***
Солнце уже низко в небе, окрашивает горизонт в оттенки красного и янтарного, когда Дин наконец возвращается домой. В такие вечера, как этот, Дин жалеет, что в нём нет художественного начала, чтобы он мог запечатлеть этот вид на холсте, вместо того чтобы просто любоваться прекрасным закатом вместе с остальными обывателями. Он бросает ключи на буфет, бесстрастно наблюдает, как они соскальзывают с блестящей поверхности и падают на пол. Потому что, конечно же, они падают. Он снимает куртку, вешает её на ближайший к двери крючок. Прямо там, на скамейке с коробкой игрушек Бена, лежит свёрток, сам по себе выглядящий вполне безобидно. Он не больше книги в мягкой обложке; легко пролез бы в почтовую щель в двери. Хотя Дин понимает, что с Кастиэлем можно ожидать чего угодно. Он стоит там и просто пялится несколько мгновений, неуверенно колеблясь между открыванием свёртка/потенциальной банки с червями и просто игнорированием Кастиэля и его дерьма ещё немного, отправившись вместо этого в душ/поспать/подрочить. Последний вариант не имеет абсолютно никакого отношения к раздражающей горячести вышеупомянутого главаря банды. Наконец он принимает решение, отворачивается от скамейки и начинает медленно подниматься по лестнице. Он слишком эмоционально скомпрометирован после дня, проведённого с Сэмом и Джесс, обдумывая, как именно они собираются разбираться с этой кучей дерьма, которую создали, чтобы справиться с дерьмом Кастиэля без подкрепления. На данный момент Сэм изгнан на диван, пока они всё не решат; довольно лёгкое наказание, если вы спросите Дина, но опять же, он должен быть благодарен, что разъярённая Джессика не отправилась в полицию прошлой ночью просто из принципа. Её муж-придурок и его брат-мудак, появившиеся в половине двенадцатого утра, источающие алкоголь каждой порой, тоже не были в состоянии выдать что-то продуктивное. Дин поднимается по лестнице и, пошатываясь, идёт по коридору в ванную. Замирая в дверях, он рассуждает о преимуществах душа по сравнению со сном. Душ — это чистота, но сон есть сон. Он может помыться и утром. Но с другой стороны, у него смена рано утром, и существует довольно высокий риск того, что он воспользуется функцией повтора на своём будильнике-беконе, который Чарли подарила ему в качестве шутки несколько дней назад. Но сейчас он правда не может позволить себе разозлить Бобби ещё сильнее, добавив опоздание к списку своих преступлений. Один резкий наклон головы в неопределённом направлении его подмышки, который даёт ему понять, что этот день он не пережил, не став отвратительно вонючим, укрепляет его решение. Он подходит к душу и включает воду с помощью термостата, вмонтированного в стену. Он стягивает одежду, чистит зубы и ждёт, пока вода нагреется до нужной температуры. Он проверяет напор, прежде чем зайти, удовлетворённый тем, что вода не настолько горяча, чтобы расплавить его кожу до костей, и не настолько холодна, чтобы его пенис втянулся прямо в тело. Он забирается в душ и закрывает за собой дверцу кабинки. Веки трепеща закрываются, когда он встаёт под струю горячей воды. Она бьёт ему прямо в лицо, наполняет рот, стекает по подбородку. Это расслабляет, заставляет сонливость усилиться. Он наклоняет голову, позволяя брызгам намочить и спутать волосы, нагревая кожу головы. Он поворачивается так, чтобы вода била по его затылку и шее, стекала по спине, изгибу задницы и вниз по ногам. Некоторое время он стоит неподвижно, просто наслаждаясь этим ощущением, позволяя теплу проникнуть в его кости, позволяя ему смыть с себя последние двадцать четыре часа. Боже, во что, чёрт возьми, превратилась его жизнь? Он не такой человек. Несмотря на все его недостатки (а их предостаточно), в эти дни Дин, как правило, надёжный парень (после нескольких безрассудных подростковых лет), и его версия, которая вышла за Бенни, конечно, не осмелилась бы совершить и половину того дерьма, в которое он влез за последние несколько недель. Возможно, в этом-то и дело. Что ж, теперь всё кончено. По крайней мере, та часть, которая касается Кастиэля. Им всё ещё придётся разобраться с полицией, но в обозримом будущем Дина больше нет вооружённых гангстеров. Он даже не пытается анализировать, почему это вызывает разочарование. Он начинает намыливаться, древесный аромат смешивается с паром, когда он отчаянно пытается не думать о Кастиэле и его любовнике, которого он видел прошлой ночью. И терпит неудачу. Типа, что это, блядь, было? Кроме огромной мигающей неоновой выписки «ОТЪЕБИСЬ», конечно. Дин тут с ума сходит по какому-то мудаку, который суёт свой член в каждого, кто посмотрит в его сторону (кроме Дина), и ладно, он не ревнует, совсем нет, это просто… Хорошо, возможно, он немного ревнует. Тьфу. Не то чтобы Дин думал об этом. Совсем нет. Не то чтобы он представлял себя на месте того парня на крыльце, стоявшим рядом с Кастиэлем, с собственническими синяками, оставленными пальцами Каса на своей коже. Бёдра Дина прижимают Кастиэля, удерживая его на месте, задыхающегося в поцелуе, скользкого от пота и изнурённого, ногти Дина впиваются в его лопатки, крошечные шрамы, которые гарантируют, что Дин всегда будет с ним, его частью. Широкая ладонь Кастиэля на горле Дина, кончики пальцев дрожат, как крылья, на тату на шее, он целует Дина, задержав дыхание, когда трахает его мучительно медленно. Нет, Дин такого не представлял. Совсем нет. Блядь. Как раз в тот момент, когда Дин обхватывает рукой свой твёрдый член, поглаживая его от основания до головки, телефон начинает звонить. Я тот, кто будет сражаться за твою честь, Я буду героем, о котором ты мечтаешь, Мы будем жить вечно, зная… Блядь. Он размышляет про себя, отвечать или нет, но сегодня он в извинительном туре, и Кастиэль вполне может быть его последней остановкой. Влажной ладонью толкая прохладное, скользкое стекло, открывая дверцу душевой кабинки, он выходит. Его телефон в штанах, скомканных в кучу рядом с раковиной, поэтому Дин хватает полотенце с поручня, оборачивает его вокруг талии, закрепляя узлом на бедре, и едва успевает схватить свой телефон, прежде чем мелодия обрывается. — Алло? На другом конце линии никого, ничего, кроме чего-то вроде статической тишины. Душ позади него всё ещё шумит, и поток воды довольно громкий, поэтому Дин выходит в спальню с ковровым покрытием, закрывая за собой дверь ванной с тихим стуком. Он подносит телефон к уху, держа его на безопасном расстоянии от влажной кожи, чтобы не пришлось снова разорятся на починке. — Алло? Кас? — Здравствуй, Дин, — внезапно он ощущает холодное прикосновение металла к своему левому виску и безошибочно узнаваемый маскулинный запах любимого всеми (в основном Дином) гангстера. Вот дерьмо.***
— Знаешь, у меня был действительно дерьмовый день, и если ты просто убьёшь меня и покончишь с этим, то я буду очень благодарен. Дин сидит на краю своей кровати в одном полотенце, и чистые простыни промокают под ним. Он стискивает зубы от холодного воздуха, капли воды липнут к коже и остывают на ней. Кастиэль же полностью одет в свой обычный наряд, за исключением узкого чёрного галстука поверх тёмно-синей рубашки с длинными рукавами, аккуратно заправленной в простые чёрные брюки. Он похож на владельца хипстерского бизнеса, когда прислоняется к закрытой двери спальни, скрестив руки на тщательно выглаженной рубашке, туго обтягивающей восхитительный контур мышц под ней. Дин неохотно отводит взгляд от груди Кастиэля и замирает, смотря на пистолет — к счастью, не направленный на него, — засунутый за пояс брюк Кастиэля, и корректирует свою предыдущую мысль. Кастиэль выглядит как высокопоставленный член русской мафии или что-то вроде того, весь такой могущественный, сдержанный и смертоносный. Он невероятно пугающ, но… чёрт возьми, Дин соврёт, если скажет, что он не самое привлекательное, что Дин когда-либо видел. Тогда действительно жаль, что это не та ситуация, на которую надеялся Дин, представляя Кастиэля в своей спальне. Только если Кастиэль не собирается снять эту отлично сидящую на нём одежду — может быть, оставив галстук, — и присоединиться к Дину на кровати. Вряд ли. Кастиэль снова делает эту штуку своей бровью. Да, всё ещё безумно горячо. — Ты хочешь, чтобы я убил тебя? Дин уверен, что выражение его лица говорит само за себя. Но на всякий случай, если всё-таки нет, он отвечает: — Да, конечно. Я всегда хотел помереть почти голым и обмочившимся от страха перед нестабильным мудаком с пистолетом. На губах Кастиэля появляется слабое подобие улыбки, когда он говорит: — Ты даже не представляешь, как мне хочется сделать это реальностью для тебя. Дин почти уверен, что может попробовать представить. Тем не менее, на данный момент он жив и может только предполагать, что на то есть причина, поэтому он вздыхает, позволяя этому повиснуть в воздухе между ними, ожидая, пока Кастиэль дойдёт до сути дела. Надеясь, что он сделает это до того, как Дин умрёт от переохлаждения или получит пулю промеж глаз. Он ёрзает на кровати, совершенно обнажённый и чувствующий себя неловко. К несчастью для Дина, он противостоит здесь Королю Беспристрастности, так что это ему предстоит растопить пресловутый лёд: — Можно мне хотя бы одеться? Взгляд Кастиэля опускается вниз, замирая на кусочке левого бедра Дина, видимого между краями полотенца. — Нет. Пульс Дина ускоряется, сердце бешено колотится то ли от страха, то ли от похоти; после первой встречи с Кастиэлем эти два чувства так причудливо переплелись, так что на данный момент трудно в них разобраться. — Нет? — Нет, — подтверждает Кастиэль, снова переводя взгляд на лицо Дина, а затем, просто потому что он мудак, добавляет, — думал, это твоя мечта — помереть почти голым и обмочившимся от страха. Я здесь, чтобы воплотить её в реальность. Зови меня просто Опра. Дин моргает один раз, второй. Он почти уверен, что Опра никогда не выкидывала ничего подобного, но что он вообще знает? Он улавливает дух не столь уж и завуалированной угрозы Кастиэля, поэтому прикусывает язык, удерживаясь от несомненно остроумной реплики. — Очень смешно. Почему ты здесь, Кастиэль? Кастиэль слегка наклоняет голову. — Ты бросил трубку, а потом игнорировал мои звонки. Как ещё мне с тобой связаться? Из его уст это звучит вполне разумно, как будто это нормальная реакция на то, что тебя динамят, — ворваться в чей-то дом и приставить пистолет к его голове. В мире Кастиэля, вероятно, так оно и есть. На самом деле, в этом и заключается вся проблема. Для Дина Кастиэль — гангстер Шрёдингера. Он жестокий преступник, пока не доказано обратное, но Дин довольно серьёзно запал на него, пока не доказано обратное. По сути, Дин не совсем уверен, как вести себя с ним. С одной стороны, он вроде как напуган, но в то же время возбуждён, а с другой стороны, его отчасти успокаивает компетентность Кастиэля и относительно высокая толерантность к дерьму Дина, но в то же время и возбуждает. И Дин на самом деле не знает, что делать с этой информацией. Всё, что он знает, это то, что ему нужно действовать осторожно, но есть в Кастиэле что-то такое, что делает почти невозможным быть благоразумным. Дину постоянно хочется прижать его (не в сексуальном смысле, но и в нём тоже) и посмотреть, как далеко он может зайти, прежде чем Кастиэль сорвётся. И он не уверен, что в этой ситуации повлечёт за собой срыв; толкнёт ли он Дина на кровать и устроит ему лучший трах в его жизни, или всадит пулю ему в лоб. В любом случае, он должен быть осторожен, поэтому он делает глубокий, успокаивающий вдох, а затем сразу же игнорирует собственный совет: — Хорошо. Давай проясним. Я бросил трубку, потому что ты полный придурок, поэтому ты пришёл, вломился в мой дом и приставил блядский пистолет к моей голове… и всё из-за чего? Я задел твои чёртовы чувства? Кастиэль, похоже, обдумывает версию событий, озвученную Дином. — Действительно, с твоей точки зрения, это может показаться необоснованным, ненужным и даже немного чрезмерным. Но, с моей точки зрения, ты… — впервые за всё время их взаимодействия Кастиэль запинается, пытаясь найти объяснение, которое всё равно ни одного из них не убедит. — …невероятно раздражающий. — Это мне уже говорили, — бормочет Дин, внимательно изучая лицо Кастиэля, пытаясь заприметить трещинки в его фасаде, как было тогда с Чарли. Неа, ничего. Кастиэль отталкивается от двери, делая шаг вперёд и опуская руки по бокам. Он пока не тянется за пистолетом, но Дин чувствует, что ему требуется прилагать большие усилия для этого. — Ты правда должен отвечать, когда я звоню. Стараясь не показывать, как сильно Кастиэль заставляет его нервничать, Дин спрашивает просто для подстраховки: — Почему? Дело сделано, чувак, — ужасная мысль осеняет его, когда Кастиэль останавливается в ногах кровати, на расстоянии вытянутой руки от Дина. — Ведь так? Кастиэль не смотрит на него, внезапно невероятно заинтересовавшись прикроватной лампой над плечом Дина. — Ведь так? — снова спрашивает Дин, сглатывая комок в горле. — Мне нужно услышать, как ты это скажешь, Кастиэль. — Да, — в конце концов говорит Кастиэль, звуча так, как будто это его совсем не радует. — Дело сделано. Долг уплачен. Дин с облегчением выдыхает. Вот, блядь, спасибо. — Тогда зачем мне отвечать, когда ты звонишь? — спрашивает Дин своим лучшим рассудительным голосом, который он использует, оправдывая свои легкомысленные покупки перед Бенни или своим сыном. — Я не один из твоих гангстеров или… мальчиков, так зачем нам вообще разговаривать? Что-то в выражении лица Кастиэля ожесточается, и у Дина складывается впечатление, что он сказал что-то не то, но он, чёрт возьми, не может понять, что. Он неосознанно отстраняется, чтобы оказаться вне досягаемости надвигающегося присутствия Кастиэля, слишком хорошо осознавая собственную наготу (не то чтобы он хоть на секунду переставал осознавать её с тех пор, как вышел из ванной) и близость Кастиэля. — Ты должен проявлять ко мне хоть немного уважения, — Кастиэль опускается на корточки перед Дином, и Дин снова поражается силе этих крепких бёдер. Кастиэль прямо, блядь, перед ним, и Дину почти приходится скосить глаза, чтобы посмотреть ему в лицо, когда они практически дышат одним воздухом. — Ты украл у меня, оскорбил меня, вёл себя как беспечный, приводящий в бешенство придурок, и вдобавок ко всему, ты не отвечаешь на чёртов телефон… — его слова прерываются раздражённым рычанием, и он снова встаёт во весь рост, что немного разочаровывает, потому что Дину нравилось видеть это великолепное лицо так близко, даже если оно называло Дина придурком. Кастиэль смотрит на него сверху вниз, и что-то разгорается в его взгляде. — На самом деле я пришёл сюда, чтобы узнать, получил ли ты мою посылку, и я не вламывался, дверь была открыта. — Сути дела не меняет, — небрежно говорит Дин, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, что он упускает что-то важное. — Слушай, в следующий раз попробуй написать по электронной почте. Я получил твою посылку, но был немного занят попытками разгрести другое дерьмо, так что у меня не было возможности её открыть. Обещаю, что завтра первым делом открою твой несомненно продуманный подарок. Уверен, что это та игровая приставка, о которой я всегда мечтал, или что-то столь же продуманное. — И вот опять, — мрачно бормочет Кастиэль, видимо, больше для себя, чем для Дина. — Так неуважительно. Любой другой, кто проявит ко мне такое неуважение, как ты… — …закончит с головой лошади в кровати? — язвит Дин, не то чтобы подстрекая, но определённо пытаясь спровоцировать какую-нибудь реакцию. Хотя, возможно, не ту, которую он в итоге получает. — Видишь, — Кастиэль вытаскивает полуавтоматический пистолет из-за пояса, — именно об этом я и говорю, — он небрежно взмахивает оружием. — Я должен застрелить тебя прямо здесь, прямо сейчас. И всё же… — он подносит пистолет ко лбу Дина, на этот раз металл не совсем касается кожи, но он достаточно близко, чтобы Дин мог почувствовать его присутствие. Он слышит, как щёлкает затвор, пуля заряжена, и его сердцебиение ускоряется, паника нарастает, резко затрудняя поступление достаточного количество кислорода в лёгкие. Блядь, блядь, блядь, вот блядь. Дин крепко зажмуривает глаза. Он помнит, как много лет назад слышал о разнице между тем, как мужчины и женщины совершают самоубийство. Мужчины часто стреляют в себя, устраивая большой беспорядок. Женщины перерезают себе вены в ванной, чтобы было меньше уборки. Глупо зацикливаться на этой дурацкой мысли, но выходит он женщина или что-то вроде того, потому что всё, о чём он может думать, — это о том, какой это создаст огромный беспорядок; тому, кто найдёт его, придётся замачивать одеяло в ферментативном очистителе, чтобы избавиться от его мозгового вещества, и придётся перекрасить заляпанные кровью стены, снять ковровое покрытие, — оно всё равно ему не нравилось, — и… Бен. Что, если его найдёт Бен? Нет, нет. Бен с мамой до воскресенья. Его найдёт Бобби, когда он не явится на работу. Может быть, Сэм или, возможно, Чарли. Блядь. Возможно, он должен чувствовать себя виноватым из-за облегчения от того, что, скорее всего, его тело найдёт его названный отец или брат, но, похоже, что Дину и так за многое придётся нести наказание в загробной жизни, поэтому он не собирается тратить последние несколько драгоценных секунд на этой земле, наказывая себя. Не тогда, когда Кастиэль так явно наслаждается этим и преуспевает в этой чёртовой работе. Нет ничего, кроме тишины, которая длится, по ощущениям, десять минут, но на самом деле, вероятно, всего десять секунд, прежде чем Кастиэль разрушает её тихим и спокойным: — Чего ты хочешь, Дин? Требуется пара неровных ударов сердца, чтобы вопрос пробился сквозь панику Дина и начал обретать смысл. Хотя ответ довольно очевиден: «Не умереть, чёртов мудак», Дин может выдавить из себя только слабое: — Я не знаю. — Нет, знаешь, — настаивает Кастиэль, его голос звучит мягче, чем пару мгновений назад, и это что-то пошатывает внутри Дина. Он хотел бы быть одним из тех людей, которые выдают невероятно остроумные последние слова, какую-нибудь вариацию небрежного «как мне всё это надоело» Черчилля или идиотского «поцелуйте меня в зад» Гейси, но Дин обладает своим собственным уникальным чёрным юмором, поэтому, когда его сердце всё ещё бешено колотится в груди, он говорит: — Я хочу одеться, вот чего я, блядь, хочу. Он слышит, как Кастиэль раздражённо хмыкает: — Я приставил пистолет к твоей голове. Развлеки меня. Заставив себя открыть глаза, уставившись в дуло пистолета, который держит в руке самый раздражающий, ужасающий, привлекательный ублюдок, которого он когда-либо встречал, думая о своём сыне, брате и обо всём, чего он когда-либо хотел для них, кем хотел быть для них, Дин выпаливает совершенно искреннее: — Я просто хочу быть хорошим человеком. Кастиэль рассматривает его мгновение, тёмные глаза задерживаются на губах Дина на долю секунды дольше, чем необходимо, и пульс Дина снова учащается, разжигая его кровь. — Нет, — он отводит пистолет, большим пальцем ставя его на предохранитель. — Ты гораздо интереснее.***
Следующим утром чёртов свёрток всё ещё лежит в коридоре. Дин пьёт свой утренний кофе, проглатывает бейгл, который выглядит так, как будто он на грани зарождения новой жизни, просматривает свою настоящую почту не от психопатов (ну, есть одно письмо от ипотечного кредитора, так что тут как посмотреть) и собирается на работу, прежде чем осмеливается проверить его содержимое. Один конец свёртка запаян, другой — запечатан клейкой лентой, так идеально, словно по линейке. Дин разрывает его горизонтально, чуть ниже аккуратной линии ленты. Часть набивки вываливается, падает на пол, но Дин обращает внимание только на то, что внутри. Это его чёртов бумажник. Он даже не заметил, что потерял его, настолько безумными были последние тридцать шесть часов. Хорошо, что его не остановили копы, когда они с Сэмом всё ещё были полупьяны, когда ехали к Сэму вчера утром. Да, потому что это было бы самой серьёзной его проблемой. Отсутствие водительских прав. Хм. Должно быть, он оставил бумажник в фургоне? Дин полагает, что это хорошо, что Кастиэль вернул его. Хотя это не кажется чем-то исключительно великодушным после того, как его держали под дулом пистолета в собственном доме, но, по крайней мере, ему не нужно будет стоять в очереди в департаменте транспортных средств. Он переворачивает упаковку, и бумажник шлёпается ему на ладонь. Он открывает его, проверяет содержимое. Двадцатка, на месте. Водительские права, на месте. Фото Бена, на месте. Дебетовые и кредитные карты, на месте. Хм. В этот момент до него доходит, что именно поэтому Кастиэль и звонил ему прошлой ночью, и поэтому он так чертовски близко к сердцу воспринял то, что Дин игнорировал его. Он просто пытался быть хорошим парнем и вернуть Дину его бумажник, а Дин повёл себя как придурок. Дерьмо. Теперь это Дин придурок. Снова. Конечно, большинство здравомыслящих людей посчитало бы, что его реакция прошлой ночью была чрезмерной, но всё же… Дин понимает. Он и в лучшие времена бывал непочтительным придурком, и Кас пытался вызвать у него реакцию, и Дин давил на него в ответ. Это просто не могло закончиться хорошо. И всё же. Вслед за бумажником из конверта выпадает клочок коричневатой бумаги. Дин взмахивает рукой, пытаясь поймать его, промахивается, и он падает на деревянный пол. Он наклоняется, чтобы поднять его. Он переворачивает его и обнаруживает чертовски неразборчивые каракули на одной стороне — тот же почерк, что и в инструкциях, которые он получил прошлой ночью. Дин хмуро смотрит на листок бумаги, гадая, что, чёрт возьми, это может значить. Там нет имени или подписи, только одно слово: Оба