Семья ЧанЧоны

Альфа по имени Хван Хенджин сидит запертым в комнате, задыхаясь от густоты смеси собственной обжигающей злости и душащего своей отвратительностью возбуждения. У него гон, который выпал на середину морозного заснеженного января. Нет бы Джину как нормальному альфе в этот период просто хотелось трахаться и драться, и он бы банально-клишированно боролся за какого-нибудь типично смазливого омежку, впоследствии зализывая раны поражения или трахая того, либо же яростно дрочил в этот период. Ага, как бы ни так. Хен сидит в красной мутной пелене вокруг себя, будто у него жар или лихорадка от высокой температуры, и думает, вспоминает всякое, плохое и, на контрасте, хорошее… Плохое — это… — Да пожалуйста! — надрывно кричал Хенджин, так сильно и громко хлопая дверью, чтоб весь родительский дом сотрясло как от землетрясения, — хотите внука, будет вам внук, черствые шакальи душонки! Джин стремительно сбежал с бетонной, схожей по своей холодности с бессердечными родственниками, лестницы, шагая как можно шире, чтоб вместе с домом быстрее покинуть и родной когда-то дворик. Теперь каждый приход к родителям был именно таким. Они с приобретенной на жизненном пути жесткостью, а может и природной, ранее скрытой, заимели привычку каждый раз не забыть упомянуть неправильность выбора сына и осудить его. Раньше все было не так. Папа холил и лелеяла его, растя и стараясь сделать из Хенджина хорошего человека. Хорошим человеком, насколько говорит сейчас окружение Джина, он стал, но, кажется, не таким, каким хотел видеть его строгий отец. Вся даренная ему когда-то теплота и родительская любовь поумерилась, когда Джин против воли старших пошел за своей мечтой учиться на творческую профессию — дизайнера. А когда, как выразился отец, их «сорняк-недоальфа спутался с каким-то бетоподобием человека», он обругал Хенджина с особой жестокостью, отчего тот надолго прервал общение с семьей. Сынмин не вписывался в их закостенелую, как они выражались, правильную, систему любовных партнерских взаимоотношений: альфа-омега, бета-омега, где первые являлись некими доминантами. И их совершенно не волновало, что как бы общество прогрессирует, не осуждая любые отношения, главное чтобы людям было хорошо вместе. И, одновременно, отца очень волновало, почему Джинни, как он выразился, получился таким сопливо-нежным цветочным подобием омеги, но никак не альфы. Хорошее -… Сынмин. Этим для Хенджина все сказано. Сейчас он считал невероятной удачей то, что когда-то давно оставил свою анкету работника на каком-то сайте, где были специалисты по любому профилю. Там этот решительный бета его и нашел. В то время Мин занимался созданием сайтов и серверов, так сказать, в условиях на коленке, по сути сидя в общаге и работая сам на себя. Деньги от продажи готовых проектов устраивали, но он никогда в полной мере не был доволен их визуальной составляющей, потому что, как он выразился в первую их встречу, «я не достаточно компетентен в данном вопросе». Ну вот не было дано человеку чувствовать цвета, их сочетаемость и тому подобное. Вот он и нашел себе дизайнера, а в последствии и идеального мягкого парня, охренительно горячего любовника и восхитительного стилиста с отменным вкусом к вещам. Хенджин в гон умеет контролировать свой всплеск гормонов и повышенное либидо, все-таки уже не малый волк или какой-то глупый мальчонка, поэтому и не совершает в этот период необдуманных поступков. Он бы и не посмел, ведь в который раз за дверью, а за дверью потому что Джин в особо яркие приходы душащего жара с красными остервенело-голодными глазами никому не позволял себя видеть таким, находился Сынмин. По звукам Мин сидел боком к ней все еще в уличной одежде, шурша ворохом утепленного пальто, задумчиво обводя пальцем царапинки на дверном косяке. Сто процентов, что этот упертый бета как только был поставлен в известность о начале гона Джинни, тут же сорвался с рабочего места, несясь по городу через все те сумасшедшие насыпи мелкого снега, что покрыл весь Сеул. Мин просто был рядом. Ничего не говорил, уже даже не просил открыть дверь, как сотню раз до этого. Сидел и знал, что хотя бы так оказывает своему любимому поддержку, которая для Джинни и правда была колоссальной. Сынмин был бетой, несколько отрешенным и стойким, но не лишенным нежных чувств. А к Хенджину он испытывал их настолько много и в таких масштабах, что представить страшно. Он не умел проявлять свою любовь в этой мере, но был безмерно благодарен Джинни, когда понял, что тот замечает и ценит всю его скрытую заботу, мягкие касания и умеет читать выражающие все, что он чувствует, говорящие взгляды. — Джинни. Ты же знаешь, что я люблю тебя? — спросил Сынмин, пытливо упираясь взглядом в дверь, будто видя сквозь нее силуэт сжатого вдоль стены тела Хенджина. — Мг. Спасибо… И я тебя…очень. Иногда Мину было неприятно оттого, что он от природы не мог чувствовать своего очаровашку так, как, возможно, хотел его Джинни. Сынмин не имеет запаха, не может чувствовать, по рассказам, бесподобно прекрасный аромат древесного персика Хенджина, хотя они вдвоем как-то в парфюмерном магазине пытались намешать духи с нотками чего-то подобного. Ему неподвластно и умение ощущать чужие и испускать собственные феромоны, что, если бы имелось, значительно бы упрощало понимание многих ситуаций буквально по одному только чертовому запаху. — …Мин, любимый…ты даже и представить себе не сможешь, как я хочу детей… — с предыхание, немного глухо, скорее всего в собственные колени проговорил Хенджин, — и не только сейчас, когда так пульсирует проклятый член, который я сейчас ненавижу… и узел, что так и готов быстрее разбухнуть и завязаться… Я впринципе хочу иметь с тобой ребенка. Сынмин молчал. Он объективно понимал, что когда-то этот период в их отношениях настанет, ведь всегда хочется какого-то прогресса. Они как женатая пара существовали уже около 3 лет, а до этого втречались будто сотню лет и не собирались на этом останавливаться. Поэтому Мина это не напугало. Он скорее когда-то ждал услышать что-то подобное. — Хорошо, Джинни, я тебя понял, — спустя нескольких кратких минут размышлений ответил Мин, — тогда такой вопрос, — пауза, которая отвелась здесь для того, чтобы у Хенджин за дверью была возможность собраться и прислушаться, — ты готов усыновить ребенка? — Я…я как-то даже об этом и не думал прям так основательно, — растерянным голосом пролетал Джин, — но могу твердо сказать, что да. С тобой. Да. И оба серьезно занялись этим вопросом. Было необходимо собрать определенное количество бумаг, на которое ушла куча времени. И это они еще не видели ребенка, лишь кучу бегающих сорванцов на площадке окруженной забором территории детского приюта, когда уже не раз успели туда сходить. — О. Очень хорошо, что вы состоите в браке уже 3 года, — произнес стальным холодным голосом работник, который занимается их вопросом усыновления, в звенящей тишине перебирая шуршащую кипу бумаг. Только лишь ужасные механические часы где-то убийственно тикают и сильнее нагнетают. Разве не должно быть все более дружелюбно и благоприятно, когда хочешь осчастливить одно маленькое чудо и забрать его в свою семью только для того, чтобы дарить любовь и заботиться о нем? — Почему же? — поддерживает деловой разговор Сынмин. — Потому что в случае, если бы эта цифра была меньше, или вы бы не были женаты, ребенка бы я вам не отдал, — сухо отвечает работник. Но, словив недоверчивый взгляд Мина, дополняет, — не из вредности. Просто так не положено. Сынмин кивает, а Джинни, сидящий с ним рядом, все это время не может и слова сказать, пытаясь сглотнуть вязкую, вставшую комом в горле слюну. Ему хочется сесть к Сынмину поближе, чтобы чувствовать его тепло, вплотную прижимаясь к боку родного человека, но в данных обстоятельствах как-то неудобно. Как и неудобны те дубовые стулья, на которых они сидят, и от которых задница в прямом смысле стала квадратной. — Так, все в норме. Все необходимые бумаги, характеризующие вашу семью, присутствуют, — заключает мужчина, собирая документы обратно в серую папочку. А после достает стопку бумаг из красной папки-регистратора, наскоро их просматривая и раскладывая напротив будущих родителей необходимые, — в соответствии с соотношением вашего возраста и возраста ребенка, могу предложить вам эти кандидатуры. Сынмин придвигает свой стул поближе, помогая и Джинни сделать то же самое, и оба внимательно рассматривают профайлы. Перед ними с десяток анкет с прикрепленными вверху фотографиями детских милых мордашек. — Боооже… — шепчет Хенджин, глядя на Мина, — какие же они все милыеее… Сынмин кивает и под столом берет Джинни за руку, чтобы успокоить его. А тот буквально дрожит от печали и жалости ко всем маленьким крохам, хочется забрать и осчастливить каждого из них. Делать выбор в такой ситуации кажется таким неправильным и жестоким, а работник еще подкидывает вопросы, нагнетая и отвлекая. — С полом определились? — и обратной стороной ручки, будто Мин и Джинни слепые, утыкает на графу, где указывается гендер: альфа/бета/омега. Перед будущими родителями оказались несколько детей приблизительно одного возраста, где-то между садовским и младшим школьным возрастом, пару альф с грустными, даже будто немного уставшими детскими глазами, но в основном беты и омеги. Хенджин пытался считать мимику детей, понять то, что они чувствуют, вчитаться в описание их характеров и представить себя, идущим за ручки с каждым конкретным. — А, простите… — начинает Мин спустя довольно продолжительное, отведенное им все я для ознакомления, время, поднимая на мужчину глаза. Тот уже успел немного расслабиться и опасть в свое кресло, но после обращения к себе быстро собрался, одним резким движениям за полы пиджака оттягивая его вниз, поправляя, — можно уточнить касаемо пункта "здоровье". — Он здесь присутствует из-за того, — тяжело вздыхает работник, — что чаще всего родители, и матери в частности, отказываются от ребенка, бывает даже в роддоме потому, что он оказывается больным. Тут Джин обращает на это внимание. И правда, у большинства детей есть какое-то заболевание, а у двоих и по несколько сразу. Неожиданно взгляд цепляется за одного малыша, у которого в этой графе прочерк, разве что указана аллергия на цитрусовые. Хенджин поднимает глаза на Мина и понимает, что оба смотрят на одного и того же ребенка. — А…Простите, а что с его биологическими родителями? — аккуратно интересуется Хенджин, нервно закусывая губу и продумывая каждое слово, чтоб не ляпнуть чего лишнего. Он указывает на того мальчика, о котором невербально договорившись с Сынмином, оба теперь хотят узнать больше. — Личную информацию мы не выдаем, — холодным стальным голосом говорит дежурную фразу работник, — но здесь причиной является отсутствие поддержки незамужней матери. Хенджин начинает мяться, потому что выбор вроде как уже сделан, но что делать дальше, не ясно. И уже жуть как хочется покинуть это ужасно белое тесное помещение, чтобы размять затекшее тело и спокойно выдохнуть. — Как только вы выберете ребенка, то сразу же можно с ним познакомиться, – говорит мужчина, добавляя еще больше серьезности своему лицу, — сами понимаете, дело серьезное. Поэтому у вас есть право выбрать ребенка, пообщаться с ним, можно взять домой, чтобы пожить и понять, комфортно ли вам друг с другом. В случае чего, подберем другого. — Мы выбрали, — трердо заявляет Сынмин. А после чуть мягче, обращаясь к своему мужу, — Верно, Джинни? — Хенджин легко кивает в ответ, — Хан Джисон. Идемте знакомиться. — А… — Ты хотел что-то спросить, милый? — останавливается Мин, который уже вместе в работником собирались подняться со своих мест. — Да. Почему у этого малыша в характере написано такое грубое слово «нелюдимый»? — А. Это потому, что прибыл он к нам сразу будто зашуганым, постоянно всего пугался и ни шел на контакт ни с другими детьми, ни с воспитателями. Конечно впоследствии применения различных приемов ситуация улучшилась, и он стал куда более спокойным, но все еще холоден. Что сделаешь, — устало произнес мужчина, поправляя роговую оправу очков, — всех не обогреешь. Синмин с Хенджином, приобнявшись, сидят в беседке чуть поодаль от игровых площадок в ожидании, когда работник приюта приведет к ним того самого, они очень надеятся, в недалеком будущем их мальчика. Сейчас, обсуждая произошедшее в кабинете, оба поняли, что сразу же заметили этого обоятельного щекастика, что так прелестно хмурился на фотографии. Мин, разговария об этом, держит в своих и пытается согреть природно холодные руки Джинни, пока тот утыкается носом ему в грудь, упиваясь свежим ароматом его одежды в попытке успокоиться и настроиться. Их вид истинная семейная идиллия, излучающая тепло и уют даже в столь прохладный день. Издалека виднеются приближающиеся фигуры, одна высокая, другая в три раза меньше, шагающая чуть быстрее. Когда они подошли ближе, то Ким смогли рассмотреть приближающихся, а конкретно, ребенка. Он, как и на фото, ужасно миленький, щекастый мальчик, а сейчас это еще сильнее выделялось из-за того, что малыш недовольно надулся, косо поглядывая вверх на мужчину, который, кажется, и не думал замедлять свой слишком быстрый, совсем не детский шаг. Но, завидев парочку, так чудесно сидящую в обнимку на скамье, малыш сделал глаза по пять вон и всю оставшуюся до беседки дорогу так, с широко открытыми глазами, смотрел. По Сынмину не скажешь, но он точно нервничал, раз, завидев фигуры, приосанился и несколько раз поправил на руке свой фитнес браслет. Это что-то вроде его вредной привычки, но Джина она забавляет. Хенджин за компанию тоже стал поправлять свою одежду, а после и прическу, которую ветер все это время так упорно пытался испортить. — Вот. Оставляю этого проказника пока с вами, потом заведите его в группу номер А304, — сказал работник приюта и молча ретировался. — Привееееет, — протянул Джинни, как только этот неприятный мужчина ушел, присаживаясь рядом с ребенком на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне, — Давай познакомился, — предложил он, светло и искренне улыбаясь пухлощекому милашу, имя которого он уже, как бы знает, — меня зовут Хенджин. — Джисон, — сказал малыш, поднимая глаза чуть выше головы Хенджина и смело протягивая свою маленькую ручку, чтобы потрогать его блестящие блондинистые волосы, — а вы класивый. — О! — Джинн правда этого не ожидал услышать следующим, сразу после имени. И в обычных обстоятельствах такой банальный и скупой, потому что состоит только из одного прилагательного, комплимент его бы не впечатлил, но здесь даже щеки порозовело, — спасибо. — Он у меня всегда такой красивый, — слишком слащаво прозвучало от Сынмина, но сейчас он будто хотел повысить уровень смущения Хенджина таким спокойно сказанным утверждением. Он приблизился, присел на одно колено рядом с Джином, протягивая Джисону для приветствия свою руку, — Сынмин. Мальчик пожал взрослую руку своей маленькой ладошкой, в таких незнакомых для него обстоятельствах ничуть не беспокоясь. Это подкупало, ведь им говорили, что мальчик обычно тот еще трусишка. — Почему Мистер Кан назвал тебя проказником? — спрашивает Мин, стараясь скопировать обаятельную улыбку Хенджина, что у него слабо получается. — Ааа… — Сон опять обидчиво надувает свои щечки, но уже куда сильнее, отчего выглядит еще комичнее, — Чунхо заблал у меня масынку, с католай я иглал, и я его укусил. Тут Джинни уже не смог сдержать смех и весело, негромко захихикал. Какой же Сонни милашка, аж нет сил сдерживаться. Поэтому он, на свой страх и риск, и на страх Джисона, который в моменте немного дернулся, потрепал его по черным, на макушке, похоже, чуть выгоревшие цвета копоти, волосы в легкий беспорядок. Сынмин от такой выходки несколько опешил и насторожился, ожидая реакции ребенка. — Ха-ха, Ханни, — теперь Джинни начал улыбаться еще и глазами, расплаваясь в радости и напоминая большого доброго котика, — ты, когда дуешься, похож на маленького воробушка. На удивление, малыш никак резко не отреагировал, лишь немного удивленно побегав глазами у себя под ногами. — …мне нлавяца валобушки, — тихо сказал Сон, — они хаошие. И…и вы тозе. «Боооозееее, мы ему понравились!!!» — в восторге внутри себя заорал Хенджин, а когда воробушек робко шагнул к нему и ни с того, ни с сего, обнял, так вообще грохнуться в обморок от счастья собрался. — Вы мои родители? — спросил он, как только отлип от Джинни, смотря уже на Сынмина. Но с такой надеждой, что к обмороку альфы Мин бы добавил и свой резкий порыв удушиться. Но он просто кивнул, а Хан в ответ взял его за руку и потянул за собой, — я вас здал. Пасли дамой. И они пошли, забирая эту маленькую сладость к себе уже насовсем.