Алая вспышка

Прозрачный хрустальный звон всегда звучал многообещающе. Он мог таить за собой безудержное чувство свободы, глупые беспричинные улыбки и жаркие тесные танцы. Мог коварно скрывать долгие откровенные разговоры непроглядно темными ночами, открытые нараспашку души, слезы и облегчение вслед за ними. Мог и вовсе подарить мыслям мягкую расслабленность, телу — податливость, а сердцу — вседозволенность и разрешение на различного рода безумства, когда все табу падали, как карты из рук игрока-неумехи. Единение, смех, стыд, развязанный язык, смелые идеи, детское ликование, недетские желания… За этим звоном было все и одновременно ничего полностью. Рамона никогда не знала, какой окажется перевернутая карта в этот раз — и это чувство будоражило. Со взволнованным рвением она как можно тише перекладывала бутылки с отцовским ликером в корзинку на самое дно, чтобы накрыть их сверху платком и накидать туда фруктов. Она вела себя настолько тихо, что даже Долорес не смогла бы ее услышать при всем своем желании — Рамона и дышала осторожно, неглубоко. После щедрых хозяйских ужинов с сеньором Феликсом ликера на полках значительно поубавилось, и папа не успел нагнать новый. Рамона и без того старательно выбирала самые залежавшиеся бутылки, так как свежеприготовленный анисовый ликер невыносимо горчил и сжигал горло. Не сказать, что и настоявшийся ликер являлся вкуснейшей пищей богов, но с подсахаренной водой его вполне можно было пить. Она деловито копошилась в погребе, то и дело прислушиваясь к любому постороннему звуку, особенно к далеким напевам матушки, что не должна узнать о содержимом корзинки. — Так и становятся родные дети ворами, — прозвучало прямо за спиной Рамоны, отчего она вцепилась в бутылку обеими руками и прижала ее к груди, как драгоценного младенца. — Папа! Рафаэль глухо рассмеялся, проводя пальцами по своим усам. Он сидел на верхних ступеньках, ведущих в невысокий погреб, и с интересом заглядывал вниз. Его шея и лоб блестели от пота после рабочего дня, а упрек во взгляде было не отличить от снисходительности из-за тени на его лице, отчего Рамона плутовато попятилась. — А я иду, смотрю — погреб открыт. Думаю, дай-ка загляну, вдруг маме нашей помощь нужна. А тут у меня, оказывается, лисица завелась, — папа добродушно смеялся в свои усы, — Зачем тебе столько бутылок? — У нас пикник сегодня. Договорились через час после ужина к реке пойти, — улыбнулась ему Рамона. Недовольным он не выглядел совершенно, и потому она потихоньку начала наглеть, уже не так скрытно выбирая бутылки постарше и укладывая их в корзинку. Папа следил за ее действиями внимательным оценивающим взглядом. — И много вас там будет? — Семь?.. — призадумалась Рамона, мысленно всех пересчитывая. Она сама была не уверена в количестве до конца. — Мы не собираемся напиваться. Только расслабиться. Папа грузными тяжелыми шагами спустился по лестнице к ней, сел на корточки рядом с корзинкой и размеренно достал оттуда все выбранные ранее бутылки, оставив только одну. Рамона ему не мешала и никак этому не возмутилась — не успела, потому что папа вместе с ней принялся выбирать ликер постарше, вытаскивая его из таких закромов, о существовании которых Веласкес и не знала за семнадцать лет своей жизни. — С подружками? — Нет, там и парни будут. — Кто? — Себастиан… — Рамона начала загибать пальцы, но папа ее тут же перебил. — А, дальше можешь не продолжать. Я, когда совсем мальчишкой еще был, с друзьями каждый вечер убегал за реку Моханы. Только бутылки мы не в корзине несли, а в рукавах прятали. Вон, сама видишь, до сих пор люблю широкие рукава носить, привычка осталась. Вы в ту сторону собираетесь? Ну, нет — так нет. А там есть местечко хорошее одно, потом покажу тебе его, — приговаривал Рафаэль, бережно укладывая на дно корзинки три бутылки с ликером, после чего вручил ее в руки дочери, — Ладно, иди. Опоздаешь. — Спасибо, пап. Он любя растрепал ее и без того взъерошенные волосы, чему Рамона сморщила нос, изображая недовольство. Папины огрубевшие от работы мозолистые руки были самыми мягкими и нежными на свете. — Маме не говори только, — на прощание кивнул на корзинку он. Корзина с ликером, фруктами и лежащим на самой поверхности пандейру приятно оттягивала руку вниз своей тяжестью. Рамона то и дело меняла правую руку на левую и обратно, но не потому что ей становилось слишком тяжело, а чтобы убрать корзинку подальше от Гильермо, что порывался забрать ее всю дорогу до реки. Они шли большой и шумной компанией количеством больше семи человек. Из друзей Камило к ним присоединился только Винсент, так как Лука наступил на гвоздь и остался залечивать эту серьезную рану дома — Кудряшка, едва услышав это, тут же принялась радостно нашептывать своему жучку в коробочке нечто неразборчивое. Однако место новичка не пропало, вместо Луки в их компании его заняла Мирабель, с которой ни Рамона, ни ее друзья близко не общались. Этому не было никаких объективных причин, просто так сложились обстоятельства. За Себастианом же увязался его младший брат Тито, которого на самом деле родители назвали Николас. Он до умиления страшно злился, когда к нему обращались “Тито”, поэтому Рамона звала его исключительно так — а вслед за ней это подхватили и остальные. Тито пришлось смириться. И полюбить Рамону, так как выбора ему ее природный магнетизм и заодно Себастиан не оставили. Тито тащил с собой типле*, играть на котором не умел совершенно в отличие от своего старшего брата. Камило этому заметно впечатлился, хорошенько присев Себастиану на уши с рассказами про свою гитару, что тоже взял с собой, и про редкие типле в Энканто. Намекал Мадригаль на совесть умело и качественно — настолько же, насколько Себастиан его намеки не понимал. Усмехнувшись попыткам Камило, Рамона попросила Молину сыграть им что-нибудь. Оставшийся путь к реке Мария танцевала под энергичный аккомпанемент типле, выхватив из корзинки Кудряшки кастаньеты и щелкая ими в такт. Она словно парила над землей, и Рамона наблюдала за подругой с восхищенной улыбкой. Когда они выходили за пределы городка, пропитанные июньским жаром деревянные вывески, прощаясь, вальяжно поскрипывали на ветру, а пронизанный запахами залежалой травы, чабреца и сладких лилий воздух был до гротескного пасторальным. Узорчатые листья папоротников отбрасывали причудливые темно-фиолетовые тени, что слегка покачивались, повторяя пульс музыки типле. Вся их громкая компания расположилась на берегу, прямо на траве. Не теряя времени даром, Кудряшка тут же подсела к Себастиану, ластясь под самый его бок. Рамона тоже клювом не щелкала — не прошло и пяти минут, как каждый уже держал в руке жестяную кружку или стеклянный стакан с наведенным ликером. Точнее, разведенным — благодаря Марии, предусмотрительно захватившей подсахаренную воду. Остывшее крупное солнце купалось в дымке облаков, поднимающихся из-за гор. Оно не торопилось уходить, но уже не было столь беспощадно к людям, пытливо и внимательно подглядывая за ними. Над рекой звонкими переливами летал невозмутимый легкий смех, а шутки сменялись одна за другой, перебивая друг друга и смешиваясь друг с другом. Однако оставались еще в их компании люди, испытывающие пусть и скромную, но неловкость. И чтобы как можно скорее от нее избавиться, все приняли коллективное решение поиграть во что-нибудь. Самым оригинальным как всегда оказался Гильермо. — Бутылочка, — с видом человека знающего и прожженного опытом цокнул языком он, на что большинство синхронно закатили глаза. — А мне нравится идея, — поддержала его Рамона, беспечно откидываясь назад на выпрямленные руки, и Гильермо радостно ей улыбнулся. Веласкес с хитрой улыбкой продолжила, — Конечно, если Гильермо выпадет Тито или, например, Себастиану выпадет Винсент, мы игру сворачивать не будем. Хрюкнув, Камило от смеха подавился ликером, Тито крайне убедительно изобразил рвотный порыв, и Гильермо тут же сдал назад. Карты или доску для паркеса никто не догадался взять с собой, а “Правда или риск” всем уже безумно наскучили. Рамона знала всю правду про своих друзей — как и они про нее. Любимая игра Себастиана “Семь минут в раю” даже не была предложена: в такую впору играть только дома, где есть чулан, куда можно запереть парочку выбранных счастливчиков. Молина за эти семь минут успевал стоя подремать. Прозорливый Кудряшкин взгляд тем временем выцепил все инструменты, что были взяты с собой. Типле, гитара, пандейру, кастаньеты, гармошка… Да можно целый оркестр собрать! — Может, фанты? На танцевальные пары, — предложила она, — А роль партнера и партнерши будем выбирать случайно. Девушки ее идею поддержали с ярким энтузиазмом, а вот парни, что удивительно, отреагировали вяло и не особо охотно. Но за неимением достойных альтернатив им пришлось согласиться — для обожаемой Камило, Тито и Винсентом игры “Поймай даму в темноте” непроглядная ночь еще не наступила. А чтобы потанцевать, Марии с Рамоной и вовсе никакие предлоги в виде игр были не нужны. Себастиан флегматично перекатывал в зубах зажеванную медленно тлеющую сигарету, пока остальные сбрасывали свои фанты в его кепи. Первыми оттуда достали сережку Марии и пуговицу Тито — им предстояло станцевать друг с другом. Мирабель бойко растянула меха гармошки, и на выдохе инструмент подарил насыщенную живую мелодию. Марии полюбились Кудряшкины кастаньеты — она кружилась, как ярко-голубая дождевая туча, что приносила с собой свежесть и новизну, а щелчки кастаньет были похожи на далекие раскаты приветливого грома, какой особенно желанен после недели засухи. Миллионы ленточек в ее косе походили на полосы неплотного разноцветного дождя, сквозь которые солнце дарило радугу. Рамона смотрела на подругу с расслабленной улыбкой, стуча правой рукой по пандейру и периодически делая глоток из жестяной кружки. Тито обязан был влюбиться в Марию после этого танца хотя бы до конца вечера. Однако в его движениях, увы, не было и намека на серьезность — он слишком увлекся, изображая из себя абсолютно пьяного парня, хотя по факту выпил всего ничего. — Переигрывает, — тихонько шепнул Камило Рамоне, пока настраивал свою гитару, — Видишь, как ноги захлестывает? Пьяные так не делают. — Посмотрим на тебя, когда выпадет твой фант. — А я не хочу напиваться, — он широко улыбнулся, едва уголки губ Рамоны поднялись вверх, и кивнул на свою кружку, — Так, чисто символически растягиваю. Сама Мария со смиренной улыбкой часто повторяла, что Тито непутевый. Может, поэтому у них не получилось повстречаться друг с другом и недельку. Марии нравилось быть одной — она как-то раз призналась в этом Рамоне. И Рамона очень хорошо ее понимала. Ей тоже нравилось быть одной, в этом она ощущала особое дыхание свободы — пока не влюблялась. В моменты, когда ее сердечко начинало трепетать от одних лишь мыслей о каком-нибудь парне, одиночество становилось последней вещью, какую она для себя желала. Мирабель играла на гармошке лучше любого человека в окружении Рамоны. На несколько секунд Веласкес унесло в фантазию, что было бы замечательно собрать свою собственную музыкальную труппу — и, перелетев через ущелье, путешествовать и устраивать уличные концерты по всему миру от имени Энканто. Однако рассеянное от алкоголя воображение не смогло продержать эту задумку слишком долго. И вот уже из кепи вытащены катушка ниток и браслет, Кудряшка важно объявляет себя партнером, а Мирабель передает гармошку Винсенту. Рамона не чувствовала себя пьяной. Всё вокруг приятно замедлялось, но она полностью контролировала свои движения и слова. Пока что. Глубокое немного скрипучее звучание типле Себастиана сменила собой гитара Камило. Рамона продолжала отстукивать на пандейру ритм, но на смеющихся в танце Мирабель с Кудряшкой она не смотрела. В этот раз ее мысли полностью сконцентрировались на пальцах Камило — он будто совершенно не касался ими гитарных струн, а звук при этом получался сочный, громкий и объемный. Он перебирал по струнам так быстро, так легко и вдохновенно, что даже без хмеля в крови Рамона все равно бы засмотрелась. Камило сидел, чуть склонив голову к гитаре, прикрыв глаза и улыбаясь. Он не казался мягким при этом — больше увлеченным и наслаждающимся своей игрой и обществом вокруг. И в этот миг Рамоне ужасно захотелось его поцеловать. При всех, прямо в губы, без оглядки на последствия. Именно такого Камило — оранжевого от закатных солнечных лучей, теплого, улыбающегося и влюбленного. Рамона сейчас четко видела эту его любовь, направленную не на что-то или кого-то конкретно, а ту самую задорную искрящуюся любовь, что горела в далеких изумрудах его глаз. Абстрактную, бескорыстную, живую. …Возможно, анисовый ликер в этот раз оказался слишком крепким. Мысль становилась все настойчивее, и Камило словно почувствовал это — он смотрел на Рамону и многозначительно ей улыбался. Сдерживаться было сложно, и она не хотела сопротивляться. Но вмиг все пропало. Музыка застыла в воздухе, как унесенный к облакам пух, Кудряшка плюхнулась рядом с Рамоной, кладя голову ей на плечо и тяжело дыша, а Мирабель объявила следующие фанты. — Тут черная бархотка, и к ней прицепился колосок, — Мирабель поправила немного съехавшие набок очки, озадаченно отцепляя колосок от украшения Рамоны и откидывая его в сторону, как ненужный мусор. — Второй фант — мой, — невозмутимо сказал Себастиан, и Мирабель неловко и нервно засмеялась. — Значит, Бастин — партнер Рамоны, — хлопнула в ладоши Кудряшка. — Не, ее невозможно вести, — Молина покачал головой, неторопливо поднимаясь с места, — Я буду партнершей. Рамона не чувствовала себя пьяной. Правда. Вплоть до момента, как, звонко рассмеявшись, встала. Тут же горизонт самую малость поплыл, а руки и ноги начало приятно покалывать онемение. Она подхватила Себастиана — или Себастиан подхватил ее, — и, цепляясь ногами за траву, властно раскрутила Молину. Решение было не самым удачным, но Себастиан смог устоять. — Только держите себя в руках, прекрасная леди, — добавив голосу низкой грубости, Веласкес изобразила несколько смазанных па под несдержанный хохот Кудряшки и еще кого-то; было не разобрать. — Постараюсь не выпрыгнуть из штанов, — улыбнулся ей он. Камило лихо ударил по струнам, гармошка Мирабель набрала в меха разгоряченный воздух, и зажигательная музыка вновь пыхнула жаром. Что Рамона, что Себастиан старались особо не кружиться, так как знатно успели накидаться оба. Они, если присмотреться, больше хохотали друг над другом, танцуя скорее по очереди, чем в паре. Рамона подпрыгивала, топала ножкой, хлопала себя по бокам, и пышная юбка ее бесстыдного алого платья летала вслед за ней. Взметнется эта юбка вверх — и Камило не может не смотреть на ее красивые ноги, мягкие бедра, что не спрятаны тканью панталон, и хочет прикоснуться к их коже. Он же не слепец какой-нибудь! Рамона танцевала рвано, то и дело сбиваясь с ритма, и ей было совершенно плевать на это. Она искренне веселилась, и вокруг нее будто вились воображаемые пляшущие демонята — острохвостые и черноглазые. Они дразнились, цеплялись за ее платье и волосы, ныряли под ее руки и корчили презабавные гримасы. Случайный взгляд любого из них пробивал насквозь душу, а если вслед взглянула бы и Рамона, то по спине и рукам пробежали мурашки. Себастиан в свою очередь в роль партнерши вжился очень хорошо. Он гипертрофированно и комично извивался под музыку, не боясь показаться смешным и сохраняя при этом невозмутимое выражение лица. Кудряшка, увлеченно отбивающая в пандейру ритм, лишь подначивала их обоих, невпопад выкрикивая “Лов-чее! Да-вай! Сме-лее!” и прикладываясь к кружке Рамоны. И они стали смелее — красиво поставив точку после очередного па, Себастиан закинул на Рамону ногу в духе лучших танцовщиц-соблазнительниц. И, наверное, это действительно выглядело бы легко и привлекательно, если бы не оказалось так тяжело. По ощущениям одна только его нога — нет, ножища! — весила половину Рамоны. Не выдержав всей тяжести столь соблазнительной ноши, Веласкес покачнулась и, не теряя времени зазря, упала назад. А сверху ее грациозно накрыла пьяная “партнерша”, слегка придавив своим весом. Их ноги незамедлительно перепутались, словно не имели костей, и из-за собственного задыхающегося неутомимого смеха распутаться им обоим было еще сложнее. — Требую замену партнерши! — в моменты вдоха выдавливала из себя Рамона, вытирая слезы в уголках глаз, — Мне нужна полегче! И потрезвее! Тито отважно бросился спасать старшего брата от тягот танцора, наугад вытаскивая из кепи новый фант. — У нас тут… фотография Камило! — он победоносно поднял фото над головой, как ценнейший трофей, — Кто-то либо влюблен, либо самовлюблен. — М-м… У тебя будет самовлюбленная партнерша, — бойко подмигнула Рамоне Мирабель, пока та на пару с Кудряшкой пыталась поднять Себастиана. — Кажется, я съел кусок сигареты, — сев на земле, озадаченно хмыкнул Молина, и Кудряшка от накатившего на нее смеха упала рядом с ним. Бросив попытки поставить Себастиана на ноги, Рамона на четвереньках подползла к корзинке, приговаривая “Я сейчас, я минутку”, съедая кусочек манго и с грустью тысячи вселенных смотря на дно своей опустевшей кружки. Камило тем временем ловким движением сбросил руану, поправил закатанные рукава и, отложив гитару в сторону, поднялся с места. Он пару раз отряхивающими движениями хлопнул себя по ягодицам, а после галантно протянул Рамоне руку в немом предложении помочь подняться. Его руки были сухие и теплые, и внезапно ей очень понравилось, как ее ладонь лежит в его. — Только партнерша теперь ты, — подмигнул ей Камило, резко потянув Рамону вверх и на себя. Она чуть ли не взлетела, но вовремя остановилась, чтобы не навалиться на него всем телом. Моментально ее дыхание перехватило, а к щекам подступил далеко не алкогольный жар. — Это не по правилам, — прикусив кончик языка, покачала головой она. — А когда мы играли по правилам? Она призадумалась, но ее хмельной мозг не только отказывался подкидывать ей какие-либо воспоминания — даже неоднозначный задиристый ответ сгенерировать не мог! Пришлось брать честностью. — Только я хочу танцевать с тобой. — Хорошо, — Камило мягко кивнул, чуть сильнее сжимая ее руку, — Я не буду ни в кого превращаться. — Веди, — игриво улыбнулась Рамона. Его глаза взволнованно блестели, отчего он выглядел особенно очаровательно. Что там пандейру — когда она приближалась, танцевать можно было под один лишь ритм его сердца. Партнершей Рамона оказалась действительно непокорной. Она неосознанно все время пыталась перехватить у Камило инициативу — и он каждый раз возвращал ее себе. Она сбивала его с ритма, смущала слишком долгими взглядами глаза в глаза и своими движениями, прикасалась к нему до изнывающей боли невесомо, одними кончиками пальцев — и ни разу к нему не прижалась и не позволила себя даже приобнять, ускользая из его рук подобно утреннему сну. Она все время танцевала рядом с ним, дерзко и амплитудно, и Камило ощущал жар ее присутствия, но никак не мог поймать. А когда он перестал пытаться, Рамона сама пришла к нему, и его руки так легко и естественно легли на ее талию. Ее кровь кипела миллионами бурлящих вулканов, а раскрасневшиеся от сбитого дыхания губы были приоткрыты в улыбке, которую Камило пообещал себе никогда не забыть. — Ну, ты местами вызывающе танцевала, — говорила Мария по пути обратно, когда Рамона спросила у нее, понравился ли ей танец с Камило. — Да-а-а? — Веласкес засмеялась и наигранно положила руку на сердце, — О-о-ой... Мне та-а-ак стыдно… — А мне понравилось. — Камило шел рядом до неприличия довольный, беспечно закинув руки за голову, — Я бы еще с тобой станцевал. — Я бы тоже еще станцевала, — Рамона кокетливо повела плечиком, и он шире улыбнулся ей, — С тобой. — А ты что, под юбкой голая? — как всегда не к делу брякнул Тито, припоминая настолько короткие панталоны Рамоны, что порой казалось, будто их нет вовсе, за что тут же получил по шее от старшего брата. Протрезветь ему это не помогло совершенно. — Под одеждой мы все голые, Тито, — заговорщицки прошептала она. Их большая компания постепенно мельчала. Сначала Кудряшка утащила Себастиана вверх по течению реки в одно романтическое местечко, к жакаранде**. Мария мягко забрала слишком активно наседающего на Рамону Гильермо, сыграв на его благородстве и изобразив из себя боящуюся темноты девушку. Он знал, что никакой темноты Мария не боится — но повелся. Камило же выдал себя с головой, когда старательно спроваживал своего друга Винсента довести до дома Мирабель — а сам из лучших рыцарских побуждений хотел убедиться, что Рамона доберется к себе в целости и сохранности. Один Тито по своей воле ушел бедокурить — то ли кататься на свиньях, то ли спать в чужой курятник и нервировать его обитателей. Камило с Рамоной неторопливо шли петляющим шагом по выложенной булыжником дороге. Вдалеке слышался грубый собачий лай и ответный ему тонкий, визгливый. Темно-серые облака растворялись в розово-оранжевом сиропе, оставшемся после закатного солнца, как природное послевкусие ушедшего дня. Там, у линии гор, все было словно в тумане, как будто облака опускались прямо на землю, а те деревья, что находились ближе, угадывались лишь по темному силуэту, небрежно набросанному кистью художника. Энканто мирно и спокойно дремал в кисельных сумерках, укутывая себя одеялом людского постоянства и готовясь к ночи. Не было ни единого источника света, кроме редких зажженных свечей в окнах горожан. Настроение Камило не впитало в себя прозаичность уже привычной ему природы вокруг ни на капельку. Ему хотелось говорить, не замолкая, хотелось рассказать Рамоне о себе совершенно все — от первых детских воспоминаний до перечисления всех карточек сеньоры Гарсиа в его коллекции. Он сам не понял, как это произошло, но вот Рамона уже держала его под руку, чтобы не идти слишком криво, а сам он взволнованно рассказывал ей, как выглядит карточка с Патасолой***, которой у Веласкес не было. Он, пожалуй, местами даже слишком старался, видя, как его экспрессивные яркие рассказы нравятся Рамоне. Камило не был пьян, но в какой-то момент для совершенной наглядности своих слов сделал колесо — красивое и почти ровное. — А сделай так еще раз, — восторженно закусила нижнюю губу Рамона. — Только попроси — и что угодно! — вырвалось у него, но парень тут же сгладил не успевшую возникнуть неловкую паузу, повторив собственный трюк. Правда, в этот раз то ли не прицелился, то ли не выровнялся — неважно! — и, споткнувшись, под заливистый смех Рамоны улетел прямо в цветник сеньоры Пескамуэрте. Через пару секунд Веласкес беззаботно упала рядом с ним на цветы, что охотно приняли ее периной из опавших алых лепестков, подобно крошечным рыбкам запутавшимся в ее волосах. — Ну как? — Камило сделал вид, что все так и было задумано, не обращая внимания на то, что они оба сейчас вероломно портят чужой цветник. — Сногсшибательно! Рамона слегка морщила нос, когда смеялась, и часто в улыбке прикусывала нижнюю губу. Она мечтательно вздохнула и предложила Камило остаться прямо тут, в цветах, на всю ночь до самого рассвета. “Здесь та-а-ак хорошо”, — потягиваясь, чуть ли не мурчала она, пока Камило бессовестно рассматривал ее, приподнявшись на локтях. Он не нависал над ней — ему нравилось смотреть на нее чуть сбоку. Пьяная Рамона отличалась от трезвой Рамоны. Манящий взгляд из-под полуопущенных ресниц, блуждающая улыбка на губах, более глубокое и медленное дыхание — она была столь расслаблена и притягательна, что ему хотелось ее обнять и как можно теснее прижать к себе. Может, даже поцеловать, меланхолично и тягуче, без провокаций и игр. Мешало этому одно маленькое “но”, которое Камило сейчас совсем немножко в себе ненавидел — он принципиально не хотел, чтобы именно с Рамоной первый поцелуй был пьяным. Так много мыслей ураганом вскружились в его голове за несколько шустрых секунд, но этого времени для Рамоны оказалось достаточно, чтобы она уже вновь ускользала от него. Он и опомниться не успел, как она уже стояла на ногах, преисполненная решимости заснуть на собственной кровати. Всю оставшуюся дорогу Камило намеренно тянул время, болтал о всевозможных забавных глупостях и стремился хотя бы прикоснуться к ней. Он не мог найти хоть малейшую закономерность в переменчивом настроении Рамоны, но не сдавался. Камило любил искать во всем особый смысл и незримую связь — и всегда находил. — Насколько ты пьяная? — спросил он, когда они уже стояли под дверьми ее дома. — На одиннадцать, — покачнувшись, легко пожала плечами Рамона, — А ты? — А я хочу по-о… — Камило быстро осекся и почесал затылок, — Потрогать твои волосы. Она прыснула от тихого сдавленного смеха — все домашние уже спали, и шуметь ради собственной безопасности было нельзя. Камило улыбался ей по-хулигански открыто, будто задумал нечто невероятно хитрое, и Рамона не могла сопротивляться своему лисьему любопытству. Прикрыв глаза, она повернула лицо чуть в сторону и боком наклонилась к Камило. От одного прикосновения его пальцев к ее волосам сердечко Рамоны пропустило удар, а на губах сама собой расплылась блаженная улыбка. — Надеюсь, ты туда не плюнул? — отшутилась от своего же смятения она, и, отстранившись, Камило рассмеялся. Возвращаться домой ему было немного странно. И дело совершенно точно заключалось вовсе не в спокойном одиночестве. Камило никак не желали отпускать мысли, словно он забыл нечто важное, что-то не сделал, упустил ключевой элемент — и теперь мог не получить второго шанса хотя бы попытаться найти его.