Разбитая Корона

— Войдите. Его слова были произнесены с такой царственной требовательностью, что они защелкали внутри тебя. Итак, ты прошла мимо Эйры и вошла в комнату Локи, закрыв за собой дверь и не обращая внимания на полный противоречий взгляд своей служанки. Она не поймет, почему ты это делаешь. Часть тебя тоже не понимает. И когда ты, наконец, уделяешь комнате свое внимание, ты приостанавливаешься. Ты никогда не видела изнутри такой организованной комнаты. Это шокирует, на самом деле. Как все аккуратно. Потому что, несмотря на то, что мебель завалена книгами, бумагами и артефактами, столешницы не захламлены. Организованные по формам и цветам, в идеально одинаковые стопки. Маниакально. Это так похоже на Локи. Стены цвета мха, золотая лепнина и высокие обшарпанные арки, ведущие в открытое пространство. Вокруг комнаты — разные книжные полки и письменные столы из красного дерева. Локи сидит перед камином на мягком диване, с бокалом в руке. Он наблюдает за мерцанием пламени, оранжево-красные блики отражаются в воздухе вокруг него, делая его силуэт еще более отчетливым. Его волосы свисают почти жирными прядями, прилипнув к голове от пота или крови, ты не уверена. Над камином висит картина маслом, изображающая бушующий шторм, навевающая мысли о беспорядке и спокойствии. Маленький плот плывет между полумесяцами волн. Если долго смотреть на нее, картина, скорее всего, сдвинется с места. — Поднос на столе, — наконец говорит он, не обращая на тебя никакого внимания. В его голосе звучит презрение. — Бери все, что хочешь, и уходи. Я не в настроении для внимания. Перед тобой и позади дивана, на котором он сидит, стоит мозаичный столик с двумя стульями, примостившимися под ним. А сверху — поднос с едой. Нетронутый. Серебряная доска покрыта мясом, сырами и фруктами. Небольшой, роскошный выбор всех видов еды. Ты подходишь к нему, мягко и медленно. Ячменное рагу на подносе загустело, как будто оно простояло в ожидании употребления несколько часов. Неужели он не ел? Ты прикасаешься к зеленой виноградине, чувствуя ее тепловатую температуру. Его неподвижная, жесткая спина олицетворяет волнение. Очевидно, он хочет побыть один. Ты застыла, застыла на этом месте, пока он смотрит на огонь. Тебе следует уйти. Сожаление поднимает голову, и ты отбрасываешь его, вспомнив о своем обещании. — Я тоже не могла есть, — говоришь ты. Локи резко поворачивает голову. Его глаза сужаются, когда он видит, что ты стоишь позади него. Но ты не говоришь ни слова, и он тоже. Вместо этого Локи подносит стакан ко рту, делает долгий, последний глоток, а затем ставит стакан на стол рядом с собой. Он поднимает бровь, омраченную порезом. — Почему ты здесь? Ты замираешь, глядя на его осуждающий взгляд. — Ты сказал, что придешь за мной. И не пришел. Его глаза тяжелые, от сна или пьянства. С какой-то уязвимостью, которую ты даже не хочешь понять. — Неужели это так? — он продолжает. — И я полагаю, ты волновалась. Ты облизываешь губы и делаешь все, чтобы не струсить под его пристальным взглядом. — Могу я присоединиться к тебе? — осторожно спрашиваешь ты, глядя на то, как странно он поворачивается, чтобы наблюдать за тобой. Он взмахивает рукой в знак приглашения. Это тот тип приглашения, который просто есть. Имеет ли это смысл? Приглашение настолько бесстрастное и издёрганное, что тебе невольно кажется, что ты перегнула палку. Но, несмотря ни на что, ты обходишь мебель и садишься на край мягкого дивана, с опаской глядя на него. А он смотрит на тебя, глаза дикие и настороженные. — Полагаю, ты хочешь знать, мертв ли он? Твои брови сходятся на лбу. На самом деле, ты не думала о том, что Видар выживет. Ради Фрейи, ради революции, наверное, стоило бы. Но ты этого не сделала. Интересно. Локи вздыхает и отворачивается, чтобы продолжить свое занятие с огнем. Затем он бормочет, почти про себя. — Неважно, паразит жив. Едва ли. Наступает тишина, слышно только потрескивание камина. И все неподвижно, кроме мерцающего пламени. И ты не знаешь почему, но от его пораженческого тона у тебя замирает сердце. Как будто он разочарован тем, что позволил Ледяному Великану выжить. Если, конечно, так оно и было. Поэтому, вместо этого, ты проверяешь его сожаление. — Это было… дипломатично с твоей стороны. Локи наклоняет голову в сторону, соглашаясь с твоим комплиментом. Если быть дипломатичным — это комплимент. Но затем вздыхает. — Это было глупо. — он тянется к пустому стакану, стоящему рядом с ним, и простым взглядом наполняет его темно-янтарной жидкостью. — Несмотря ни на что, он теперь живет в подземельях, где и проведет остаток своих дней. — Ты… — ты делаешь паузу, обдумывая свои слова, пока Локи делает глоток из своего бокала, не отрываясь от огня. Как спросить Локи, было ли это его решение или его отца? Ты действительно хочешь это знать? Конечно, Локи хотел бы убить Видара. Очевидно, что любовь не потеряна. Значит, это было решение Одина. А если это решение Всеотца… Почему отец умер за измену, но позволил другому оказаться в плену? — Значит, его не казнят? — как моего отца. Губы Локи глубокомысленно хмурятся, затем он произносит невозможную правду. — Не казнят. — заявляет Локи, наконец. — Он не заслуживает такой милости. Твой желудок опускается, и огонь словно приглушается. Каждая частица в комнате застывает в ледяной шквал, холодный, как кровь, текущая по костям Локи. Расчетливый. Равнодушный. Жестоко отвергая боль, которая эхом отдается внутри тебя. Комната стала серой. — Как ты смеешь, — шепчешь ты. И тут Локи понимает, что он сказал, или впервые осознает, что ты думаешь об убийстве своего отца. — Я знаю, это может быть трудно понять, но смерть твоего отца была милостью. — Он был моим отцом… — Он был королем Ванахейма, — огрызается он, обдавая твой гнев тающей жидкостью. — Представь, если бы он жил как пленник Одина. Держать его как живую вещь в нутре Асгарда. Нет ничего более позорного, чем это. — Ты романтизируешь убийство. Локи насмехается. — Ты слишком наивна. Если бы твои глаза могли убивать, кожа Локи отслаивалась бы слой за слоем. Мучила бы Бога Лжи, пока тот не взмолился бы о пощаде. О милости. Однако когда Локи смотрит на тебя, он слегка смягчается и говорит тихо, словно приближаясь к насторожившейся добыче. — Я знаю, что это трудно понять, но однажды ты поймешь. А до того дня я буду продолжать играть роль злодея. Тогда ты закрываешь рот. Как он это делает? Взять твою ярость, изуродовать и собрать в другую эмоцию. В один момент ты ненавидишь его, готовясь покалечить. А в следующий момент ты сожалеешь об обиде, которая пульсирует в твоих венах. — Ты думаешь, что я считаю тебя злодеем? Огонь загорается в его глазах, сверкающих зеленым. Он смотрит на тебя с легким уважением, прежде чем спрятать его. Он медленно, лениво моргает, прежде чем осушить ликер в своей чашке и слизать остатки с губ. — Что-нибудь меньшее, и я буду разочарован. — он оставляет стакан и встает, чтобы подойти к камину. Он приседает, позволяя своим рукам приблизиться к танцующему пламени. — Я не знаю, — признаешься ты. — Жаль, — говорит он, лишенный каких-либо эмоций. — Я думаю, что твоя ложь, обман и уловки — это все прикрытие. — со своего места ты можешь видеть только позу Локи: как выпрямляется его позвоночник при твоих обвинениях. — Ты говоришь грубые слова, чтобы держать людей на расстоянии, как будто это защитный механизм. — Неужели? — Так и есть. Он встает, поворачивается и делает три шага так, что возвышается над тобой. — Я могу взять тебя сейчас, как захочу, не заботясь о твоем благополучии. Ты выгибаешь шею, чтобы посмотреть на него сверху, твои губы сжаты. — Ты бы не стал. — Стал бы, — прорычал он, — Я делал это. С другими, до тебя. — Но не со мной, — утверждаешь ты. — Пока нет. Ты почти смеешься, находя его внезапный гнев очаровательным, но сдерживаешься и встаешь, заставляя его отступить на один маленький шаг от тебя. Это дает тебе возможность посмотреть на него сверху, изучить его поближе. — Ты не мой злодей, Локи. Ты спас меня, сегодня и раньше. — и хотя он пылает хищным нравом, ты осознаешь правду. Правду ноющую, всеобъемлющую и тяжелую. — Ты тот, кто заставил меня жить, когда у меня не было желания. Ведь это правда, не так ли? В какой-то форме Локи был катализатором всего этого. Без него все могло быть так, как и планировалось: смириться с жизнью беспомощной жертвы. Но именно его ярость, его кулак, его яд дали тебе возможность вырваться на свободу и отомстить. И теперь ты кто угодно, только не жертва. Во всяком случае, в твоих глазах. Жертвы, в конце концов, смиряются с потерей. Они не играют в коварные игры с высокими ставками. Нет, они просто идут по жизни, а ты отказываешься быть сторонним наблюдателем своей, казалось бы, заранее предопределенной судьбы. И именно эта пульсирующая мысль заставляет тебя встать на носочки и прижаться губами к его губам. Но твои слова не отпускают его. Замораживают его. Останавливают его. И ты продолжаешь прижимать свои губы к его губам. Прижимаясь друг к другу грудью. Ты поднимаешь руки, чтобы перебрать его волосы. Они жесткие, покрытые коркой. Ты играешь с прядями, позволяя спутанным локонам царапать кончики твоих пальцев. Когда он не двигается, ты останавливаешься и слегка отстраняешься, чтобы посмотреть на него. Его веки закрыты, трепетно и изящно. Его губы сжаты, бледно-розовые. В его чертах мелькает неуверенность. Почему он не целует тебя в ответ? Почему он не хочет тебя? — Я сделала что-то не так? Его веки открываются, он смотрит на тебя как… ну, как на что-то. — Нет. — Тогда почему… Его рука скользит к твоему затылку и снова приближает твои губы, двигаясь, неистово прижимаясь к ним. Локи подхватывает тебя на руки, поддерживая твой вес так, что пальцы ног касаются только пола. И он маневрирует тобой так, что ваши тела соединяются в невероятном, осторожном, нежном танце. Он сметает, сжимает и рычит, пока ваши конечности не переплетутся, пока не будет конца тебе и начала ему. Как сплетенная лоза, пробившаяся сквозь ограду. Твоя левая рука в его волосах. Правая — на его плече. Его левая рука обхватывает твою спину. Правой он обхватывает твою шею так, что его пальцы касаются твоей точки пульса. Он поднимает тебя так, что у тебя нет другого выбора, кроме как обхватить ногами его талию. Крылья хлопают где-то внутри твоего живота, трепещут и пульсируют. Это странное ощущение, в равной степени тошнотворное и возбуждающее. Тебе приходится сдерживать стон, когда его зубы касаются твоей нижней губы и прокладывают дорожку поцелуев по челюсти и к уху. Его дыхание сбивается, когда его руки начинают блуждать и ласкать твою фигуру. Твои ногти впиваются в его кожу. — Неужели сегодня тот самый день, любимая? — он шепчет, держа тебя на руках и медленно ведя по комнате. Сквозь туман, распространяющийся по тебе, ты все еще в состоянии спросить. — Тот самый день? — Ты влюбилась в меня? Ты отступаешь назад, чтобы увидеть его полностью. На первый взгляд, в нем есть озорство и высокомерие. Но это маска. Потому что ты также видишь напряженные линии у уголков его губ и легкую морщинку на лбу. Твоя мама называла их линиями беспокойства. Линии уязвимости. И его стеклянные глаза, его легкие, неподвижные, как будто он затаил дыхание в ожидании твоего ответа. И твой ответ прост. Это не правда. Это ложь. Этот поцелуй. Поцелуй, на самом деле. Когда ты отстраняешься, ты отвечаешь на его вопрос своим. — Что ты думаешь? — Это не ответ, — настаивает он, спуская тебя со своего тела на ноги, уже готовя защиту. Ты бросаешь взгляд налево, рассматривая его маниакально опрятную комнату. Она не зеленая, а скорее бежевая, как лес. Как шкура бура. Мягкая, манящая. Ты пытаешься сосредоточиться на этом, но внутри тебя идет война. Часть тебя осуждает мысль о том, чтобы солгать ему, другая часть напоминает тебе о твоем обещании Фрейе. — Не заставляй меня говорить это, — побежденно шепчешь ты с глубоким, предсмертным вздохом. Его рука тянется к тебе и поднимает твой подбородок, чтобы ты посмотрела ему в глаза. Его глаза ищут твои на мгновение, на два. Они снова голубые, замечаешь ты. Ясные, светлые, мягкие. — Сейчас я тебя раздену, — объявляет он. И ты киваешь, проглатывая густое чувство, бурлящее внутри тебя. Эти крылья, заставляющие твое сердце колотиться в груди. Страх? Нет, это не совсем страх, хотя и похоже. Он медленно разворачивает тебя в своих объятиях, расстегивая заднюю часть твоей мантии. Ты смотришь на стену перед собой, мягкого карамельного оттенка. Это успокаивает. Когда порыв холодного ветра касается твоей обнаженной кожи, ты вздрагиваешь. Его прохладная рука прижимается к твоей коже, медленно проводя по приподнятым волоскам. Прежде чем ты успеваешь понять смысл происходящего, его губы прижимаются к изгибу твоей обнаженной шеи. Его губы мягкие, неподвижные и холодные. Локи продолжает прижиматься губами к твоей обнаженной коже, пока ему удается снять с тебя платье. Он элегантно спускает его с твоих плеч и талии и позволяет ткани упасть на пол. Ты слышишь его резкий вдох, и он целует твою шею. Когда ему удается оторвать губы, он поворачивает тебя так, что вы оказываетесь лицом к лицу. Ты дрожишь от холода. Он берет твои руки и кладет их на край своей рубашки, манипулируя твоими пальцами, чтобы они обхватили ее. Затем его руки ускользают, и ты остаешься с тканью, зажатой в твоих руках, предоставляя тебе выбор, темп. Медленно, дюйм за дюймом ты поднимаешь ее. Тыльные стороны ваших пальцев слегка касаются его кожи, натянутой на мышцы живота. Натренированные мышцы. Сжатые. И чем выше ты поднимаешься, тем быстрее двигаешься, делая паузы, пока он не поднимает руки над головой и, наконец, не сбрасывает свою тунику вместе с твоим платьем. У тебя перехватывает дыхание, когда ты видишь его кожу, черные и синие пятна на груди. Ты прикасаешься к ним, прослеживая темные рубцы, покрытые мурашками. Внезапный прилив благодарности проходит через тебя, когда ты прикасаешься к ним. Ты знаешь, как трудно для твоего вида избавиться от синяков, что любая отметина на коже асов почти так же сильна, как рухнувшая гора, и вот они здесь, отмеченные поперек в виде иллюстрации. Ты хочешь извиниться. Ты хочешь поблагодарить его. Не то чтобы ты понимала, чего хотел от тебя Видар, но все же чувствовала благодарность. Что он заботился о тебе настолько, что защищал тебя. Ведь именно это и означало, верно? Даже если Локи хотел заполучить тебя только ради короны или ради Ванахейма, он защищал тебя. Но вместо того, чтобы попытаться выразить свои бурные мысли, ты наклоняешься вперед и целуешь синяк на его левой груди, и ушиб на ключице, и припухлость на правом ребре. Он произносит твое имя, мягко, словно в объятиях, заставляя твои глаза блуждать по его фигуре. Твои руки опускаются к завязкам на его брюках. Ты стягиваешь их, делаешь вдох и спускаешь их с его бедер, оставляя его почти обнаженным перед тобой. А его руки стягивают сорочку через голову, оставляя тебя в том же состоянии. Он облизывает губы и целует тебя, поддерживая до тех пор, пока твои колени не ударяются о кровать. Ты падаешь на матрас, глядя на статное тело Локи. Ты облизываешь губы, пока внутри тебя бушует тусклый огонь. — Ползи назад, — приказывает он шепотом, и ты делаешь то, что он предложил, пока Локи заканчивает раздеваться. Ты извиваешься, пока твоя голова не ударяется о подушки, и осторожно ложишься поверх одеяла, твои руки хватаются за мягкое одеяло, ноги слегка раздвинуты. Не раздумывая, Локи опускается на колени и продвигается по твоему телу, снимая оставшееся нижнее белье. Затем он задирает твою ногу, целует внутреннюю сторону бедра, прежде чем положить ее на свое бедро, затем продолжает двигаться вверх по пупку, по ребрам, груди, изгибу плеча, пока его тело не покрывает всю длину твоего. Одна его рука лежит рядом с твоей головой, поддерживая ее вес, а другая проводит по твоей коже. Локи наклоняется, его губы скользят по твоим, влажно исследуя их. Его язык проникает в твой рот, когда он начинает ласкать твои губы. — Мне следовало быть добрее в наш первый раз, — говорит он между поцелуями, одним длинным пальцем проникая между твоих складок и собирая твою влагу. — Надо было действовать медленнее. — его палец проводит по твоей щели и обводит крошечный набухший бутон. С неторопливым, мучительным ритмом он кружит его, размазывая по нему твои соки. Его язык высовывается и облизывает твои губы, прежде чем его рот снова накрывает твой. Пробормотав. — Я должен был подготовить тебя лучше. — затем один из его пальцев входит в тебя мучительно медленно. Он начинает осторожный ритм, двигаясь туда и обратно. Сначала это неудобно, но постепенно ощущения нарастают. Твои руки обхватывают его тело и ласкают твердые поверхности его спины. Одна из них с дерзким видом прижимается к его затылку, прочесывая спутанные пряди, чтобы удержать его на месте. Одна из твоих ног, с другим умом, забирается на его бедро, открывая тебя для его внимания. Тебе бы хотелось, чтобы твои конечности перестали принимать решения. Это очень некрасиво. Но потом он издает восхитительный стон, который ты проглатываешь. И он вводит в тебя еще один палец, целенаправленно проталкиваясь в твой нежный проход. Затем он отстраняется, его рука гладит твои волосы, убирая их с твоего лица. Его глаза — это сердце, душа, поддающаяся чему-то, что он видит. Ты чувствуешь его твердое прикосновение к своему бедру. Тяжелая, горячая кожа сообщает о его возбуждении. Он хочет тебя. Ты впервые по-настоящему осознала это, и часть тебя вздымается, взлетает вместе с ним. Его пальцы отступают, и на смену им приходит нежное прижатие гораздо более широкого придатка. — Я должен был входить в тебя постепенно, дюйм за дюймом. Дать тебе время привыкнуть. И его бедра подаются вперед, всего на дюйм, прежде чем отстраниться. — Но я был слишком нетерпелив, слишком зол из-за предыдущей ночи. Я просто хотел обладать тобой самым простым способом, на который способен мужчина. Он берет твою ногу в свою руку и наклоняет твой таз вверх, давая доступ своей бедренной кости к этому ноющему месту. И он снова подается вперед, на два дюйма, а затем отступает. Потом на три, потом снова отходит. И так далее, и так далее. Пока он полностью не войдет в тебя. Он тяжело дышит, его пальцы разминают твою грудь, пощипывая ее, пока жесткие верхушки не оказываются зажатыми между его пальцами. Слезы собираются в твоих глазах, хотя боль уже не такая сильная, как в первый раз, ты заполнена, окружена им. Свет камина из его гостиной проникает сюда, окрашивая вечер в великолепный оранжевый цвет. Его рука рядом с твоей головой почти напряжена от усилий, его бицепс вздувается, чтобы не дать ему раздавить тебя. Ты наклоняешь голову в сторону и целуешь мышцы. Поглаживаешь фарфоровую кожу. Ты извиваешься под ним, и слеза вырывается наружу. Но не от боли. Его большой палец вытирает ее, его брови нахмуриваются, и прежде чем он успевает заговорить, ты вмешиваешься. — Я в порядке. Продолжай. Он облизывает губы, а затем начинает двигаться над тобой. — Ты великолепно влажная. Тугая, — стонет он. — И ты моя, навеки. Затем он снова целует тебя, но не так, как в прошлые разы. Этот поцелуй похож на обещание, на одурманивающее ощущение, которое распространяется с каждым ударом сердца. Ты открываешь глаза, даже когда он целует тебя, требуя, чтобы твои губы закружились в замысловатом вихре, язык пируэтировал, зубы обгладывали друг друга. И, не отрывая взгляда, ты видишь, как он морщит лоб, как на его волосах выступает пот. После особенно резкого толчка ты застонала и откинулась на кровать. Локи подхватывает тебя на руки, двигая тебя так, чтобы он мог опираться на твои бедра и поддерживать более жесткий темп, не причиняя тебе боли. Потому что это не больно, это божественно. Как луна. Сияющая на фоне очень темной обстановки, яркая и красивая. С надеждой. Вот что ты чувствуешь, когда дугой доходишь до завершения под ним. Откуда-то слева раздается треск, как будто разбивается стекло. Твои ногти впиваются в плоть его спины, твои ноги скрещены в лодыжках. Твои груди покачиваются при каждом его сильном толчке, когда ты опускаешься обратно на кровать. Они жестоко трутся друг о друга, но это невероятное ощущение, которое скручивает тебя изнутри. Его бедра продолжают касаться этой точки, загоняя тебя все дальше в неизвестность. И его твердый член оказывается глубже, чем ты думала, на краю твоих внутренностей. — Скажи мое имя. Ты прикусываешь губу, двигая бедрами так, чтобы они встретились с его. — Локи, — говоришь ты, как по команде. — Еще раз. И ты повторяешь. — Локи! Он проникает в тебя сильно. — Ещё. Еще раз, его имя срывается с твоих губ, прежде чем твои ноги начинают дрожать, а дыхание — сбиваться. И ты снова распадаешься на части, и на этот раз он произносит твое имя