Как соблазнить арахнофоба (если ты – паук)

Эрик даже не осознавал, что тянет время. Почему-то вдруг хотелось опоздать на собственные лекции. Липкий первобытный страх накрывал с каждым шагом, приближавшим его к аудитории. Зря он пожадничал и согласился на бóльшие деньги. Перед глазами так и стоял огромный паук, которого он видел в лесу Асугансберга. Против воли представлялось, как вся группа перед ним меняет облик на паучий… Нет, он не выдержит. Он просто этого не переживет. Он будет либо обезглавлен, либо сойдет с ума, как Клара Баумгартнер – первый куратор группы, и пополнит ряды психически больных. Сердце бешено заколотилось. Мокрая от пота ладонь схватилась за ручку двери и замерла. Пальцы задрожали, словно у алкоголика. В аудитории было тихо. Подозрительно тихо. Эрик малодушно понадеялся, что группа сбежала с пары и бесстрашно распахнул дверь. Но нет. Все паучихи, точнее, девушки, сидели за партами. Эрику на мгновение показалось, что сегодня его первый рабочий день, потому что каждая была в короткой юбке, еле прикрывающей трусы, в расстегнутой до середины груди рубашке и при «боевом раскрасе» – полном ярком макияже. Хантер мысленно простонал и прикрыл глаза. Ну вот, опять началось. Он думал, что это уже прошло и теперь все наладилось. Мужчина даже не знал, что теперь для него страшнее – толпа озабоченных девиц или стая голодных пауков. И постыдно склонялся к первому варианту. Девушки встали, приветствуя своего преподавателя. Эрик нахмурился. Что-то здесь было не так. Дело даже не в довольных девичьих ухмылках и не в полной непривычной тишине. Запах. В аудитории царил уже знакомый ему запах, с мускусной ноткой. Это был не тот еле уловимый аромат, который он чувствовал раньше. Это была сильно концентрированная вонь невероятной интенсивности, как если бы перед лекцией каждая из курсанток вылила бы на себя флакон духов. «Они издеваются», – пролетело у него в голове. Первый порыв – выбежать из аудитории. Но офицера словно парализовало. Ноги внезапно стали ватными и непослушными, а ладони покрылись крупными красными пятнами и жутко зачесались. Зуд быстро распространился на шею, и Эрик ощутил, что ему катастрофически не хватает воздуха. Грудь сдавило так, точно ему положили на нее тяжелый кирпич. «Прекратите использовать феромоны!», – хотелось крикнуть Хантеру, но язык даже не повернулся, словно вместо него во рту была большая мешающая подушка. Свежий воздух – промелькнуло у Эрика в голове, нужен свежий воздух, чтобы рассеять эту вонь. Пока мужчина доковылял до другого конца аудитории, пальцы на руках уже распухли, поэтому открыть окно оказалось той еще проблемой. Еле справившись с заедающим замком, он резко распахнул створки и с жадностью вдохнул холодный воздух поздней осени. А вот выдохнуть уже не смог. В груди что-то захрипело, как сломанная рация. Мужчину накрыло волной паники. Это галстук мешает ему дышать, понял Эрик. Он из последних сил рванул ненавистный узел черной удавки на шее. Легче не стало. В ушах зазвенело, а в глазах стало темнеть. Легкие распирало от жгучего желания дышать во что бы то ни стало. Откуда-то издалека он услышал крики, и запоздало понял, что падает. К счастью, не в окно. К несчастью – прямо на руки подбежавшим девушкам. Из-за близости их тел запах только усилился. Глаза моментально заслезились, словно от химической атаки. Эрик в панике принялся расстегивать китель и рубашку, чтобы только вдохнуть чистый воздух еще раз. Точнее, ему казалось, что он расстегивает – на деле же пуговицы заплясали по ламинату в диком танце, звук которого раздался эхом по всей аудитории. – Дуры! Врача! – услышал он словно через несколько слоев ваты испуганный бас Дуни. Рабочий день фельдшера Юлиуша Гробовского тоже не задался. А ведь он так надеялся, что день будет спокойным и он сможет просто поиграть в игры на планшете. «Они убили меня, – отрешенно подумал Эрик, прежде чем его сознание окончательно упало в бездну, – чертовы паучихи все-таки убили меня. Какой позор». Интересно, каково это – быть огромным пауком? Когда у тебя восемь ног и восемь глаз. Когда все тебя боятся и воспринимают как опасное оружие. Которое в случае чего запросто можно утилизировать. Каково это – испытывать постоянный голод, потому что твой любимый деликатес добывается в этом мире только с помощью убийства? Каково это – быть обреченным на одиночество, зная, что когда-нибудь ты все равно убьешь того, кого любишь. И можно ли назвать это любовью? Слишком низкий потолок. Слишком тесно в четырех стенах – словно в клетке. Слишком яркий свет. Всего вокруг «слишком». Хочется спрятаться, но некуда – ты не просто как на ладони, ты как чертова статуя посреди площади. Тонкая вибрация превращается в еле различимые звуки. Звуки паники. К тебе пытаются приблизиться, но любое движение извне ощущается как угроза – хочется нападать, чтобы защитить себя. Ты больше не маленький бессильный человечек. Ты – огромное чудовище, воплощение людских страхов. От этого так легко на душе. Впервые за всю жизнь. Оказывается, сила – это весело. И не нужно тебе рассказывать, что это не так – пусть в это верят пацифисты. Оказывается, это так интересно – когда ты запросто можешь лишить человека жизни. Ведь среди них нет тех, кто желал бы тебе добра. Вот и сейчас – они подбираются к тебе с бластерами и целятся прямо в брюхо… – …Эрик, ты меня слышишь? – откуда-то издалека донёсся голос психолога и снова потонул в нарастающей вибрации. …чтобы убить тебя. – Эрик, успокойся, всё хорошо, ты просто напуган… – продолжал надоедливый голос, насильно выдергивая из узкой клетки больничных стен. И ты понимаешь, что нельзя доверять никому, кто знает твою тайну. Потому что сегодняшние друзья легко обернутся врагами завтра. Они говорят, что это ты напуган. Но ты-то знаешь правду. Ты чувствуешь их страх. – …в первый раз это всегда страшно, слышишь? Потом привыкаешь, – продолжал уверять его Юзеф Баранский. К этому невозможно привыкнуть, потому что каждый раз, как в первый – стоит только дать эмоциям слабину, как резкая боль пронзает грудь, чтобы изменить тебя до неузнаваемости… – …вот так, хороший мальчик, все позади. …и только успокоившись можно вернуть себе свое прежнее лицо. Больничные стены резко раздвинулись в стороны, расширяя пространство. Свет уже не так слепил глаза, а опасные люди с бластерами превратились во врачей в белых халатах с автоинъекторами для шприцов. – Сколько пальцев я показываю? – не отставал от него психолог. Эрик тихо простонал и попытался открыть слипшиеся от слез глаза. Все вокруг расплывалось. Обнаружив себя в кислородной маске, офицер окончательно успокоился. Воздуха, которого он так жаждал, теперь в избытке. Автоинъектор проколол вену на руке и по длинной гибкой прозрачной трубке потек раствор из капельной камеры. Мужчина почувствовал себя умиротворенным. Его больше не беспокоили ни курсантки, ни пауки, ни нехватка воздуха. Все позади. Можно было спокойно откинуться на мягкую подушку и наслаждаться тем, что жизнь не покинула это бренное тело. Оказывается, это так приятно – быть живым. И только смутное ощущение приснившегося кошмара не давало покоя где-то на задворках сознания. Так странно, словно в этом сне он был… – …сколько пальцев, Эрик? – упрямо повторял свой вопрос Баранский уже раз пятый. Вот ведь пристал. Эрик с трудом открыл упорно закрывающиеся глаза, медленно поднял свободную от капельницы руку, и сложил неприличный жест из одного среднего пальца. Безумно хотелось спать. Безумно хотелось, чтобы оставили в покое. Психолог выдохнул с облегчением и расплылся в улыбке. Даже в таком состоянии офицер дерзит. Значит, жить будет. – Давай посмотрим фильм? – неожиданно предложил брат, повертев перед носом у Эрика пультом от телевизора. Парень почувствовал злость. Братья не так часто проводят время вместе. Можно сказать, что вообще не проводят. Он был только что со смены и устал как заезженная лошадь. Работа официантом – то еще удовольствие: весь день на ногах, а зарплаты еле хватает на аренду квартиры. Он работает за двоих, в то время как Эмиль просто каждый день мучает свою гитару, называя это «репетициями». Знает Эрик эти репетиции – собираются в гаражах, вкалывая себе всякую дрянь, а потом играют в барах средней паршивости, называя это «выступлениями». – Отвали. Не хочу. Но природа не зря наградила Эмиля красноречием. Он уговорит кого угодно на что угодно, с тоской думал Эрик, слушая очередной довод в пользу фильма. Умеет вешать лапшу на уши. Не просто так у брата было много девушек, в то время как у него – ни одной. Да и откуда взяться девушкам, если Эрик постоянно работает? В конце концов, он действительно устал и ему нужно расслабиться, Эмиль был прав. За окном бушует метель и мороз, а в квартире тепло и уютно. Пусть и в такой маленькой и захламленной. Камин мерно потрескивает имитациями дров, переливаясь светодиодами. Ну и пусть он ненастоящий, какой был в доме матери. Зато тепло от него настоящее. Содержимое важнее наружности. Эмиль тоже был уютным и домашним. Вместо надоедливой черной футболки с названием неизвестной Эрику группы – темно-зеленый свитер крупной вязки с двумя «косичками» посередине. Ему шел этот цвет – к светло-зеленым глазам. Единственное, что раздражало Эрика в близнеце – это длинные обесцвеченные волосы до самой задницы. Нет, чтобы создать себе другую прическу, он же метаморф! Ему для этого даже к парикмахеру не обязательно идти. Волосы были до того раздражающими, что Эрик не раз обещал их обрезать. Особенно когда Эмиль за ними не ухаживал, будучи в измененном состоянии сознания: они висели нерасчёсанными прядями, точно сосульки, приводя брата в бешенство. Фильм назывался «Элис» и оказался психоделическим. По крайней мере Эрик так решил, так и не уловив смысл. У психически больного парня умерли родители и он перестал отличать реальность от галлюцинаций. Подсев на запрещенные вещества, он то и дело «проваливался» в реальность, где он – девочка Элис в счастливой семье. Парню нравилось жить в иллюзиях. Фильм закончился тем, что изображение отдалилось, и очертания мира, в котором живет маленькая Элис по форме подозрительно напомнили петлю, в которую сует голову главный герой, пожелав жить в иллюзиях вечно. Эмиль был уже не рад, что позвал брата провести время вместе. Хотя бы потому, что после просмотра тот начал называть его «Элис», решив, что близнец очень схож с главным героем. Взяв на себя роль родителя, Эрик стал обладать отвратительной чертой – превращать любую ситуацию в жизненный урок. – Ты уже решил, кем ты хочешь быть? – строго спросил он у брата, словно суровая матушка. Эмиль бессильно вздохнул и пожал плечами. – Не знаю, может быть, музыкантом или писателем, – он неуверенно убрал за ухо длинную белую прядь вьющихся волос. – А ты? Эрик сделал вид, что задумался. О себе-то он знал уже наверняка. Парень хотел быть разведчиком. И он будет разведчиком. Не зря же он уже полгода готовится ко вступительным экзаменам. Он просто обязан поступить – это его мечта. – Так странно… – проговорил он, театрально почесав подбородок. – Ты говоришь, а я слышу только «бла-бла, я хочу стать наркоманом или алкоголиком, еще не выбрал». Должно быть, у меня что-то со слухом. Давай попробуем еще раз. – Да иди ты, – Эмиль беззлобно ударил его кулаком по плечу, и они оба рассмеялись. Завязалась небольшая дружеская потасовка – Эрик не остался в долгу, отмутузив брата подушкой. – Стой! – вдруг закричал запыхавшийся Эмиль, – стой! Откуда у нас кот? – Кот? – недоуменно переспросил близнец, так и застыв с поднятой над головой подушкой. Повертев головой и не найдя никакого кота, он решил, что это просто отвлекающий маневр и на всякий случай ударил брата еще несколько раз. Эмиль сдавленно засмеялся, обороняясь руками, но потом стал предельно серьезен: – Ты слепой, что ли? Вот же он! В руку мне вцепился, гаденыш. Для пущей убедительности он потряс рукой, будто действительно пытаясь что-то с нее скинуть, и вдруг зашипел от боли. – Еще и кусается! Эрик, убери его от меня! Эрик нахмурился. Если брат собрался поступать в театральный, то у него даже слишком хорошо получается. Он посмотрел на близнеца самым пристальным взглядом, пытаясь понять, валяет ли он дурака или действительно видит кота. Тот неотрывно смотрел на руку испуганным взглядом и чему-то кивал. – Кот говорит, что живет с тобой. Он из другого мира, где ты – путешественник во времени. – Кот говорит? – ледяным голосом уточнил Эрик. – Ну конечно, кот говорит! Он спрашивает, не находил ли ты случайно кристалл времени? Эрик почувствовал, как внутри что-то рухнуло. И это было доверие. Он слишком доверял брату, когда тот обещал завязать, и вот к чему это привело. Не нужно было его слушать. Нужно было сразу тащить в клинику. Это он виноват в том, что произошло. – Эмиль, – он сел перед братом на колени на пол, и обхватил его горячие ладони в свои руки. – Эмиль, пожалуйста, скажи мне правду. Ты опять колол свою дрянь? Брат отчаянно замотал головой, пытаясь освободить руки из захвата. – Я и так говорю тебе правду. Кристалл – это камень такой, бурый, с золотистыми прожилками. Его нельзя никому отдавать! Кот сказал, что мы сможем менять прошлое! Эрик резко дернул рукава свитера наверх, несмотря на протестующие вопли. Так и есть. На правой руке красовался крупный синяк прямо на вздувшейся вене. – Это кот меня укусил, ты же сам видел! – Ага. Скажи еще, что это кот заставляет тебя колоться. Собирайся. Эмиль вжался в диван. Тот жалобно скрипнул под весом. – Куда? – Лечить тебя будем, – Эрик попытался сдернуть брата с дивана за ноги, за что получил пяткой прямо по скуле. – Никуда я с тобой не поеду, – категорически заявил близнец, и немного помолчав, добавил: – кот говорит, что если ты не потеряешь голову от любви, то обретешь кристалл времени, Эрик. – Ну все, мне это надоело. Поедешь. Ещё как поедешь, иначе я выгоню тебя из дома, – потер ушибленную скулу Эрик. – Это и мой дом тоже! – Ага, только плачу за него я, и работаю тоже только я! – Я тоже… – Эмиль хотел было сказать «работаю», но прикусил язык: мошеннические махинации, которые они проворачивали с его девушкой в свободное от музыки время, было трудно назвать «работой», – …приношу домой деньги. – Чтобы потом спустить их на наркоту? Эмиль только носом хлюпнул в ответ и отчаянно брыкнулся напоследок. На это ему ответить было нечего. Потому что это – чистейшая правда. – Совершеннолетние? – уточнил врач в психоневрологическом диспансере. Братья закивали чересчур усердно для такого простого вопроса. – Разумеется! – произнес Эрик таким тоном, словно ему нанесли глубочайшее оскорбление, и небрежным жестом бросил на стол паспортные карточки. Если бы они выпустились из детдома, а не сбежали, у них было бы сейчас всё: и настоящие карточки, и идентификационный чип в руке и даже собственная квартира. Но близнецы справедливо опасались, что при нынешнем отношении к воспитанникам, до совершеннолетия они просто не доживут. Поэтому бежать – было лучшим решением. А добыть на черном рынке паспортные карточки не проблема – были бы деньги. Добавить себе лишних два года к дате рождения – тоже. К облегчению Эрика, врач не стал пристально изучать паспорта – просто мельком взглянул. К радости братьев, считыватель чипов в клинике давно уже не работал, поэтому врать о том, что они еще не успели пройти обязательную процедуру, не пришлось. Врач положил перед парнем ворох распечатанных анализов. – В крови не обнаружено никаких веществ, – сообщил он вполголоса так, чтобы лежащий на кушетке Эмиль их не услышал. Того только что осмотрели с чересчур пристальным интересом, по мнению Эрика, задавая вопросы, которые показались ему совсем неуместными для тех жалоб, с которыми они пришли. Например: как быстро заживают раны на его теле? Или: казалось ли ему когда-нибудь, что он не знает, кто он на самом деле? Будь Эрик чуть повнимательнее, он бы понял, что они выясняют, не метаморф ли брат. Но он был слишком удивлен тем, что врачи ничего не обнаружили в крови. Как же так? Он сам видел, он был уверен… Или у метаморфов и обмен веществ совсем другой? Увидев замешательство Эрика, врач поспешил его успокоить: – Скорее всего, причина в нестабильной психике: стоило ему употребить что-то, расширяющее сознание – как это сработало катализатором. Ничего страшного, просто биполярное расстройство. Недельки две в стационаре – и выпустим. Эрик проснулся с тяжелой головой. Во всём теле была слабость. Ни маски, ни капельницы на нем уже не было, и яркий свет уже не резал глаза. А значит, что ему стало лучше, и он уже в обычной палате. Мужчина с облегчением выдохнул и с удовольствием отметил, что дышит легко и свободно. Самостоятельно. Сев на кровати, Эрик поморщился, обнаружив себя в больничной пижаме. Больше всего на свете он ненавидел больницы после того, как ему никак не отдавали брата, когда того положили в стационар с биполярным расстройством. Только через три месяца, когда близнец сам оттуда сбежал, ему удалось привезти его домой. Мужчина до сих пор чувствовал себя виноватым за тот случай. После этого их с братом отношения стали натянутыми и холодными. Насколько тогда ему сильно хотелось выписки брата, настолько сегодня ему не хотелось, чтобы выписывали его самого. Ему становилось плохо только от одной мысли, что снова придется идти читать лекции паукам, а те будут травить его феромонами. Нет уж. На этот раз он точно уволится, и никакой двойной оклад его больше не соблазнит. К счастью Эрика, палата была одиночная, стандартного функционала – простенький 3D-телевизор, чайник без голосового управления, и кнопка вызова медбрата. Кровать с механическим приводом стояла возле большого окна, за которым уже вовсю крупными хлопьями падал снег. Сколько же он пролежал? Коммуникационного браслета на нем не было – ни даты узнать, ни позвонить. Мужчина расстроился на долю секунды, вспомнив, что звонить ему особо некому. Брат давно мертв. Тело ломило от непонятной боли, словно вместо сна он разгружал вагоны. Захотелось привести себя в порядок и хотя бы умыться. С трудом встав с кровати, Эрик заковылял до санузла. Ноги не слушались, передвигаясь с неимоверным усилием. Подставив руки под сенсорный смеситель у небольшой раковины, Эрик застыл, с недоумением уставившись на свои ладони. Они стали заметно меньше, а суставы на пальцах увеличились. Словно это были не его руки. Сердце заколотилось в неприятном предчувствии. Мужчина лихорадочно закатал рукава и обнаружил, что мышцы почему-то уменьшились, а вот вены, наоборот, стали вздутыми. Эрика словно окатили ледяным душем. На правой руке красовался большой синяк – точно такой же, как у брата в тот день. Эти руки он узнает из тысячи. Он проверял их несчетное количество раз на следы инъекций. Мужчина медленно поднял взгляд к зеркалу и поспешно закрыл себе рот ладонями, чтобы сдержать свой вскрик. Не веря своим глазам, он сделал шаг назад и осторожными движениями ощупал свое лицо. Острые скулы, гладкая, еще юношеская кожа, с редкой щетиной на подбородке. Так и есть. Из зеркала на него смотрел испуганный Эмиль. Словно и не было его смерти, словно он стоял перед ним живой и невредимый, таким же балбесом, как раньше. Словно между ними не было той ледяной стены, которую Эрик сам же воздвиг, поступив в военную академию. Словно и не прошло пять с половиной лет с их последней встречи, и им все еще по шестнадцать. Подушечки дрожащих пальцев аккуратно прикоснулись к холодной поверхности зеркала, словно пытаясь дотянуться до брата. И как он сразу не заметил длинные спутанные волосы? Точно такие же, как тогда. Насколько сильно раздражали эта прическа Эрика раньше, настолько же сильно он вдруг почувствовал к ней необъяснимую нежность. Он несколько раз провел ладонью по – уже своим – нерасчёсанным прядям, чтобы убедиться – он не спит. Этого просто не может быть. Что врачи с ним сделали? И только спустя несколько секунд ошарашенного всматривания в зеркало, до него, наконец, дошло: это не врачи. Он – метаморф. Такой же, как и его близнец. Но как это возможно? Он всегда был уверен, что он – обычный человек. Должно быть, ему снились воспоминания, и это послужило причиной смены облика. Так вот как это происходит! Менять облик на прежний не хотелось. Казалось, что при этом он потеряет брата уже навсегда. Но и оставаться в таком виде тоже было опасно – врачи могли догадаться, кто он есть, и сообщить об этом в академию. А быть в таком же положении, как девушки-пауки ему не хотелось. Или еще хуже – решат, что он сбежал, а вместо себя оставил другого, непонятного откуда взявшегося человека. Нужно было срочно превращаться обратно. Но как? Эрик зажмурился, вцепившись пальцами в края раковины до побелевших костяшек. «Хочу стать собой, хочу стать собой», – тихо шептал он, в надежде, что это сработает. В предвкушении он открыл глаза, и увидел… что ничего не изменилось. Черт, почему он никогда не спрашивал брата, как именно это работает? Что тот чувствовал, когда менял облик? И самое главное, как он его менял? Может быть, есть какая-то инструкция, как быть метаморфом? Вопреки подавляющему большинству, Эрик любил инструкции, и всегда следовал им, когда ему попадался какой-нибудь новый прибор. И сейчас он чувствовал себя просто беспомощным. – Капитан Хантер?.. – раздался мужской голос в палате после хлопка дверью. Нет, только не обход врача, только не сейчас, почему так невовремя? Эрик запаниковал и с силой дал самому себе пощечину. «Давай же, превращайся обратно, ты должен стать собой!». Грудь словно сдавило чем-то тяжелым и воздуха снова стало мало. Голова закружилась, и мужчина еле успел осесть на холодный кафель пола, чтобы не грохнуться вниз и не проломить себе череп об унитаз. Внутренности скрутило узлом, а суставы, казалось, кто-то методично выламывал один за другим. Эрик зажмурился, боясь стать свидетелем того, как его тело меняет форму. Он жадно хватал ртом воздух, боясь задохнуться. Если он выжил после паучьих феромонов и умрет в больничном туалете – это будет так глупо! – Капитан Хантер, – в дверь санузла настойчиво постучали, – с вами все в порядке? Эрик распахнул глаза, резко почувствовав себя лучше, и пристально оглядел дрожащие ладони. Без сомнения, это уже были его руки. Пальцы медленно потянулись к голове. Длинных волос уже не было. Так вот в чем секрет! Важно не просто хотеть, важно не оставлять себе выбора. Неужели брат чувствовал то же самое при каждой смене облика? Он снова почувствовал вину за то, что никогда не интересовался этой его стороной. Дрожащие пальцы офицера потянули за ручку, и дверь распахнулась, явив взгляду врача бледное лицо. – Да, все отлично, – хриплым голосом сообщил Эрик, доковыляв до кровати и позволив себя осмотреть. – Только не выписывайте меня, пожалуйста. Никогда. Врач сдержанно рассмеялся, тщательно осмотрев горло пациента, и удостоверился, что легкие работают нормально. – Ничего страшного, – заверил он офицера, – просто острая аллергическая реакция. Эрик хмыкнул. Он это понял и без диагноза врачей. Ему было интересно: расскажут ли в чем причина, или секретность пробралась даже сюда? – На что? – невинно спросил он, словно был удивлен этим фактом. У него – и аллергия? Не может быть! – Токсины неизвестного происхождения, – пожал плечами тот. Что и требовалось доказать – здесь тоже никто не скажет ему правду. Как же его достала эта секретность! Умрешь – и в личном деле просто напишут «несчастный случай». – К вам посетитель, капитан Хантер, – безэмоциональным голосом проинформировал его врач, – которого нельзя не принять. Эрик почувствовал, как его сердце бешено забилось в груди, словно птичка в клетке. Было стыдно признаться себе, что первая, на кого он подумал, была Мари. После всего, что она сделала… после того, как она со всеми вместе пыталась его убить своими феромонами, он просто не может ее простить. Так почему же он ждет ее, словно она – единственное его спасение? Словно она – тот самый луч света в его темной жизни? Это было настолько глупо, что мужчина с удовольствием бы влепил себе еще одну пощечину, не будь рядом врача. Ему не хотелось, чтобы позвали психиатра, сославшись на «аутоагрессию» сложного пациента. Эрик был почти прав. В дверях показался Юзеф Баранский. Штатный психолог академии. Не психиатр, конечно, но очень близко к тому. Хантер напрягся. Есть такая примета – визит психолога не к добру. Ему даже захотелось плюнуть через левое плечо и три раза постучать по дереву. Правда, дерева рядом не оказалось – все вокруг было либо из стали, либо из пластика, а возле левого плеча стоял врач. Не очень удобно было в него плевать. Эрику все еще не хотелось психиатрического диагноза. Баранский словно тянул время. Медленно прошелся по палате, с чересчур пристальным интересом осматриваясь вокруг, и неуверенно сел на пластиковый белый стул возле кровати, переложив из руки в руку фиолетовую папку с бумагами. Сегодня он был в костюме и даже при галстуке – словно находился не в больнице, а на деловой встрече в академии. Врач поспешно ретировался. Осознав важность момента, Эрик почтительно приподнял верх кровати, нащупав сбоку рычажок механизма. Опыт научил его тому, что с психологами нельзя заговаривать первым – это дает им возможность тебя оценить и навесить ярлык. А так – этот шанс будет у тебя. Офицер успел заметить: психолог нервничает. Это было понятно по потным рукам и по нервным движениям. – Как себя чувствуешь? – начал издалека Баранский, под пристальным взглядом которого Хантеру стало не по себе. Офицер нахмурился. Начало диалога ему уже не нравилось. Это означало только одно – разговор будет долгим. – Очень устал и хочу спать, – не моргнув и глазом соврал Эрик, – поэтому давайте сразу к делу. – Знаешь… – замялся он, – у всех бывают такие моменты, когда не можешь сдержать эмоции. Когда кажется, что весь мир против тебя. Когда гнев захватывает настолько, что ты теряешь над собой контроль… Эрик широко зевнул против своей воли и откинулся на подушку. Это будет дольше, чем он ожидал. И он все еще не понимал, к чему клонит Баранский. – …вот почему очень важно понимать свои эмоции и потребности, которые за ними стоят, – взволнованно продолжал объяснять психолог, нервно перекладывая папку из руки в руки. – Например, гнев означает, что с тобой несправедливо обошлись или нарушили твои границы. Если бы ты сейчас вернулся в утреннюю ситуацию… как бы ты решил вопрос экологично? Эрик почувствовал, что его действительно клонит в сон от этого монотонного и нудного голоса. Он словно мысленно вернулся в то время, когда был курсантом и засыпал на первых минутах на лекциях по психологии. Неужели Баранский намекает на то, как отвратительно вел себя Эрик у Шулера? Может быть, тот нажаловался, что Хантер выпил его кофе и выпросил двойной оклад? Эрик знал единственный верный способ прояснить этот вопрос «экологично»: притвориться дураком. – Простите, но я не понимаю, о чем вы. Какая утренняя ситуация? Баранский замолчал, долго всматриваясь в Эрика, словно пытаясь понять: действительно ли тот не понимает, или валяет дурака. – Может быть, тебе снился какой-нибудь странный сон, когда ты попал сюда? – внезапно сменил тему психолог и Эрик почувствовал, что теряет нить разговора. Баранский вел себя странно, и Хантеру это не нравилось. Никогда раньше он еще не начинал разговоры настолько издалека. – Так сон и есть утренняя ситуация?.. – офицер запутался, пытаясь найти в словах психолога хоть какую-нибудь логику. Тот чему-то обрадовался и радостно закивал. – В каком-то смысле… если рассуждать таким образом… это так и есть, – подтвердил он. Собеседники выдержали долгий и тяжелый взгляд друг друга. Никто не хотел первым нарушать тишину и произносить слово, которое уже витало в воздухе.

Метаморф.

Эрику снился не только брат. Ему снился сон, в котором он был огромным пауком. Таким же, как его курсантки. И если психолог намекает, что он тоже видел этот сон, то это явно было наяву. Как и в случае с братом. А это значит, что Хантер опоздал. Они уже знают о том, кто он есть. И Шулер и Баранский. Эрику внезапно стало грустно. – Это случилось в академии?.. – печально уточнил он, представив, что превращался в чудовище на глазах у всей аудитории. Теперь девушки точно от него не отстанут. Никогда. Юзеф покачал головой. – Нет, уже здесь, в палате. – Он положил свою ладонь на плечо офицеру и проникновенно произнес: – Твои чувства понятны, неприятно осознавать, кто ты на самом деле. Но ничего страшного нет, просто аллергены запустили твои метаморфические клетки, которые находились в анабиозе. Все, что тебе нужно – научиться с этим жить. – У вас есть инструкция? – серьезно поинтересовался Эрик. Психолог даже не улыбнулся. – К сожалению, нет. Только если ты сам ее напишешь. А пока что подпиши вот здесь. Обоюдное обязательство о неразглашении секретных данных. Ожидаемо. Теперь Эрика внесут в реестр опасного оружия, и он официально будет считаться собственностью государства. Хантер застыл с ручкой в руках, не торопясь подписывать бумаги. – А если я сменю облик и сбегу? – полушутя спросил он, выгнув бровь. – Что тогда будет? Психолог тяжело вздохнул и нехотя произнес: – Дай мне, пожалуйста, руку. Эрик удивился неожиданному повороту в разговоре, но руку все-таки протянул. В конце концов, что может случиться? Конечно, по тону Баранского он подозревал, что тот высказал просьбу не для дружеского рукопожатия. Но офицером двигало любопытство. Как известно, любопытство сгубило кошку. В данном случае – разведчика. Цепкие и быстрые пальцы психолога молниеносно задрали рукав пижамной куртки вверх, и в предплечье вонзился непонятно откуда взявшийся аппарат, напоминающий автоинъектор для шприцов, только больше и с дисплеем. Эрик ахнул от неожиданности и внезапной боли – ощущения были такими, словно ему поставили прививку десятком шприцов сразу. На месте укола красовался сантиметровый квадрат покрасневшей кожи. – Чип для отслеживания метаморфов, – сухо пояснил Баранский, убирая «автоинъектор» обратно в карман. – Но я разведчик, меня нельзя чипировать! Теперь враги запросто могут отследить меня в любом облике! – возмутился он, потирая вздувшийся участок кожи. – Где здесь логика? Прекрасно. Просто великолепно – теперь его еще и чипировали, поставили на учет, словно курицу! А ведь он всеми правдами и неправдами старался избегать этой процедуры, пользуясь только паспортными карточками. И до сих пор это работало. – Это военная академия, Эрик, здесь нет логики. Только приказы. – Холодно отчеканил Баранский и добавил: – об этих чипах знает только служба безопасности, не беспокойся. Хантер хмыкнул. – Ага. А еще штатный психолог и начальник академии. На лице Юзефа не дрогнул ни один мускул. Он медленно наклонился вперед, не спуская пристального взгляда с офицера, и вкрадчиво произнес: – Эрик. Ты же умный парень. Я и говорю: только служба безопасности. Хантер ошарашенно застыл, забыв, как дышать. Кусочки мозаики стали складываться воедино: вот почему к нему в палату пришел именно Баранский, вот почему они держат в академии арахнид. Эрик потер вспотевший лоб. Это значит, что в академии есть и другие метаморфы и с каждым заключен подобный договор, и каждый чипирован. Бумаги пришлось подписать. Эрик взволнованно слез с кровати, пытаясь уложить в голове новую информацию. Если Шулер тоже из службы безопасности, то не потому ли он так интересовался научной работой про путешествия во времени? Офицер выдохнул, почувствовав себя в ловушке. Теперь он – игрушка в чужих руках. И самое мерзкое – он не знает правил игры. – Кстати, не советую самостоятельно доставать чип, – предупредил его Баранский уже в дверях. – Это можно сделать только специальным прибором. Который есть только у нас, – подмигнул он ему напоследок, и Эрику показалось, что тот над ним издевается. Или не показалось.