Месть и милосердие

      Пучок белого света гаснет и вспыхивает вновь, считая однообразные дни заключения. Съежившись на своей койке, Криденс Бэрбоун неотрывно смотрит перед собой… точнее, так может показаться со стороны – на деле же взгляд юноши обращен к мыслям, беспощадно тревожащим его сознание.       Приняв горькую правду о Персивале, Криденс невольно вспоминает слова Грин-де-Вальда. Поначалу они вызывают у него лишь негодование, но постепенно вынуждают задуматься. Сейчас он – жертва мести, но в прошлом он и сам мстил, но только совсем иным образом. Нельзя сказать, что его не удивляет «снисходительность» темного мага: он ожидал мучений, пыток, но за все это время Грин-де-Вальд ни разу не поднял на него руку. А ведь если вспомнить то, что он сам сделал с ним на площади Нью-Йорка…       Не значит ли это, что Грин-де-Вальд в чем-то лучше его?       Все существо юноши протестует против этого заявления, но совесть уже пробуждается внутри него, задавая каверзные вопросы:       «Почему ты мучил Грин-де-Вальда, Криденс Бэрбоун?»       «Я не мучил его – я преподал ему урок!» – оправдывает он себя.       «Ты сломал ему руку, терзал его и чуть не убил – это, по-твоему, зовется «не мучить»?»       «Может оно и так, но… он это заслужил!»       «А ты – ты сам что заслуживаешь после этого?»       Вопрос ставит Криденса в тупик… в самом деле: разве после того, что он сотворил на площади, его нельзя назвать палачом? Содрогнувшись от этой мысли, он подыскивает себе новое оправдание:       «Я не палач – я не хотел никого пытать. Просто мне нужно было защитить от Грин-де-Вальда Перси и всех остальных! Если бы я не вмешался, он убил бы их!»       «Но для того, чтобы защитить Персиваля, тебе вовсе не нужно было причинять Грин-де-Вальду боль», – не унимается совесть, – «ты мог бы отнять у него волшебную палочку, связать ему руки за спиной и все – он был бы обезврежен! Тебе хотелось отомстить? Ты мог бы выкрикнуть ему в лицо все, что о нем думаешь, ну а потом сдать его мракоборцам. Учитывая то, что в тюрьме Грин-де-Вальда не ждало бы ничего хорошего, этого было бы вполне достаточно для мести.»       Криденс вздрагивает: как он ни старается, на этот раз ему нечего возразить своему внутреннему голосу. Ведь правда – он мог бы поступить именно так! Почему же он устроил весь этот спектакль, разыграв из себя какой-то бич правосудия? Не потому ли… что ему это нравилось?       Действительно: не для того ли он позже разыскивал темного мага в Швейцарии – чтобы учинить над ним расправу?       «Но я пощадил Грин-де-Вальда!» – вновь обеляет он себе, – «мне было жаль его соратника – я видел, как он его любит! Я отпустил их!»       «И напоследок пригрозил им и поставил свои условия», – напоминает совесть, – «и признайся: ты был рад, когда Грин-де-Вальд их нарушил! Рад, что у тебя снова появилась причина убить его!»       Но если он, Криденс Бэрбоун, радуется таким вещам, тогда… кто же он?       В памяти юноши всплывают отчаянные крики тех, кого он передал в руки Министерства:       «Монстр! Палач! Чудовище!»       Вернувшись из Швейцарии, он посвятил свою жизнь борьбе с американской магической преступностью. Персиваль говорил, что то, что он делает – благо, но это не мешало другим волшебникам бояться его или ненавидеть. Почему они так к нему относились? Разве он не избавлял волшебный мир от воров, шпионов, контрабандистов и прочих опасных типов?       Или его жертвами были не только преступники? Все наводки ему давал Персиваль – что, если он ошибся (хочется думать именно так), и его жертвами также становились невинные чародеи?       А может причина была даже не в этом, а в его методах – вроде тех, что он применил на площади? Он не может не признавать себе, что чувствовал упоение, видя страх на человеческих лицах и демонстрируя свою мощь обскура.       Поймав себя на последней мысли, Криденс чувствует нечто, похожее на отвращение. В памяти его вновь всплывают слова темного мага:       «Могут ли мои проступки как-то оправдывать ваши? Имеете ли вы право корить меня после того, что вытворяли сами?»       Для них с Персивалем Грин-де-Вальд стал кем-то вроде Дьявола. Жестокий чернокнижник, одержимый идеей о господстве над маглами и вышагивающий по трупам – своего рода олицетворение зла, которому нельзя уподобляться.       «Ты не такой, как Грин-де-Вальд», – как-то сказал ему Персиваль, когда он начал сомневаться в том, что делает.       Но могут ли злодеяния одного человека оправдывать злодейства другого? Разве то, что на свете существуют еще и убийцы, как-то обеляет грабителей и воров?       «Имеете ли вы право корить меня после того, что вытворяли сами?»       Он не такой, как Грин-де-Вальд… но что, если он еще хуже? Пусть его злодеяния не столь масштабны, но в них есть своя гнусность. Грин-де-Вальд по крайне мере не оправдывает себя, и его проступками движет цель, в то время как он, Криденс Бэрбоун, творил зло ради удовольствия…       Новое чувство завладевает сердцем юноши, вытесняя из него отчаяние. Жгучий невыносимый стыд заполняет его: он чувствует отвращение к себе, к своим прошлым мыслям и суждениям, даже к Персивалю – за то, что тот не раскрыл ему глаза.       Со стоном Криденс сжимается в комок, впивая пальцы себе в волосы. В висках у него стучит, и с каждым стуком в сознании его отзываются слова, сказанные Грин-де-Вальдом во время их первой беседы:       «Будьте честны с собой и признайте, что вы сами себя погубили…»       Доселе он думал, что погубил себя лишь своей опрометчивостью, но теперь понимает: истинная причина кроется в другом. Не поступи он с темным магом так жестоко – и тот не стал бы ему мстить. В конце концов Грин-де-Вальд не мстил Ньюту Саламандеру, хоть тот и был повинен в его аресте на Таймс-Сквер. Даже Пиквери, которая приказала лишить темного мага его серебряного языка, и то избежала наказания. Можно сказать, что Грин-де-Вальд понимал своих врагов и прощал им некоторые выходки. Но то, что сделал он, Криденс, не заслуживает прощения, равно как не заслуживает его и любая другая бессмысленная жестокость.       Месть темного мага предстает перед юношей совсем в ином свете. Ненависть, что он питал к Грин-де-Вальду, развеивается, сменяясь пониманием… он должен поговорить с ним! Сказать, что осознал свою ошибку – этим он не только может заслужить прощение, но и избавиться от чувства стыда…       Эти мысли занимают Криденса Бэрбоуна, когда дверь в его камеру приотворяется. На этот раз механический скрип петель наполняет его сердце радостью: встрепенувшись, он вскакивает с койки, готовясь приветствовать Грин-де-Вальда… и замирает в недоумении.       Посреди его камеры стоит невысокий чародей в красноватой мантии. Каштановые волосы, морщинистое лицо, прямоугольные очки – что-то в его облике кажется юноше знакомым.       Тут он вспоминает, что это тот самый слуга, что стоял перед ним на коленях, вымаливая для темного мага пощаду… отчего-то, осознав это, Криденс чувствует, как к горлу его подкатывает страх. Ведь этому человеку он тоже причинил боль, а значит, у него есть все основания для того, чтобы его ненавидеть.       С неким досадливым отвращением оглядев чистую камеру, Хьюго Монтье обращает глаза на бывшего обскура. Под его испепеляющим взором Криденс невольно пятится назад – язык едва слушается его, но все же он заставляет себя пролопотать:       – Здравствуйте, сэр… я вас помню! Вы сторонник Грин-де-Вальда, но…       …точно отдаленный раскат грома, камеру оглашает гневное рычание:       – Ты еще смеешь произносить его имя?! ТВАРЬ!       Резко поддавшись вперед, Хьюго хватает юношу за шиворот. От неожиданности Криденс вскрикивает. В следующую же секунду он чувствует, как его выволакивают в сумрачный коридор.       Вынув волшебную палочку, слуга распахивает соседнюю камеру и зашвыривает свою жертву внутрь. Не удержавшись на ногах, юноша падает на четвереньки, едва не вывихнув запястья.       – Криденс?! – раздается над его головой изумленный, до боли знакомый голос.       Поднявшись на колени, юноша встречается глазами с Персивалем Грейвсом. По телу его разливается живительное тепло, когда он видит любимого человека – даже предательство не смогло уничтожить его чувств.       С угрожающим щелчком дверь камеры затворяется. Хрипло, сбивчиво дыша, Хьюго Монтье приближается к своим пленным. Исходящая от него ярость словно давит на плечи. Криденс чувствует, как по спине его начинает струиться ледяной пот. Краем глаза он замечает, как мракоборец взволнованно впивает пальцы в край матраса:       – Кто вы такой? – спрашивает он, стараясь придать голосу твердость.       Слуга оскаливается:       – Интересует мое имя? Не волнуйся – я вырежу его на твоей коже, рядом с инициалами моего господина…       Рука в красной мантии рассекает воздух. Из конца волшебной палочки сыплются золотые искры.       Вскрикнув, Криденс бросается к Персивалю, намереваясь заслонить его собой. Но потусторонняя сила ухватывает его за ворот рубашки и буквально приклеивает к каменной стене. Та же сила припечатывает к стене и мракоборца – руки и ноги его разводятся в стороны, отчего создается впечатление, что его растянули на невидимой раме.       Новый взмах палочки – и из камня вырастают шипы. Перекрестившись между собой, точно зубы парных челюстей, они фиксируют тела обеих жертв. Глядя на беспомощного Персиваля, Криденс едва вспоминает, как правильно дышать. Он вдруг понимает, что сейчас произойдет, и его накрывает волна панического ужаса.       – Мой господин очень великодушен, – изрекает Хьюго, с мрачным удовлетворением глядя в побледневшее юношеское лицо, – борясь с магловским отродьем, он повидал слишком много жестокости и потому не желает прибегать к ней сам… но я считаю, что такая мразь, как ты, не заслуживает жалости!       – Чт-т-то вы хотите сд-делать?! – выговаривает Криденс, – п-пожалуйста, я…       – МОЛЧАТЬ! – рявкает слуга.       Палочка его вновь взметается к потолку:       – Круцио! – на ее конце вспыхивает красный огонек.       Юноша зажмуривается, готовясь к невыносимой боли. Но ее не следует – вместо этого слух ему режет истошный крик мракоборца.       Лицо Персиваля искажает страшная гримаса. Надрываясь от крика, он бьется в каменных кандалах. Не будь их – и он катался бы по полу, словно в агонии.       – НЕТ! – судорожно всхлипнув, Криденс устремляет на чародея молящий взгляд, – прошу вас, не надо!       – Круцио! – беспощадно возглашает Хьюго.       Новый крик сотрясает стены камеры. Вместе с ним ее оглашают рыдания, вырвавшиеся из юно-шеской груди:       – Не надо… УМОЛЯЮ! Не делайте этого!       Опустив палочку (голова мракоборца падает на грудь), Хьюго Монтье приближает свое лицо к лицу плачущего юноши:       – Теперь ты узнаешь… ты прочувствуешь это – каждой фиброй своей гнусной души! Мои страдания… страдания моего господина… наше унижение…       Слова и стальной блеск в глазах слуги ввергают Криденса в отчаяние. Этот человек тоже жаждет мщения, но не такого, как Грин-де-Вальд – он жаждет слез, крови, смерти…       – Круцио!       …крик мракоборца пронзает сердце юноши, точно зазубренный нож.       – НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! УМОЛЯЮ!       – Круцио!       …лучше бы пытали его! Лучше страдать самому, чем видеть его страдания…       – …это все моя вина… пожалуйста, это я во всем виноват!       – Круцио!       Красивые глаза Персиваля широко распахнуты – в их темной глади застыла мольба. Слезы и пот градом стекают по его лицу, а его сбитое дыхание напоминает хрип умирающего. Вытерев лоб рукавом мантии, Хьюго Монтье вновь заносит палочку – из последних сил Криденс Бэрбоун пытается пробудить в нем жалость:       – Вы ведь знаете... знаете, как это больно! Не делайте этого!       Вметнув полами мантии, слуга оборачивается к нему. Его искаженное яростью лицо напоминает лик беспощадной фурии:       – А ты…, – выдыхает он, давясь невыплеснутым гневом, – что ты сам хотел с нами сделать?! Что ты делал с моим господином?!       – Я отпустил вас… я вас пожалел…       – Ах, пожалел…, – с размаху чародей отвешивает юноше пощечину, – ПОЖАЛЕЛ! – повторяет он, занося руку для следующего удара, – ты грозил нам смертью!       Безжалостная рука вновь обрушивается на юношескую щеку.       – Криденс…, – еле слышно выдыхает Персиваль.       С трепетом юноша оборачивается на его вздох… но в следующее мгновение подбородок его стискивают железные пальцы:       – Я вырву тебе сердце, – цедит Хьюго, приближая к нему свои горящие глаза, – нет... я сделаю так, что ты сам вырвешь его себе!       До ушей Криденса доносится тихое звяканье. Той крупицей сознания, что еще не обезумела от горя, он улавливает какой-то блеск.       На шее слуги висит кулон в виде знака Даров Смерти. Такой же давал ему Грин-де-Вальд под личиной Персиваля – чтобы он мог вызвать его, если ему понадобится помощь… и тут в душе у Криденса точно вспыхивает спасительный маяк. Если бы темный маг был здесь, он мог бы вымолить у него прощение… только бы получилось! Только бы он его услышал…       Резко юноша наклоняется вперед – так, что каменные шипы впиваются ему в тело. Приблизив, насколько возможно, губы к заветному кулону, он кричит что есть мочи:       – ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД! ПОМОГИТЕ! ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД!       Последние его слова тонут в яростном вопле. Услышав имя господина из уст ненавистного юнца, Хьюго Монтье окончательно впадает в неистовство. Вновь ударив Криденса по щеке, он на-правляет палочку на мракоборца:       – КРУЦИО!       Кровавое-красное свечение озаряет всю камеру. В отсвете пыточного заклятия фигуры пленников кажутся точно обугленными, стены – раскаленными докрасна, а сам мститель обращается в безжалостное, непобедимое чудовище…       

* * *

      Вернувшись в родные Альпы, Геллерт Грин-де-Вальд не торопится возвращаться за стены замка. Приказав распрячь фестралов, он следует по горной тропинке к излюбленному участку леса, где особенно приятно проводить в размышлении одинокие часы.       Треугольные тени елей уже нависают над ним, когда он чувствует на шее магическое покалывание. Интуитивно темный маг запускает руку за пазуху и вынимает свой собственный кулон. От него исходит голубое сияние – значит, кому-то из его агентов требуется помощь. Быстро Грин-де-Вальд касается кулона палочкой, скороговоркой пробормотав несколько заклинаний. Кулон начинает испускать голубоватый дым – переплетясь, он образует призрачный портрет Хьюго Монтье.       Хьюго требуется помощь? Странно: он же даже не покидал границы его альпийских владений…       Нахмурившись, Грин-де-Вальд касается кулона снова. На этот раз друг друга сменяют несколько дымчатых картин: вначале появляется изображение альпийского хребта, затем – башен Фреймагихерца и в конце – очертания его тюремных камер.       Увиденное вызывает у темного мага недоумение. Что могло случиться с Хьюго в подземелье? Он что же – решил навестить Персиваля Грейвса и тому удалось скрутить его? Невозможно: даже врукопашную с Хьюго не каждый может совладать. Если только не…       Страшная догадка пронзает сознание волшебника. Крутанувшись на каблуках, он покидает уютное предлесье и возникает на небольшой площадке перед своим замком. Стрелою Грин-де-Вальд мчится к темницам, не обращая внимание на изумленные взгляды сторонников, встречающихся ему на пути.       Он не преодолевает и половину лестничных ступеней, когда слуха его достигают отчаянные мольбы Криденса:       – Прошу… УМОЛЯЮ! Сжальтесь…       Они доносятся из камеры Персиваля. На бегу выхватив палочку, Грин-де-Вальд резко распахивает металлическую дверь… глазам его открывается ужасное зрелище.       И юноша, и мракоборец прикованы к стенам, первый – над столом, второй – над каменной койкой. Веки у Персиваля неестественно распахнуты, кожа побелела, с каждым вздохом из груди у него вырывается стон. Криденс захлебывается рыданиями – слезы текут у него не переставая, а его взмокшее тело дергается в конвульсиях.       Посреди же камеры, вздернув волшебную палочку, стоит Хьюго. Глаза у него выпучены и точно затянуты туманом, на искусанных губах белеет пена.       Прыжком Грин-де-Вальд преодолевает оставшиеся метры и хватает обезумевшего слугу за плечи. Не без труда он заламывает ему вооруженную руку и припечатывает к свободной стене. Ослепнув от ярости, Хьюго осыпает своего нападающего ударами… но когда он понимает, кто перед ним, то мгновенно приходит в себя:       – Сэр?! Сэр, простите… пожалуйста, простите меня!       – ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ, ХЬЮГО?! – рокочет Грин-де-Вальд.       – Сэр, я просто… я больше не…       – Я СПРАШИВАЮ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?!       – Мистер…, – раздается за его спиной слабый, дрожащий голос, – мист-тер Грин-де-Вальд…       Судорожно всхлипнув, Криденс устремляет на темного мага заплаканные глаза. Раньше он ненавидел этого человека – теперь же он смотрит на него, как на последнюю надежду. Пару мгновений Грин-де-Вальд не сводит с юноши странного неверующего взора, после чего вновь обращается к слуге:       – Иди в гостиную, что у моих личных апартаментов и жди меня там. Слышишь?! Ты… будешь… ждать… меня там!       – Сэр, позвольте мне все объяснить! – жалобно и в то же время настойчиво тараторит Хьюго, – я хотел лишь…       – ИДИ! – с силой темный маг подталкивает соратника к двери.       Бросив напоследок уничтожающий взгляд на узников, Хьюго скрывается во тьме коридора.       Взмахом палочки Грин-де-Вальд испаряет каменные шипы. Персиваль со стоном распластывается на матрасе, Криденс мешком падает на его руки:       – Умоляю…, – выдыхает он, обнимая его поперек мантии, – прошу, все что угодно, только не это! Это я во всем виноват… накажите меня! Сделайте со мной то, что я сделал с вами… то, что хотите сделать с Перси… я знаю, вы нас не отпустите, но… пусть он не страдает! Пусть ему не будет больно… пожалуйста… я стану вашим… умру ради вас… все что, скажите… я…       Дрожащий голос затихает, превращает в бесконечную череду всхлипов. Ладони юноши наглаживают синее одеяние, моля его обладателя о прощении.       Отчего-то Грин-де-Вальд чувствует презрение, но не к Криденсу, а к тому, ради кого он готов страдать. Медленно он оборачивается к Персивалю. Закаленный мракоборец уже пришел в чувство и, приподнявшись на локте, смотрит на происходящее как-то отреченно… ах, у вас нет эмоций, мистер Грейвс?! Может, это затронет ваше черствое сердце?!       – Круцио! – возглашает Грин-де-Вальд, направив палочку на стенающего юношу.       Не выдержав, Криденс вскрикивает… нет, он должен выдержать! Ради Перси…       Но уже спустя мгновение адская боль проходит: столь же внезапно темный маг убирает палочку и вновь обращает взгляд на мракоборца. Тот отворачивается, но все же он успевает увидеть в его глазах стыд.       Не говоря ни слова, Грин-де-Вальд подхватывает юношу под мышки. Уже на пороге своей камеры Криденс снова пытается вымолить у него прощение:       – Пожалуйста…, – взяв левое запястье мага в свои дрожащие пальцы, он намеревается поднести его ладонь к губам.       …это прикосновение действует на Грин-де-Вальда, как тряпка на быка. Рука, что Криденс сломал ему, болит до сих пор...       Не отдавая себе отчета в своих действиях, чародей с размаху ударяет юношу – так, что тот отлетает на середину камеры. Распластавшись на полу, Криденс снова заливается слезами, но в плаче его не звучит обида – только отчаяние.       Затворив дверь камеры, Грин-де-Вальд чувствует, как внутри у него что-то сжимается. Он вдруг ловит себя на странной мысли, что ему хочется взять Криденса на руки.       Зачем он ударил его? Ему и без того досталось…       Что-то словно колет сердце волшебника, когда он поднимается по винтовой лестнице. Он чувствует необыкновенное облегчение, когда стенания юноши стихают, заглушенные каменными стенами.       Поднявшись в гостиную, Грин-де-Вальд застает Хьюго именно в том состоянии, в каком и ожидал его увидеть. Кусая губы, слуга марширует между креслами, то гневно сопя, то жалобно поскуливая. При виде темного мага он тяжко вздыхает, после чего восклицает – то ли с досадой, то ли с упреком:       – Зачем вы остановили меня, сэр?! Зачем?!       – Ты знаешь, зачем, Хьюго, – мягко, но категорично произносит Грин-де-Вальд, – я не потерплю в своем замке магловского варварства.       – Вы же знаете, как я их ненавижу..., – со стоном слуга мерит шагами гостиный ковер, – как я ненавижу это грязного юнца, этого обскура…       – Я ненавижу Криденса не меньше тебя. Поэтому, хоть ты этого и не понимаешь, его наказание очень сурово. Смерть – далеко не самое страшное, что есть в нашем мире…       – Всего-то заключение в камере! Ничтожная плата за учиненное им насилие и…       – Криденс не просто посажен под замок. Он пленник своих чувств, а его палачами являются бесконечные переживания… а теперь, Хьюго, успокойся. Побудь здесь – я скоро навещу тебя, и очень хотел бы увидеть, что ты идешь на поправку.       Развернувшись на каблуках, Грин-де-Вальд направляется к выходу, когда Хьюго неожиданно окликает его:       – Геллерт!       Брови темного мага удивленно вздрагивают. Впервые его тактичный соратник назвал его по имени.       Неуверенно Хьюго приближается к своему господину и опускает ладони ему на плечи. Глаза его блестят, но на сей раз не сталью:       – Геллерт... ты же знаешь! Знаешь, что я испытывал, когда… все думали, что ты не доживешь до завтра. В тебе – смысл всей моей жизни! Без тебя для меня все померкнет, а этот… этот монстр хотел все разрушить! Уничтожить все, ради чего я существую… уничтожить тебя… прошу, дай мне его убить! Я хочу быть уверенным в том, что… этого больше не случится… что ты больше никогда…       Последние слова тонут в страстном вздохе. По щекам Хьюго скатываются две хрустальные слезы, дыхание его становится неестественно жарким.       Приблизив свои губы к шее чародея, Грин-де-Вальд заключает его в объятия. Он не смущается, когда пальцы слуги зарываются ему в волосы, а затем – скорее по-женски, нежели по-мужски, смыкаются на его спине.       Осторожно подведя Хьюго к креслу, темный маг усаживает его себе на колени и пристраивает его голову у своего плеча. Несмотря на всю тонкость и могущество заклинаний, Грин-де-Вальд никогда не полагается только на магическую силу. Но есть один раздел магии, которому он полностью доверяет – этой магии своих объятий. Талант, которым он действительно гордится – умение успокоить человека одним лишь касанием. Ведьмы и колдуны, здоровые и раненые, мудрецы, опасные безумцы, даже пленники – все они словно тают, оказавшись у него на руках.       Вот и сейчас он чувствует, как дыхание у Хьюго выравнивается, а угрожающее клокотание стихает в его груди. Еще минута – и никто, глядя на это умиротворенное лицо, и не подумает, что еще недавно оно было искаженно гримасой гнева.       С наслаждением потершись щекой о синюю ткань, Хьюго Монтье улыбается в лицо господина:       – Я люблю тебя, Геллерт.       – Я тоже тебя люблю, – ласково шепчет Грин-де-Вальд, – таким, какой ты сейчас… поэтому я и не хочу, чтобы ты марал руки. Не хочу, чтобы ты осквернял себя – ты мне слишком нравишься таким… будь таким всегда, хорошо?       – Хорошо…       – Не ходи больше в подземелье – забудь про него.       – Конечно… забуду…       – А теперь поспи! Спи, мой мальчик…       Поцеловав слугу в морщинистый лоб, темный маг пересаживает его в кресло. Свернувшись калачиком, Хьюго погружается в сладостную дрему. Невольно Грин-де-Вальд улыбается, глядя на столь резкое перевоплощение. Как будто взбешенная мантикора обратилась в котенка.       Но когда он покидает светлую гостиную, улыбка исчезает с его губ. Умиротворенное лицо слуги выветривается из памяти, и на его месте возникает совсем другое лицо – бледное, заплаканное, с молящими темно-карими глазами…       Вновь Грин-де-Вальд чувствует, как внутри у него звенит позабытая струна – та, что задели слова Ньюта Саламандера, а теперь тревожат юношеские слезы.