маленьких компаньонов, какими бы маленькими и медлительными они ни были. Это совсем не похоже на любовь ангела к человеку. В какой-то момент Сэм заглядывает ему через плечо. — Крабы-отшельники? — он показывает слова, чтобы Эйлин было понятнее, и изображает «отшельник», когда не уверен в значении этого слова. — Я — краб. Моё тело — это панцирь, — объясняет Кас. Сэм смотрит на Дина в поисках разъяснений, но тот только пожимает плечами, добавляя что-то из миски в кастрюлю с супом. — Что означает разрисованный панцирь в этой метафоре? — спрашивает Кас. — Я не хотел, чтобы ты воспринимал это так серьёзно, — жалуется Дин. — Может, тебе стоит сделать татуировку? — услужливо предлагает Эйлин. — У меня есть татуировка, — Кас поднимает рубашку, чтобы показать ей енохианскую надпись на боку. — Защитные не считаются, — возражает Сэм. — Нет, вообще-то это хорошая идея, — говорит Дин, одной рукой помешивая суп, а другой делая слабую попытку изобразить слова. Его лицо раскраснелось от стояния над горячей кастрюлей супа, и он выглядит таким неожиданно сияющим и довольным, что Кас думает, что он последует любому предложению Дина. — Может, так ты будешь больше любить свою оболочку, знаешь? — он макает половник в кастрюлю и наливает немного супа, протягивает его через стойку и той же рукой закрывает ноутбук. — Теперь ешь. Ты становишься раздражительным, когда голоден. Кас ест. Дин присоединяется к нему с чрезмерно большой порцией, а вскоре и Джек спускаются по лестнице и следуют его примеру. Суп превосходен, но он становится ещё вкуснее, когда он оказывается между любимыми людьми. Кас ест, слушает, как Джек и Дин спорят о каком-то телешоу, о котором он никогда не слышал, и когда он ложится спать, то чувствует себя немного меньше похожим на пчелу, мечущуюся в консервной банке, и немного больше похожим на… человека. Отец, брат и лучший друг.