Семья ЧанЧоны

В кафе-пиццерии в современном европейском стиле за столиком сидит одинокий парень, задумчиво поглядывая в окно. В данном заведении народу с его прихода заметно прибавилось, и каждый новоприбывший почему-то заходил очень шумно, будто даже немного хлюпая. Поэтому этот парень, Ким-Хан Джисон (он любил как свою когда-то приобретенную фамилию, так и уважал старую, несмотря ни на что, помня о прошлом), сузил глаза, чтобы приглядеться к погоде на улице. Из-за кофейно-желтоватой тонировки стекол, что несомненно значительно сильнее уютизировала его любимое место, не было понятно, потемнело снаружи или нет, и затянули ли небо облака, что так стремительно куда-то неслись. Сквозь прищур он все-таки смог углядеть еле заметные мелкие капли — значит пошел дождь. «Надеюсь, Феликс уже где-то недалеко…» — подумал Хан, перебирая в руках прелестный небольшой букет желтых роз. Он собственноручно постарался над этой красотой для своего друга: выбрал в родительской оранжерее самые нежные полураскрытые бутоны, очистил из стебли от листьев и колючек и в завершение такой простой, но лаконичной красоты, переплел все это великолепие вдоль тонкой бечевкой. Получилось даже наверное слишком просто и банально, но так красиво, что хотелось уже быстрее его вручить. Но больше, конечно же, очень-очень хотелось поскорее увидеть Ликса, потому что они не видели друг друга лично достаточно давно. Звоночки на двери вновь тихо издали свои льющиеся звуки, которые на фоне всеобщего шума-гама оттого, что многие пришли сюда спрятаться от дождя и вели веселые громкие беседы, были слышны еле-еле, но слух Хана сейчас цеплялся только за них. Не шелохнувшись, он услышал знакомый топот пары ног рядом с собой, а потом чужой большой палец мягко провел по его лбу между бровей, разглаживая небольшую мимическую морщинку.  — Что ты, тучка, опять хмуришься? — лучистая улыбка напротив тут же отразилась на лице Хана, — Ха-ха, милашка. Привет! — на стул на против радостно уселся Феликс, стряхивая со своих волос капельки воды, — ох, ты не представляешь, только вышел из метро, так сразу дождь начал кропить. Да еще и такоооой противный. Бррр. Радости Сона от их долгожданной встречи не было предела. Феликс часто и уже очень давно называл его тучкой, потому что Хан имел свойство часто думать, при этом, по словам Фела, мило хмурясь, раздувая щечки, и невесомо двигая губами, вероятнее всего, в такт собственным мыслям. Но если он тучка, то Енбок — солнце, прихода которого, кроме обычного, каждодневно выплывающего ярко светящего шара на небе, Джисон готов ждать бесконечно. Они с Фелом уже достаточно давно покинули родительские дома. Но если Феликс уехал в другой город, чтобы учиться там, то Хан просто, не бросая себе такой непосильный вызов, отселился от родителей в небольшую квартирку, чтобы учиться самостоятельному ведению быта. Поэтому парни и виделись редко.  — Привет, солнце, — тихо проговорил Хан, на что Феликс улыбнулся с таким ярким блеском, каким сейчас светились глаза первого, — это тебе, — Сон рукой, в которой все еще держал подарок, проскользил по столешнице к парню напротив.  — Ооо, это так милоооо… — протинул Фел, а после, восторгаясь такой красоте, громко поблагодарил, — спасибо! В ответ Хан кивнул, принимаясь разглядывать своего друга. С последней их встречи Феликс ничуть не изменился: — все также продолжает выжигать беспощадными осветлителями собственные волосы до желторотого, циплячьего цвета; — замазывать веснушки, потому что «с ними я выгляжу как будто упал в лужу и обрызгался глязью», что конечно очень возмущало и возмущает Джисона до сих пор, потому что он еще с детства под звонкие смешинки Феликса любил водить тогда еще миниатюрным детским пальчиком по округлому личику своего друга, пересчитывая эти милейшие темные пятнышки; — так же ярко заразительно улыбаться, как и всегда, искренне и очень солнечно. А, ну и шляться непонятно где и с кем, после об этом в красках эмоционально рассказывая.  — Какими судьбами к нам в столицу, на родину, так сказать, — спросил, хохотнув, Сон, уже готовясь услышать поток увлекательных рассказов от блондина.  — Хах, любовь свою искать, разумеется, — смешливо начал Феликс, — ты же знаешь, что с пуссанскими альфами, а особенно теми, что учатся в моем универе, мне что-то совсем не везет. Все они, как один, попадаются какими-то грубыми мудаками, которые по итогу просто пользуются мной, — ни капли грусти в этот рассказ он не вкладывал, потому что привык любую, даже самую грустную историю преподносить как забавные случаи в комичной подаче, немного гиперболизируя для пущей яркости, — Ты же помнишь Юсуна, с которым я тусовался в прошлом году. Ну так вот, его в расчет не берём, потому что он, хоть и пуссанец, но познакомились то мы здесь, ха-хах.  — Да, разумеется, не берем, — согласился Хан, блаженно прикрывая глаза и подпирая подбородок, готовясь и дальше слушать повествование, излагаемое, будто поющим, приятным низким голосом. Феликс продолжал что-то рассказывать про свои неудачные любовные похождения, новых знакомых, учебу и все, чем хотел так долго поделиться с другом. Джисон слушал внимательно, но, уже по инерции кивая и поддакивая, в какой-то момент отключился и заострил свое внимание на наряде омеги. Феликс удивительный. Сон за столько лет знакомства успел впечатлиться тем, как Ликс, легко впитывая модные тренды как губка, умеет стильно одеваться, а главное, создавать и облачаться с такие образы, которые ему нужны для создания нужного в определенный момент впечатления о себе. Подводя глаза темным, выравнивая и высветляя тон лица до бумажно-белого, добавляя блеска на изгиб верхней губы и облачаясь с строгий, но приталенный черный, он выглядел как сучка. Опасная и жарко обжигающая. В расслабленной классике, которую предпочитал носить в университет, походил на горячего американского студента. А в спокойном, как сейчас, немного спортивном повседневном, был невероятно мил и уютен.  — Спасибо еще раз за цветы, — ещё раз говорит Феликс, когда оба уже идут на выход, чтобы покинуть любимое заведение. Проводить время вместе, тем более в любимом месте, замечательно, но это, к большому, вселенскому сожалению Джисона, не может длиться вечно. Поэтому, проговорив пару часов с куском пиццы в зубах и попивая согревающие напитки, они решили разойтись, договарившись увидеться ещё в ближайшее время.  — О, я только сейчас вспомнил, — неожиданно остановился Феликс, когда оба прогулочным шагом шли в сторону нужной Фелу станции метро, — жёлтые розы означают дружбу и заботу, — улыбнулся он и бросился на Хана с удушающими объятиями. Джисон с радостью на них ответил, также крепко и рьяно.  — А ещё жёлтые розы имеют и другое значение… — постфактум про себя с предыханием проговаривал Хан то, что должен был сказать днём Фелу, — любовь, искренняя и светлая, ничего не ждущая взамен. Конечно, Феликс вывел бы это во что-то типа «ммм, и я люблю тебя также, мой милый Сонни, моя душа и мой самый лучший друг!», но это бы только снова неприятно царапнуло Джисона изнутри. Он уже долгое время, непозволительно долго хотел по-другому. Чтобы Феликс был не просто его, как с самого детства, а его взаимной любовью, и ничьей больше. Немного эгоистично, да и Ликс бы с этим никогда не согласился. Он не такой, всегда был не таким. И хоть постоянно был в поисках той самой истинной, чистой любви, каждый раз впадал в водоворот сумбурных, искристых, но мимолётных чувств. Такие краткие интрижки будто поджидали Енбока на каждом шагу, чувствуя внутреннюю неготовность и, быть может, некоторую незрелость того к серьезным, взрослым отношениям. Хан не был и не считал себя совсем взрослым, потому что вот даже сейчас сидит на мягком драпированном диванчике в цветочным магазине своих родителей и просто думает, не предпринимая ничего решительного. Но он давно запер в своем сердце преданную любовь только к одному единственному человеку. По совместительству, его лучшему другу. Джисон знает и чувствует, что не обманывается, и даже если оба перейдут от друзей к чему-то большему, то у них все обязательно будет хорошо. Взаимопониманием и полное доверие между ними уже давно, и даже крепкие чувства имеются, но, увы, не романтические. Хан очень надеется, что пока. Хёнджин в рабочем ажурным фартуке, роняя на лицо витые локоны, что упорно не хотят держаться плотно повязанной атласной летной, на полу подметает увядшие лепестки с только что приведенный в порядок бутонов тюльпанов.  — Так жалко эти цветочки, — говорит Джин, останавливая процесс уборки и запястье утирая каплю пота со лба, — почему-то они слишком быстро вянут.  — Нужно будет сменить поставщика, — утверждает Сынмин, который сидит неподалеку за стойкой при входе и высчитывает что-то по накладным, периодически устало кряхня, — этот явно нам что-то недоговаривает или даже дурит.  — Но все равно нужно продолжать закупать тюльпаны именно из Голландии, потому что они там самые лучшие, — отвечает ему Хенджин, удерживая серьезную, а не такую эфимерную и зефирную как весь цветочный магазин, мину.  — Ну разумеется, любимый. Диалог родителей не выводит Хана из его раздумий, поэтому он продолжает свое любимое занятие — полностью поглощающие разум думы. Феликс натура очень странная. Он такой воздушный, лёгкий и приятный в общении, имеет много, тысячи знакомств. Но при этом сильно не за кого не держится, предпочитая летать вольной птицей. Как и сегодня, после встречи с Ханом, он тут же, перед уходом немного поправив пёрышки в уборной, упорхал на очередную свиданку с, предположительно, таким же, как и предыдущие, говнюком, про которого в ближайшее время Феликс по традиции во всех красках и будет рассказывать ему, как своему самого близкому и внимательно слушащему другу. Это так обыденно, что уже ничуть не удивительно.  — Пап, как привлечь внимание понравившегося тебе омеги, — произносит Хан, все также статично подпирая подбородок и стеклянно смотря куда-то вдаль, привлекая внимание сразу обоих родителей. Через секунду он осознает, что озвучил это вслух, немного пучит глаза, но все же ждёт от папы ответа, потому что Хёнджин всегда был красавчиком и уж точно пару тройку омег по молодости должен был мастерски оприходовать. Хёнджин чешет родинку под глазом пока кривит губы и думает. Сынмин тоже отвлекся от своего занятия, и сам, похоже, заинтересовавшись.  — Эм, сынок, — начинает Джинн, параллельно убирая с волос ленту, что не справляется в ролью резинки и искусно впутывает в копну волос деревянный топпер с сердечком на конце, делая подобие пучка на затылке. Хан краем глаза замечает, как внимательно и нежно его отец смотрит на то, как его муж пытается подчинить струящиеся водопадом непослушные волосы, — честно говоря, меня не сказать что прям интересовали омеги, — отвечает Хёнджин, а после, справившись с прической, кошачьей походкой подкрадывается к Мину, щекоча того под подбородком, — тем более, что я очень удачно выцепил однажды такого ценнейшего бету. Если бы Джисону сейчас было десять, то он бы точно с протяжными звуками «буэээ» показушно начал бы кривляться, изображая то, что его тошнит от картины милующихся родителей. Сейчас же видеть такое их взаимодействик греет его сердце, как и то, что родители продолжают удерживать и теплить светлое чувство между друг другом. С возрастом Хёнджин стал куда более женственным и сделал постоянный флирт частью общения со своим Сынмином. Тот и не был против, также тошнотворно (по скромному мнению ребенка Джисона внутри) подыгрывая. Родители, казалось, имели ту же тесную связь, что и в начале своих отношений, стойко пронося её сквозь года. В какой-то момент, наверное, когда Джисон и Феликс пошли в старшую школу, Хёнджин и Сынмин, прилично поднакопив деньжат, решили открыть цветочный магазин. Воплощением этой навязчивой идеи Хенджина отец (Сынмин) тогда занялся очень активно, беря на себя организационную часть. Они вместе нашли подходящее местечко для этой задумки, взяли в аренду, а в последствии, выкупили небольшое помещение, дизайном и благоустройством которого занялся Джинни. С того момента, как цветочный открылся, у папы, Хёнджина, будто началась вторая молодость. Он цвёл и пах среди всех этих цветов, которыми сейчас увлеченно занималась вся семья. И не только.  — Всем привет! — в цветочный под заливистый, извещающий о приходе посетителя, перелив свиристели вошёл Чонин, папа Феликса, по обыкновению одетый с иголочки и с идеальной укладкой. Все дружно поздоровались в ответ, Хёнджин же поспешил сократить расстояние и приобнять его. Папа Феликса (Чонин) тоже имел отношение к этому маленькому цветочному, довольно прибыльному для их скромной семьи, бизнесу. Он, поддаваясь на постоянные восхвалительные оды Хенджина о своих работах, будто подпитываясь ими, продолжал заниматься творчеством, теперь создавая необходимый в целом и для каждого конкретного заказа, декор для магазина. Он даже приловчился и смог плести вручную красивые, будто покупные, корзинки и коробы. А вот и пример несколько другой идиллии (читать как реальности), которая тоже имеет место быть. Бан Чонин и Чан через некоторое время после уезда на учебу в другой город своего сына (Феликса), постепенно стали отдаляться. Не сказать, что так получилось только из-за Ликса, но он до этого будто бы был некой важной скрепкой отношений старших. Постепенно любая любовь меркнет, переходя уже скорее во что-то на подобии родства, когда кажется, что вы всегда были вместе. Уже и забывается, что когда-то, среди множества альф, омег и бет вы смогли найти именно друг друга для того, чтобы впоследствии совместно построить счастье и семью. Мистер Бан Чан, занимающий хорошее рабочее место, упёрся в вершину своей карьерной лестницы, радуясь этому. Ему хорошо платили, жизнь продолжала течь стабильной умеренной рекой, и он был более чем доволен. Только вот, постоянно упоминая свои былые заслуги, например, такие как «я всю молодость физически занимался, ходил на несколько секций», он будто уже не хотел дальше куда-то двигаться, ставя теперь перед собой не совсем понятные цели. Наверное, как предполагал Хан, невольно слушая разговоры своих родителей и частично видя ситуацию другой семьи, Бан Чан теперь хотел такой же стабильности и для своего единственного сына Феликса, который в упор игнорировал и местами даже агрессивно противился сватовству, когда через общих знакомых ему подсовывали какого-нибудь слишком «хорошего мальчика» альфу. У Чонина-аджосси же немного разнилось мнение со своим супругом. Кажется, у него случилось что-то вроде кризиса среднего возраста, и поэтому душа Йенни захотела перемен. Вот и столкновение: стабильности Чана и желания перемен Чонина. Оба все также любили друг друга, но теперь Чонин порознь со своим мужем набрал себе целую корзину новых хобби, которые всегда хотел попробовать, параллельно работая в цветочном магазине вместе с семьёй Ким, потому что не мог как Чан спокойно усидеть на месте.  — О, воробушек, вот можешь у Чонина спросить о том, как завоевать своего возлюбленного, — обратился Хёнджин к своему сыну (Хану), указывая на Нини, которого уже успел усадить рядом с собой за широкую столешницу для создания букетов, и даже заварить на всех травяной чай, — ты не смотри, что он такой весь из себя сахарная булочка, — протянул он, на что Джисон хихикнул, а Чонин пнул Хенджина в бочину, — в свое время, он так прибрал к рукам альфача Чана, что мне аж слушать было страшно, когда рассказывал.  — Ханни, солнце, тебе нужна моя помощь, — тактично и осторожно, как и всегда, поинтересовался у Джисонни Чонин, закатывая рукава своей водолазки, беря в руки незаконченную цветочную бутоньерку, чтобы перевязать её узкой сатиновый ленточкой. Сон кивнул, все ещё не решаясь спросить, подбирая в голове подходящие слова.  — Вы близки с тем, кто тебе нравится? — негромко спрашивает Чонин, вглядываясь в лицо уже такого взрослого, но все такого же пухлощекого малыша в своих глазах, Джисона.  — Очень, — кивает Сон, а потом с полными надежды глазами пытливо смотрит на своего дядю, — какие знаки внимания я могу проявить, чтобы он понял о моих чувствах?  — Цветы, подарки и события, дарящие воспоминания? — отвечает Чонин так, будто спрашивает, на что Хан говорит, что это уже пробовал, и каждый раз его любимый человек расценивал это как дружеский жест, — ох, парень, кажется, что ты, как у вас, молодежи, говорят, застрял во френдзоне? Грустно кивает Хан. Да, он именно там, глубоко в этой самой френдзоне.  — Значит тебе не хватает напора, — утверждает Чонин, заканчивая маленький букетик в своих длинный умелых пальцах, в который он успел добавить пару веточек сухоцвета луговых трав, и прикрепляет его на воротник рубашки подошедшего к ним Сынмина, — Сонни, ты слишком мягкий воробушек, — улыбается Йенни, видя перед собой нахохлившегося вороненка с гнездом на голове, которому он собственноручно успел до такого состояния испортить прическу при встрече, — попробуй проявить свою альфью натуру. Хан, кажется, понял, о чем говорит дядя Чонин, но уведомление на рабочем телефоне отвлекло, и он пошел к гаджету, чтобы пробить через кассовый аппарат пришедшую доставку о заказе букета на какое-то важное событие. Краем уха он все же услышал, как его папа начал, игнорируя его присутствие в одном помещении, щебетать Чонину под бок о том, что «зачем ему это делать. Наш Ханни мягкая сладенькая ириска, и этим он очарователен». Чонин же начал с ним спорить и со своей стороны настаивать на том, что так или иначе если альфа решителен, то это не может не притягивать. Дядя прав, но где же взять эту решительность. Сколько Джисон себя помнит, он, как и его окружение, никогда не акцентировал внимание на своем гендере. Ну альфа он и альфа, и что с того. Возможно, конечно, Хан, как и его папа, неправильный альфа, хрупкий и излишне мягкий, но все же его всегда привлекали омеги. Хоть Джисон вырос в немного нестандартной семье, но перед глазами всегда был правильный пример для подражания: Хёнджин как ролевая модель более нежного внимательного родителя, выступающего добрым полицейским, и не менее заботливый, но имеющий роль злого полицейского, строгий Сынмин. Такими Джисон видел и свой идеал романтических отношений и общения с детьми. Как и их будущее с Феликсом, потому что знал, что, очищая всю напускную шелуху независимости и упертости Ликса, он внутри очень ранимый и жаждет быть чьим-то драгоценным сокровищем. Знал бы он, что уже так дорог одному человеку.