2:18 Спасибо за стояк.
Он отправляет сообщение, пытаясь собрать в кулак силу воли, чтобы встать с дивана и вместо этого сесть за компьютер. У него там есть смазка, так что, может быть, это и к лучшему, если он просто переберётся туда. Может быть, он еще и сделает что-то по работе. Ему требуется ещё несколько минут, чтобы бесцельно обвести контуры своей эрекции через плотный хлопковый материал, прежде чем он принимает решение и садится с тоскливым вздохом. Как раз в тот момент, когда он соскальзывает с дивана, телефон в его руке начинает вибрировать. «Хосок-а». Если он правильно помнит расписание, все должны быть на обеденном перерыве или уже готовятся к следующей съёмке, Хосок почти никак не может быть свободен для общения прямо сейчас. Он серьёзно звонит ему сразу после того, как он сказал своему любовнику, что у него стояк? Хосоку следовало бы знать лучше, чем навязывать ему светскую беседу в подобной ситуации. Тем не менее, он вставляет правый наушник и принимает вызов, хотя не может сдержать некоторого раздражения, просачивающегося в его слова, когда он возится с левым наушником. — Сок-а? — Тебе понравился фанфик, который я тебе прислал? — говорит Хосок с улыбкой в голосе. Маленький ублюдок. — Я слышу это, Намджун-а, — громко отвечает Юнги. Он действительно слышит другие голоса на заднем плане, участников, стилистов, но никто не реагирует на него. — Эм… — Хосок бормочет, явно сбитый с толку. Юнги фыркает: — Хотел посмотреть, нахожусь ли я на громкой связи. Джун-а коварен, как тираннозавр в миниатюрном пейзаже, он бы сразу же выдал себя. Теперь настала очередь Хосока хихикать: — Странные образы в моей голове… Ты думаешь, я стал бы упоминать грязную историю, которую послал тебе, когда мне кажется, что меня подслушивают? Или активно вовлекать других в это? — Ну, ты точно не один, — парирует Юнги. Несмотря ни на что, он всё равно направляется в свой кабинет, полностью намереваясь кончить после того, как они закончат разговор. — Не один. Собираюсь делать макияж. Я подумал, что ты, возможно, сейчас… занят. Юнги хмурится, опускаясь на стул: — Я собирался. И что ты планируешь сделать, подслушать? — Именно. Если ты мне позволишь. В его голосе нет даже намёка на шутку, такой голос он использует, когда руководит танцевальными практиками или разговаривает с деловыми партнёрами. Это его серьёзный голос, но в то же время он нежный и мягкий, и это просто его Сок-и, когда тот добавляет более тихо: — Одно слово, и я прекращу это, детка. — Нет, всё, эм, всё в порядке, — Юнги прочищает горло, немного ёрзая на стуле от внезапно охватившего его смущения. Они никогда не делали ничего подобного раньше, и он не совсем понимает, что Хосок получает от этого, неспособный реагировать на Юнги, неспособный кончить даже после того, как он закончит с макияжем, но он возбуждён и нуждается, и хотя это всё равно будет просто его собственная рука, по крайней мере, перспективы услышать своего парня достаточно, чтобы Юнги согласился. — Лисо-нуна уже там? — Пока нет, но скоро будет. У тебя есть всё, что тебе нужно? — возвращаемся к серьёзному голосу, хорошо. Член Юнги определённо не дёрнулся. Он наклоняется в сторону, доставая флакон смазки, который держит в верхнем ящике, и несколько салфеток. — У меня есть смазка и, эм, моя рука, очевидно, — он прерывается с нервным смехом, и Хосок тепло фыркает в ответ. — Тебе удобно, детка? Детка. Значит, он всё ещё должен быть один. Хотя Лисо работает с ними уже несколько лет и знает об их отношениях, они обычно не используют никаких ласковых прозвищ в присутствии персонала, так что, если Хосок делает это, он, вероятно, сидит один. Это сводит Юнги с ума – не знать, что происходит на другой стороне линии, кто может подслушивать, как он кончает. — Да, я… я думаю, да. — Тебе следует снять штаны, — пауза, — важно, чтобы тебе было удобно, хён. Хён. Значит ли это, что Лисо сейчас там? Юнги не знает, и, вроде как, не хочет спрашивать. Вместо этого он делает, как ему говорят: снимает спортивные штаны одной рукой, боксеры немедленно следуют за ними. — Снял, — шепчет он, смущаясь, хотя знает, что Хосок наверняка в наушниках, и нет никаких шансов, что его услышит кто-нибудь, кроме его парня. — Что теперь? — Ну, хён, — голос Хосока теперь полностью деловой, так что Юнги на сто процентов уверен, что Лисо начала творить над ним свою магию. — Итак, этот твой проект, для которого я тебе нужен… — это смешно, это не должно возбуждать. — Расскажи меня об этом снова, шаг за шагом. Чёрт, почему он такой возбуждённый и озабоченный прямо сейчас? Очевидно, что это довольно не оригинальное прикрытие, и всё же вот он, обнажённый ниже пояса, твёрдый член прижимается к его животу и жаждет освобождения. — Я, эм, я… — он наклоняется и проводит одним пальцем от самого основания своего члена до кончика, дрожа от ощущения. — Я прикасаюсь. — О Боже, он сейчас так чертовски сильно краснеет. — Мне нужно больше деталей, хён. Ебать. — Один… один палец. Просто поднимаюсь и опускаюсь. Хм, медленно. — Понятно, — невозмутимо говорит Хосок. — Хорошо делать такие вещи медленно, нет никакой спешки. Однако есть спешка у Юнги, а именно у его крови. Разделяясь поровну, одна выстреливает ему в голову, другая опускается в его член. — Я думаю, тебе стоит добавить ещё немного, — предлагает Хосок. — Ты имеешь в виду пальцы? — Именно. Юнги выдыхает, наклоняется вперёд и открывает бутылочку со смазкой. Это нелегко – выдавить немного на ладонь одной рукой, но Хосок терпеливо ждёт, пока Юнги не откинется назад, снова поднося смазанные пальцы к своему члену. — Ладно, — говорит он, ожидая инструкций. — Хорошая работа, — хвалит старшего Хосок, его голос низкий и немного хрипловатый, и Юнги нет кинка на похвалу, на самом деле нет, но комментарий вырывает хныканье с его губ, и он рефлекторно сжимает кончик своего члена. — Начни с основания, а затем медленно продвигайся вверх, — говорит Хосок. Чёрт возьми, он даже ничего не скрывает. Лисо замужем, если она когда-либо была хотя бы отдалённо сексуально активна со своим мужем, она должна знать, что делает Хосок, она просто обязана. И Юнги подавлен, но в то же время он так возбуждён ситуацией, осознавая, что посторонний, возможно, знает, что происходит, и не останавливает это, позволяя им оставаться в их собственном маленьком похотливом мирке, но и не уходя. — Хорошо, — снова шепчет он, перемещая руку вниз к основанию своего члена и медленно поднимаясь вверх, наслаждаясь плавным скольжением и тёплой пульсацией в его животе. — Приятно, — говорит он, желая дать Хосоку что-то, но также давая ему понять, что именно он заставляет Юнги чувствовать себя так хорошо, его присутствие превращает простую дрочку в нечто большее, нечто более горячее. Хосок хмыкает с признательностью в голосе: — Звучит заманчиво, — говорит он. — Многообещающе. — Было бы намного лучше, если бы это была твоя рука, — продолжает Юнги. — Или твой рот, или… Я не знаю, если бы ты трахал меня. Последняя фраза выходит довольно запыхавшейся, совершенно не скрывая, как сильно он тоскует по своему парню. И может ли кто-нибудь винить его, правда? Дело не только в сексе (хотя они были очень активны до операции, независимо от того, насколько напряжённым был их график), но и в близости в целом. Большую часть времени, проведённого вместе, они теперь спят, а из-за дурацкой повязки Юнги не может даже обнять Хосока. Его самого можно обнять, да, но учитывая, сколько часов Хосок сейчас работает, и учитывая, насколько это физически тяжело для него, в частности, как для руководителя по танцам, он полностью измотан к тому времени, как они ложатся спать, иногда отключаясь, как только его голова касается подушки. И Юнги не испытывает ничего, кроме величайшего уважения и обожания к своему трудолюбивому любовнику, но ему всё ещё не хватает близости. На другом конце провода раздаётся звук, вздох, почти немного грустный и полный тоски: — Я бы хотел, чтобы это было возможно, — говорит Хосок, и его голос больше не звучит так беззаботно. Дыхание не выдаёт его, но голос немного дрожит, и Юнги представляет его в кресле, руки сложены на коленях, возможно, он держит телефон и прикрывается таким образом. Он представляет, как Хосок твердеет под его одеждой, слушая, как Юнги ублажает себя, и эта мысль заставляет Юнги двигаться быстрее, даже не задумываясь об этом. — Если бы ты был здесь, — говорит он, улыбаясь, потому что на этот раз дыхание Хосока прерывается, — что бы ты сделал? Ты бы прикоснулся ко мне? — Не буду врать, учитывая, как это сейчас звучит, я бы поддался искушению, — в этот момент он едва прилагает усилия, чтобы скрыть похоть в своём голосе, его формулировка более чем наводит на размышления. — Но я думаю, что предпочёл бы посмотреть, как ты творишь магию. Блять. Это не то, что они часто делают – мастурбируют друг перед другом, устраивая из этого шоу, и каждый раз, когда они занимались этим, шоу устраивал Юнги, каждый раз трахая себя дилдо и один раз используя флэшлайт, который он изначально купил для Хосока, но его парень никогда им не пользуется, потому что это слишком хлопотно и всё равно не сравнится с ртом Юнги. — Ты бы сел напротив понаблюдать за мной? Хосок снова мычит: — Да. — Чёрт, мне это нравится, — бормочет Юнги, сжимая свой член сильнее при каждом движении вверх. — Нравится, когда ты наблюдаешь за мной. — Я знаю, — голос младшего срывается, немного дрожит, и прерывистое дыхание слетает с губ Хосока. Должно быть, ему сейчас так тяжело, когда он слушает, как Юнги загнанно дышит и издаёт тихие хныкающие звуки в глубине своего горла; это немного умиляет, как сильно он пытается сохранить самообладание. — Помнишь, как я однажды использовал этот флэшлайт, детка? — Юнги спрашивает его и слышит, как Хосок судорожно сглатывает. — …Да. — Я как раз думал об этом… Чувствовал себя действительно хорошо, — его бёдра извиваются, рука больше ни на секунду не замедляется, и Хосок тоже, очевидно, наслаждается тем, насколько Юнги увлечён этим. — Я думал о том, как бы использовал его, пока ты меня вылизываешь, — он обрывает себя на стоне, жалея, что не может потрогать себя пальцем или хотя бы обхватить свои яйца и немного прикоснуться к ним, пока его другая рука занята. До сих пор ему никогда не удавалось кончить только от пальцев; он не мог получить тот же ракурс, который так легко находит Хосок. — Да, — бормочет его парень, чьё самообладание ускользает всё больше и больше, чем громче становится Юнги. — Или всё сразу. Юнги издаёт смешок: — Что, получить минет и римминг одновременно? — Да. — Что… Юнги замолкает, его рука замедляется, но не останавливается полностью. Это… как? С кем? Он не думал, что их эксперимент по вовлечению других людей в свою сексуальную жизнь выйдет за рамки того, что они делали летом, никогда бы даже не подумал, что такое было в пределах их возможностей, и всё же, Чон видел их макнэ голым, который смотрел, как Юнги трахают, пока тот трахал своего собственного парня; он кончил от того, что дети смотрели, как Хосок трахал его. Чёрт возьми, он снова поцеловал бывшего любовника после пяти лет чисто платонической дружбы. И теперь Хосок предлагает секс втроём? — Я мог бы это себе представить, — спокойно говорит Хосок. — Знаешь, как колаб, ты в центре, я и ещё кто-то… кто мог бы действительно развить тебя. Раздвинуть твои границы, так сказать. — Чёрт возьми, Лисо-нуна действительно не понимает, о чём ты говоришь? — Юнги стискивает зубы, скорость его движений снова увеличивается. Хосок не отвечает, вместо этого немного смеётся, а затем издаёт сдавленный звук, когда Юнги проводит большим пальцем по мокрой головке его члена и хнычет от переполняющих его чувств. — Нет, всё в порядке, у нас достаточно времени, — громко говорит он, и Юнги понимает, что это не для него, поэтому он не удивлён, когда голос Хосока падает через две секунды. — Блять, детка, она берёт какую-то пудру, ты даже не представляешь, насколько я сейчас чертовски возбуждён. Он звучит совершенно разбитым даже без какой-либо стимуляции, и это заставляет Юнги отчаянно стонать, знание того, как он влияет на Хосока, доводит его до грани быстрее, чем он думал. — Сок-а… чёрт, я бы хотел, чтобы ты был здесь… — Боже, я тоже, детка. Хочу посмотреть на тебя в следующий раз. Смотреть, как ты кончаешь, держу пари, ты сейчас выглядишь чертовски сексуально. Юнги хотел бы знать, как выглядит его парень в гримёрном кресле, его голос звучит хрипло и он так же отчаянно хочет получить облегчение, как Юнги чувствует себя сейчас. — Я выгляжу глупо с этой чёртовой повязкой, — ворчит он, снова ненавидя эту штуку, которая беспокоит его весь грёбаный день, но Хосок сразу же не соглашается. — Ты идеален, с повязкой или нет, мне нравится смотреть на тебя, на твой цвет лица, на твои чертовски красивые ноги, на твою грудь, когда она вся раскраснелась, на твой идеальный член. Люблю смотреть на тебя, пока ты катаешься на мне и трогаешь себя. Юнги стонет, его голова откидывается назад от образа в его голове. — Если бы ты был здесь, ты бы трахнул меня, верно, Сок-а? — Ещё бы. Я бы трахнул тебя так хорошо, детка, я бы сделал всё, что тебе нужно. Отсосу у тебя, съем тебя, что угодно, хочу увидеть, как ты кончаешь, детка, пожалуйста. — О боже, — стонет Юнги, чувствуя, как его глаза закатываются, когда он ласкает себя быстро и сильно. — Я… Сок-а, собираюсь кончить. — Пожалуйста, — шепчет Хосок, и его голос звучит так хреново, что Юнги мог бы поклясться, что он тоже дрочит, если бы не знал, что вокруг него люди. Его левая рука напрягается от желания пошевелиться, прикоснуться к себе ещё сильнее, просунуть палец внутрь, чтобы получить ещё одну точку соприкосновения, когда удовольствие разливается по его венам, и он снова стонет, не сдерживаясь: — Чёрт, Сок-а, детка… пожалуйста… Это тихий звук, почти слишком тихий, чтобы Юнги мог его услышать, но он его улавливает. Из горла Хосока вырывается стон, искренний и надломленный, и такой полный возбуждения, что Юнги мгновенно переходит грань. Звук, который он издаёт, когда изливает в кулак, едва ли похож на человеческий, и он дрожит и содрогается от силы оргазма, мурашки бегут по всему телу. — Чёрт, — он слышит, как Хосок задыхается, звук издалека, пока Юнги отходит от своего кайфа, приглушённый, как будто его голова набита сахарной ватой. Зная, что у них мало времени, он пытается вырваться из облака блаженства, в котором парит. — Боже, чёрт, — бормочет он, Хосок хихикает на другом конце. — Действительно чертовски нуждался в этом. Ты в порядке? — В основном, — Хосок всё ещё смеётся, похоже, он тоже пытается отдышаться. — Штаны не испорчены? — Юнги дразнится, в приподнятом настроении и полностью расслабленный. На самом деле он не думает, что Хосок только что кончил в штаны, но когда поначалу со стороны его парня нет никакой реакции, он замирает. — Сок-а? — Не буду врать, я был близок к этому. Эй, ты даже не представляешь, как сексуально ты звучишь, когда кончаешь, — добавляет он, защищаясь, когда слышит смех Юнги. — Всё ещё немного мокрый, о боже, нуна возвращается. — Ну, скажи ей спасибо, что позволила мне нормально кончить, — ухмыляется Юнги, доставая салфетки, чтобы вытереться. — Она была бы так смущена… или, может быть, нет, прекратите смеяться надо мной, вы оба. Сквозь собственный смех он слышит, как Лисо говорит что-то подозрительно похожее на «все дела сделаны?» и да, может быть, теперь Юнги тоже немного смущён. Он также чувствует себя немного неловко, когда Чимин появляется рядом с Хосоком, чтобы сказать ему, что они должны выходить через пять минут, и Лисо приходится немного поторопиться, чтобы всё успеть. Так что его бедному любовнику определённо не хватит времени, чтобы кончить в ванной. — Когда ты собираешься быть дома сегодня вечером? — спрашивает он. — Поздно, не нужно меня ждать, детка, — Хосок не звучит обиженным из-за отсутствия какого-либо облегчения, но Юнги не нравится мысль о том, что он вообще не сможет отплатить ему тем же. — Хотел хотя бы отсосать тебе, — надувает губы. Он прекрасно знает, что участники группы также должны уйти рано утром следующего дня, и у Хосока не будет свободного времени по крайней мере ещё четыре дня. — Я бы очень этого хотел, но… — он колеблется, но затем продолжает, не обращая внимания на Лисо, которая, вероятно, смотрит ему прямо в лицо. В любом случае, у них не осталось ни капли достоинства, которое они могли бы потерять. — Я освобожу немного времени после МАМА, хорошо? Может быть, я даже смогу взять отгул на целый день, но хотя бы на полдня, хорошо? Только мы, детка. — Было бы замечательно, — легко говорит Юнги, очарованный открытым признанием их отношений и взволнованный перспективой. — Но сейчас ты в порядке? — В полном порядке. Вообще не всё ещё мучительно возбуждённый. Но это нормально, я заставлю других страдать вместе со мной. Юнги смеётся над его наигранно зловещим тоном, но вскоре понимает, что Хосок вовсе не шутил, потому что менее чем через полчаса Юнги прихлёбывает рамен перед телевизором, когда получает сообщение от Чимина, которое не оставляет сомнений в текущем состоянии Хосока. Пак Чимин Хён-и, ты и Хоби-хёнпоссорились? Я не знаю, что случилось, но мы только начали танцевать, а он уже сейчас ведёт себя более стервозно, чем Намджун-хён в свои худшие дни 3:09 И Юнги правда не должен смеяться над этим, он действительно, действительно не должен. Но, увы, он выздоравливает и дома один, так кто же может запретить ему этого делать?***
6 декабря 2020 — О, как мило, я просто обожаю устраивать вечеринки с ночёвкой с одним из моих лучших друзей, — безжалостно дразнит Ханыль, заходя в гостевую спальню Юнги, чтобы найти кучу закусок и напитков, приготовленных для них на подносе посреди кровати среди невероятного количества пушистых подушек, любезно предоставленных службой доставки и матью Юнги. — Отвали, здесь уютно, — Юнги протискивается мимо него, надув губы, слегка толкая Ханыля здоровым плечом. — Я болен, мне позволено хотеть быть уютным. Его друг, смеясь над ним, тянется к одному из самых сомнительных вещей на подносе. — Конечно, ты можешь, Сплетница. Итак, какая из этих масок мне подходит: улиточная или медово-молочная? Я не привередлив. Мы могли бы также покрасить ногти друг другу на ногах, я подумал о лавандовом или, может быть, нежно-розовом? — он падает на кровать под строгим и осуждающим взглядом Юнги, добавляя опустошенное: — О нет, я забыл свою пижаму с единорогом, у тебя есть запасная? Юнги испытывает искушение швырнуть в него чем-нибудь, но довольствуется ледяным взглядом, пока слишком осторожно опускается на кровать рядом со своим другом. — Извини, пижама с единорогом в прачечной, но ты знаешь, с кем я живу, я мог бы предложить тебе халат, в котором ты выглядишь как Чубакка. — Понимаю, — Ханыль приподнимает бровь, глядя на него. — Так вы теперь вроде как официально живёте вместе? Юнги раздражённо фыркает, ещё глубже зарываясь в подушки: — Судя по содержимому моего шкафа, которое начинает лопаться, витаминным водам и уколам для укрепления иммунитета в моём холодильнике и, — он наклоняется и берёт одну из масок для лица, — растущему количеству всего этого в моей ванной, я бы сказал, что так оно и есть, — он пытается сохранить выражение безразличия, но, тем не менее, на его лице появляется предательская улыбка. — О, и тебе точно это нравится, — Ханыль хлопает в ладоши, ухмыляется, ложится на бок и тянется за корн-догом. — Мин Юнги, самая милая весёлая маленькая домохозяйка. Прищурившись, Юнги тянется к миске с попкорном и бросает немного прямо в лицо Ханыля, едва не задев его правый глаз. — Имей хоть какое-то уважение, я старше тебя! — На семь месяцев, придурок, и мы родились в один год, — кричит Ханыль, стряхивая попкорн со своей рубашки и швыряя его обратно в Юнги, прежде чем он понимает, что это место, где он будет спать, эффективно останавливая того от дальнейших поисков мести. Вместо этого его лицо расплывается в искренней улыбке. — Я действительно рад за вас двоих. И я рад, что мы снова чаще встречаемся, я скучал по моему дерзкому маленькому гоблину. Успокоенный, несмотря на оскорбление (и немного очарованный), Юнги одаривает его быстрой ухмылкой и включает телевизор. Правда в том, что он благодарен Ханылю за то, что он проводит с ним вечер, потому что, хотя это и не работа, это похоже на то, что его заставляют работать в выходной, как будто они не два парня, которые тусуются, а Шуга, айдол, просит своего бывшего телохранителя посмотреть шоу с Бантан с ним. Но Юнги уже смотрел сам премию Melon Awards, и он скучает по работе, скучает по своей мобильности, скучает по своему партнёру, которого он почти не видит в эти дни, и ему не нравится признаваться в этом, но пребывание Ханыля на самом деле заставляет его чувствовать себя намного лучше в течение дня в целом. — Я впервые за столько лет наблюдаю за этим со стороны, — рассеянно бормочет он. — Хотя на самом деле ты не отдельно, — замечает Ханыль. — Каждая награда, которую вы, ребята, выиграете сегодня вечером, включает и тебя. — Он немного приподнимается, тень беспокойства пробегает по его лицу. — Ты чувствуешь себя обделённым, Ги-я? Юнги пожимает правым плечом: — Вроде как… Я не знаю, это просто странно, видеть их всех вместе вот так, занимающимися тем, что мы все любим делать, и я здесь. Ем кукурузные палочки и чипсы в постели. Прошёл месяц, и я почти уверен, что уже набрал килограмм. — Эй, — Ханыль кладёт ладонь на его руку, над перевязью. — Ещё несколько месяцев реабилитации, и ты будешь как новенький, а? Кроме того, ты чертовски худой, учитывая, что твои плечи такие же широкие, как у меня. Усмехнувшись, Юнги поворачивается к нему, отворачиваясь от телевизора, где через несколько минут начнётся трансляция, в которой Юнги будет зрителем, а не участником, как в старые добрые времена. — Ты так говоришь, как будто мы с тобой не одного роста. Вместо ответа Ханыль откусывает ещё кусочек своего корнд-дога, пережевывает его, медленно качая головой: — Могу я напомнить тебе, что я того же роста, что и Намджун? — спрашивает он, ухмыляясь, когда глаза Юнги снова сужаются. Он не ошибается, и не то чтобы Юнги не смирился с тем фактом, что он не самый высокий, но иногда забавно притворяться обиженным, особенно с людьми моложе его, которые будут долго извиняться, если почувствуют, что переступили черту. Ханыль, конечно, не чувствует от него никакой угрозы, поэтому Юнги оставляет тему, решив вместо этого воспользоваться подсказкой Ханыля. — Кстати, о Намджуне, — начинает он, стараясь говорить небрежно. Ханыль, который следил за программой по телевизору, поворачивает к нему голову, продолжая жевать. — Есть какие-нибудь новости на этот счёт? Ханыль сглатывает, выражение его лица безразлично. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он. — Беспокойная личная жизнь Джун-и? Юнги кивает, переворачивается на бок, насколько может: — Да, это. — Ну, — немного раздражается Ханыль. — Разве ты не слышал? В раю снова всё хорошо? — О Боже, — откидываясь назад, Юнги зажимает переносицу. — Ты имеешь в виду, потому что Хёджин, похоже, неравнодушна к грёбаным номинантам на Грэмми? Ханыль приподнимает бровь, снова поднося корн-дог ко рту: — Ха, он рассказал тебе об этом? — Хосок упоминал. На самом деле ему не нужно ничего говорить, понимаешь? Даже если он раньше не был взволнован, мы всегда знали, что у него был секс, когда он пришёл на следующий день как совершенно новый человек. — Ханыль издаёт горький смешок вокруг своего корн-дога. — Так что да, после того, как были объявлены номинации на Грэмми, он внезапно очень расслабился. — Она была очень горда, поэтому они устроили небольшой праздник, — говорит ему Ханыль, и хмурое выражение на его лице ясно даёт понять, как он относится к этому конкретному «праздничному событию». — Очевидно, с тех пор она была очень милой. Он откусывает последний кусочек корн-дога, заворачивает палочку в салфетку и кладет её на тумбочку. — Не смотри на меня так, Юнги-я. Я знаю, вы думаете, что это из-за номинации, но что, если это просто искра, которая им была нужна? Честно говоря, Джун – наш друг, я рад, что у них всё хорошо. Юнги не может не посмеяться над этим: — Конечно, это то, чего не хватало в прошлом году… — он теребит уголок простыни. — Он мог бы найти кого-то гораздо лучше. Рядом с ним Ханыль издаёт звук, нечто среднее между смехом и стоном: — Порадуй меня, Ги-йа. С кем ему было бы лучше, со мной? — Всё, что я хочу сказать, это то, что он не был бы в постоянном стрессе, если бы был с тобой. — О Боже, Юнги-чи, — смеётся Ханыль. — Я согласен, он действительно чертовски горячий и потрясающий парень, и да, я, наверное, мог бы представить, что встречаюсь с ним, если бы он был свободен и вообще заинтересован. Но у него есть отношения. Длительные и крепкие отношения, которые он подумывает продолжить дальше. И он натурал. Что бы ни было у тебя в голове, и как бы я ни ценил твою заботу о моём и Намджуна благополучии, этого не произойдёт. Юнги немного ворчит, но не зацикливается на этой теме. Он хотел бы придумать хороший аргумент, что-то лучше, чем просто «моя интуиция подсказывает мне, что вы, ребята, подходите друг другу», но он не знает, как сказать это убедительно. И Ханыль прав насчёт того, что Намджун занят, хотя, возможно, не совсем из-за того, что он натурал… опять же, это просто его интуиция.***
Они затихают, как только начинается шоу, отчасти потому, что Юнги немного нервничает. Как для номинантов, не каждая награда становится большим сюрпризом, особенно учитывая, насколько отличается вся организация и структура шоу в этом году, когда в зале буквально нет зрителей, а все знаменитости следят за шоу по мониторам, как и Юнги, ожидая в машинах, припаркованных снаружи здания, конечно, ещё меньше вещей оставлено на волю случая. Итак, Юнги знает, что они выиграли Альбом года, и он сжимает свой телефон по крайней мере пять минут, прежде чем Чимин действительно звонит ему, а Ханыль всё время поддразнивает его по этому поводу. Однако он, к счастью, замолкает в тот момент, когда Юнги говорит по телефону, и не реагирует и не привлекает к себе внимания всё время, пока Юнги говорит. И это помогает – быть вовлеченным таким образом, хотя обычно он не из тех, кто при любой возможности бежит к микрофону. Но, застряв вот так в его доме, особенно с партнёром, который также является вашим коллегой и которому приходится вставать каждое утро и делать то, что вы оба должны делать, через некоторое время это начинает действовать на вас, просто действует. Но таким образом он не только может высказать свои мысли и благодарность, но и увидеть реакцию участников на это, увидеть улыбки на их лицах, хорошо скрытую привязанность в глазах Хосока, которую Юнги всё равно видит, потому что он знает Хосока вдоль и поперёк. Это успокаивает, и Юнги чувствует, как с его (выздоравливающих) плеч свалился огромный груз. Выполнив свои обязанности на ночь, он может откинуться назад и расслабиться… и, возможно, наблюдать, как его бедный друг с растущим отчаянием пялится на Намджуна. Из-за лекарств, которые он всё ещё принимает, Юнги не должен употреблять алкоголь, но он купил пару банок пива для Ханыля, так как он всё равно останется у Юнги на ночь. И по мере того, как ночь разворачивается, его друг, хотя и далеко не пьяный, вскоре становится достаточно захмелевшим, чтобы быть немного более развязным на язык, когда речь заходит о чарах Намджуна. Ханыль, возможно, единственный человек, который не слишком взволнован тем, что Бантан получили столько наград, потому что каждый раз, когда они выходят на сцену, он немного глубже погружается в подушки, складка между его бровями становится глубже, и к тому времени, когда они выходят на сцену, чтобы получить награду Worldwide Icon of the Year, комичность серебряного дезинфицирующего аппарата, напоминающего футуристических роботов, также исчезла, так что Ханылю остаётся только восхищаться английским языком Намджуна. — Чёрт, он такой горячий, тебе не кажется? — он рассеянно бормочет, пока Намджун рассказывает о том, как музыка объединяет людей со всего мира и заставляет его казаться менее широким, чем есть на самом деле (или что-то в этом роде, он адаптирует акцент, когда говорит по-английски, и Юнги не всегда может понять, плюс Ханыль отвлекает его своим пыхтением прямо рядом с ним). — Я имею в виду… это просто Намджун на другом языке, но я думаю, я понимаю, о чём ты говоришь… — Это просто… — Ханыль жестом указывает в сторону телевизора, где Намджун всё ещё что-то горячо говорит. — Я всегда восхищался этим в нём. То, как он ведёт себя на интервью, особенно за границей. — Верно, — кивает Юнги. — Он очень устаёт, когда мы за границей, особенно в США. Он чувствует ответственность и считает, что должен действовать как лидер… Я знаю, Сок-а иногда волнуется из-за того, что не может помочь, но мы брали уроки, мы учимся. — Означает ли это, что в будущем я буду получать меньше речей от горячего лидера? — спрашивает Ханыль, шевеля бровями, затем закрывает тему в пользу очень очевидной тоски, делая ещё один глоток пива. В конце концов, когда приходит время представления, он вынужден сдаться. Выступление BTS – последнее за вечер, и они начинают сильно, как и в случае с выступлением MMA, но на этот раз на открытом воздухе. Юнги уже внутренне съёживается, думая о своём появлении для «Life goes on» в виде голограммы, но не успевает закончится партия Намджуна в «On», как Ханыль рушится, словно карточный домик. — Эти грёбаные костюмы, — бормочет он. — Чёрт возьми, он прекрасно выглядит в форме. Он такой милый в реальной жизни, но наденьте на него костюм, и он мгновенно начинает излучать безумную big dick energy. Ухмыляясь, Юнги наклоняет голову: — Ну, у него огромный член, так почему бы и нет. Мгновенно голова Ханыля резко поворачивается, его рот открывается, и он недоверчиво смотрит на Юнги. — Подожди, что? — У него огромный член, — повторяет Юнги, одаривая Ханыля невинной улыбкой, прежде чем снова переключить своё внимание на телевизор. Его всё ещё забавляет то, как он заставил Хосока быть особенно строгим в отношении хореографии в тот день, к большому огорчению остальной группы. — Я думал, вы двое смотрели порно вместе? — он добавляет. — Я думал, ты видел. Рот Ханыля до сих пор широко раскрыт, казалось бы, он вообще не в состоянии произнести ни слова. — Мы не смотрели порно, на его компьютере было видео, я поддразнил его по этому поводу и сказал, что это, вероятно, что-то извращённое, и он просто показал мне, чтобы доказать, что это не так… мы не… ты думал, мы соберёмся вместе и что, будем дрочить вместе? — Честно говоря, да, я так и думал, — кивает Юнги, не отрывая глаз от представления. — Перестань пялиться на меня, ты пропускаешь своего мужчину, который, между прочим, сексуально танцует. Ханыль снова поворачивается, но он ещё далеко не закончил с этой темой: — Какого чёрта ему… О Боже, посмотри на его бёдра… Я бисексуал, почему он должен хотеть вытащить свой член рядом со мной и дрочить? — Я бисексуальный мужчина, и он сделал это рядом со мной. Это явно не останавливает и даже не беспокоит его. У него красивый член. Достаточно толстый… длинный… — О Боже, прекрати, — стонет Ханыль, падая обратно на простыни, обеими руками закрывая лицо. — Это… Чёрт, Юнги, я так сильно хочу оседлать его член! — Да, я так и думал, — говорит Юнги, протягивая руку и успокаивающе похлопывая своего друга по плечу. — Нет, ты не понимаешь, — причитает Ханыль. Он садится обратно, наполовину поворачивается, так что оказывается лицом к Юнги. — Он доверяет мне свою жизнь, свою безопасность, своё тело. Он позволяет мне охранять его и обнимать его, и делится со мной своими настоящими и честными мыслями, и как я ему отплатил? Самой большой грёбаной влюбленностью, какую только можно вообразить. В моего очень натурального лучшего друга! Чёрт, Юнги… — его плечи опускаются, и он слегка наклоняется вперёд, качая головой. По телевизору участники готовятся к грандиозному финалу своей первой песни с тщательно продуманным танцевальным брейком. Юнги наблюдает, как Ханыль печально смотрит на Намджуна. — Я знал, что у тебя есть к нему чувства, но я не думал, что его огромный член станет для тебя переломным моментом. — Я даже не знаю, — вздыхает Ханыль, снова замолкая, когда звучит последний припев. И снова сердце Юнги делает забавное сальто в груди, когда он смотрит на пустое место, где он должен был стоять, когда они позируют в конце. Это послание как для него, так и для АРМИ, что пустота, которую оставил Юнги, не будет заполнена. Молчание Ханыля длится всего несколько секунд в начале «Dynamite». — Может быть, это потому, что я никогда так не смотрю ваши выступления, и это влияет на меня сильнее. Господи, почему он так хорошо выглядит даже в грёбаном диско-наряде? — Эй, перестань ненавидеть нашу концепцию диско! — Юнги добродушно упрекает его, но снова протягивает руку, чтобы ободряюще похлопать друга по плечу. — Как долго ты держал это в себе? Ханыль отвечает не сразу, возможно, поглощённый наблюдением за тем, как Намджун снова танцует. — Два года, — бормочет он в конце концов. — В значительной степени с самого начала. До того, как я стал его телохранителем, он мне нравился, я считал его симпатичным, но я встречался с девушкой, когда начал работать на BigHit, а потом я, вроде как, снова сошёлся со своим бывшим, если ты помнишь. — Я помню этого мудака, да, — зловеще кивает Юнги. — Я признаю, что это было не самое лучшее моё решение… ну, бросить его – было. Так что я не придавал Намджуну особого значения, пока не начал работать с ним и по-настоящему не узнал его… Я имею в виду, как человек может быть таким… таким умным и глупым одновременно? — он смеется, беспомощно влюбленный. — Когда я впервые увидел, как он готовит, мне стало интересно, как он вообще выживает сам по себе, а потом я понял, что это не так. Он жил дома, а потом у него появился ты. Юнги улыбается воспоминаниям, которые сразу же нахлынули на него: — Верно… Хотя тогда мы не особо готовили. Или ели. Диеты для стажёров – херня. — Боже, я могу себе представить. Джун-и постоянно заказывает еду, хотя есть несколько блюд, которые он может приготовить нормально. Хотя это всё макароны. — Это проблема? — спрашивает Юнги, пытаясь сосредоточиться и не слишком пялиться на длинные, стройные ноги Хосока. — Не совсем… просто Хёджин не ест углеводов, иначе, по её словам, она не может оставить вес меньше 50 кг, поэтому, если он готовит, большую часть времени он готовит для меня. А у меня нет ни времени, ни сил ходить в спортзал шесть раз в неделю, он будет становиться всё более и более подтянутым, а я стану старым и толстым. — Он бросает на Юнги печальный взгляд: — Наверное, я должен считать, что мне повезло. Я провожу с ним уйму времени, ем его сырые макароны и наблюдаю, как он ест то, что я готовлю, о чём он говорит все время, пока ест, как будто он так чертовски благодарен на словах, это безумие. Я вижу, как он улыбается, действительно остаётся самим собой, и иногда мы вместе смотрим на закат с пивом и говорим о жизни и обо всём остальном… тысячи фанатов убили бы за то, что у меня есть, я не должен быть жадным. Слова, слишком знакомые, вызывают сочувственный вздох с губ Юнги, его грудь болит от сострадания. — Поверь мне, я точно знаю, что ты чувствуешь. Я думал об одном и том же долгое время, особенно после того, как мы начали спать вместе. Но это никогда не проходило и никогда не переставало болеть… пока мы не стали встречаться. Ханыль вздыхает, протяжно и удручённо, вздох, стоящий двух лет безответной любви. — Любовь – сука, — бормочет он, изображая уныние, в то время как участники в телевизоре Юнги танцуют среди радужных фейерверков и разноцветных огней.***
Он лежит, положив голову на колени Юнги, к тому времени, как Хосок, Чимин и Тэ заканчивают принимать дэсан в номинации «Артист года», здоровая рука Юнги нежно перебирает длинные пряди его густых чёрных волос, тупые ногти царапают кожу головы. — Иногда, — тихо говорит он, — когда я расстроен или, не знаю, чувствую себя по-настоящему одиноким, я позволяю себе помечтать, как было бы, если бы он был моим, а я – его. То, что я мог бы сделать тогда. Юнги мычит. Раньше он чувствовал себя во многом как Ханыль, молча страдая годами, а потом, в течение короткого периода времени, время от времени у него было всё это: прикосновения, поцелуи и улыбки, о которых он мечтал, но это никогда не было по-настоящему – но теперь это так. Если бы только Юнги мог дал силу сделать то же самое для своего друга. — Что бы ты сделал? — спрашивает он, потому что снисходительность кажется более подходящей к ситуации, чем размышления о том, насколько всё хреново. — Так много, — шепчет Ханыль, его глаза закрываются на коленях Юнги, а на лице появляется мечтательное выражение. — Он всегда сжимает челюсти, когда испытывает стресс или разочарование… Я представляю, как целую его там, вдоль этой линии. Целую его в висок, чтобы он расслабился. Я действительно не могу представить, какие у него губы на ощупь или как бы он целовался. Я предполагаю, что он напорист, но никогда не знаешь наверняка, верно? Так что я думаю об этом, но не думаю, что это близко к тому, какой он на самом деле. Но… Я могу представить, как укладываю его спать. Я часто это делаю, — он смеётся над собственной сентиментальностью, горько и немного беспомощно, и Юнги ничего так не хочет, как заставить его чувствовать себя менее одиноким. — У меня были такие же мечты, — говорит он. — Уже много лет. Иногда, когда я не сплю, а Сок а всё ещё не проснулся, я просто смотрю на него и вспоминаю о том, как мы были вместе до того, как начали встречаться и как всегда была часть меня, которая чувствовала себя пустой, как будто я был неполным. Сейчас… теперь я наконец-то чувствую себя цельным. Он может сказать, что Ханыль улыбается, может почувствовать это через ткань спортивных штанов, даже не глядя вниз. — Это звучит действительно чертовски мило. — Да, ну… несмотря на то, что мы дурачились, будучи подростками, я был абсолютно уверен, что Хосок был натуралом, понимаешь? Это просто… он никогда не давал мне никаких знаков, что хочет большего от меня или от любого другого парня. Я ни капельки не думал, что ему нравятся парни, а потом вдруг оказался в гостиничной кровати в Японии с его членом в своей заднице. Они оба смеются над его грубыми словами, затем Ханыль поднимает глаза. — И ты думаешь, что Джун тоже может быть скрытым геем, потому что…? Юнги наклоняет голову, размышляя: — Я не знаю, это просто ощущение. Он на самом деле не сближается с людьми физически, если они ему не нравятся. Как и в случае с Сок-и, всем нравится его присутствие, потому что он такой… Я не знаю, чистый, и от него пахнет уютом. Но Намджун по-прежнему жесток, как палка, рядом с ним, то же самое с большинством людей, которых я знаю, но с тобой он никогда не бывает таким. Как ты и сказал, он обнимает тебя и часто наклоняется к тебе, проникает в твоё пространство без всяких оговорок. — Хм… — брови Ханыля снова хмурятся, пока он размышляет. — Он такой же и с тобой. — Да… — он на мгновение колеблется, не желая таким образом привлекать к себе внимание, но, с другой стороны, это действительно может помочь его делу и вселить немного веры в его убитого горем друга. — Теперь, если он спросит, я никогда этого не говорил, хорошо? Но тут другое дело, я знаю, что ему нравится моя задница. Ханыль поворачивается у него на коленях, чтобы посмотреть на него снизу вверх. — Правда? — спрашивает он, и весёлая ухмылка расплывается на его лице. — Ким Намджуну нравится твоя задница? — Ага, — кивает Юнги. — Пару раз его засняли на камеру, когда он пялился на меня, и я думаю, что фактическое количество раз, когда я лично ловил его на том, что он смотрит, например, дома или в танцевальных студиях, даже на сцене, составляет где-то около сотни. — Какого хрена? — Да, я даже не шучу. Так что, на случай, если ты не был уверен, он действительно любит хорошие задницы. — Хорошо, но… — У тебя тоже хорошая задница, Ханыль-а, — отмечает Юнги, и неудивительно, что его друг ни в малейшей степени не выглядит убеждённым. — Может быть, хотя я никогда не видел, чтобы Джун-а смотрел на неё, или на кого-то ещё, если уж на то пошло, по крайней мере, ни одного парня… Но да, допустим, у меня хорошая задница, у меня всё ещё нет сисек, и у меня, чёрт возьми, нет киски. — Он поднимает палец, чтобы остановить Юнги от протестов. — Даже если он и Хёджин-а расстанутся, чего я не желаю, пока Намджун не хочет расставаться, но даже если бы они это сделали, почему бы он влюбился в меня из всех людей? — Может быть, потому, что вы двое буквально всегда вместе, даже когда не работаете? Он доверяет тебе больше, чем кому-либо, он рассказывает тебе обо всех своих проблемах и всех своих мечтах, вы оба любите ходить в парки и гулять по набережной, смотреть на произведения искусства и читать книги в милых маленьких кафе, вы буквально идеально подходите друг другу. И у него есть эта манера вести себя с тобой, которая просто отличается от того, как он ведёт себя с другими людьми. Я не знаю, как объяснить, это внутреннее чувство. Долгое время Ханыль ничего не говорит, вместо этого он снова устраивается на коленях у Юнги и закрывает глаза, как только Юнги начинает его гладить. В комнате воцаряется тишина, единственным шумом является звук телевизора на заднем плане, в то время как Ханыль, кажется, погружён в свои мысли. — Тебе действительно не очень нравится Хёджин, не так ли? — спрашивает он в конце концов. Юнги качает головой, не прекращая своих ласк: — Я никогда не испытывал к ней неприязни, даже когда она фактически оскорбила мою девушку, намекнув, что она слишком взрослая, чтобы дружить с ней, но ладно, я знал, что на самом деле она ненавидела Нари, потому что Нари считала Намджуна горячим, и, очевидно, ревность всё ещё возможна, даже если вы поддерживаете свои отношения на низком уровне. Но теперь она причиняет боль моему близкому другу, на самом деле двум моим близким друзьям своим присутствием, и я позволил ему трахнуть её один или два раза сразу после того, как он был номинирован на Грэмми, что кажется чертовски расчётливым, но также это не отменяет год, который она была дерьмовой девушкой до этого. Так что да, она мне не нравится. — Ммм. — Ханыль снова замолкает, но на этот раз проходит меньше минуты, прежде чем он снова заговаривает: — И твоя интуиция подсказывает тебе, что Намджун, который никогда не был кем-то, кроме натурала, по какой-то причине романтически и, возможно, сексуально заинтересован во мне, несмотря на то, что я такой же высокий и почти такой же тяжелый, как он, без сисек и с членом? Юнги делает паузу, вздыхает, восстанавливая связь с самим собой. — Да. Да, я так думаю. Ханыль фыркает, но это не звучит недобро. — А если сердце что-то чувствует, то какое имеет значение, что ты парень? Сексу можно научиться. Нам всем когда-то приходилось практиковаться в сосании члена, уверен, Джун тоже справится. — О Боже, прекрати вставлять эти образы в мою голову, — стонет Ханыль, извиваясь на коленях Юнги, но теперь в его голосе тоже слышится смех, и когда он снова устраивается, Юнги с облегчением обнаруживает, что на его лице снова появилось мечтательное выражение. — Я бы не злился, даже если бы был тем, кто всегда был на коленях, — размышляет он, глядя в телевизор, хотя Юнги может сказать, что он совсем не следит за происходящим. — Или, если он никогда не захочет быть снизу, я был бы не против… боже мой, даже подумать, что… Он замолкает, сильно краснея, и Юнги хихикает от восхитительного зрелища, которое представляет его друг, смущённый собственным возбуждённым воображением. — Ты обычно сверху? -спрашивает Юнги. Ханыль качает головой: — Я универсал, но у меня давно не было никого, кто хотел бы, чтобы я был снизу. Ну, честно говоря, я вообще давно ни с кем не был, — смеётся он, всё ещё раскрасневшийся. — Не могу представить, что Джун-и возьмёт в задницу, я просто не могу. И, честно говоря, если у него такой большой член, было бы совершенно напрасно, если бы это делал мой среднестатистический перец чили. — О Боже, Ханыль-а, пожалуйста, — Юнги разражается смехом, его плечи трясутся. Наконец, через месяц после операции, это больше не больно. — Я тоже крупнее Хосока, и большую часть времени он актив. — Да, но это потому, что ты ленивый, — парирует Ханыль, даже не открывая глаз, вздрагивая, когда Юнги щелкает его по лбу. Юнги решает не удостаивать обвинение дальнейшими комментариями. — Мы с Хосоком не менялись, пока не начали встречаться, но как только мы это сделали, он был полностью согласен, совсем не испугался. И он самородок, — он снова запускает пальцы в волосы Ханыля. — Но он хотел этого, он постоянно просил об этом и до сих пор любит это. Это просто не наша динамика. Но я уверен, что вы с Джуном поймёте, что вам подойдёт, и, возможно, он всё-таки удивит тебя. Хотя поначалу он бы точно поднял шумиху. Ханыль, лежащий у него на коленях, открывает глаза, и на его лице снова расплывается широкая улыбка. — О, конечно. Я могу представить это. — Так много слёз и суеты. — Может быть, несколько срывов… — Тебе пришлось бы готовить его минут тридцать, — хихикает Юнги. — О, о, ты думаешь, он позволил бы тебе съесть его? Ханыль смотрит на него снизу вверх, широко раскрыв глаза и прижимая руку ко рту, чтобы сдержать волнение. — О Боже, я не знаю, ты так думаешь? Я понятия не имею, блядь, но я был бы только за, ты даже не представляешь. Их разговоры продолжаются ещё немного, но в конце концов они успокаиваются, и рука Юнги снова оказывается в волосах Ханыля. — Я говорю тебе, у меня есть предчувствие насчет тебя и Джун-и. И я всегда получаю то, что хочу, иногда это просто занимает некоторое время. Ханыль мурлычет у него на коленях, снова закрыв глаза: — Это то, что они говорят о тебе и Грэмми. — Вот именно. И ты знаешь, эта номинация потрясающая, и я бы с удовольствием победил. Но чего я действительно хочу, так это получить Песню года. И грёбаный альбом года тоже. И мы получим это в какой-то момент. И чего я хочу для Намджуна, так это понять, что он действительно любит сосать член, и что единственный член, который он хочет сосать, – это твой. Ханыль тепло смеётся, глаза всё ещё закрыты, возможно, желая остаться в этом беззаботном пространстве ещё немного. — Тогда давай надеяться, что ты получишь то, что хочешь, Ги-я, — шепчет он с мягкой улыбкой на лице, как у влюблённого человека.