Алая вспышка

Без Рамоны все получалось куда лучше и быстрее. Камило не отвлекался на болтовню с ней, а Винсент не глазел на ее открытые лодыжки. Право слово, вчера он чуть не отпилил Мартину палец, когда засмотрелся на ее ноги! Что в них такого было особенного, Мартин не понимал. Ноги как ноги, у всех такие есть. Кроме сеньора Ньето, у него только одна нога. Во время перерывов они играли в футбол или сидели на пригретых солнцем круглых бревнах в тишине и молча улыбались друг другу. Так получалось, что разговаривали они во время работы, а на перерывах молчали. Однако это было приятное для Мартина молчание, хорошее, как взрослые мужчины обычно многозначительно молчат после напряженного труда, а с их лиц стекают крупные капли пота. Он бы мог так хоть целый день сидеть, потому что никто их в эти моменты не трогал. Даже девочки к ним не подходили — а их сегодня вокруг немало околачивалось. Они все выглядывали то ли Луку, то ли Камило, вытягивая шеи, поправляя волосы и не к месту хихикая. Последний сегодня был более рассеян, чем обычно: из его рук выскальзывало все, начиная от инструментов и заканчивая досками. — Камило, что с тобой? — непонимающе спросил Лука, бросив беглый взгляд на уроненные доски. Он быстро пожал плечами в ответ. — Сегодня не мой день. Как говорят, — Камило превратился в сеньора Кабрера, сделал умное лицо и глубокомысленно дотронулся до расцветших над губой пышных усов, — Сколько ни бейся о статую Монаи, он не повернет к тебе головы. — Что? — Лука нахмурился, будто плохо услышал его слова, — Так не говорят. — Говорят. — Никто так не говорит, — начинал посмеиваться Лука, — Нет такой пословицы. — Есть. Иначе откуда бы я ее знал, — уверенно облокотился на подоконник Каситы Камило, и Лука сдался. На самом деле, эту пословицу Мадригаль действительно придумал только что, но звучала она больно хорошо, что могла сойти и за уже существующую. Касита порой предлагала им кофе, нетерпеливо прокатывая чашки с ним по подоконнику. Один раз, после обеда, Мартин даже увидел Луизу! Она несла на своих плечах сразу шесть мешков с кукурузной мукой и кивнула ему в знак приветствия, отчего ему стало совсем хорошо и весело. И утренняя ссора со старшей сестрой действительно забылась за весь день, и Мартин и не вспомнил бы о ней, пока Рамона не вернулась домой в компании Марии. Она делала самую ужасную вещь, какую только могла. Она молчала. Мартину невыносимо было смотреть, как она разговаривает с мамой, смеется о чем-то с Марией, но при этом совершенно его не замечает. Он ведь извинился! А его для нее будто и не существует больше. Мартин попробовал заговорить с ней целых три раза, и каждый из них Рамона его игнорировала. Множество мыслей бурили его разум, и ни одна из них не была приятной или успокаивающей. Конечно, ей сейчас легко вести себя как фря и воротить от брата нос. Тоже, нашлась тут пигалица! За много лет жизни с сестрой под одной крышей Мартин отлично знал, что та притворяется и таким образом специально наказывает его. Рамона всегда была довольно отходчива и никогда на своего брата долго не злилась. Значит, и сейчас не могла. Нечто необъятное и до противного мягкое ласково душило Мартина, ледяными пальцами касаясь его позвонков и обвивая его шею. Может, ему было бы лучше, если бы утром Рамона разозлилась на него, накричала, ударила. И сейчас вдобавок ко всему, что он испытывал, добавилось еще и паршивое чувство стыда, от которого невозможно спрятаться. Когда все легли спать, Мартин пришел к простому выводу: раз уж Рамоне так нравится жить без брата, то пожалуйста, он уйдет, ему не сложно. Уйдет прямо за раскол исследовать мир и покорять природу. Он твердо все решил, упрямо доставая из чулана тяжелый старый папин чемодан. На самом деле, он был еще дедушкин, но Мартин ни одного из своих дедушек при жизни не помнил. От чемодана пахло пылью и кожей, и местами он был в благородных потертостях, которые совершенно не портили его внешний вид. Мартин дотащил его до своей комнаты и сейчас складывал туда все самое необходимое, что понадобится ему в жизни отшельника — пара брюк, рубашка, руана. Листки бумаги и чернила, чтобы вести дневник и потом спрятать эти записки в дупле или закопать под деревом, чтобы кто-нибудь нашел их спустя много лет. Лук и стрелы, чтобы охотиться и отбиваться от испанцев. Запасы сладкого из-под подушки — “Эн-Зэ”, неприкосновенный запас, чтобы не умереть от голода, если он попадет в плен. Нож, чтобы резать веревки и нарезать сыр и фрукты. Свечи, спички и глиняная фигурка Луизы, которую он сделал взамен разбитой. Мартин уйдет ночью, когда все будут спать и видеть десятый сон. К рассвету, с первым криком петуха, он будет уже по ту сторону гор, миновав раскол. Все бросятся на его поиски, но так и не смогут найти, и Рамона будет много плакать, заламывая руки и умоляя Марию Гваделупскую вернуть ей брата. Она похудеет от горя, и все будут говорить ей: “Ты таешь на глазах, почти прозрачная уже!” Покоряя природу и ведя записки о своей отшельнической жизни, Мартин встретит испанского кале по имени Кваху — с татуировками на руках, со шрамом на квадратном лице, длинной трубкой в зубах и мешочком табака за пазухой. От него будет пахнуть мапачо, хлебом и солью, и он станет Мартину как старший брат, только нормальный старший брат, а не как сестра. Кваху научит Мартина драться и будет впечатлен тем, что Мартин умеет стрелять из лука — а потом своим кортиком вырежет ему новый лук на замену старому, который когда-то сделала Рамона. Они с Кваху будут ночевать под открытым небом и по очереди следить за костром, и Кваху будет долго-долго раскуривать свою трубку, хрипло смеяться и удивляться, что Мартин в свои тринадцать отважился на такой серьезный поступок. Они с Кваху будут исследовать заброшенные пещеры в поисках сокровищ, наткнутся на соленую подземную реку и построят самый настоящий плот. В пещерах у них закончится весь запас свечей и пресной воды и в одну ночь они чуть не замерзнут насмерть, но Мартин спасет их. Он пока еще не придумал как, но непременно спасет. Там, в пещерах, они найдут пиратское сокровище — камень, награждающий магией лишь достойных. И Мартин окажется достоин, магия выберет его, и он будет способен превращаться в полу-амфибию, дышать под водой и видеть в темноте. Они спасут от испанцев Бернардиту, молодую девушку со свиным хвостиком ниже поясницы, который она будет стыдливо прятать. Она будет танцевать фламенко не хуже Марии, а Мартин будет играть ей на гитаре. Они помогут Бернардите вернуться домой, к маме и папе — кузенам друг для друга. Потом они станут моряками, и у Мартина тоже появятся татуировки на руках. Кваху героически погибнет в неравном бою с пиратами и оставит Мартину на память свою трубку и кортик, и Мартин поклянется его памятью, что не успокоится, пока не отомстит за Кваху. Поднимет его кортик над головой и так и скажет: — Да не упокоится мой дух, пока я не омою кровью убийц надгробие Кваху! В этот момент он будет стоять на утесном камне, и волны пеной разобьются за его спиной — это будет означать, что море приняло его клятву. Когда Мартин впервые раскурит трубку Кваху, ему явится его призрак и укажет путь к пиратам. Мартин вернется домой через двадцать лет, с выжженными солнцем волосами, твердыми как доски руками и погрубевшей от морской соли и ветра шершавой кожей. В зубах у него будет трубка Кваху, и мама, увидев его, упадет на колени и заплачет, а он подойдет к ней и обнимет по-взрослому. Как мужчина. Папа уже будет седой и постаревший, и они будут сидеть на кухне и слушать рассказы Мартина о жизни в море. Он увидит своих племянников, Эмилио и Бэтти, и они сразу его полюбят. Бэтти будет сидеть у него на коленях, рассматривать его татуировки и дергать его за густую колючую черную бороду, когда Рамона вернется с огорода и увидит его, своего родного пропавшего брата. Она обомлеет, замрет в дверном проеме, не веря своим глазам. Мартин скажет ей: — Я дома. И она не сможет сдержать слез и бессильно сползет вниз, держась за дверной косяк. А Бэтти укоризненно спросит у нее: — Мама, почему я раньше никогда не видела дядю Мартина? И Рамона ответит: — Потому что я была к нему жестока. Так и ответит, слово в слово. А Мартин снисходительно улыбнется и скажет спокойно: — Что было, то было. Или нет. Скажет другое. — Я давно тебя простил за это. Вот так. …Свет от тонкого серпа полупрозрачного месяца заглядывал в окна, холодными прямоугольниками впечатываясь в деревянный пол. Он не был скользящим и мягким, каким становился у воды; этот свет был беспощадно прямолинеен и отстранен, он безразлично освещал ненужный ему мир где-то далеко внизу, словно был соткан из бесконечно длинных серебристых волокон. Для ночи он был зловеще ярким и пророческим. В спрятанной за шторами комнате царил глухой мрак. Старый папин чемодан лежал раскрытым у изножья кровати, а Мартин, наглотавшись тихих соленых слез, обнимал мокрую подушку и хмурился сквозь сон. Ему снилась дикая природа, гонки лучников на лошадях, напавшие на Энканто пираты и испанский кале Кваху с трубкой в зубах и мешочком табака за пазухой.