Алая вспышка

Перед началом воскресной службы Рамона была готова ко всему — и к косым взглядам, и к злым пересудам, и к брошенной ей в лицо критике. Даже к тому, что пастор может попросить ее пройти к выходу. Но произошло то, к чему она готова не была и что меткой согревающей стрелой попало ей в самое сердечко. Мария — “Я не одобряю твое вставание в позу против большинства” — пришла на воскресную службу в ярком малиновом платье. Себастиан нашел в своем гардеробе красную рубашку, Гильермо надел свои старые штаны смородинового цвета, Кудряшка так и вовсе походила на буйный конфетно-ягодный вихрь, состоящий из всевозможных оттенков красного. Издалека на площади Рамона заметила и Камило — он оставил свою неизменно желтую руану дома, заменив ее на другую, вишневую. Долорес тоже поменяла так полюбившуюся ей пурпурную пышную юбку на красную с желтым узором. Никто из друзей Рамоны, как выяснилось позднее, не сговаривался между собой. Неправильно было бы так говорить, но в этот момент она полюбила их всех еще сильнее — хотя куда уж больше? В этот день никто из черноязычниц Рамоне в лицо и слова не сказал. В лицо, но не в спину. Ядовитый шлейф осуждения и пересудов, что раскрывался за ее спиной скользящими крыльями, не склонил ее головы к земле ни на сантиметр. Красная юбка стала флагом ее вольнолюбия и мятежного духа, и никакие фразы даже самыми острыми репейными шипами были не в силах прицепиться к ней. Ни раз Рамона в мыслях перебирала слова и действия Кристиана, когда тот вломился к ней в дом — и свои слова и действия тоже. Она уже успела отругать себя на всевозможный манер за собственное бездействие и в воображении переиграть эту ситуацию в свою пользу ни один раз. И если тогда страх сковал ее руки и горло, то сейчас она отыгрывалась за это по полной. На каждый ее дерзкий взгляд прилетало десять слов, но ни одно из них не добралось до благой, каковой ее считали черноязычницы, цели. Ни одно не смогло ранить ее душу, не смутило, не заставило задуматься над чем-то высоким. Они все будто застревали в плотной толще вязкой воды, захлебывались в ней, становясь все тише и тише. О, Рамона прекрасно их слышала, не хуже Долорес, — но не слушала. Возможно, это было ее ошибкой, но иные действия Веласкес сочла бы предательством самой себя. Здесь, безусловно, сказывалось воспитание в ее семье. Рафаэль поощрял свободомыслие у своих детей и разрешал им ошибаться столько раз, сколько им это потребуется. Сильвия же доверяла дочери и сыну — и никак не препятствовала осуществлению планов Рамоны, зная, что та не перегнет палку. Точнее, надеясь на это. И совсем немножко на Марию. Сама Веласкес конкретно сегодня надеялась только на собственную удачу. Она с упорством прокладывающего себе дорогу носорога методично обрывала все те нити обязательств, что прикрепились к ней на настоящий момент. Она потом уберет с веревок оставшееся высохшее белье, потом отнесет фрукты и овощи сеньору Кабрера, потом помоет посуду после завтрака, потом пойдет косить траву для осла. Когда-нибудь — но не сейчас. Там, на другом конце их маленького городишка, то же самое делала Кудряшка, и цель у обеих девушек была одна. Раскол. Ждать еще было бы преступлением. Рамона больше не могла слышать о расколе, об ущелье, о его непреодолимости — и не иметь возможности увидеть все лично. Точнее, возможность она имела неоднократно, но каждый раз предпочитала этому провести время с друзьями, и в эти моменты цепкое распаляющее разум желание отступало. Кудряшка заметила это первой, тихонечко предложив подруге посмотреть на расколовшуюся гору вместе. Ее родители, как и родители Рамоны, поход туда не одобряли. Папа ни раз повторял, что там опасно, что с вершин непредсказуемо срываются камни, что край у ущелья ненадежен и осыпается. И потому Веласкес чувствовала себя увереннее, так как знала, что ее может там ожидать. Она не собиралась красиво балансировать на самом краю бездны, драматично раскинув руки и доверчиво закрыв глаза. Рамона многого не хотела — только посмотреть. Кудряшка опаздывала, и не любящая долгие ожидания Рамона отправилась к заветному месту одна. Как она сама поначалу думала — но у Камило, освободившегося от просьб горожан, были совершенно иные планы. Рамона не хотела окутывать его даже самой милой и невинной ложью, равно как и не хотела избегать его желания пообщаться с ней. После того, как она вслух сказала Камило, что считает его своим другом, ей стало проще. Слова имели невообразимую силу — с новоприобретенным дружеским статусом и без того комфортное общение с Мадригалем вновь ощущалось ею как совершенно не запретное, сколько бы заигрываний оно ни содержало. Рамона замечала за собой подобное и раньше, но не в таком положительном ключе. Раньше, стоило ей признаться Марии или Кудряшке — неважно кому, главное сказать вслух, — что ей нравится какой-то парень, как он тут же переставал быть для Рамоны привлекательным. Мария назвала это “парадоксом проверки чувств”. Проверять чувства к Камило таким образом Рамона не хотела. И не потому что не стремилась думать об их наличии или отсутствии, а потому что не желала уничтожать тот сладкий туманный флер, что так отзывался ее душе. И неважно, какая у него была природа. Единственное, что малость усложняло ее отношение к нему — это две алых розы. Первая, обнаруженная вчера на подоконнике, стояла в глиняном кувшине, а вторая встретила Рамону сегодня утром так же, как ее предшественница. Веласкес не определилась до конца, как к ним относиться. Куда больше определенности у нее было в завтрашнем вечере. Мария собирала их компанию посидеть у реки, вдалеке от города, вместе с музыкой и алкоголем — и Рамона знала, кого еще хотела бы там видеть. — Ты меня приглашаешь? — изобразил удивление Камило, и на его губах расцвела довольная улыбка от уха до уха. — Я тебя приглашаю, — бойко кивнула Рамона, — Можешь и друзей своих позвать. — М, знаешь Луку и Винсента? Конечно же, Веласкес слышала их имена, но знакома лично с ними не была. Она часто замечала Камило в компании еще двоих парней, куда так старался влиться братец, и заслуженно считала их его приятелями, порой мысленно грозя себе пальцем за слишком поспешные первые мысли о том, что из-за ежедневной городской работы ему якобы некогда заводить друзей. Ведь если у Долорес не было близких подруг, это вовсе не значило, что их нет ни у кого из семьи Мадригаль. — Я видела их с тобой сегодня. И вчера. Вы часто вместе ошиваетесь. Камило с невероятно проницательным лукавством посмотрел на нее и понимающе улыбнулся. — Так ты наблюдаешь за мной? — Глаз не отвести… — Рамона с удовольствием подыграла ему, с истинно девичьим нежным кокетством убирая прядь непослушных волос за ухо. А после так же нежно все сломала, продолжив начатую фразу, — …От твоей руаны. Очень заметная. — И провокационная! — они оба легко и непринужденно рассмеялись. Дорога к расколу пролегала через вздымающееся холмами широкое поле, что походило на некогда застывшие воды бурного океана. Казалось, вся природа вокруг поднималась с колен после подмявшего ее под себя ночного дождя. Длинные желтые колосья пшеницы стелились по земле, а напитавшаяся ярко-зелеными красками влажная трава так и норовила прицепиться к подошвам обуви. Помахав работающим в поле Себастиану и Тито, они с Камило уходили все дальше и дальше от людей, от мира — в место, где начинались новые фантазии Рамоны. В какой-то момент они свернули с протоптанной тропинки налево, уже по колено шагая в сырой траве по размякшей земле. Однако чем выше они поднимались, тем суше становилась эта земля. Снова спуск вниз, снова подъем — уже более крутой, вынуждающий ступать осторожнее, чтобы не поскользнуться на поросших мхом спрятанных в высокой траве камнях. Встретившее их прохладой тени ущелье с первого взгляда было хмурым и неприветливым, будто отталкивало от себя все солнечные лучи. Катастрофически огромное, оно поднималось из самых глубин земли, где покоились ненайденные бриллианты и отдыхали духи прошлого, и широкой неровной трещиной упиралось в горизонт. Рамона казалась сама себе настолько крохотной по сравнению с ним, что от ее затылка вниз по спине пробежал мокрый озноб. Она с завороженной улыбкой смотрела вперед и чуть вниз. Дна не было видно из-за поднимающегося снизу густого тумана, что клубами перекатывался подобно ленивому дремлющему зверю, цепляясь за острые выступающие камни. От одного только вида у Рамоны замирало сердце и приятно кружилась голова, как если бы она разом выпила полбутылки анисового ликера. Ей дико хотелось взять Камило за руку, словно это помогло бы ему прочувствовать хотя бы малую долю тех эмоций, что сейчас сокрушительным цунами захлестнули ее душу — а она желала разделить эти эмоции. Но ее руки онемели до легкого покалывания на кончиках пальцев; Рамона не могла пошевелиться вся. Туман молочной дорогой стелился вперед — ненадежный и ускользающий, он звал ее за горизонт, манил туда неозвученными обещаниями. От Рамоны требовалось лишь сделать первый шаг. — Я вижу его… — воодушевленно выдохнула она, и Камило, отвлекшись от созерцания ее профиля, старательно всмотрелся в направлении ее взгляда. — Кого видишь? — Наше будущее. — Не понимаю. — Ты только присмотрись! Там — огромный мир, миллиард идей, миллиард инструментов для их воплощения. Новые лица, новое все! — понизив голос, Рамона проникновенно прошептала, — Нам нужно только преодолеть эту пропасть. Дочь шальной фортуны, она говорила с таким азартом, будто каждое ее слово пылало решимым огнем страсти — Камило чувствовал, как от этого жара распаляется его душа, и его это совершенно не пугало. Ветер подобно нашкодившему псу послушно стелился у их ног, а слегка пригретая солнцем кожа буквально впитывала доносящийся с полей густой запах свежей травы и сырого камня. Он увидел все, и с полной уверенностью теперь мог назвать это лучшим из всего, что случалось в его жизни, после своего пятого дня рождения. Его громкий наполненный солнечной жизнью выкрик, похожий на птичий, эхом впитался в рваные стены ущелья, бесконечно долго отражаясь от них и затихая. — Это как дорога! — выпалил Камило, указывая пальцем на туман, — Смотри, вон! Прямо туда уходит. Она кивнула и счастливо рассмеялась. — Жизнь — она в движении, и вот туда нам нужно двигаться! Оставался только один невысказанный момент. Самый важный, ключевой. Рамона должна была сказать Камило об этом, открыть ему душу нараспашку — именно сейчас, когда они одни, и никто посторонний их не увидит. Кем бы она была, умолчи она в такой мощный миг единения их мыслей о главном? — Сейчас идеальный момент для признания. Лучше уже не будет никогда, — она посмотрела Камило в глаза миллионами далеких таинственных звезд, отчего у него перехватило дыхание. Он выжидающе замер, и Рамона, закусив нижнюю губу, продолжила, — Я хочу изобрести крылья для человека. — Я думал, это будет признание в любви, — Камило спрятал собственное смятение за дурашливой улыбкой. — Оу, разочарован? — ее пальцы слегка дрожали от волнения, но шутка Камило совершенно не испортила настроя, напротив, вернув Рамоне ее беспечную с первого взгляда игривость. Веласкес с любопытством наклонила голову набок, — Ты так старательно везде ищешь намеки на это… Тебе сильно хочется, чтобы я была в тебя влюблена? Зачем? — она озорливо стрельнула в него глазками, продолжая забавляться, — Может, ты сам в меня влюблен? — Может, — посмотрев куда-то вниз, загадочно улыбнулся Камило. Рамона внезапно не знала, как реагировать. Но точно всей кожей прочувствовала одно — как друг Камило все испортил. И, черт, она совершенно не могла на него разозлиться хотя бы ради приличия. — Хех, ты растерялась, — польщенно заметил он, проводя рукой по своим волосам. — Не каждый день можно услышать такие откровения, — быстро нашлась Рамона. Ее щеки начинали слабо болеть от улыбки. — Тебе больше по душе громкая романтика? Серенады под окном и все такое? — М-м-м, — она задумчиво приложила палец к губам, — Совершенно мимо. — А я могу! Она посмеялась его открытой уверенной улыбке, отчего-то ставшей до безумия обаятельной и красивой. Списав все на собственное возбуждение благодаря месту, где они сейчас находились, Рамона старательно отпускала в полет все не нужные ей мысли. Среди них была одна особо острая и рискованная, задержись на которой Веласкес чуть дольше — незамедлительно бы провалилась сквозь землю в качестве наказания. После ее воплощения в жизнь, конечно же. Они сидели на крупном черном валуне, по-турецки скрестив ноги. Курящее полуденное солнце сквозь редкие полупрозрачные облака небрежно бросало греющие лучи на их спины, и они как ящерицы впитывали это тепло. — А про крылья… — продолжил Камило, и Рамона улыбнулась тому, что он ее слушал, — У тебя уже получилось что-то? — Пока нет. Проблема в размере и в конструкции крыла, — она постаралась показать ему хотя бы на пальцах то, о чем говорила, жестикулируя активнее и амплитуднее обычного, — Понимаешь, я не хочу, чтобы крыло было неподвижным, как у воздушного змея. — Ну да, так ведь не получится управлять полетом, — согласился с ней Камило, задумчиво хмурясь. — Именно! И сейчас выходит так, что это будут не просто крылья, которые привязываются в рукам. Глупо ведь, — Рамона серьезно посмотрела на него, и он внимательно кивнул, — Это будет целая конструкция, пока что довольно громоздкая. И она будет состоять из соединенных крыльев и хвоста. — И хвост как руль. — Да, как у птиц. Камило покачнулся назад, оценивающе присвистнув. В его воображении картинка рисовалась довольно ярко и понятно — без учета сложности всех механизмов, о которых говорила Рамона. Ему тоже хотелось рассказать ей многое о себе, чтобы она больше узнала о нем, чему-то посмеялась, чем-то впечатлилась, но он старательно сдерживал себя, понимая, что сейчас — момент ее славы. Камило знал, что непременно расскажет ей, но позже. К тому же, ему нравилось смотреть на столь увлеченную Рамону. — А как управлять? — поинтересовался Мадригаль, — Не мышцами же? — Не мышцами. Я еще не придумала, — призналась она, сокрушенно цокая языком и пожимая плечами, — Вариант с веревками, как у марионеток, отпал почти сразу. — Могу помочь, если потребуется свежий взгляд. Камило аж приосанился, выпрямившись и гордо вздернув нос вверх, и Рамона ему затейливо подмигнула. — Я хочу сделать это сама. Но если я зайду в тупик… Он понимающе покивал, и они оба синхронно вздохнули в голос, вновь посмотрев на пропасть. Камило чувствовал, с какой силой Рамона стремилась найти новый мир; ее бескрайняя тяга неожиданно так естественно откликалась его сердцу. Сам он раньше никогда о подобном не задумывался, но теперь, пожалуй, ему тоже захотелось узнать, что таят за собой горы помимо щекочущей нервы опасности. В конце концов, за пятьдесят лет измениться могло многое, как и их статус беженцев. Скоро прибежала запыхавшаяся Кудряшка. Не сказать, что она все испортила — портить, собственно, было и нечего. Рамона обрадовалась подруге, но с другой стороны ей все же хотелось посидеть так с Камило еще. Еще поговорить с ним, посмотреть на него, послушать его голос и посмеяться — так, чтобы это время принадлежало только им.