***
Третье утро подряд для Рамоны началось с алой розы на подоконнике. Третий день подряд щекочущее легкие белыми шелковыми ниточками замешательство продолжало расти. Настойчиво повторяемый жест внимания уже не трогал сердечко Рамоны так же, как впервые, и все его очарование медленно спадало — но закрывать окно на ночь она все равно не хотела. Ей нравилось воображать Камило таинственным незнакомцем, что приходит к ее дому в одно и то же время, браво карабкается по стене, цепляясь за выступы и сохраняя тишину, чтобы не разбудить Рамону и не оказаться замеченным соседями. А последнее было нелегко — окно в комнате Рамоны выходило на улицу, а семья Ньето просыпалась даже раньше папы. Но никто еще Камило не заметил, Веласкес была в этом уверена, так как окажись все иначе — непременно бы пошли слухи. Она даже пробовала подловить его, но не смогла продержаться до утра, заснув под убаюкивающий шепот собственных фантазий о крыльях и утонув в откровенности мысленных диалогов, которым никогда не суждено прозвучать в жизни. Они с Кудряшкой гуляли. Точнее, прогулкой это было для Рамоны; Кудряшка же заходила в каждый дом, где держали скот, и проверяла, все ли в порядке с лошадьми, хорошо ли несутся куры, здоровы ли козы, не появились ли трещины на вымени у коров. Разумеется, она была не единственной в Энканто, кто интересовался здоровьем животных. Кудряшка скорее пока занимала позицию девочки на побегушках у тех женщин, кто в этой теме разбирался отлично, и жадно перенимала их опыт. Она по-своему странно любила животных, и, к ее приятному удивлению, ее родители одобряли эту совершенно не “белоручную” работу. То и дело Кудряшка искренне сожалела, что удивительный дар сеньоры Джульетты распространялся только на людей, иногда совсем тихонечко и совсем капельку ей завидуя и повторяя, что у нее самая важная способность. Рамона же магию семьи Мадригаль на полезную и бесполезную не делила, а детстве во время игр в Мадригалей всегда забирала себе роль сеньоры Альмы — только и делай, что командуй всеми, чем не красота? Кудряшка увлеченно рассказывала, до чего же замечательна способность Антонио: до того немые животные теперь действительно могли пожаловаться на плохое самочувствие, и появлялась возможность вылечить многие болячки сильно заранее, пока они на станут совсем запущенными и очевидными. Рамона слушала подругу с заинтересованной улыбкой, когда они увидели вдалеке Долорес — и подошли к ней поздороваться. — Антонио их еще и для связи использует, чтобы передавать новости из одного конца Энканто в другой, — присоединилась к их обсуждению Долорес, — Они его слушаются. Я пусть и все слышу, но крыльев и сверхскорости у меня нет. Тоньше звона нежных серебряных колокольчиков Долорес всего за пять минут рассказала девушкам все последние новости Энканто, упомянув, что Луизу вновь попросили поменять течение реки, что над кукурузными полями маленькая гроза, так как кто-то случайно назвал сеньору Пепу Хосефой, что мыши у Бруно стали слишком шумными и что Камило нашел очередной предлог валять дурака целый день и за пределы ворот не выходить. “Я слышала, ты говорила, что хочешь позвать меня сегодня вечером на пикник. Я не смогу, прости”, — между делом сообщила она Рамоне, тут же аккуратно беря ее за руки и с до мягкости восторженным лицом шепча имя Мариано. — Так Камило сейчас дома? — Рамона применила все свои актерские навыки, чтобы непонимающе нахмуриться. — Угу, — немножко суетливо кивнула Долорес в ответ, — И Мартин с ним. Строят что-то. — Она замерла и чутко прислушалась, слегка вытянув шею, — Сеньора Гарсиа просит помочь ей перенести мольберты на второй этаж. И она… беременна? А, нет-нет, не она. Кто-то другой, голос не узнать. Сеньора Гарсиа еще просит… Ой, там у нее Иса. Я пойду, меня папа зовет, — Долорес виновато улыбнулась и упорхала, оставив Рамону с Кудряшкой в жгучем неведении. Когда Долорес пропала из их поля зрения, Рамона быстро расчесала волосы пальцами, взлохмачивая их у корней, и проверила, что под ногтями нет грязи. — Я хорошо выгляжу? — спросила она у Кудряшки, — Давай мимо виллы Мадригалей пройдем. — Как будто просто гуляем? — Ага, — Веласкес невинно закусила кончик ногтя большого пальца, улыбаясь и строя из себя кокетку безо всяких дурных помыслов, а глаза ее так и горели шаловливым огоньком, — Так, совершенно случайно. Кудряшка наивно решила, что дело в братце, и Рамона не спешила говорить ей, что это не так. Она вообще никому рассказывать о зачастившем в ее мысли Камило не спешила. И очень ждала, когда Кудряшка закончит свой еженедельный обход, который благодаря дару Антонио был последним. Медленно и волнительно для самой Рамоны они приближались к ее цели. Даже слишком медленно — размеренные шмели и те быстрее. Во дворе перед домом семьи Мадригаль вовсю кипела работа — Камило с Мартином и друзьями действительно строили что-то масштабное и были настолько увлечены процессом, что не видели ничего вокруг. Рамоне пришлось якобы случайно уронить стоявшее у забора мятое ведро, что знатно нашумело, упав на так удачно сложенные в другом месте кирпичи. “Строители” тут же отвлеклись от своей работы, и, заметив Рамону, Камило обрадовался ей так открыто и искренне, что в ее груди жарким золотом разлилось вдохновенное тепло. — Интересный способ привлечь мое внимание, — подойдя к ним и поздоровавшись, он подмигнул Рамоне и кивнул в сторону ведра. — Рабочий способ, — беззастенчиво поправила парня она и улыбнулась. Камило представил им с Кудряшкой своих друзей, и теперь Рамона могла смело говорить, что знакома с ними лично. Правда, хвастаться таким сомнительным достижением ей было не перед кем. Выяснилось, что ребята строили сцену, причем немаленькую — за полдня они вчетвером успели сделать лишь подмостки, но хорошие и довольно крепкие. Сцена была нужна Камило для его дяди Бруно, о котором он теперь говорил не с разочарованием или даже трепетом, а с особой небрежностью, напускной, какая обычно бывает, когда значимость человека для рассказчика нужно намеренно преуменьшить в глазах слушателей. Гильермо точно так же говорил про Себастиана незадолго до того, как для Рамоны стало очевидным, что он видит в Молине определенный авторитет. Не во всем, конечно же. Касательно же Бруно у Камило были грандиозные планы — они вдвоем хотели устроить спектакль со множеством ролей и, согласно брошенному Бруно вызову, без использования магии. Веласкес очень понравилась эта идея. Кудряшке, судя по ее восторженно сжатым в кулачки ручкам, тоже. Девушки незамедлительно предложили свою помощь в стройке сцены. — Точно! — Камило хлопнул себя по лбу во внезапном озарении, — Ты же у нас дочка плотника. Рамона внимательно прищурилась, и где-то в стороне как мыльный пузырь надулся Мартин, который вообще-то тоже был сыном плотника, про что все успешно забыли. — Именно что дочка, а не плотник, — осадил пыл Камило Лука, скептическим взглядом окидывая Рамону с Кудряшкой с головы до ног. Рамоне это тут же решительно не понравилось, на что она скрестила руки на груди. Экспонатом на витрине она не была, а Лука как самый настоящий зануда продолжал, — Мало того, что девчонка, так еще и такую сложную науку надо учить, она по одному родству не переходит. — А я считаю, что нам любая помощь пригодится, — высказался Винсент, второй сегодняшний новый знакомый Рамоны. — Мартин, твоя сестра умеет строить? — окликнул братца Лука, на что тот уверенно и коротко кивнул. — Умеет. Она папе часто помогает. — Тогда предлагаю устроить голосование, — важно сказал Винсент. Рамона за происходящим наблюдала молча и без особого энтузиазма, да и стоявшая рядом с ней Кудряшка медленно теряла свой запал. — Но только на дочку плотника, вторая в постройках вообще ничего не понимает. — Какое голосование? — возмутился Камило, до этого совсем малость замешкавшийся переглядками с Рамоной, — У нас рук не хватает. — Если бы я мог, я бы превратился в кого-нибудь многорукого, — с умным видом начал дурачиться Лука. — Ха-ха, — саркастично приподнял одну бровь Камило. Рамону не покидало ощущение, что новые знакомые намеренно бахвалятся перед ней и Кудряшкой, стараясь показаться взрослее, опытнее и удалее, чем они были на самом деле. Им с Кудряшкой требовалось срочно уйти, так как пренебрежительно брошенное “Вторая” неглубоко, но Кудряшку задело, и ни она, ни Веласкес держать язык за зубами не умели. Кудряшка так и вовсе в выражениях была до безрассудства смела, зная, что в случае чего Себастиан за нее незамедлительно заступится. — Детский сад какой-то, — с горячим негодованием прошептала она. Рамона тоже остро почувствовала, что с таким отношением на самом старте продуктивная работа у них не сложится и, пока Камило обменивался колкими шуточками с друзьями, взяла подругу под руку и повела ее прочь. Это было наилучшее решение, чтобы не обижать друзей Камило и не ставить его перед подлым и нечестным выбором.Дочка плотника
13 марта 2022 г. в 04:27
“Сначала работа, потом развлечения”, — услышала Рамона, едва переступила порог дома. Матушка говорила громко и достаточно строго. Она мыла оставшуюся после завтрака посуду в тазике во внутреннем дворе и не видела, кто именно зашел в дом — никак материнское чутье подсказало, что дочь вернулась. Корзинка с фруктами для сеньора Кабреры стояла у дверей, а выстиранное вчера белье пересушилось и было довольно жестким на ощупь. Рамона озадаченно поджала губы, легко перехватывая из рук матушки мыльную тряпку и занимая ее место у тазика с грязной посудой.
— Я буду у сеньоры Мендес сегодня, — говорила матушка, деловито вытирая руки о фартук, — Что-то она совсем плоха последние дни. Даже до кухни сама дойти не может, в руках ничего не держит, говорит еле-еле, будто слова жует.
Сеньора Мендес была почетным старожилом в Энканто. Она недавно отметила свои девяносто восемь — и с этого момента начала медленно угасать. Бабушка Рамоны до столь глубокого возраста не дожила, но перед смертью так же плохо ходила и разговаривала, все вздыхая, что сил у нее нет. Рамона прекрасно понимала, почему матушка так беспокоилась о сеньоре Мендес. Она лишь последние несколько лет была слабая — а до этого, ух, крепко держала за собой славу старушки-сорванца. Сеньора Мендес была близка абсолютно каждому жителю в Энканто. Она могла и за маленькими детьми присмотреть, что порой у нее собирался целый табор белых панамок, и роженицу успокоить да роды принять легко и гладко. Куры у нее неслись всегда на совесть, а кукурузный хлеб из ее печи получался пышнее, чем едва раскрывшиеся коробочки хлопка. Еще маленькой, Рамона и сама бегала босая по ее дому с ароматным, горячим, уже надкушенным хлебом в руках, со всех ног удирая от грозной “хлопушки”-воспитательницы — скрученной в трубочку бумаги, чтобы насекомых “хлопать”. Или непоседливую Рамону по попе. Несильно, любя. Так же когда-то от сеньоры Мендес прятался вместе со стащенным из печи хлебом Рафаэль, сеньор Феликс и многие теперь уже взрослые. Своих детей у нее не было — всю жизнь сеньора Мендес чужих растила.
Рамона обернулась и посмотрела на матушку.
— Она перенервничала, наверное. И землетрясение, и утрата магии…
— Еще и раскол этот, — Сильвия тяжело вздохнула, и Рамона напряженно задержала дыхание, — Он нашему папе покоя не дает. Плохо это кончится, чувствую, плохо…
Матушка страдальчески положила ладонь на грудь, присаживаясь на скамейку и сжимая в свободной руке белоснежный хлопковый фартук. Она хмуро смотрела на землю перед собой, что под силой ее уже заранее горюющего взгляда словно посерела.
— Да почему, мам? — оставив тряпку одиноко плавать в тазике, Рамона села рядом на скамейку и тепло улыбнулась, — Ты зря переживаешь. Папа просто исследователь у нас. Ему любопытно, вот и все!
— Заберет у меня раскол мое сердце…
Внутренний двор моментально стал серьезнее и геометричнее, а внезапно такие четкие углы словно заострели. Как наточенные ножи они все были направлены в одну точку, — матушкину грудь, — и смягчить их было не под силу даже самому нежному ветру. Отсюда, как из любого другого места в Энканто, виднелись величественные мудрые горы, в этот раз смотревшие вниз, на людей, особенно печально и без всякой гордыни. Рамона смотрела на них в ответ — гордо и без печали.
Раскола со внутреннего двора видно не было. Уставшее каменное плато простиралось за домами глубоко вдаль, но не упиралось собой в горы. Издалека такие маленькие, а вблизи огромные темно-желтые сырые валуны, казалось, не мог отмыть собой абсолютно никакой дождь. Матушка не единожды была так откровенна с Рамоной и делилась с ней взрослыми переживаниями и проблемами — впервые это произошло спустя примерно три года с тех пор, как из единственного ребенка в семье Рамона превратилась в старшую сестру.
— Мам, ты чего? Что-то случилось, а ты нам не говоришь? — медленно и осторожно спросила она, заглядывая матушке в глаза, и на ее смазанное “Нет, ничего” мягко накрыла ее ладонь своей, — Вот, “ничего”. А ты переживания себе на плечи валишь, причем зря. Все ведь хорошо. Папа здесь, в Энканто. Мы все здесь.
— Тебя бы еще хоть кто-нибудь тут удержал.
— Пока летать не научусь — никуда не денусь.
Рамона улыбнулась, пряча за этим всю глубину и серьезность прозвучавшей так шутливо фразы. Матушка про ее крылатую страсть к бесконечно высокому небу и ветру в облаках не знала, оттого все казалось крайне безобидным. Но то ли Рамона выглядела слишком уж счастливой и взволнованной после еще свежих впечатлений от похода к расколу, то ли материнское чутье вновь дало о себе знать — Сильвия смотрела на дочь в упор, и глаза ее горячо почернели, как вбирающие в себя жар угли.
— Ходила? — прямо спросила она.
— Куда? — Рамона изобразила дурочку, наивно хлопнув глазками. Ей такое совершенно не шло.
— Ходила, — сокрушенно ответила за нее матушка, и девушка глупо и бессмысленно помотала головой, — К расколу этому, будь он проклят. Смотришь на меня, как наш папа. — Сильвия положила ладони ей на плечи и, проникновенно посмотрев в глаза, горько прошептала, — Рамона, там опасно.
— Там так красиво, мам, ты бы видела!..
Рамона с непоседливой мечтательностью улыбнулась, вспоминая и бездонную пропасть, и приветливый белый туман, и теплые камни, и Камило, хотя он никак с ущельем и не был связан. Просто случайно вспомнился, отчего улыбка Рамоны стала еще шире. Матушка глубоко вздохнула и слабо улыбнулась, и тут же вся серьезность и острая печаль отхлынули от внутреннего двора, позволяя солнцу вновь забавляться с тенями на нем.
— Иди посуду мой, а то вода закиснет, — снисходительно и мягко сказала она, подталкивая Рамону в сторону тазика.
Матушка дожидалась, когда Рамона закончит. Она хотела, чтобы дочь помогла ей донести овощи, кукурузу и фрукты до сеньоры Мендес — оказалось, что корзинка у дверей предназначалась вовсе не сеньору Кабрера. Идти было недалеко. Дом сеньоры Мендес стоял в конце улицы, на углу, и Веласкесы дошли бы до него тихо и без громких приключений, не встреться им по пути Каролина Серрано. С матушкой у них были натянуто-дружеские отношения для окружающих и безразлично-холодные в реальности, что Рамона прочувствовала особенно ярко, когда в ее детской дружбе с Кристианом пролегла первая трещина.
Сеньора Серрано улыбалась им и вела милую непринужденную беседу с матушкой, которая тактично всячески пыталась завершить диалог, но Каролина цепкой хваткой вытаскивала все новые и новые темы, как рыбак тащит непуганную рыбу в особенно удачливый день. Рамона молчала, не улыбаясь ей даже из вежливости. Гордыня не позволяла ей вести себя любезно с женщиной, что нашептывала всему Энканто черные слухи про нее, а теперь до притворных морщинок под глазами смеялась над обсуждением дойных коров.
Возможно, сеньора Серрано действительно сейчас была искренна, но Рамона упорно видела в каждом ее слове и жесте одну только ложь.
Отмолчаться у нее не вышло. Каролина Серрано, наговорившись с матушкой, скоро переключилась на Рамону, смотря на нее с невообразимо елейным сожалением. Обманчивым, разумеется, по мнению самой Рамоны.
— Мне жаль, что так вышло, — как наседка квохтала она, — Кристиан ведь не плохой мальчик. Вы вон как хорошо дружили раньше, везде вместе бегали.
— Это было очень давно, сеньора Серрано, — сдержанно и прохладно отвечала ей Рамона, подражая манере своей матушки.
— Ох, время так летит, дети быстро растут, оглянуться не успеешь.
— Да, и все меняется, — Рамона вместе с матушкой плавно обходили сеньору Серрано, чтобы им было проще распрощаться с ней уже наконец, — И дети тоже.
— Да откуда-ж тебе знать, у тебя ж своих пока нет, — с натянутым добродушием покровительственно отвечала она, — Или ждете уже?
— Чушь не говори, — покачала головой матушка, — Я скорее от сына внуков дождусь. Дочка у меня недотрога.
— Орхидея она, самая настоящая Орхидея, — смеялась сеньора Серрано. Рамона это сравнение с капризным и изнеженным цветком невзлюбила уже очень давно, и сейчас оно звучало крайне иронично после сплетен о ее якобы доступности. — Кристиан очень переживает и раскаивается. Плохо спит, почти не ест, молчит все время, — меж тем причитала сеньора Серрано, и Рамона кожей прочувствовала, как напряглась матушка. Они обе догадывались, к чему все ведет, и оказались правы, — Рамона, может, поговоришь с ним? Попробуешь снова подружиться?
— А может, ты научишь своего сына понимать слово “нет”, Каролина? — с непробиваемо прямым спокойствием сказала матушка, — Что ты прицепилась к моей дочери?
— Да все он понимает. Он же битый ходит у меня, — развздыхалась та в ответ, страдальчески всплескивая руками, — И лечить все отказывается. Я в его дела не лезу, но как мать переживаю. Ты же понимаешь меня, Сильвия, как никто другой.
Признаться, все дошло до такого абсурда, что Рамоне уже было до безразличия смешно. Кристиан благодаря словам сеньоры Серрано в глазах девушки окончательно стал выглядеть неописуемо жалко и мелко. И как она только могла испугаться человека, что сейчас прятался от собственной совести за спинами родителей?
— А самому Кристиану нормально, что за него извиняется его мама? — с жестокой насмешливостью склонила голову набок Рамона, и матушка тут же строго окликнула ее по имени. — Что?
— Ну, так-то ты все правильно сказала, — справедливо заметила Сильвия, похоже, одернув дочь чисто ради приличий, — Но грубить нехорошо.
— Лживые слухи распускать тоже нехорошо, — Рамона перевела взгляд с матушки на Каролину Серрано, продолжая говорить поразительно легко и метко, — Но сеньору Серрано это не останавливает.
Не только во взгляде — даже в позе, в которой сейчас стояла сеньора Серрано, явно читалось приторное сожаление тому, что Рамона выросла настолько невоспитанной девушкой, позволяющей себе разговаривать на равных со взрослыми. Точнее, в представлении Каролины, открыто им хамить. Она с глубоко оскорбленным и несчастным видом качала головой, как рыба то открывая, то закрывая рот.
— Если хочешь что-то сказать, говори сейчас, — поправила свое платье матушка, всем видом показывая, что они и так слишком уж задержались.
— Хорошего вам дня, — выдавила сеньора Серрано и, улыбнувшись им еще одной своей неприятной улыбкой, наконец пошла прочь. Они обе знали, что та обязательно скажет — но не в лицо. Матушка тяжело вздохнула, но ни слова не произнесла. Рамона тоже никак это не прокомментировала — она лишь беззаботно поправила платок, прикрывающий кукурузу в корзинке, и с видом, словно ничего не произошло, продолжила рассказывать про ленточки Марии.