Тогда
Звонок в дверь. Не успел он переодеться полностью из служебной формы в домашнее и начать готовить ужин, как кто-то снова его потревожил. Данилов направился к коридору. И мельком вспомнил о том, что сегодня пятница. Что, если..? Мужчина в предвкушении открыл дверь. Да. Он угадал. — Одинокая напарница с бутылочкой красного вина и в хорошем расположении духа, — на пороге в позе «приманки» стояла Власова. — впустишь? — во всей своей красе. Эти сводящие с ума карие глаза смотрели на него исподлобья, заставляя все тело мгновенно покрыться мурашками и сразу содрогнуться от волны жара. Привлекательный костюмчик из откровенной бордовой рубашки и черных брюк взбудоражил в одно мгновение. Не часто она в таком хорошем настроении. Обычно — именно по пятницам… Теперь у него есть компания на вечер. Данилов оглядел ее сверху вниз и улыбка на лице стала расслабленной и довольной. — Если ты, конечно, уже не пригласил другую напарницу скрасить сегодняшний вечер, — девушка протянула ему бутылку, откинув рыжеватые пышные волосы назад за плечо, уже уставшая здесь стоять, опираясь вальяжно на стену, надеясь, что он встретит ее тут же с распростертыми объятиями и не будет тормозить и бесить ее, чего хватало на работе. — или я «уволена»? — Конечно нет, входи, — рискнув подыграть ей в лёгкой манере Степа окинул ее фигуру оценивающим сутенерским взглядом. Рита невинно опустила глаза и прошла в квартиру, уже приглядывая себе теплое местечко. Льстило, что напарник даже после месяца перерыва все же так охотно ее принял, даже не спросив, с чего вдруг она пропала и игнорировала его намеки на общих сменах и выездах? Пока она медленно и властно вошла в спальню, Данилов принес два дежурных бокала и поставил на комод рядом с бутылкой. Рита обернулась, все улыбаясь. Только сейчас она поняла, насколько соскучилась по их «профилактическим» встречам. И с каждой такой — им требовалось все меньше алкоголя для решительности и раскрепощения… — Пойду найду штопор, — мужчина указал рукой в сторону кухни. По виду весь такой невинный, словно к нему бабушка в гости приехала и он отправился за чашечкой чая и стульчиком. Даже ведь и не предполагал, что сейчас творится у Власовой внутри. Забыл, «как» чувствовать ее на расстоянии… Но она быстро это исправит. — Помочь?.. — в одно невесомое и лёгкое уверенное движение девушка прильнула к нему всем телом, мгновенно окунув в свою атмосферу. И в какой-то момент Данилов абсолютно четко ощутил настойчивое касание ее ладони к ширинке его брюк. Ее внутренняя кошечка часто просыпалась в самый неожиданный момент и как правило чередовалась со злой медведицей, которая особо яро реагировала на злостных преступников. Она приластилась так смело и бесцеремонно, сразу сбив его с ног неожиданным непривычно ласковым поцелуем, что желание разбираться со штопором и вином для расслабления и настройки отпало само собой. Не растерявшись дольше двух секунд, Степа сразу вышел из роли опера и вернулся в роль умелого и страстного любовника, которому даже в такой банальной физической потребности Рита никогда не изменяла и пока не собиралась. Лишь на секунду обняв ее спину и плечи, мужчина, не прерывая поцелуй, осторожно начал расстёгивать пуговицы на ее рубашке и медленно стягивать с красивого спортивного тела Власовой. А она тем временем ловко вытащила ремень из его брюк и забрала себе в качестве трофея. Будто бы взяла разозленного пса на короткий поводок. Хочет ближе к делу? он готов прижать ее к нему как следует. Отстранившись всего на пару секунд, Данилов быстро снял футболку. А она пока легко скинула свои брюки. И как-то безразлично и обыденно глянула через плечо на постель, свернув ремень вдвое. Примерив в свою очередь роль строгой госпожи. Взгляд ее был таким прицеливающимся, анализирующим, просчитывающим действия, всевозможные варианты и траекторию их движений наперед. Казалось бы, совершенно отвлечённый. Она все ещё видела в этом их взаимодействии всего лишь физическую потребность: геометрию, химию и биологию… — Можно пожеще, если кровать крепкая, — «прикинула» шатенка, без лишней скромности озвучивая свои желания заранее, даже с такой тихой угрозой предупреждая. И не глядя протянула Данилову блестящий квадратик в двух пальцах с длинными красными ноготками. — Крепкая, не волнуйся, — уже на взводе с этой небольшой паузы, наблюдая ее в одном белье на расстоянии вытянутой руки Данилов поспешил вернуться к делу и, положив руки на ее талию, вновь потянулся за поцелуем. Но Рита улыбнулась одним уголком губ и перехватила рукой его подбородок, отвернув в сторону. Властвовала, согласно своей любимой роли. И вместо губ — словно котенок впилась зубками в колючую шею мужчины, где ещё остался едва уловимый запах одеколона. Отнюдь не ласково и даже больно. Данилов на это шумно и раздражённо выдохнул, с трудом подавив желание сжать в руке ее волосы на затылке вместо простых поглаживаний. Его все это ее поведение наглой и доминирующей, что сейчас, что на выездах — просто бесило, при чем давно. Она сама напрашивалась на грубую силу. Можно было и не озвучивать. Позволив ей в таком положении самой стянуть с него брюки, Данилов резко подхватил ее под ребра и одним сильным рывком словно ребенка подсадил на себя. И сразу же опустил на постель. Каким он все же был сильным и умелым даже в свои годы глупого ещё пацана, проявляющегося иногда в его поступках, словах и инфантильном или же вспыльчивом поведении. И все же Степа перехватил эту инициативу и лидерство — право наравне выбирать следующее действие. На секунду остановив ее рвение он заставил Риту ответно посмотреть ему в глаза, затем медленно провел большим пальцем по нижней губе. И, накрыв ладонью подбородок, все же горячо поцеловал. Целовать его она не любила и никогда не делала этого в процессе. Всегда даже закрывала глаза, выключала свет. Принимала, а не отдавала. Не одаривала его какими-то особыми ласками и не уделяла внимания его удовольствию, полагаясь на то, что ее самой как таковой в этом процессе будет достаточно. Даже «жирно». По ее настроению и интонации в голосе после, когда она бросала короткую фразу на прощание, одеваясь, он мог понять, что скорее всего так ей было легче — не привязываться к нему сильнее, чем просто телом. Не обещать чего-то большего и не просить этого же в ответ. Не быть нежной, ласковой, потому что она не любила этого человека. И хотела проработать в ФЭС ещё долго, без всяких проблем из-за недопустимых отношений с напарниками. Так, наверное, ей проще уходить, не оборачиваясь, забываться с алкоголем, отпускать, отключаться, а потом — возвращаться в служебную роль. Степа разделял все эти ее чувства. Но по какой-то причине каждый раз задумывался, почему она это делает?.. Рита всегда оставалась холодной и отстраненной, он хорошо успел выучить это чувство, даже в постели с ней. Не винил ее. Но было на душе как-то обидно, что для Власовой это просто секс, просто механика и физиология. Он в свою очередь хотел показать ей искусство. Язык удовольствия, место, где она может забыться, раскрепоститься, чему-то научиться. Быть кем-то другим, кроме строгой грубой оперативницы. Раскрыть свои таланты. С женщинами он действовал только по такому принципу. Никогда занятие любовью для него не было чем-то лёгким, быстрым, неважным, тем, чем можно было разбрасываться направо и на лево. Он считал это мастерством, творчеством, чем-то большим, чем разрядка. И именно поэтому имел достаточный опыт, а не из-за легкомысленности и неразборчивости проявления своей любвеобильной натуры, как считала Власова. Но за все это время Стёпа так и не смог склонить чашу ее весов в свою пользу. В противостоянии с долгом и образом отстраненной напарницы. Могли бы уже и подружиться, они столько друг о друге знают. Хоть и не в личностном духовном плане. Но все это им ещё предстояло, хотя Рита была уверена, что скоро они перегорят (хотя и не загорались ещё вовсе по-настоящему) и, надоедая друг другу на работе, в конце-концов вовсе перестанут смотреть в сторону друг друга. Забудут, как вредную пустую бессмысленную привычку. А суждено им было совсем другое. Нечто трудное, тяжёлое, поистине сближающее. Множество испытаний. Верность, дружба, понимание, сопереживание, узнавание друг друга с самых неожиданных сторон и раскрытие самых страшных тайн прошлого. Доверие. «Братство» настоящего напарничества. Переживания, трепет. Любовь.***
Сейчас
Многое из этого действительно успело случиться за эти пять лет. Они открыли друг друга заново. Заново познакомились, подружились, сработались. Прошли через огонь и медные трубы. Нашли дружбу и родство, не имея общей компании, интересов, досуга и семьи. Неслись в потоке, забывая о себе, как о простых людях, сами того не замечая и упуская главное, как и время — как песок сквозь пальцы. Годы в ФЭС бегут невероятно быстро. Каждый день — новый боевик, новая маленькая война. Каждый вечер — одинаков, сер и одинок. И мысли перед сном — лишь новое дело. И тщательный просчет следующей совместной смены… Не понимая сами того, они становились новыми Рогозиной и Кругловым — двумя старыми матёрыми волками одной стаи, которые бурчат и огрызаются на весь мир, и порой саркастично — друг на друга, но все равно молча зализывают друг другу боевые раны и бок о бок перетаскивают свои кости от одного солнечного уголка к другому, в попытках найти себе место в этом сумасшедшем потоке службы и существования. Наравне, а не вместе. Но и последнему по воле судьбы в один прекрасный день пришла пора измениться… На часах восемь. На сердце — огромная тяжесть и затаившаяся тревога. Впервые за очень долгое время Стёпа настолько сильно проникся чужой трагедией и переживаниями Риты, что, кажется, и сам теперь испытывал боль и обиду. Сумасшедшая история. Дети и родители. С Лизой произошло нечто ужасное, драматичное и фатальное. Сначала Власова потеряла своего маленького ребенка, а потом нашла уже совершенно чужого человека, ставшего жертвой жестокости и хладнокровия монстров, воспитавших ее подробно себе. И самое ужасное, что девочка верила им. И всю жизнь считала все это правильным… И уже никогда не научится жить по-другому. Неизвестно, что из этих двух трагедий было для Риты тяжелее. Ведь за внешней маской спокойствия она скрывала все свои переживания и подавленные чувства. И эта маска, этот барьер и железная стена была настолько сильно выточена ею за все годы, что теперь даже она сама не может ничего с ней поделать. Она боялась закрывать глаза. Ее главным страхом теперь было потерять Глеба… Власова знала, что способна справиться с вернувшейся тревогой за сына. Сама. Скоро, но… Что-то с непреодолимой силой, сравнимой с чувством служебного товарищеского долга, подталкивало ее разделить этот «гештальт» с одним отнюдь уже не чужим человеком. Сегодня. Короткий звонок в дверь. Осторожный, но уверенный, настойчивый. Данилов перевел глаза в темноту коридора. Он хотел бы, чтобы это была она. Они как-то скомкано расстались. Он должен убедиться, что она в порядке. Степа открывает дверь и видит до боли знакомое, печальное и усталое лицо напарницы. Она опирается на дверной косяк так привычно и свободно, будто простояла так с несколько минут, в глубоких сомнениях и раздумьях, прежде чем позвонить. Недолгая пауза соединяет их мысли и ауры в одну более теплую и целостную оболочку. Их атмосферу. Они оба знают, о чем все ещё думают и не могут сбросить этот груз с плеч. Власова опускает глаза и тяжело вздыхает. — По-прежнему одинокая напарница без бутылочки красного вина, с вечными копаниями в себе и целым набором тревожных расстройств. Впустишь? — медово-карие глаза тепло посмотрели на мужчину. — Входи, — так же печально, даже иронично, слегка улыбнулся Данилов. Он наливает ей и себе по 30 грамм своего коллекционного коньяка и следующие часа два они сидят на кухне и говорят о своих тревогах и страхах. Прошлых и настоящих. Она выговаривается обо всем, так тяготящем ее сердце. Которое за последние годы по необъяснимым причинам обросло столькими нервными окончаниями, что ей кажется, будто она начала жить ту настоящую жизнь, испытывать искренние эмоции, радоваться, переживать, волноваться, любить. Такое у нее впервые за двадцать лет, и она ещё сама не понимала, почему это так пугает и вызывает панику. Чувство, что что-то идёт не так, хотя все наконец-то встаёт на свои места. Она нашла свою дочь. Так или иначе, но этот кошмар ушел. Она сблизилась с сыном и таки ощутила эту отдаленно теплую, очень тонкую, но приятную материнскую роль на себе. Смогла защитить сына в нужный момент и стать его гордостью. Она справилась со всеми самыми сложными порученными делами, обрела такую опору и поддержку — и все это в лице… Его. Власова снова подняла глаза на Данилова. И надолго замолчала. — Знаешь, спасибо тебе, Стёпа, — задумчивый мудрый взгляд упал на грани стакана в руке. Почти не испила. Янтарная жидкость отражала белый свет лампочки на потолке и будто бы сама шептала «не нужно тебе это, ты справишься сама, ты не за этим к нему пришла». Мужчина тоже прервал свой монолог. Рита, очевидно, не слушала, о чем он говорил. И в этот момент сам он понял, что возвращаться к своему трагичному и далёкому прошлому совершенно не было смысла. Он пережил это. Рана затянулась. Боль погасла, изуродовав неотъемлемую часть его сердца, но сдержала слово больше никогда не возвращаться. Это слово она будто бы дала самой Власовой. На какой-то тайной очной ставке. Когда-то давно, когда однажды сильная и стойкая девушка-солдат бросила вызов судьбе и решилась стать его верной второй половинкой во всем. Начиная со службы и до конца на всем жизненном пути. Когда она просто поверила, что сможет его излечить. И это случилось. — За что? — через несколько секунд тишины переспрашивает он, мгновенно отбросив все мысли о себе. — За то, что был рядом. И остаёшься, — оказывается, о своих чувствах она говорить не боялась, их у нее просто не было раньше. Не было того человека, которому хотелось о них сказать. — и до сих пор не отвернулся от меня из-за моего характера. Я верю, это не только по долгу службы. — Нет. — …А из-за этого самого характера я и потеряла всех, кого любила. Наступила тяжёлая и громкая тишина. Напряжённая. Там, где ее не должно было быть. Они смотрели в пустоту друг перед другом. Она — погруженная в свои мысли. Он — ждал ещё одних слов от нее. И больше не мог думать ни о чем другом. — Ладно, уже поздно, — негромкий женский голос заставляет сердце оперативника биться с болью, вонзающецся иглой в самую середину. Толстой и слишком острой. — мне пора, — тон ее окончательно возвращается в строгий и отстраненный. — Спасибо, что выслушал. Всё-таки она решила, что не хочет рисковать и портить их крепкие отношения. Эту преданную, дружную, братско-сестринскую идиллию двух напарников, двух закоренелых генералов в войне против трудностей жизни. На военном поле, где не было места чувствам и шансам обрести все потерянное и упущенное друг в друге. Рита вышла из кухни и замедлилась, снимая с вешалки прихожей свое бежевое пальто. — Завтра ещё на выезд к свидетелям по тем жмурикам. — Да-а. Да. Так всегда и заканчивались их разговоры. Будь они на работе, в кино, кафе или на проводе в разных командировках. Такое тоскливое чувство осознавать, насколько между ними все привычно, обыденно, сухо и скучно. — Чем сейчас будешь заниматься? — Степа хотел хотя бы в последний раз попытаться переключить ее на градус личного общения о чем-то более теплом и домашнем, нежели новое дело. Рита развернулась к нему, поправляя воротник. — Нужно приготовить еду на завтра и наверное… В какой-то момент Власова будто бы ловит ниточку его подсознания и читает его мысли, находясь совсем рядом. Словно что-то щелкает у нее в голове. Что-то очень важное, что осознаётся ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. — …сделать генеральную уборку. Это была некая вспышка света, раскрывающая все настолько ясно, что остальные мысли просто отключаются и умолкают, и в сердце распускается нежный, чувственный и трепетный цветок. — Рита, — решительно подняв голову, но пока что бегая глазами, Данилов делает первый шаг. Власова перед ним не смела и пошевелиться, глядела будто бы на истину всей своей жизни. — Останься, пожалуйста, — в словах слышна определенная уверенность и четкое желание не отпускать. Степа в своей скромности старается не нарушить это хрупкое затишье и не всколыхнуть ту окутавшую их нежную завесу понимания и родства. Каждый маленький, но уверенный шажок был равносилен и ценен, и заветная цель уже на горизонте. Она уже точно никуда не уйдет. И это последние секунды ее сомнений и страха все потерять. — Уговори меня. Она сдается первая, не ожидая больше ничего, никаких слов, кроме действий. Глаза Власовой предательски задевают вниманием его желанные губы. Степа медленно и почти незаметно приближается к ней и кладет руки на ее онемевшие от ожидания плечи в тяжёлой верхней одежде. Осторожно трепетно и нежно он целует ее, свою любимую напарницу и подругу. Тепло, ещё робко и неуверенно. Они пробуют, пытаются, делают эти крошечные первые шаги навстречу чему-то новому. Приоткрывают завесу возможных отношений и будущего со страхом в сердце, есть ли там счастье и покой или все разрушится, если они позволят себе зайти далеко? Поцелуй был коротким, почти невесомым, но, прервав его, оба уже не могли отстраниться дальше нескольких сантиметров. Соприкоснулись лбами и закрыли глаза, боясь открыть их и увидеть друг в друге осознание ошибки и неготовность быть вместе. Им было хорошо сейчас, в эту самую минуту. Но все же в один момент они посмотрели истине в лицо. — Уговорил? — Стёпа обаятельно улыбнулся, глядя на нее, и медленно спустил края пальто с плеч Власовой. Рита посмотрела исподлобья, угрожающе и интригующе, даже устремленно. И с загадкой в глазах многообещающе улыбнулась одним уголком губ, словно распробовав новый ее любимый теперь вкус. Вкус ещё не остывшего на устах первого поцелуя любимого человека. Который станет началом их новой жизни. — Уговорил, — ее ответ был уверенным и окончательным. — Кровать ещё крепкая? Пальто рухнуло на пол. Теперь ей нужно было только одно. Быть с ним. И никогда больше не сомневаться в своем выборе. Он хотел ответить чем-то похожим, но от этих слов его самого проняла дрожь и Данилов нервно усмехнулся. Она вернулась к нему. И его жизнь отныне стала другой. Они стояли посреди коридора. Поздний вечер. Вокруг было совершенно темно. В едва видимом теплом свете различались только черты их лиц и тел, черная ткань ее рубашки, его закатанные рукава и замеревшие в ожидании плечи. В один момент в тишине звучат их одновременные громкие вздохи. Степа властно и смело притягивает ее к себе и целует. Так сладко и любовно. Обжигаясь. До дрожи. Руки Риты останавливаются где-то в районе ремня на его брюках, она начинает прокрадываться ими под футболку снизу вверх. Думает, что их действия будут и дальше взаимно нежными и трепетными, но сама срывается с контроля, услышав лишь один прерывистый его вздох нетерпения после поцелуя. Он заставил девушку покрыться мурашками. К черту все. Её холодные, легкие, бездумные касания его живота провоцируют моментальное сокращение мышц пресса. Они размыкают поцелуй лишь на пару секунд, стараясь быстрее освободиться от одежды. Пока разум не вернул власть над чувствами, которые были яснее белого дня. Грудь мужчины тяжело вздымается и манит, оставшись без ее внимания. А Рита только хотела еще раз взглянуть в его глаза с немым бессмысленным вопросом. Просто убедиться, что это Он с ней. И не страшна больше никакая боль. И одиночество. Прикосновения ее стана словно упоительная прохлада для горящей кожи. Степа берет ее лицо в свои руки и притягивает снова, буквально зазывая за собой куда-то в пространство. А она кончиками пальцев осторожно так же касается его подбородка, но невесомо, лишь отвечая тем, что она и так здесь, рядом и никуда не денется. — Помнится, ты раньше упорно избегала моих поцелуев. Что случилось, товарищ капитан? — усмехался обаятельно он, едва оторвавшись от притягательных губ. Теперь он мог наслаждаться ими без страха. И спешки поскорее все закончить и разбежаться. — А ты раньше соображал быстрее, нежели сейчас… — она тоже хитро улыбнулась, не открывая глаз. Ей в вертикальном положении уже не так интересно… Мужчина под ее упорным давлением рук и желания опустился спиной на постель. Рита главенствующе возвысилась над ним, опустившись медленно на колени и выпрямляясь. И Степе казалось, что с каждым разом, когда он вот так смотрел на Власову, она становилась все прекраснее, желаннее, «вкуснее». Иногда в проблесках тьмы он видел ее прекрасное, женственное, божественно красивое лицо, настоящую улыбку женщины. Она так же видела и его временами. Когда он останавливался перед ней, то свет во мраке будто падал из ниоткуда именно на его фигуру. Обнаженный напряженный торс. Данилов смотрит на свои руки, будто замешкался, замер на мгновение, такой мрачный, задумчивый, совершенно непредсказуемый каким вспыльчивым и был раньше, и в то же время, спокойный и нежный, каким стал сейчас. Рита тянется к нему за поцелуем, будто думает, что сама решает, когда его баловать. И тогда руки его сразу же берут ее тело в свою власть. Уже на постели. Это не просто совокупление. Нет, здесь было что-то еще. То, что он, казалось, испытывал раньше. То самое, о чем он когда-нибудь ей скажет. Но она почувствует гораздо раньше… Она прогибается, медленно смакуя каждый момент. Ему нравилось это. Здесь уже были его руки, губы, его отметины. Он помнил каждое местечко, каждый изгиб. Мысль об этом будоражит. И тогда собой мужчина буквально припечатывает ее к кровати, сливается с ее телом, проходясь ладонями по ее рукам над головой. Плавно, но сильно и очень чувствительно для нее. Девушку охватывает жар. Огонь преисподней. Она, не открывая глаз и не прерывая вздоха, срывает с них обоих спутанные простыни, чтобы только прохладный воздух коснулся ее разгоряченного тела. Ее разомкнутые губы и вздохи были такими красивыми и искренними, родными, будто она и правда предназначена ему свыше. Это было невероятно. Заставляло чувствовать себя совершенно другим человеком. В котором не осталось ни капли от прошлой жизни. А этот ее голос, который уже проскальзывал между прерывистым дыханием, создавая такие прекрасные и сладкие стоны… Он знал, что Рита с ним, что чувствует то же самое. Она чувствовала. Данилов был бесподобен в этом. Мужчина каждым движением затрагивал все больше ее чувствительных точек, постепенно заставляя дышать чаще и быстрее. Он точно чувствовал ее отдачу, ее реакцию и состояние, когда в момент пика ее горячие поцелуи переходили на укусы его шеи, плеча, желая впиться прямо в кожу. Только от одного ее голоса, стона, он сходил с ума и возбуждался так, что уже ей было трудно дышать и приходилось останавливаться, закрыв глаза и прислушиваясь к сердцебиению. В самом порыве ему хотелось сжать ее сильно, страстно, любовно. И Степа все равно знал, что может это позволить, что с ним такая же сильная, в чем-то грубая женщина. Ей понравится. Она сожмет сильнее… Рита тянется рукой к его спине, нависающей над ней, но вместо объятий только царапает, медленно и приятно. Это невероятное чувство, когда она двигается ровно в такт с ним, словно они связаны, как одна материя. Он заставляет ее медленно подниматься за своей рукой, как собственную тень. Плавно, красиво, для себя. И смотрит. Как небольшая дрожь пробегается по ее телу, мышцам на животе. Все было как в танце, плавно и резко, нежно и грубо, они растягивали моменты и срывались на неконтролируемую страсть. Не хотели останавливаться. Уже несколько часов… могли только целоваться. Откуда брались силы? Они копились эти долгих пять лет. Она была настоящей. Его. Она признала теперь это для себя раз и навсегда. Не потому, что он заставлял ее прогибаться в постели и был напарником в работе и жизни. Потому, что он любит ее. Он умеет. Глубоко внутри Рита всегда нравилась ему. Нравилось то, как она старалась каждый раз сделать что-то новое, не опускать планку, быть пытливой, бесстрашной. Сколько же в ней было неукротимого огня. И в конце при долгом-долгом выдохе друг в друга электрический разряд пронесся молнией из его глаз в ее, сопровождаемый его громом тихого рыка и шепотом ее прерывистого дыхания. Шторм закончился. Настоящая буря. Шквалистая и всепоглощающая. Ураган. Жестокий и беспощадный. Это единение и слияние душ, потрясающее, необъяснимое. Все их прошлые разы — ничто по сравнению с этим волшебным таинством. Они еще никогда не были так близки. Никогда в своих жизнях так не любили. Они раскрылись полностью, стали что ни на есть собой. И кто бы мог подумать — что именно друг с другом они найдут глубины самих себя?..