Разбитая Корона

Едва рассвело, как что-то в постели сдвинулось. Изменение даже не фиксируется в твоем сознании. Ты перекатываешься на спину, свободно раскидываешься и продолжаешь дремать. Но необычное прикосновение, палец, легко отбрасывающий прядь волос с твоего лица и ласкающий щеку, мешает тебе. Хотя ты уже наполовину проснулась, ты бормочешь бессвязное нытье и отворачиваешься, чтобы оказаться спиной к предполагаемому прерывателю сна. — Пусть поспит, — когда мягкий голос Локи наконец проникает в твое подсознание, он уже покидает комнату. В следующее мгновение ты снова погружаешься в сон. xXxXx — Почему ты прячешься? При звуке голоса отца ты морщишься. Как он вообще тебя нашел? Ты хочешь смотреть, как другие смеются и практикуют свой сейд. Наблюдать, как их магия танцует на ветру. Отрывается от поверхности кожи и каскадом окутывает их, словно кокон. Ты жаждешь быть среди них, а не в помещении, изучая гобелены, экспорт и героические битвы прошлого. — Я не прячусь, — говоришь ты, тайком усевшись за шторами на подоконнике. — И все же ты не на уроке. Неужели Айрин сама себя учит? Ты хмыкаешь, думая о своей наставнице, и, повернувшись, видишь его, стоящего с самодовольной ухмылкой на лице. — Мы не изучали ничего важного, поэтому вместо этого я пришла посмотреть на двор. Я считаю, не все предметы мне необходимы. — Что это за уроки, которые ты считаешь неважными? — спрашивает отец, отдергивая шторы, чтобы устроиться на подоконнике с другой стороны. — Иггдрасиль, — ворчишь ты, уже зная, что он сразу же начнет спорить. — Я не знал, что наша Вселенная для тебя — сущий пустяк. — Я уже все знаю, — твое хныканье вышло менее ехидным, чем ты хотела. — Я все знаю о дереве, его ветвях, корнях и его… Отец недовольно хмыкает, обрывая тебя. — Кто находится к северу от нас? — Асгард, — автоматически отвечаешь ты с высокомерием. — Родина асов, где правит Всеотец — Один — и его жена, наша родня, Фригга. Как наши союзники и единственное царство, стоящее выше нас, они считаются правителями Девяти Миров. И прежде чем ты спросишь, кто южнее, я скажу, что рядом с нашей ветвью находится Альфхейм, царство светлых эльфов, тех, кто принимает магию природы, — ты наблюдаешь, как в глазах твоего отца пляшет веселый огонек. — А в центре Иггдрасиля находится Мидгард, царство людей. Наша обязанность — защищать человека от правды Девяти Миров и Космоса. На ветвях, произрастающих под Мидгардом, находятся Йотунхейм, дом Ледяных Великанов, Нидавеллир, жилище Гномов, и Свартальфахейм, Темных Эльфов. Наконец, под ними, конечно же, Муспельхейм, а затем Хель. Ты натянуто улыбаешься отцу и склоняешь голову набок. уверенная, что ты кратко изложила всю информацию, которую он хотел услышать. Отец кивает, прежде чем задать новый вопрос. — А у его корней? — Колодец Урд и Колодец Мимира находятся на противоположных концах, один из них предлагает пьющему из него созерцание Норн, а другой — мудрость. Вёльвы, конечно, пьют из Урда, но мало кто пил из Колодца Мимира. — Почему? Ты нахмуриваешь брови. — Почему что? — Почему мало кто пил из колодца Мимира? Ты открываешь рот, чтобы ответить, но тут же закрываешь его снова. Ты сглатываешь и смотришь на улицу. Отец ждет, ритмично постукивая пальцами по оконному стеклу. Ты хочешь закричать, выскочить из своего укрытия и найти новое. Да кого это волнует? Кого волнует Колодец, который ты никогда не увидишь и о котором никогда не узнаешь? Какой смысл изучать все эти бессмысленные факты прошлого? — Потому что Мимир бережлив, — предполагаешь ты, зная, что это неверно. Он смеется. — Хотя это и верно, но если бы ты присутствовала сегодня на уроке Айрины, то узнала бы, что обезглавливание Мимира и разрушение его Колодца, возможно, стало началом войны между Асами и Ванами. Из колодца Мимира пили немногие, потому что он отравлен ложью. Ты закатываешь глаза. — Кому есть дело до древней войны? — Твоему народу, — предлагает твой отец. — Твоей матери, которая потеряла свою семью, и тысячам других людей, которые сражались, чтобы положить конец колонизации Королевств асами. Видишь ли, без знания истории правители обречены принимать неверные решения на будущее. Ты прижимаешься лбом к окну, понимая, что проиграла спор. — Мама всегда говорила, что хороший правитель никогда не начинает войну. — Плохо подготовленная королева — не королева. Что, если Девять Миров будут втянуты в еще одну войну? — Уф. Твой отец снова постучал по окну. — Допустим, твоя мать права, и допустим, что не ты являешься зачинщиком, но это не освобождает тебя от ответственности в случае начала войны. В центре двора молодая девушка натягивает вокруг себя сейд и создает раздувающийся шар из льда. — Я не буду пропускать, если смогу начать уроки Сейда. — Это не обсуждается, — впервые с тех пор, как он нашел тебя, в тоне отца звучит недовольство. — Не тебе учить Сейд. Однажды ты узнаешь все, что пожелаешь, но пока этот день не настал, ты будешь учиться так, как считаем нужным я и твоя мать. Ты наклоняешь голову, чтобы посмотреть на отца. — И когда-нибудь этот день наступит? — Да. Когда тебе это будет нужнее всего, ты найдешь способ научиться этому, — пророчествует отец. — А до тех пор ты должна узнать историю каждого, должна видеть обе стороны монеты. Власть дает людям уверенность в своем превосходстве, но власть редко достается тем, кто ее заслуживает. В мире нет правых и виноватых. Все правы в своем сознании, даже те, кого называют злом, сами считают себя героями. Только победители получают привилегию записать свое мнение как истину. Ты видишь, как в глазах твоего отца пляшет огонь. — Но, — возражаешь ты, — те, кто побеждает, все равно могут ошибаться. — Тогда почему их ошибки принимаются за истину? xXxXx Ты видишь лишь красное дерево, мох и золото. Ты щуришь глаза, изучаешь комнату вокруг себя, стряхивая остатки сна; и только тогда ночь, наконец, возвращается к тебе. Она была омрачена жестокими галлюцинациями, но закончилась комфортом. Утешением, которое исходило от объятий Локи, от его груди, к которой прижималась твоя щека, и его руки, запустившей пальцы в твои волосы. Это было очень неожиданно и совершенно необходимо. У тебя перехватывает дыхание, когда ты внезапно вспоминаешь, что привело тебя в покои Локи. Ты торопливо вскакиваешь на ноги и откидываешь занавески. Солнечный свет проникает в комнату, заливая кровать теплым, живописным сиянием. Но это не успокаивает. На самом деле, в груди разрастается волна беспокойства. Быстрыми пальцами ты натягиваешь халат и закрепляешь его на теле. Судя по солнцу и людям, бродящим по саду внизу, сейчас позднее утро или же полдень. Перед тем как отвернуться от окна, ты замечаешь яркий блеск, словно на солнце переливается знакомое инеистое украшение, но когда ты моргаешь, его уже нет. Твой разум играет с тобой. Это было воображение. Создавшее то, что тебе точно хотелось увидеть. Ты встряхиваешь головой, очищаешь мысли и поворачиваешься на пятках, шагая целеустремленно и с достоинством. Настолько, насколько это возможно в халате. Лишь дойдя до двери, ты замечаешь платье, висящее на ширме для переодевания. Ты подходишь ближе, пальцы танцуют по нежной ткани подола, а на губах появляется мягкая улыбка. Нечаянная слеза на глазах. Пропущенное сердцебиение. Сначала ты не понимаешь, почему у тебя такая эмоциональная реакция при виде несчастного платья. Но потом до тебя доходит. Сиреневая ткань, сверкающая на солнце, представляет собой… ну, это трудно объяснить. Это… Как понять такую незначительную мелочь, как наличие платья? Этот странно бескорыстный жест. Тебе сложно связать Локи, которого ты клеймила как садиста, и того, который был тут и напоминает о себе этим платьем. Потому что оно говорит о большем; о гораздо большем. Платье — это просто. Это не грандиозный жест, спланированный до мелочей, чтобы добиться выгод или скрыть дурные намерения. Это подарок, сделанный походя. Платье не принесли бы, если бы о нем не попросили. О платье не попросили бы, если бы о нем не подумали. Если бы о тебе не подумали. Платье — это нежно, интимно и, опять же, успокаивает. Как будто Локи проснулся, оделся и попросил кого-то принести его сюда. Это звучит глупо, если честно. Но знание того, что он подумал об этом, что он приказал, чтобы сюда что-то принесли для тебя, чтобы тебе было удобно и спокойно, окончательно заполняет что-то внутри тебя. Это заполняет пустоту внутри тебя, как поток, текущий из сердца к рукам и ногам. Как будто в тебе раскрываются птичьи крылья и поднимают тебя ввысь. И ты знаешь, почему — как бы стыдно и глупо это ни звучало — платье нашептывает тысячу вариантов, но самый вероятный из них сбивает дыхание: он заботится о тебе. Ты откладываешь этот кусочек Локи в сторону, позволяя ему обрастать плотью, и стараешься не думать о нем. xXxXx Свет такой же тусклый, как в твоих воспоминаниях, воздух такой же пьянящий. Пыль заполняет пространство, острая и тяжелая, клубящаяся, как густой туман. В тайной зоне библиотеки гораздо больше книг, чем тебе запомнилось, их бесчисленное множество. Глядя в проход, ты не знаешь, с чего начать. Каждая книга прикована к полке и покрыта своим личным слоем пыли, рассказывающим о её одиночестве. Выдворенные из остальной библиотеки, словно потерпевшие кораблекрушение изгнанники. Они словно ждали все эти годы, когда их спасут, когда их станут читать и обожать, когда им дадут возможность сказать свое слово. Ты прислоняешься к одной из полок и прикрываешь рот рукой. Все это может быть напрасно. Это может оказаться глупой затеей. И все же, неописуемо, тот маленький огонек на краю твоего сознания привел тебя сюда. Итак, ты закрываешь глаза, расширяешь сознание и просто доверяешься своему сейду, или той частичке себя, которая привела тебя так далеко. Которая же из книг? У тебя так много вопросов. В животе образуется узел, он извивается, как змея, не зная, куда идти, но все равно доверяя себе. Когда звенит маленькая цепочка, ты открываешь глаза, уже точно зная, что найдешь. Одна из книг свисает со своего места, чуть ли не доставая до пола, словно ее дергает невидимая нить. Ты идешь вперед, внимательно следя за ней, словно она может исчезнуть, если ты отведешь взгляд. Когда ты берешь ее в руки, какая-то часть тебя понимает, что здесь. Здесь все, что тебе нужно знать. Не обращая внимания на ржавую цепь, ты опускаешься на пол. С торжествующей улыбкой прислоняешься к книжному шкафу и расправляешь платье вокруг ног. Взяв книгу на колени, проводишь по ней пальцами, замечая дюймовый слой пыли, покрывающий обложку. Кожа древняя, переплет хрупкий, но вот она. Ты облизываешь губы, читая руны, выжженные на обложке. Под надписью находится нечто, напоминающее? лицо. Застывшая карикатура, с тонкими губами, вытянутыми в гримасу. Глаза закрыты, сощурены, как будто испытывают непостижимую боль. Это поразительно. Изображение цепляет твой взгляд и заставляет остановиться, маленький голосок в твоей голове предупреждает, что все, что начертано на этих страницах, скрыто не просто так. Но ты стальная. Грозная. И ты устала слепо следовать чужим глупым программам, как пешка, как овца, которую тащат вперед, куда требуют власть имущие. Ты так устала от этой схемы. Поэтому, раскрыв обложку и обнаружив чистую страницу, ты переходишь к следующей, следующей и следующей, обнаруживая, что все они пусты. Ты смотришь на одну из чистых страниц, постукивая по покрытому корочкой папирусу. Тебя охватывает смятение. И гнев. Столько разочарования. После всего этого — после всего, что было, — здесь ничего нет. Ничего. Когда ты уже собираешься закрыть книгу, появляются золотые письмена. Ты наклоняешься вперед и читаешь руны: Парадокс. Парадокс? И тут из ниоткуда по библиотеке проносится пронзительный крик. Ты вскакиваешь на ноги, сердце бешено колотится. Крик сменяется кашлем. Ты оглядываешься, тянешь за цепочку книги, чтобы вернуть ее на место. Мысли бегут по кругу, кровь бурлит, ты действуешь на чистом адреналине. Если здесь кто-то есть… — О, привет, — говорит хриплый голос. Оглянувшись, ты никого не видишь. И как раз когда ты собираешься поставить книгу обратно на полку, ты замечаешь, что лицо на обложке изменилось. С твоих губ срывается крик, и ты роняешь книгу. Она ударяется о землю с гулким стуком. — Ой. Не может же книга на самом деле разговаривать с тобой. Ведь так? Книги не разговаривают. Они не просто… — Ты собираешься говорить или просто продолжаешь игнорировать мое присутствие? — это должно быть розыгрыш, возможно, Локи здесь. — Я вижу, ты в шоке. Это понятно, но представь, что я чувствую, когда меня пробуждают от двухвекового отдыха. Да еще и так грубо. Тук, тук, тук. Довольно грубая встряска, и упаси тебя бог от того, чтобы требовать моего пробуждения. Твой рот открывается, затем закрывается, когда ты падаешь обратно на пол и тянешь книгу к себе на колени. — Ты — книга. — Если раньше обложка выглядела страдающей, то теперь она смотрит на тебя с ожиданием. — Ты говоришь — книга, я говорю — мудрость. — Ты — мудрость? Книга моргает. — Я вижу, что пошло не так. Дай мне несколько минут, чтобы проснуться, это была долгая ночь, Ørgrandr. Ты нахмуриваешь брови на его обращение. — Думаю, произошло недоразумение. Я не… — Хорошо, да, согласен. Возможно, моя форма — книга, но я — Мимир. — Простите, — твой голос дрожит от невозможности. — Я не понимаю. И тут книга делает немыслимое — за исключением того, что она разумна, конечно. Она произносит твое имя. — Откуда вы знаете мое имя? — Я уже говорил тебе, я — Мимир. Я знаю все. Только не говори, что ты обо мне не слышала? — он насмешливо качает головой. — Похоже, при дворе ванов учат не так хорошо, как раньше. — Нет, — ты делаешь паузу, пытаясь сдержать нелепый смех. — Я просто, — ты снова делаешь паузу. Только на этот раз твоя пауза длится вечно. Твои мысли крутятся по спирали, перескакивая с одной рационализации на другую. Пока ты молчишь, книга, или Мимир, открывается сама по себе, пролистывая страницы, и останавливается, полностью раскрывшись. Чернила растекаются, формируя изображение на левой стороне. Вырисовывается лицо. На висках по обе стороны от пепельного лба вырастают рога; на высоко выгнутых скулах вычерчиваются рунические знаки. На тебя смотрят ненормально зеленые глаза. — Так гораздо лучше, — его тонкие губы прорисованы углем. Ты застываешь, словно айсберг. Ледяная фигура, сидящая на полу в скрытой, возможно, закрытой части библиотеки Асгарда. — У тебя есть вопросы, я полагаю, раз ты бродишь вокруг и ищешь меня. Ты облизываешь губы, глаза мечутся из стороны в сторону, пока разум рисует картины, целые ландшафты слов, которые ты хочешь произнести. — Я не понимаю, — повторяешь ты в замешательстве. — Как вы можете быть книгой? — Наконец-то, — говорит лицо, — Вопрос. Плохой вопрос, но все же вопрос. Как я стал книгой? Ну, когда твой праведный народ обезглавил меня, Один решил, что я слишком важен, чтобы просто погибнуть, поэтому он взял мою голову и сохранил мои знания в книге. Увы, идея была плохо продумана, но намерения были такими. — Мой народ? — Ваны, конечно, — говорит он со смехом. Тебя охватывает прилив гнева. — Если намерения Одина были благими, то почему он спрятал вас в скрытой части библиотеки Асгарда? Рот Мимира открывается, затем закрывается, затем снова открывается в раздумье. Он вскидывает бровь в твою сторону. — Хороший вопрос. Наконец ты спросила нечто важное. — он смыкает губы в улыбку и качает головой в сторону. — Ты весьма очаровательна и почти мила, но это не тот ответ, который тебе разрешено услышать. — Прошу про… — Тебе стоит узнать о самоцветах, о Фрейе, о заговорах, изменах и конце времен. Это если твои намерения остановить Рагнарёк чисты. — Коне… — Честно говоря, ты оскорбляешь мой интеллект, — Мимир насмехается. — Я… — Я прекрасно знаю, кто ты такая. И в курсе, что ты собираешься остановить Рагнарек. Я знаю всё, глупая девчонка. И почему ты здесь, и чего хочешь, чего жаждешь. Ты бы не смогла найти меня, если бы твои намерения были другими. Ты делаешь глубокий вдох, тщательно отмеряя слова на языке. Когда проходит слишком много времени, изображение медленно мигает тебе. — Ну? Ты слегка ухмыляешься. — О, теперь мне можно говорить? Мимир искренне смеется. Ты представляешь, что если бы у него было тело, то его руки держались бы за живот. — Вижу, твой муж на тебя повлиял. Ты не обращаешь внимания на то, что у тебя свело живот от его слов. — Я замужем за ним. — И влюблена в него, — прямо говорит Мимир. Та часть Локи, которую ты упрятала подальше, вырывается вместе с этим заявлением. Как будто ты сбрасываешь кожу, или платье, или щит. Слова обезоруживают и подводят тебя к выводу, вокруг которого ты ходишь, вместо того чтобы принять. — Я прошу прощения, я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать или признать, — замечает Мимир. — Ты винишь его за… — Самоцветы, — прерываешь ты его, пытаясь скрыть этот небольшой всплеск беспокойства в крови. — Что это такое? Мимир ухмыляется. — Это? — страница справа от него начинает светиться, и вдруг на пожелтевшей поверхности проступают черные чернила. Черточка за черточкой появляются четыре одинаковых драгоценных камня. Ты наклоняешься вперед, почти утыкаясь носом нос в фолиант, изучая тщательный рисунок, который мерцает в точности так же, как драгоценные камни, которые ты видела. Ты исследуешь их, твои пальцы тянутся к страницам, ощущая прилив энергии. У тебя перехватывает дыхание от совершенства рисунка, ты очарована. — Да, это они. Внезапно драгоценные камни падают вглубь рисунка, каждый из них вращается, отдаляясь, пока один не оказывается в ларце, похожем на Фимбулвинтер, и не замораживается. Еще два закрепляются в браслетах, которые растут, пока не становятся похожими на манжеты. Третий затягивается в кольцо ожерелья. На тонкой, знакомой цепочке сверкает драгоценный камень, так, что ты видишь собственное отражение, смотрящее на тебя. — Чары Нидавеллира, подаренные трем богиням и… — Гномами? — ты задаешь вопрос тихим, резким тоном, а Мимир просто смотрит в ответ с блеском в глазах. — Они были сделаны гномами Нидавеллира? Те же гномы, что сделали Гунгир? — Ну, копье Одина на самом деле было создано сыновьями Ивальди. Эти чары были созданы всеми гномами. Ты нахмуриваешься, чувствуя, как напряжение накатывает на твое лицо, словно волна. — Я хотел сказать, — начинает Мимир, как раз когда драгоценные камни взлетают на самый верх страницы, — что эти четыре творения были созданы четырьмя различными расами гномов. Конечно, оружие, которое вызовет конец, должно было быть создано всеми. — Под каждым из драгоценных камней быстрыми, резкими мазками чернил прорисовываются четыре разных гномьих лица. Ты резко поднимаешь голову. — Конец? Рагнарёк. — Это не следующий вопрос, который тебе следует задать, — отвечает он. Ты сжимаешь челюсть, изо всех сил стараясь сдержать холод в голосе. — Что же мне тогда спросить? — Ты должна спросить о том, чьи они были. — Чьи они были? — уныло спрашиваешь ты. — Ах! — восклицает Мимир, — Отличный вопрос! Видишь ли, во-первых, Фимбулвинтер был послан к богине Наль. — Наль была йотуншей, а не богиней, — поправляешь ты его. — О? Разве эти два понятия взаимоисключающие? — его глаза комично расширяются. — Я понятия не имел, что Богини могут быть только ванами или асами. Как я мог упустить такой факт? — сарказм капает со страниц к тебе на колени. — Меня учили, что она была простой йотуншей. Лицо на странице искажается. — И когда же ты поймешь, что историю пишут победители, — и хотя слова принадлежат Мимиру, в твоих ушах звучит голос твоего отца. Его тон в точности такой же, как ты помнишь, такой характерный и знакомый. Он врезается в твою грудь, выбивая воздух из легких, пока кровь не просит кислорода. Когда ты отвечаешь не быстрым замечанием, а прерывистым вздохом, Мимир смягчается. — Рассказ был бы проще, если бы она была только йотуншей, но Наль тоже была отчасти богиней. Она была одарена Фимбулвинтером, чтобы править великанами. Затем она вышла замуж за Лафея, и на свиток ее судьбы легла печать смерти. — А браслеты? — Обручья, — поправляет тебя Мимир. — Они предназначены для ванийской богини Гулльвейг. Обручья неуязвимости. — В смысле… — В том смысле, что в них ее нельзя было убить, конечно. Какое еще может быть объяснение тому, что асы трижды сжигали ее заживо? — хотя Мимир говорит это беспечным тоном, просто называя факты, тебя пронзает суровое понимание, и в груди появляется неприятная тяжесть. — И третьим было Брисингамен. Ожерелье усиления. Сцена встает перед твоими глазами, словно прекрасная картина, написанная яркими, светлыми красками. Ты стоишь на башне, залитой солнечным светом. Перед тобой украшение с драгоценным камнем, переливающимся в солнечных лучах, а Локи объясняет: «Это — ожерелье Брисингамен. Оно не заставляет тебя вести себя так, как ты бы не стала, и не снижает самоконтроль. Оно просто усиливает индивидуальность владельца.» Книга не замечает твоего прозрения и продолжает объяснять. — Оно может усилить власть. Или усилить презрение, ревность и злобу внутри человека. Действие драгоценного камня зависит от того, что чувствует человек. Он адаптирует свои чары в соответствии с намерениями владельца. Ты выныриваешь из задумчивости и изучаешь ожерелье на странице, уже зная о нем все тонкости. В центре пылает драгоценный камень, из отблесков которого смотрят твои глаза. Локи сказал, что оно было подарено другой. Нет необходимости заглядывать в древние пророчества, ты и так знаешь, кому оно принадлежало. — Это было ожерелье Фрейи. Мимир ехидно усмехается, но ты чувствуешь только усиливающуюся тяжесть в груди. Все это время ей не нужно было шпионить за тобой, у тебя было ее ожерелье. И если Локи смог интегрировать свой сейд в драгоценный камень, то, несомненно, она сделала то же самое. Все это время. Она сидела в твоих ящиках, училась, слушала, составляла мстительный план, играя на твоих страхах, чтобы манипулировать тобой. Кажется, вместе с воздухом ты вдыхаешь ощущение немыслимости произошедшего. Невыразимости. Словно много лет назад ты поверила ей и ее пустым обещаниям. Это был ее план с самого начала. Она не хочет мстить за свою семью, за твою семью, за Девять миров. Ей нужна только власть, власть и смерть. Она хочет покончить со всем этим. Если она не сможет получить трон Одина, она сожжет этот мир и всех, кто в нем живет, дотла. — У нее обручья, — шепчешь ты. Обручья у нее, ожерелье — в твоем ящике, а Фимбулвинтер — в хранилище Одина. У нее все под рукой. Он не выглядит удивленным. — Теперь у нее? Похоже, бедняжка Гулльвейг встретила свой конец. Безнадежность. Чувство безнадежности распространяется с каждым громоподобным ударом твоего сердца. Секреты Мимира с пожелтевших страниц ослепили тебя, ошеломили. Ты закрываешь глаза и делаешь глубокий, спокойный вдох, прежде чем выдохнуть. Все это время… Тебе казалось, что ты собираешь пазл, в котором не хватает самого важного кусочка. Кусочка, который соединяет все остальные. Но он был сброшен со стола, спрятан в библиотечной стопке и ждал, когда его найдут. И теперь, когда ты нашла его, когда ты увидела картину, собрала ее воедино… тяжесть того, что ты сделала, той игры, в которую ты играла, расщепляет твои силы. — У нее обручья, два предмета из четырех. Третий был ее драгоценностью с самого начала, и он здесь, в замке. Должно быть, она уже знает, где. А четвертый находится в хранилище Одина, прямо под рукой. Здесь у нее есть все, что ей нужно. — Ключевое слово: был. Ожерелье было у Фрейи. Я подозреваю, что его лояльность изменилась. — Что? Лесные глаза Мимира бросили взгляд на ожерелье, изображенное на странице напротив. — Я не вижу в этом камне подобия Фрейи. А ты? Ты смотришь на свое отражение. — Ты хочешь сказать, что ожерелье мое? — Нет. Я говорю, что ожерелье было у нее. Оно никому не принадлежит, это особенно прихотливая драгоценность. Но, да, я думаю, что сейчас оно неравнодушно к тебе, возможно, потому что твой сейд имеет ее подпись, возможно, потому что оно знает что-то еще. Как я уже сказал, его характер привередлив, даже сложен. Ты думаешь о той ночи, что была вечность назад, о той ночи, когда она отдала тебе частичку себя, чтобы победить пари Локи. Тогда она казалась такой искренней. Возможно, тебе стоило позволить ему выиграть. Она не хотела отдавать тебе свою силу, но и не хотела потерять твою преданность. — Она всегда была такой? Он задумался на мгновение. — Фрейя бесстыдна и удивительна одновременно. Очень интригующий персонаж. Таких, как она, легко ненавидеть, но мы должны уважать ее упорство и стремление к власти. Ты поднимаешь руки к вискам, массируя кожу кругами. — Как я могу остановить это? Мимир смеется. — Остановить Рагнарек? Ты не можешь остановить Рагнарёк. — когда ты не присоединяешься к его смеху, он замолкает. — Верно, ты задала неправильный вопрос… снова. — Она убьет всех. Она уничтожит этот мир, а ты смеешься над этим, как будто я смешная, что хочу остановить это, — слова слетают с твоих губ прежде, чем ты успеваешь их обдумать. — Все, что начинается, должно закончиться. — Тебе, должно быть, легко принять конец, учитывая, что ты не живешь в этом мире. Ты не видишь людей за этими стенами, кто они, чем занимаются. Ты бы предпочел остаться на том же пути, зная… — Я вижу все, — кричит Мимир. Его глаза вспыхивают черным, рога прорастают листьями, а руны на щеках переливаются всеми цветами радуги. — Чего ты не видишь, так это того, что ты продолжаешь задавать неправильные вопросы. Ты спрашиваешь, можешь ли ты остановить Рагнарек. Ты не можешь остановить то, что обещано. Ты не можешь остановить неизбежное. Ты качаешь головой. — Так что же мне делать? Я должна просто позволить этому случиться? Просто позволить случиться концу? — Нет. Ты не должна позволить Фрейе получить то, что она хочет. — Мимир качает головой, слегка сдуваясь. — Я не могу сказать тебе, что делать. Ты не остановишь Рагнарек, но и не позволишь ему случиться. Ты откидываешься спиной на книжный шкаф позади тебя. Считаешь каждый вдох. Каждое расширение легких, каждая беззвучная секунда, которая проходит, успокаивает тебя. Пока наконец не возвращается свет, пока он не выталкивает тебя из черноты отчаяния. И наконец, когда безнадежность отступает на задворки сознания, ты отводишь плечи назад и с пониманием поднимаешь голову. — Я буду бороться с ним, — клянешься ты, глядя вдаль. — Ты будешь бороться с ним, — соглашается он. Ты шепчешь свой следующий вопрос. — Я умру? Забавно, что ты уже много раз хотела умереть. И каждый раз, в каждый момент, когда ты желала, жаждала, чтобы это случилось, ты никогда не ожидала, что это произойдет. И теперь, когда ты ждешь, когда человек, который знает все, расскажет тебе о твоей судьбе, ты хочешь услышать лишь один ответ. — Тебе лучше вернуться в свои покои, пока Фрейя не получила свое ожерелье, Эграндр, — советует Мимир. — На твоем месте я бы начал хранить его при себе, — ты опускаешь взгляд на страницы и видишь, что лицо Мимира начало тускнеть. — Подожди, — обращаешься ты к шву книги. — Откуда мне знать, что я могу доверять тебе? Мимир ухмыляется, зелень в его глазах возвращается, а веки тяжелеют. — Это очень хороший вопрос, но я не могу ответить на него за тебя, — Мимир зевает, его голос становится густым и невнятным. — Я имею в виду, что в этом вопросе ты должна доверять себе. xXxXx Этой ночью, когда слова Мимира все еще преследуют тебя, ожерелье спрятано в твоем невидимом кармане реальности, а золотая нить истины пронизывает все твое существо, ты снова забираешься в постель Локи. После борьбы с безнадежностью и реальностью, от которых невозможно спрятаться, ты решаешь, что пришло время перестать уклоняться от ответственности. Перестать обвинять всех остальных. Вместо этого пришло время сделать шаг вперед, зная то, что ты знаешь. Пришло время довериться себе. И это начинается здесь, в этой постели, когда ты погружаешься в сон в объятиях Локи. Это начинается с доверия той части тебя, которая любит Локи.