Всё даст им война

Женя не любил Петербург, и тот отвечал ему взаимностью. Перебираясь сюда, Женя знал, что не понравится Северной Венеции, вернее — подозревал, но поделать ничего не мог. Фактически, внезапный переезд был бегством, и Жене не хотелось как-то по-другому это называть. Здесь Женя особенно остро чувствовал себя коренным москвичом, привыкшим к пресловутой эклектике, континентальному климату, быстрому ритму жизни и, прости господи, человечности родного города. В Петербурге, который Женя так и не научился называть «Питером», было слишком много нечисти: вампирам нравилась облачность и вечный рассеянный свет из-за облаков, оборотням — то, что на бездомных собак обращали меньше внимания; и тем, и другим нравился уровень преступности, чародеям же… Чародеям нравился сам город — ну, большей их части… Магии здесь было столько, что поток её напоминал даже не реку, а океан. Женя, впервые оказавшись в нём, думал, что захлебнётся и натворит дел. Магия была холодной, как вода в Финском заливе, всё ещё юной, как сам город в сравнении с Москвой и гордой, как стереотипные жители культурной столицы. Женя в магии не захлебнулся — программа адаптации новых сотрудников Института сработала, как надо. Её отлаженность и чёткость наводили на мысли, что написана она если и не кровью, то слезами тех чародеев, которые не смогли выдержать здешнюю магию. И всё же, спустя семь лет проживания в Петербурге, Женя если и не полюбил этот город, то проникся к нему уважением, и город ответил ему тем же. Его магия стала привычной, позволила Жене, в котором почувствовала достойного, многое из того, чего не позволяла остальным. По крайней мере, только Жене она позволяла ходить по городскому льду, как по сухому весеннему асфальту. Наверное, жалела. Без такого подспорья Женя точно бы убился. Вообще, Женя как-то слабо представлял, чем мог бы заняться, если бы в своё время случайно не поджёг Юре сигарету пальцем, вызвав восхищение у окружающих и хтонический ужас у себя самого. Группа? Чем он вообще думал, собираясь выступать перед публикой… Магия, какого-то дьявола зацепившаяся именно за него, изменила всё так резко и так прочно, что оставшиеся в прошлом варианты как-то стёрлись сами собой, и всё сложилось в огненную надпись «не навреди». Отголоски жуткого времени, когда он, до полусмерти перепугав всех своим внезапным затворничеством, пытался изучать магию по интернету, то и дело напарываясь на гадалок и шарлатанов, до сих пор напоминали о себе. Он, даже изучив всё то, что изучил теперь — под руководством лучших из лучших, прочитав ту тонну книг, которую прочитал, не мог поверить, что он — нечто большее, чем чародей-недоучка. Магия показалась ему простой, не отличающейся от уже изученного в нормальном человеческом институте программирования — те же алгоритмы, то же создание сложных структур из самых простых… Изучить всё это не представляло труда, а комбинировать уже знакомые формулы он начал, едва узнав, что это никакими страшными последствиями не грозит, особенно если сидеть в это время в несгораемом шкафу. Спустя лет пять обучения и экспериментов, ему вдруг объявили, что он является чем-то большим. Жене было неловко от внезапно свалившегося официального статуса одного из «наиболее одарённых чародеев России», неофициального — «самого одарённого», и от внимания к собственной персоне. Когда-то он бросился изучать магию, чтобы стать безопасным для окружающих и вернуться, наконец, в Москву… Теперь Женя знал, что его не отпустят. То, что эти статусы тащили за собой статус невыездного, Жене стало ясно с момента, как его стали звать на шабаши. Иначе как шабашами, эти мероприятия Женя звать отказывался, хотя название это было не слишком точным: на шабашах присутствовали не только чародеи, но и оборотни, и вампиры, и много кто ещё — Женя старался не пялиться на рога и хвосты. Официальное название, впрочем, тоже не слишком точно описывало происходящее: «городской» или «всероссийский» съезд номер такой-то. «Номер такой-то» был четырёхзначным, как и возраст чародея, занимавшего теперь пост председателя совета. В том числе и от этого на шабашах Женя ощущал себя бесполезным и лишним. Не ему было судить о конфликтах, которые начались задолго до его рождения. Не ему — всего семь лет назад присоединившемуся к магическому миру — решать его судьбу. Женя всеми силами отказывался от участия, в дни перед шабашем даже защиту на двери, вопреки обыкновению, выплетал с каким-то изощрённым вдохновением. Но, к сожалению, из кабинета приходилось выходить, ехать на трамвае, который — спасибо магии, всегда приходил полупустым и со свободным креслом у окна в конце, топать от остановки до места сбора, забираться на закреплённое за ним удобное кресло, слушать бесконечные речи и терпеть косые взгляды. Всем в зале было известно о таланте молодого чародея, способного одним хорошим ударом смести с лица земли всех чертей, вампиров, оборотней, ведьм, колдунов, кикимор, и иже с ними… Женя был оружием массового поражения. Высокоточным оружием в чужих умелых руках, и совершенно не понимающим, что именно происходит. Жене, по идее, вообще повезло, что его роль в совете и политике страны была от него не скрыта. С магов бы сталось держать Женю в неведении, до момента, когда ему, Евгению Егорову, пришлось бы исполнять роль Кузькиной матери, которую председатель совета регулярно обещал всем продемонстрировать. После съездов в нём особенно остро закипала нелюбовь к Петербургу, грозя перерасти в ненависть. В этот конкретный раз всё было настолько плохо, что хотелось то ли уронить на Зимний дворец Александрийский столп, то ли захлопнуть к чертям Дворцовый мост, который развели прямо перед носом у Жени, заперев его на Васильевском. И надо было им столько сидеть… Лето ведь, птички поют… По ту сторону моста. Куратор пугал иногородних тем, что мосты разводят, чтобы у того, что обитает на Васильевском, не было возможности перебраться на большую землю. Женя в это тогда, конечно, поверил, тем более, что у куратора было очень серьёзное лицо. Потом серьёзное лицо куратора, превратившееся в ржущее, захотелось разбить. И всё-таки неприятный осадочек оставался. На Васильевском жили вампиры, а Женя, несмотря на всю магию, был человеком — существом, уступающим вампирам и в силе, и в реакции, и в скорости. Плюс, лично Женя был ещё и существом, подверженным гипнозу. Последнее было особенно неприятно. Конечно, оберегающую защиту он повесил — прочную настолько, насколько вообще её можно было возможно создать, не выкрикивая заклинаний, и не размахивая руками у всех на виду. Шёпотом и без замаха много не наколдуешь, но всё-таки получилось сносно. По крайней мере о пристальных взглядах она должна была предупреждать, а о недобрых — верещать сиреной (естественно, только в голове у Жени). Это давало надежду, что Женя успеет хотя бы обернуться, когда на него из-за опоры моста бросится кто-нибудь клыкастый. Защита дрогнула сразу же, как Женя её доплёл. Легонько, но ощутимо. Женя чуть повернул голову, стараясь скрыть направление взгляда за волосами. На этой стороне набережной людей не было. В том, что съезд затянулся до ночи, Женя оказался виноват самым прямым образом. Отмотать время назад было не под силу даже магам, но Жене до ужаса хотелось перенестись на несколько часов назад и отвесить самому себе подзатыльник, а ещё лучше — сломать челюсть. Для надёжности. В тот момент, когда к Жене обратились, и он, впервые за то недолгое время, когда его брали на шабаши, высказал своё личное, почти никем и ничем не продиктованное мнение, начинавшееся словами: «слушайте, я, честно, почти ничего не понимаю, но…». И вот это «но» было сказано зря, как и всё, что потоком вылилось из Жени после этого злополучного слова. Чародей опёрся на ограду набережной. Полвторого ночи. И угораздило же… Личной магии Жени, конечно, хватило бы, чтобы попробовать телепортироваться на ту сторону, но, во-первых, для этого пришлось бы искать две подходящих неприметных подворотни, где никто не обратил бы на исчезновение и возникновение Жени внимания — а в подворотни Васильевского Жене хотелось лезть меньше всего, а во-вторых, магия Петербурга бы совершенно точно оскорбилась. Были законы, которые она не позволяла нарушать даже тем, кого искренне уважала. Оставалось либо идти до Обуховского, либо сидеть ждать промежуточной сводки. И то, и другое, подразумевало торчать на Васильевском в ночное время. С той стороны какие-то студенты спустились к реке. Один из них устроился совсем близко к воде и принял от кого-то гитару. Музыки слышно не было — её гасила река. Повешенная защита дрогнула снова. Вернее, дрожать она не прекращала всё это время, что уже начинало подбешивать и пугать. Чародей даже перепроверил защиту. С ней было всё в порядке. Выходило, что Женя повесил её совершенно не зря, и за ним следили. Но кто и зачем? — Выходи, кто бы ты ни был. — не очень уверенно прошептал Женя, не отворачиваясь от реки, и ещё менее уверенно добавил. — или я за себя не отвечаю. Нечисть отличалась отменным слухом, и в том, что его услышат, чародей не сомневался. Ответа не последовало. Защита взвыла. Женя метнулся к фонарному столбу, ударил по нему открытой ладонью, подчиняя себе свет. Фонарь моргнул от такого обращения, но окошечко на другую сторону земли, где светило благосклонное солнце, всё-таки отворил. Трюк был довольно энергозатратным, и, по словам куратора — ещё из его молодости, пришедшейся на самое начало электрического освещения Петербурга, но, надо же — пригодился. Ладонь ещё не перестала гореть от удара, когда Женя осознал, что ошибся. Существо, наблюдавшее за ним, было оборотнем. Оно, вернее — он, вырос из тени Кунсткамеры. Немногие умудрялись завершать превращение стоя, но этот своим мастерством явно гордился. Оборотень ступил на дорогу, огляделся по сторонам, и что-то прошептал одними губами. Женя, слухом нечисти не обладавший, ничего не расслышал. Звал ли оборотень кого-то себе на подмогу? Уведомлял ли о том, что замечен? Защита выть перестала, лишь чуть подрагивая под пристальным взглядом оборотня, от которого Жене уже становилось неловко. Раздалось хлопанье крыльев, промчалась летучая мышь, едва не зацепив крылом губительный для неё свет. Женя отвернулся в момент превращения. Оно у вампиров было даже более мерзким, чем у оборотней. Оборотни они, всё-таки, своими силами превращались, а вампирам приходилось лезть куда-то совсем уж далеко за грань, чтобы перекинуться… К тому же, Жене не хотелось думать, где и у кого мышь насосалась достаточно крови. Сейчас было самое время дать дёру. Желательно — прямо в окно фонаря, на другую — солнечную сторону земли… Женя с тоской посмотрел на фонарь, не дававший вампиру приблизиться к нему. Нет, в окошко его бы не пустили, да Женя и не допрыгнул бы. Оставалось только, пока оборотень и вампир были заняты друг другом, придумывать, как избавиться от общества их обоих, при этом не нарушив чёртов закон о ненападении. Разговор шёл шёпотом. Жене он не был слышен. Защита периодически подрагивала от взглядов оборотня, остановившегося к Жене лицом, вампир же стоял спиной, едва доставая оборотню до плеча и никак не закрывая обзор. Женя вздохнул и сел на землю, прислонившись боком к фонарю. Джинсы было не жалко, а солнце, которое он откопал на другой стороне земли, оказалось солнцем зенитным, и уже успело нагреть землю. К тому же, так он хоть как-то укрывал от взглядов и оборотня, и вампира, обернувшихся на него, пока он садился, правую руку. Теперь защиту можно было сплести чуть более прочную. Не хватало, правда, возможности говорить, но Женя понимал, что не успеет произнести ни слова, если вдруг это не понравится оборотню. Магия не сопротивлялась — лёгким и точным пасам руки она подчинялась, превращаясь в сложный узор, заставлявший воздух рябить. Такого обычно не происходило, но рябь была делом уже совсем несущественным, в сравнении с необходимостью самозащиты. Рука успела занеметь, когда разговор, перешедший из тихого шёпота в агрессивное шипение со стороны вампира, прекратился. Вампир последний раз взглянул на Женю, заставив взвыть защиту, и побрёл куда-то вглубь Васильевского, не оборачиваясь. — Он ушёл на охоту. — уведомил Женю оборотень, подходя к самой границе света фонаря, и на пробу касаясь границы между тенью и светом. Купол прогнулся, но не порвался. — Просил предупредить вас о том, что в одиночестве вам находиться опасно. Настойчиво предлагал вам свою компанию. Женя предупреждающе выставил вперёд левую руку. Правая уже успела устать. — Что вам от меня нужно? — поинтересовался Женя. — Вампир же сказал, что вам небезопасно находиться в одиночестве. — оборотень сложил руки на груди. — Оборотень подчиняется вампирам… — протянул Женя. — Слушайте, я, честно, почти ничего не понимаю, но это уже совсем… — Спешу вас разочаровать. — пожал плечами оборотень. — Я вампирам подчиняться не намерен, и вам не советую. — А… — Жене живо захотелось поинтересоваться, кто слил оборотням информацию о том давнем случае с гипнозом, но он вовремя прикусил себе язык. — Женя резко сжал и разжал правую руку, возвращая ей чувствительность. Оборотень от его движения едва заметно дёрнулся в сторону. Значит, уже был неприятный опыт общения с чародеями. Вот тебе и закон о ненападении… Интересно, как давно это было? До принятия, или уже после, или… И почему этот оборотень вообще решил драться с чародеями? — Слушайте, я не эксперт в физике. — оборотень с сомнением стукнул по куполу. — Но вы там, случайно, не рискуете стать первым человеком, получившим солнечный удар ночью? — Не рискую… — с нажимом проговорил Женя, встряхивая головой, которую, и правда, начинало припекать. — Я — Кирилл Гордеев. — оборотень скрестил руки на груди. — Можете наложить на меня какое-нибудь проклятие, которое сработает, если я захочу вам зла, и выйдите уже из-под купола. Мне неприятно признавать, но я начинаю понимать вампиров, которых не приглашают в дом. — Евгений Егоров. — Женя провернул запястье до хруста, и с размаху ударил по слабой точке собственной защиты, заставляя сложное плетение рассыпаться по мостовой осколками. — и ты, Кирилл Гордеев, не причинишь мне вре… — Да, Евгений, вреда я вам не причиню… — оборотень, в ту же секунду, как рухнул купол, перехватил и, с улыбкой победителя, пожал занесённую для условного проклятия руку. — И вам, правда, лучше потерпеть мою компанию… Вы сказали правильные вещи, но, боюсь, слишком громко и рано. Женя судорожно кивнул, высвобождая руку из хватки оборотня, коря себя за медлительность. Через купол, как и через любую другую преграду, проклятье бы не сработало, но он, чёрт побери, мог догадаться использовать что-нибудь, что сработало бы побыстрее… Оборотень не ощущался, как угроза, но лезть в голову к человеку, который мешает личность со зверем, и пытаться предсказать, что там у них на уме, Жене было не под силу. — Я не на стороне оборотней. — тихо и честно произнёс Женя. — Чтобы там вы не услышали в моей речи… — Зато оборотни теперь на вашей. — размеренно произнёс Кирилл. — Именно поэтому я здесь.