От искры до пожара

Шум за окном отвлек от очередного вечернего просмотра телевизора. Противный голос диктора новостей смешался с роем мыслей в его голове. Это раздражало. Паршивое чувство использованного идиота. Даже мышцы ныли от боли. И повсюду стоял этот сладкий женский запах. Как он мог позволить так глупо «броситься телом на амбразуру»? И вызваться посыльным к этой блондинке, заказавшей собственного мужа… Рука опера нашарила пульт рядом на диване. Телевизор погас, прощально взвизгнув. Сонные уставшие глаза прожигали в черном экране дыру. Ему надоело сидеть каждый вечер одному, как под арестом, как брошенному, никому не нужному псу, которого отверг весь мир. Молча, в мертвой тишине, окружившей его депрессии, монстрами и призраками прошлого повсюду, когда ему хотелось сказать о многом хоть кому-то… Но вдруг в дверь позвонили. Это вывело Степу из потерянности в чертогах собственного сознания и вернуло в холодную реальность. Поздно. Нигде не горит свет. Луна пробивается в окна, с издёвкой наблюдая за его жалкой агонией одиночества. Неужели в его дом, в одинокую и затхлую берлогу отшельника кто-то пожаловал в такой час? Мужчина даже не успел удивиться и подумать, кого к нему занесло, он хотел только открыть дверь и увидеть «бедолагу». Но этого человека он ожидал увидеть разве что только после Иисуса и Скуби-Ду. Власова. Кажется, только с работы, все в той же одежде и такая же уставшая и хмурая. Молча и загадочно вошла, держа руки в карманах брюк, опустив глаза от лица Данилова себе под ноги. Так по-деловому, словно прошагала в кабинет, и при этом Степа тут только мешался и преграждал ей дорогу. Мужчина сделал пару шагов назад, позволяя ей войти сразу к порогу комнаты напротив, даже не отвлекаясь на свой холостятский бардак и отсутствие света кроме как луны в окнах. Впервые Рита увидела его квартиру. Неспеша и с равнодушием окинула берлогу пустым безэмоциональным взглядом. — Привет. Наверное, на подсознательном уровне он был подавляем этой ее напористой манерой бесцеремонности. И это ему не понравилось. — Привет, — все же ответил он ожидаючи и намекая на объяснения своего визита. Будто бы она ему сильно помешала. В этой духоте, одиночестве и унылой скукоте. — Не ожидал? — сразу с порога она не могла сказать все, за чем пришла, поэтому чуть разрядила обстановку лишними вопросами. Хоть поймет его настроение, что вообще-то никогда не было особо важно девушке. — Честно говоря, нет, — Данилов категорично и с видом недовольного строгого начальника скрестил руки на груди. Всем своим выражением лица и тоном показывая, что ему не нравится ее компания. Но опять же ещё неосознанно он интересовался ею, как закрытой на десять замков книгой запрета, недоступность которой бросала ему вызов как назло. — Да я вот хотела извиниться… — Власова все опускала глаза, тоже с видом не очень радостным и заинтересованным. Словно бы обвиняла его самого в том, что он ее обидел и ей приходится ему на это намекать. Но все же решилась поднять голову, отведя внимание куда-то в пустоту воспоминаний сегодняшнего рабочего дня и дела. Она была виновата и перед самой собой и своими принципами. — За то, что на миг позволила себе тебя подозревать. В сговоре с Карповой. Все из группы называли ее «блондинка», в разговоре между собой — дразнили «зая». Но Рита специально обозначила ее строгим именем. Чтобы не звучало как ревность. Степа выдержал паузу, которая чудесным образом будто расслабила заряженный воздух между ними. — Да ладно, — извинение от такой гордой и холодной женщины, как Власова, тут же подействовали на него смягчающе в несколько раз сильнее задуманного — Стёпа сам опустил глаза, выйдя из роли недовольного упрямца. — Я знаю, что ты изначально была против напарника и не особо относишься ко мне. Он не видел, но сейчас она смотрела на него. Невероятно искренне и без маски. Теми сверкающими чувствами глазами, которые тогда в разговоре у дверей морга заставили его оправдываться чрезмерно дерзко. И выложить все как на духу. Про сестру. И замок. Знала ли она, что он давно с ними не живёт? Отсадил себя в клетку, чтобы не навредить им… — Хоть уже больше года прошло, — Данилов запрокинул голову, — но я всё ещё надеюсь, что мы сработаемся. Неприятно, что он говорил это в пустоту, в потолок, будто не хотел к ней обращаться напрямую. Но это были его честные мысли. И она самоотверженно и внимательно его выслушала. Открыто и беззлобно смотря в лицо. Совершенно удивительно для нее, всегда язвительной, безэмоциональной, непреклонной и гордой. Рита снова совсем незаметно окинула Степу блестящими глазами сверху вниз, так, казалось бы, недоверчиво и равнодушно, и собралась уходить, отстранившись от дверного проема, на который опералась плечом, будто она здесь живет всю жизнь и это ее берлога, а не его. А на самом деле — словно зеркало. Все то же самое… Не чужое. — Рита, — строгий громкий голос остановил Власову. — Я подпишу отказ от участия в подобных операциях в одиночку, — и сам он решился в этот же момент признаться в своем выборе. Но упрямо не хотел признавать то, что именно ее реакция из всех других обстоятельств стала решающей. И сейчас он абсолютно ясно понял, что действительно хочет этого. Как-то отстоять свое право на напарничество с ней и подчеркнуть так глупо и инфантильно поставленную им самим под сомнение верность. Запутался, словно глупый пацан, почувствовав ответственность в этом романе с подозреваемой красоткой, играя сразу две роли. Возомнил себя крутым агентом под прикрытием. Рита молчала, не смея перебивать, когда он говорил с ней, наверное впервые, от всего сердца. У нее был все тот же изучающий искренний взгляд. Чистый-чистый. Детский, мягкий, даже переживающий, задумчивый. Пытливо высматривающий словно в самой его душе, что же он хочет ей донести? Какой он на самом деле, там, глубоко внутри? — Я не хочу входить в доверие к подозреваемым, не имея доверия своей напарницы, — наконец-то, его глубоко скрытое и упрямо закопанное в дерзости и наглости благородство начало выходить на поверхность. — Мне все равно, — в ее всегда строгом и сейчас тихом и чутком образе это прозвучало спокойно, не обидно, но отстраненно. Она не ждала от него преданных порывов и жертвенности, не хотела, чтобы он воспринял этот визит как какую-то женскую манипуляцию, обиду, «состроенные жалобные глазки», требующие прекратить любые контакты с женским полом во время работы. Она испугалась такого влияния и, установив, наконец, доверительные отношения всего на минуту — сразу же сделала несколько шагов назад. Власова равнодушно развернулась, не позволяя ему затрагивать какую-то личную, касающуюся их отношений тему, и направилась к выходу. И тогда он впервые взял ее за руку, останавливая на пороге комнаты. Перехватил запястье, не позволяя уйти, пока он сам не почувствует, что ноты голоса звучат благоприятно для завершения разговора. Девушка молча и вынужденно обернулась, недоверчиво, будто бы бессильно позволив себя остановить, но не высвободила руку. А глаза словно говорили «Посмотри, что ты со мной делаешь, заставляешь, удерживаешь, применяешь насилие и этим пользуешься, а я не могу ответить». И едва обеспокоенно бегали от его лица к руке. Такой слабой и тонкой он не видел Риту никогда. И потому сразу отпустил, почувствовав вину и навязчивость своих требований. Ей он просто не мог противостоять и заставить выслушать. Именно она оказывала на него некое необъяснимое влияние, как ни одна другая женщина… — Доброй ночи, — так же мрачно и спокойно повторила с небольшой печалью и разочарованием Рита, покидая помещение. Дверь тихонько щёлкнула замком и след Власовой медленно растворился в тишине вечера холодной и тонкой вуалью. Неизвестно, что заставило его так расстроиться. Данилова действительно задели ее подозрения. И ещё больше — ее равнодушный вид, когда она сама все же пришла к нему с извинениями. В чем была их проблема, причина таких отношений между ними? Последняя мысль, с которой Степа с трудом все же погрузился в сон, было волнующее переживание и страх услышать завтра от начальства, что напарница отказалась от работы с ним в одной связке. И по собственному желанию покинула ряды ФЭС без объяснения причины…