Всё даст им война

Очередная тренировка предсказуемо закончилась уже привычной попыткой просушить одежду, которая просушиваться не хотела. Белая майка, развевавшаяся на окне, наводила на определённые мысли. Возможно, стоило вывесить её раньше, и тогда чародеи, щёлкающие там, внизу, может быть, просто отошли и дали бы им уйти. — Саш, у вас работает механика белого флага? — поинтересовался Яр, не отворачиваясь от окна. — Работает, но только если вы оба вымотались, и противник не слишком сильно на тебя зол. — прошелестел вампир, тут же материализовавшийся за спиной оборотня. Конечно, новая толстовка его неплохо защищала, но страх никуда не девался, и Саша старался лишний раз не соваться в солнечный свет. — Не наш вариант. — вздохнул Яр, чувствуя от вампира всё те же самые эмоции, к которым успел за неделю нахождения здесь привыкнуть — обиду и едва сдерживаемое раздражение. Уже хоть что-то после абсолютной апатии. — Именно так. — судя по шороху ткани, вампир пожал плечами. — Ты хочешь обсудить что-то ещё? От стола, за которым сидел Кирилл, раздался сдавленный смешок. Положение вампира веселило старшего оборотня, а неумелые попытки Яра командовать слугой делали только хуже. Саша хозяина избегал, он вообще старался подольше находиться в одиночестве. Женя несколько раз пытался перед вампиром извиниться, но напрасно. Вампир мрачно кивал и исчезал. С Яром же было сложнее… Гораздо сложнее. Необходимость являться на зов Сашу невероятно бесила. Однако, вместо того, чтобы позволить вампиру наслаждаться самокопанием в одиночестве, Яр звал его по поводу и без. Заставлял появляться в «обществе», состоявшем из Кирилла и Жени, терпеть совместные трапезы… Саша злился, но поделать ничего не мог. Он своих обязательств, в отличие от Яра, ещё ни разу не выполнил, а потому, по собственным словам «слушал и повиновался». — Я хотел узнать у тебя, есть ли какая-нибудь возможность сделать так, чтобы с нами начали разговаривать? — спросил оборотень. — Надо, чтобы они запросили пощады. — вампир скрипнул зубами. — Перебить половину нечисти, например… — И как это сделать? — Ты у нас великий комбинатор. — напомнил вампир. — Ты и соображай. «Великий комбинатор» — он действительно считал себя таковым. Это было ошибкой. Ошибкой, которую он осознал, стоило ему увидеть, на что способна «настоящая нечисть», вроде Кирилла. Яра обдало порывом ветра. Он обернулся, и Саши на месте не обнаружил. Только старшего оборотня, с любопытством смотревшего на их переговоры, и Женю, перелистывающего свою тетрадь. Последнюю неделю они, по странному негласному соглашению, постоянно находились вместе. Не разговаривали почти, но дом был слишком пустым и наполненным ужасом, чтобы избегать друг друга, только вампир упрямился… Здесь было тише, чем в любой библиотеке, но читать не выходило. Всё, что нужно было, Ярослав уже прочитал и понял даже до нападения на «Ленту». В законах нечисти зияли огромные бреши, которые при должном уровне интеллекта и юридической подкованности, легко было использовать, перевернув всё вверх дном. И история знала примеры, когда, используя подобные бреши в своих целях, люди приходили к власти… Вот только это были люди. Нечисть, вечно занятая охотой и поддержанием в себе жизни, может и была глуповата, в сравнении с Ярославом, но у них было то, чего не было, и не могло быть ни у одного из Баярунасов: опыт осознанной жестокости, другая, неподвластная человеческим понятиям мораль, и умение не оглядываться назад. Не рефлексировать. Ярослав переоценил себя, и чувствовал, как глох теперь от голоса совести, которую стоило убить в себе, впервые попробовав человечину. Сделав выбор, он должен был следовать намеченному пути. Он обязан был убить в себе человека, чтобы справиться с тем, что на него валилось. Потому что нагрузка была точно нечеловеческой. Бесконечное: «ты должен стать нечистью». В этом вопросе проявляли неожиданную солидарность и Кирилл, и Саша. Спорить с ними было бесполезно. Должен — и хоть в лепёшку расшибись, а стань беспринципным убийцей-людоедом. Также и родители требовали от него быть человеком… Ещё недавно ему казалось возможным усидеть на двух стульях, но это попахивало не то лицемерием, не то шизофренией. В любом случае, запах молодому оборотню не нравился. Саша был прав. Надо было заставить их просить пощады. Но как? Как сотни, если не тысячи существ, среди которых — жестокие оборотни, вампиры, за которыми даже уследить сложно, могущественные чародеи — может, и уступающие Жене, но всё же… Яр снова выглянул в окно. Щелкунчики стояли на своих постах, не сдвигаясь с места. Они, как любые неподвижные постовые, вызывали желание их подвинуть. При чём, это желание возникало не у одного Ярослава. Баярунас часто заставал Женю пялящимся в пространство за окнами. Он наблюдал за своим драгоценным куполом, в котором, судя по самодовольству чародея, трещин пока не было. Однако не могло же так продолжаться вечно… Не существовало тайн без разгадок и, к сожалению, Яру приходилось признавать, что Купол был одной из таких тайн. Рано или поздно щелкунчики бы дощёлкались до бреши, и тогда оборвалась бы и тишина, и их жизни — разом. Ожидание этого становилось невыносимым. — Нам нужно, чтобы у нас запросили пощады. — повторил Яр. — В каком случае это будет? — В исключительном. — не стал обнадёживать его Кирилл. — Пощады у нас не запросят, пока они понимают, что на их стороне численное преимущество. А оно у них. — А есть что-то, чего нечисть боится? — Не у нас. — старший оборотень встал. — Обедать будете? Яр кивнул. Женю, не услышавшего с первого раза, Кирилл похлопал по плечу, и тот вздрогнул. Все они были на нервах. За неделю, прошедшую с нападения, ожидание вымотало их. Каждый переживал его по-своему: Саша злился, Кирилл пресекал почти любые разговоры о текущем положении, а Женя, судя по всему, превращался в кота, спавшего почти все время — с перерывами на перелистывание конспекта, и иногда — еду. Яр же занимался перелистыванием соцсетей и новостных сайтов на телефоне, который, благодаря Жене, теперь не разряжался. Он искал хоть какие-то упоминания о нападении на «Ленту». Там ничего не было. Вообще ничего. Ни видео, ни фото, ни свидетельств выживших. Женя объяснил это магией: чародеи-заклинатели аккуратно подтерли все следы, но Яр с азартом мазохиста пытался откопать хоть что-то. Все нападение он провалялся, уткнувшись лицом в диван и заткнув уши наушниками с гремящим хард-роком, но это спасло не сильно. Крики и грохот слышны были прекрасно. А этаж, который чародей превратил в чудовищный холодильник, Баярунас старался преодолевать так быстро, как только мог, но ему необходимы были хотя бы сводки с места нападения. Хоть что-то… Кирилл вернулся из «холодильника», притащив с собой мясо, вкусно пахнущее морозом и кровью, Женя движением руки заставил костер загореться ровным синим огнем, похожим на газовый. Это уже казалось привычным. Это привносило в их быт такое редкое спокойствие. Женя ел отдельно от них, причём то, что не пачкалось, и не отвлекало от основного занятия, что-то раздражающе хрустящее и отчётливо ассоциировавшееся у Яра с сухим кормом, но для людей. — Есть что-то, чего боится вся нечисть? — молодой оборотень скрестил руки на груди, наблюдая за Питером. — Серебро, ангелы… — Кирилл, не отвлекаясь от готовки, пожал плечами. — А что-то небоевое? — Вряд ли. — старший оборотень и до этого был не самым великим оратором, но теперь он будто бы поставил себе цель отвечать на любые реплики не больше, чем двумя словами. — А почему вы тогда убиваете всех оборотней, которых видели «Целыми»? — пристал к нему Ярослав, которому этот вопрос уже давно не давал покоя. — Обнаружение. Додумывать пришлось за него. Огромный неконтролируемый зверь, которым пришлось побывать Ярославу, был действительно опасен. В том числе и для сородичей — это было понятно. Однако никто толком так и не объяснил оборотню, почему про то, что его «Целым» видел Александр, рассказывать было нельзя… Да и почему это было законом исключительно Стаи? — Оборотни скрывают эту часть своей природы? — уточнил Ярослав. — Да. — снова поразил его лаконичностью Кирилл, сбрасывая мясо в смазанную маслом кастрюлю — витрину со сковородками Женя сшибить не догадался. Ярославу захотелось ответить в рифму, но он не стал. Нечего было злить Кирилла, и без того издевавшегося над ним на тренировках. Учитель из старшего оборотня получился деспотичный и жестокий, а фраза-девиз, подслушанная Сашей, звучала примерно как: «Если он меня ненавидит, значит, я всё делаю правильно». Обнаружение… А это была мысль. Угроза разоблачения какой-нибудь грязной тайны могла сломить даже самого сильного человека, и Ярослав успешно этим пользовался, умело совмещая полезное с приятным. То есть шантаж и своё тайноискательство. Раскрытием тайны можно было угрожать оборотням, но, учитывая отсутствие запрета на убийство своих — кто помешал бы Стае перебить всех тех, кто предпочёл не есть человечину. Все они, кроме Ярослава, наверняка стояли на учёте… Нет, жертвовать их жизнями молодой оборотень не мог себе позволить. Нужно было что-то другое. Что-то более реалистичное — и то, что ударит не только по оборотням… — Закон о неразглашении. — вспомнил Яр. — Нерушим и магически защищён. — тут же оттарабанил Женя так уверенно и чётко, будто всё это время читал не свой конспект, а свод законов, хотя он мог — мало ли, какие там заклинания были у него в запасе. — Любой пост в соцсетях, любое объявление в газете, любой пересказ людям — и нас тут же размажет. — Но ты же как-то нашёл чародеев. — Ярослав уставился на чародея. — Во-первых, это меня нашли, а, во-вторых, я-то не человек. Пахло от него, как от мяса, шипящего и брызгающегося маслом в кастрюле. Только с привкусом какой-то сытости и удовлетворённости происходящим. — Ну а если люди найдут вас — что будет? — поинтересовался Яр. — Они же не перебьют всех? — Всех не перебьют. — Кирилл заглянул в кастрюлю и поворошил мясо. — Но могут ввести военное положение, их станет сложно выковыривать из бункеров, а ещё в своё время они весьма успешно на нас охотились… Да и непуганная дичь вкуснее. Гурманскую разницу между пуганной и непуганной «дичью» Ярославу до сих пор ощутить не удавалось. Вряд ли среди тех, кого убили в «Ленте», мог остаться хоть один человек, сохранивший буддийское спокойствие специально для того, чтобы Ярослав мог ощутить отличие от остального мяса. Однако глупо было отрицать, что рациональное зерно в словах оборотня было. Нечисть невероятно хорошо устроилась под боком у собственной добычи, считавшей себя верхушкой пищевой цепочки, кормившейся и развивавшейся в иллюзии безопасности… А хищники тем временем прятались в тени магии — незаметные и очень, очень голодные… Ярослав закусил губу, глядя на мясо. Оно завораживало. Да, он знал, что именно ест. По вкусу человеческое мясо курицу не напоминало — это были сказки для несведущих. Не сказать, чтобы в нём вообще было что-то особенное, но и кокаин для наркомана вряд ли пах чем-то приятным. Мясо было необходимостью. Именно оно нужно было радующемуся долгожданной свободе щенку — чтобы расти, чтобы крепнуть, чтобы радовать своего хозяина, и не доставлять ему неприятностей. — Я пойду схожу — кое-что проверю. — зачем-то уведомил он Кирилла. Даже не чтобы предупредить, а чтобы не дать себе возможности сидеть и дальше смотреть на мясо. Реакция собственного организма на изменение рациона молодому оборотню совершенно не нравилась. Он становился зависимым. Ждал завтрака с ужина, то и дело возвращался мыслями к еде. Наличие забитого телами холодильника, пускай и выглядевшего отвратительно, и пугавшего до дрожи в коленях, и заставляющего вспоминать о произошедшем… Как ни странно — удовлетворяло. Щенок был сыт, и знал, что добрый хозяин будет кормить его ещё долго. Он больше не рвался на волю, он смиренно ждал прогулки. Вот только щенок поменялся местами с совестью, и теперь именно она пыталась прогрызть себе дорогу сквозь психику оборотня. Яр пошёл в соседнюю комнату, к себе, не оборачиваясь. Свод законов лежал на своём месте. Он пах Яром, и немного — Сашей, пряный запах демонов уже почти не чувствовался. Этот запах, смешанный из поглощённых демонами приятных эмоций, вроде восторга, экстаза, наслаждения, страсти, веселья, и ещё много чего, таял день ото дня. Порой Яру начинало казаться, что таинственные добрые демоны, предложившие ему защиту и спасшие от вампиров, ему привиделись из-за пережитого стресса. Кот, пообещавший позвонить, как только всё выяснится, бесследно исчез, хотя телефон Яр на всякий пожарный держал включённым — Женя ударил в него какой-то хитрой молнией, и тот перестал разряжаться, хотя периодически довольно странно глючил. Мимо окон демоны не шастали, и докричаться до них в любом случае не вышло бы. Однажды оборотень даже попытался позвонить по номеру из злополучной листовки, но на той линии приятный женский голос уведомил его о недоступности абонента. Книжка была невероятно тонкой и замызганной. Каждый раз, беря её в руки, оборотень поражался тому, как возможно было настолько сильно не уважать собственные права и обязанности. Впрочем, он помнил своих одногруппников, сжигавших конституции в знак того, что с ними больше не считаются… Хотя вряд ли нечисть забыла книгу из тех же побуждений. Виной всему, скорее всего, было мясо. Нечисти не нужно было ничего, кроме очевидных законов джунглей, а эта книга, несмотря на её неприглядный вид, всё же, вмещала в себя чуть больше: законы, меры наказания, степени ответственности… Эта книга была удивительной — написанная сухим юридическим языком, она, тем не менее, звучала для Яра, словно сказка Братьев Гримм. Неотредактированная и страшная. Где, в конце концов, ещё можно было вычитать о мерах наказания в виде немедленного оглушения или изгнания из столицы… «Закон о неразглашении» стоял под номером 9.1 и гласил, что любой осмелившийся его нарушить подлежал немедленному устранению магическим путём. Эта формулировка встречалась редко, так как, по словам Жени, обеспечить подобную защиту закону было невероятно энергозатратно для чародея, накладывающего заклинание в начале. Зато эта формулировка обеспечивала нерушимость защищённого ей закона. Смертная казнь, изгнание, заточение — ничто из этого не могло сравниться с жестокостью мгновенной магической кары, настигавшей несчастного тут же, едва преступление было совершено. Однако, как и все другие законы в не слишком обширном своде, он допускал трактовки и пути обхода. Так, Яра не размазало за шутку о том, что Саша — вампир, а сам он — оборотень, именно потому что он шутил. Нечисти запрещено было убеждать людей в своём существовании лично, публично, в переписке, записях любого формата, и так далее… Вот только этот закон, как и помнил Яр, не ограничивал свободу действий нечисти. Разрешена была охота, любые нападения, и так далее… Нечисть, составлявшая эти законы, не собиралась заставлять сородичей голодать. Словом, пока что за рамки законности четвёрка «террористов» не выходила… Разве что Женя. Чародей своим нападением портил им всю статистику. Женю не выходило оправдать никаким образом. Мораль надо было отодвинуть в сторону. Вампиры имели право убить представителя своей расы, а вот Женя убивать их — нет. Вампиры, строго говоря, не пристукнули Сашу тогда, после его захвата Петербурга, исключительно по той простой причине, что для поимки неудавшегося короля вампиров нужно было вмешательство оборотней. Публичный суд, информацию о котором из Саши пришлось вытаскивать клещами, завершился оправданием… Вот только из здания суда ему пришлось бежать и прятаться, потому что вампиры были в праве убить своего — ослабленного голодного неудавшегося короля, неспособного ранить человека, а значит — восстановить свои силы. — Саш… — позвал Яр. Последнее время он ощущал потребность постоянно с кем-то разговаривать. Сказывалось и давление огромного пустого дома, и нервы… И, возможно, то, что щенок требовал стаю. Почувствовав движение воздуха рядом с собой, он не стал поднимать глаз от книги: — Закон о неразглашении будет нарушен, если мы нападём на кого-то и, в результате этого нас обнаружат? — Ты из нас двоих — юрист. — Саша передёрнул плечами. — Но Женя же сказал, что чародеи всё подотрут. — А если не смогут? — Мы можем только гадать. — дипломатично ответил вампир. Последнее время он без устали сыпал обвинениями в сторону остальных. Они, по мнению Саши, состояли в сговоре с целью загубить его бесценную жизнь. Конечно, гротескность этого предположения была ясна, как обвинителю, так и обвиняемым, но в эмоциях Саши то и дело проскальзывало что-то, похожее на предчувствие скорого предательства. Кирилл, когда Яр был пьян, говорил, что вампиры, получив дар вечной жизни, не могут выкинуть из головы, что еле-еле избежали смерти. Собственная шкура им, дескать, дороже всего на свете, а ничего, кроме этого не существует. Саша описанию вполне соответствовал. Вот только все эти стереотипно-вампирские черты казались навесными… А что было внутри у вампира, оставалось тайной за семью печатями. И Яр боялся пытаться вскрывать их: слишком много пыли было на древнем закаменевшем воске, и слишком велика вероятность обнаружить в конце за всеми замками только усталость от жизни и пустоту. — Попроси Женю придумать, как нам запретить чародеям убирать следы наших расправ. — приказал Яр, закрывая книгу. — Слушаю и повинуюсь. — Саша растворился в воздухе, оставив после себя только запах осуждения. Это было рискованно. Однако, если бы им удалось обойти, не нарушив, один из самых нерушимых законов… Это показало бы, что они играют серьёзно. И, чего уж там… Они могли бы развлечь тех, кто, как Яру казалось, могли бы наблюдать за их борьбой с бокалом вина. Пока что — только впечатлить, но, при сохранении относительной легитимности методов, в тумане вырисовывалась перспектива переманить их на свою сторону… Саша возник перед оборотнем, застыл, опершись боком на косяк: — Кирилл зовёт обедать. — Что сказал Женя? — Что ты ебанулся. — Женя сказал, что попробует! — донеслось из соседней комнаты голосом чародея. *** Ощущения от наложения заклинания были необычными. Как минимум потому что чародей произносил слова на арабском, склонившись перед Яром в почтительном полупоклоне. Воздух вокруг них немного искрил, и оборотень старался вдыхать его пореже. Казалось, что он обожжёт лёгкие. Кирилл, отказавшийся покидать комнату, наблюдал за ними из угла. Вдыхая чуть глубже, чем требовалось, Яр мог различить его беспокойство и увлечение. Однако всё это почти тонуло в многократно усиленном магией запахе чародея. Ни разу ещё в жизни молодой оборотень не ощущал настолько притягательного запаха. Запах полного подчинения и покорности, беспрекословной верности, готовности на все, и искренней самоотдачи… Женя в точности повторял чувства какого-то древнего раба, возжелавшего исполнить желание своего господина, словно джин, выпущенный из лампы. Фактически, на несколько коротких мгновений Женя наделял оборотня магией, а уж пожелать, чтобы мысли людей, кто знал о его существовании, снова и снова возвращались бы к Яру, молодой оборотень должен был сам. Чародей знал отдельное заклинание, которое позволяло перенаправить внимание, их было даже несколько… Вот только всё упиралось в клятый эгоизм нечисти. Ни один чародей и не подумал делать кумиром кого-то, кроме себя самого. Это было проблемой. О Жене и без того думала вся Северная Столица, и большей концентрации внимания ему было не нужно. Она ничего бы не решила, а только усугубила бы их положение. Внимание нужно было направить на того, кто связан был с людским миром теснее всего… Людям должно было казаться, что их кумира, то есть Яра, удерживают в заложниках. Они должны были искать правды о его местоположении, мечтать о его спасении и начинать о чём-то догадываться. Завеса, которой чародеи укрывали место стычек, разумеется, сбила бы людей с толку… Но, кто знает, куда способны были завести человеческая пытливость, желание строить теории заговора, а также — стремление увидеться с кумиром, которого удерживают в заложниках террористы. По крайней мере именно версия с похищением, как казалось Яру, должна была первая прийти в голову людям. Однако до этого требовалось ещё завершить заклинание. Арабские слова клятвы преданности, в которые Женя вкладывал искреннее желание помочь своему «господину», то есть Яру, были по своей искренности сравнимы с признанием в любви. Яр их даже на всякий случай перевел, но тут же закрыл страницу гугл-переводчика, покраснев, как старшеклассник. Даже до второй строчки не дочитал, а ведь там была почти страница… А Женя, как назло, читал нараспев, медленно и вдумчиво. В начале заклинания он смотрел на Яра прямо, теперь опустил голову, затем он должен был встать на колени, и закончить заклинание в восточном поклоне, уперевшись головой в пол. Яр не был уверен, что доживёт до такого выражения преданности. Женя же не был уверен, что сможет все исполнить в точности. Это заклинание было ритуалом, и не входило в его основную специализацию. Теперь Яр понимал, почему. Сквозь точновоспроизведённые магические эмоции чародея пробивался загнанный страх уже совершённой ошибки, невыдержанной ответственности, потери контроля. Ритуал шёл не по намеченному пути, и Яр всё не мог понять, в чём же именно состояла эта оплошность. Всем в этой комнате, где не было даже мебели — только невыцветшие участки на полу, где она стояла — было страшно. Однако ритуал был не тем, что можно было прервать из-за трусости участвовавших в нём. Эту комнату они выбрали из соображений безопасности — её обрушение, в случае выхода магии из-под контроля, не привело бы к обвалу всего дома… И не навредило бы Саше. Яр должен был сосредоточиться на желании, которое исполнял для него Женя. На том, что, в общем-то, отвечало и его предпочтениям. Он хотел, чтобы о нём говорили: превозносили его умения и навыки. Видели в нём не только, и не столько золотого мальчика-мажора, сколько умелого и ответственного прокурора, лидера, готового вести за собой… Он должен был выпустить наружу своё тщеславие, потребовать всего здесь и сейчас, не угождая магии, а требуя от неё исполнение желания через «своего» чародея. Женя глухо ударился коленями об пол, в чётком соответствии с ритуалом и, не выдержав, зажмурился, замотал головой от боли, на долю секунды потеряв над собой контроль. Магия, наполнявшая воздух, будто сгустилась на этот неизмеримо малый промежуток времени, едва не уронив на пол обоих оборотней. Если бы ей это удалось, всё было бы плачевно, но оба — и учитель, и ученик, выдержали, и ритуал вернулся под Женин контроль. Впрочем, контролем это назвать было сложно. Да, чародей больше не позволял магии вольничать и вырываться, однако всё больше и больше зависело не от него, а от Яра. Он должен был принять управление. Чародей склонился перед ним в восточном поклоне, и Яр принялся произносить заранее заготовленное желание. — Я хочу, чтобы каждый, кто знает меня, думал обо мне… Язык должно было обжечь горечью, а глаза — защипать, но этого не происходило. Яр с тревогой смотрел на Женю, но чародей всё так же почти лежал, касаясь пола лбом. Самоотдача, тревога, преданность… Все эти чувства были разлиты в воздухе. Однако Яр власти над коленопреклонённым чародеям не ощущал, хотя ритуал, по идее, рассчитан был именно на это. Послышался шорох одежды. Это шевельнулся Кирилл, он поднёс к глазам руку, будто бы собираясь протереть их… Они должны были молчать, не двигаться с места, и всё это Кирилл исполнял в точности. Яр вдохнул, пытаясь поймать то, что чувствовал старший оборотень: смятение, на грани паники и шока. — Я хочу, чтобы каждый, кто знает меня, думал обо мне, чтобы их мысли, в конце концов, приводили тех, кто знает меня, ко мне… — снова начал Яр, торопливо, стремясь взять ситуацию под контроль, опередить возможные действия Кирилла. Ничего не происходило. Магия дрожала в воздухе так остро и сильно, что даже оборотням было под силу чувствовать её движение. Яр вгляделся в неподвижного чародея. Было слышно, как стучало его сердце. Острая древняя магия, шедшая в мир через него чересчур широким потоком, казалось, стремилась расшириться ещё, и Женя держался с трудом. Его руки сведённые перед головой, дрожали. Он не мог ничего сказать, ничего сделать, и помочь больше ничем не мог. Как же Яру было страшно. Ритуал был изначально провальной идеей. Они полезли туда, где им было не место, и теперь собирались поплатиться. Откуда-то сбоку слышалось дыхание Кирилла. Прерывистое и быстрое, будто бы он дышал, как загнанная собака — открыв рот. Молодой оборотень скосил на него глаза. Чёрные волосы топорщились, открывая серые собачьи уши. И в этот момент Жене удалось двинуться — он слегка изменил направление сложенных друг на друга ладоней. Так, что они указывали на Кирилла. Смятение, исходившее от старшего оборотня, не привыкшего скрывать эмоции, стало почти физически ощутимым, словно магия. Яр понял. Влюблённый чародей нарушил ритуал, признавшись не тому хозяину. Теперь вся полнота власти была не у Яра, а у Кирилла. Едва ли это было безопаснее. Эгоизм, свойственный, по словам Саши, любому нечистивцу, теперь препятствовал исполнению желания, а вместе с ним — и плана. Кирилла ведь знали разве что, оборотни… — Я хочу… — начал Кирилл, смаргивая с глаз несуществующий песок — сомнение сменилось ужасом и нерешительностью. — Чтобы каждый… Он говорил это будто бы нехотя, через силу. И дело было даже не в магии. В нём метались чувства, которые Кирилл, в отличие от Саши, скрывать даже не пытался… Яр не мог ничем помочь или помешать. Только отстраниться и смотреть, чего пожелает оборотень. Яр внюхивался, будто бы стоял сейчас не в эпицентре магического ритуала, а в зале суда, дожимая запутавшегося подозреваемого. Яр почти читал его мысли. Он думал, чего пожелать, выбирал из всех зол наименьшее. Кирилла мучила совесть, когда он, должно быть, думал, будто никто не осудит его, если он выберет не тот вариант, о котором мечтал изначально. Он смеялся сам над собой, представляя, что будет, если он пожелает себе стать высшим, или быстрым, как вампиры. Это были всего лишь варианты, которые он бы не выбрал. Он был, должно быть, также шокирован, как и хозяин раба-чародея в древности. Он мог пожелать всего, чего угодно и уповать на милость магии. Кирилл колебался. И Яр вдруг догадался, что исполнять должность командира было не для него. Он отлично подчинялся сам, всю жизнь выполняя приказы. Мог терпеть высокие должности, и даже стремиться к ним, но вот самую высшую… Получить в единоличное пользование целое желание — это было не для него. Даже сейчас верность и желание сделать всё «правильно» перевешивала. Яр вцепился в это осознание и, обернувшись к Кириллу, представил, погружаясь в этот образ, что это именно он командует ситуацией. И что старший оборотень должен подчиниться. Выполнить невербальный приказ. Он ведь говорил, что на Совете все оборотни чувствуют волю вожака и действуют с ней в согласии… Кирилл должен был на это попасться. Яру показалось, будто бы он сделался выше, весомее и крупнее. Будто бы заполняет собой всё пространство, давит на Кирилла, как на оговорившегося, давшего слабину адвоката. — Я хочу, чтобы каждый, кто знает и любит моего ученика, возвращался бы мыслями к нему снова и снова. — отчеканил Кирилл, поднимая слезящиеся глаза на Яра. — Чтобы чаще, чем о других людях, думали о нём те, кто его знает. Это была не та формулировка желания. Не та. Конструкции, которыми, вероятно, Кирилл привык толкать речи в своей Стае, здесь не годились… Но жаркий ветер уже нёсся по комнате, пожирая и исполняя именно это желание. Подвох Яру не был виден, но он чувствовал, что что-то пойдёт не так… Однако всё уже закончилось. Женя тяжело сел, оперевшись на руку, зачем-то обхватил себя за рёбра. Видимо, к подобным нагрузкам человеческое сердце приспособлено не было. — Что дальше? — нарушил тишину Кирилл, принимая обычный для себя деловой вид и не глядя в сторону чародея, ловившего каждое его движение преданным взглядом. Яр чувствовал от него всё те же эмоции, что были и во время ритуала. Должно быть, отходить от роли раба было не так просто… Там, кажется, нужна была какая-то пост-забота, чтобы крыша не сильно ехала, но Яр такими практиками не занимался, и сказать точно не мог. Надо было погуглить… Пережитое напряжение выливалось из него неуместной весёлостью. Всё-таки, хорошо было, что желание загадывал не сам Яр, а Кирилл, иначе сидеть бы младшему оборотню на стуле с щётками и смеяться пять минут… — Жень, ты как? — уточнил Ярослав, на всякий случай. — Морозит. — чародей пересел поудобнее, будто стараясь завернуться поудобнее в собственное тело. Больше ничего спросить оборотень не успел. В кармане завибрировал телефон. — Мама звонит. — Яр выговорил это быстрее, чем успел сообразить, что произносит это упавшим тоном. Родители звонили редко, предпочитая сообщения телефонным разговором. Случился форс-мажор? Яр кинул на Женю извиняющийся взгляд, и выскочил за дверь, едва не столкнувшись с вампиром, сидевшим под дверью. Тот, разумеется, увернулся, но проводил Яра возмущённым взглядом. — Алё. — Яр ответил на звонок. — Да, мам… Мама звонила узнать, как у него дела. Облегчение от того, что никакого форс-мажора не произошло, продлилось недолго. Отвечая, что у него всё хорошо, и что он действительно не забывает о еде, что это осталось в студенчестве, Яр не мог отделаться от мысли о некотором сюрреализме происходящего. Он отвечал, растягивая губы в улыбке изо всех сил — радостным и немного неестественным тоном, которым обычно поздравлял с днём рождения не слишком любимых родственников. Мама рассказывала о том, что они с отцом запланировали поездку на море, и в её словах о приготовлениях к путешествию звучала та же неестественная улыбчивость, что и у сына… Однако это всё равно была мама, и её голос проникал в голову, будто бы она рассказывала не о море, а пела колыбельную. Яр сидел в тёмном коридоре, и отвечал на её вопросы, глядя прямо в стену, из которой торчали провода — там, где раньше висел звонок. Потом глаза защипало — но не от фантомного песка, как обещал Женя, а от подступающих слёз. Ему хотелось выговориться. Высказать накопившийся ужас, попросить совета… Может быть, попросить к телефону отца, и вымолить себе защиту. Он всё детство так ненавидел статус золотого ребёнка, а теперь хотел спрятаться за спину всё контролирующего отца и его телохранителей. Отгородиться от мира, зная, что все проблемы решатся по щелчку пальцев… С каждым новым словом Ярослав все отчётливее понимал, что, если не прекратить этот тянущийся невыносимо долго разговор, все закончится истерикой. При чем — не маминой, а его собственной. Через пару дней всё стало только хуже. Мама стала звонить по несколько раз в день, иногда передавая трубку отцу. Ярослав ещё раз пояснял, что всё с ним в порядке, и репортёрам он интервью давать не собирается — ни про обвалившийся балкон, ни про собственное исчезновение. Исполнившееся желание Кирилла давило на плечи тяжким грузом, и Яр от всеобщего внимания порядком уставал. Благо, на участвовавших в ритуале оно не подействовало, а вот Саша… Саша получил по полной. Судя по эмоциям, его снова знатно ломало, и Яр мог ему только посочувствовать, от чего вампир бесился только сильнее. — Это что-то вроде суффикса к каждой мысли. — однажды всё-таки пояснил он. — Смотрю на стены, и думаю, что ты меня к одной из них прижал. Смотрю на Питер, и вспоминаю, как ты меня туда за руку вытащил… Возможно, если бы Кирилл произнёс ту самую, задуманную Женей и выученную Яром формулировку, всё было бы чуть мягче, но теперь вампир мучался, в очередной раз ощущая себя подопытным кроликом для злобной магии и неумелых её пользователей. Наверное, если бы магия нанесла ему физический вред, Саша бы смирился и превозмог, вот только магия раз за разом лезла к нему в голову. Теперь вампир даже спрятаться в доме не мог, чтобы вдоволь потосковать. Единственное, что помогало от «Яра-суффикса», было нахождение рядом с оборотнем и, желательно, зрительный или физический контакт. К последнему Саша прибегал редко, его эмоции в этот момент читать было любопытно. Это было что-то вроде «смотреть на тебя больше не могу», но неприязнь Саша при этом то ли давил, не собираясь обижать Яра, то ли действительно не испытывал. Обстановка в доме накалялась, но Кирилл, неожиданно включившийся в процесс обсуждения плана действий, требовал подождать ещё, перед тем, как устраивать новое нападение. В чём-то он был прав. Яра должны были искать куда больше людей, внимание должно было накалиться до предела, однако, в силу привычки мерить всех по себе, Кирилл не слишком осознавал, чего стоило Яру и Саше это промедление. Сашу ломало. Он, постоянно маяча тёмным силуэтом где-то позади Яра, сам того не понимая, полностью открывал оборотню картину метаморфоз своего мышления. Отрицание, злость, при чём исключительно на самого себя… Были и подвижки, если это можно было так назвать: конечно, его эмоции не были ураганом, однако, что-то, в основном, негативное, проявлялось, как у нормальных, не переживших нападения демона, людей. К тому же, вынужденный выход Саши из затворничества, мотивированный необходимостью избавиться от желания, так сильно лезшего к нему в мысли, неплохо продвинул их в выстраивании планов. У вампира взгляд был незамутнённый, правда, несколько устаревший. Кирилл же в современных тенденциях разбирался, вот только обладал невероятным талантом сводить всё к тому, что оборотни — хорошие. Яру оставалось только наблюдать за вспыхивающими между ними спорами, не давать им переходить в драки, и пытаться составить собственный план на стыке двух мировоззрений. Женя делу не помогал. Его кошачий быт почти не изменился, за исключением того, что теперь ему приходилось периодически откликаться на вопросы о возможности той или иной магической операции. Задавал эти вопросы исключительно Кирилл. Только на его голос Женя отвлекался от конспекта, а вампир… Вампир в этот момент мрачно смотрел в стол, и пальцами находил руку Яра. Иногда ему надо было на оборотня не смотреть. Он стеснялся страха, проявлявшегося на лице в тот момент, когда упоминали магию. Страх этот был не беспочвенным. Женя уже явил себя миру, как злобный сумасшедший чародей, пускай им и не был, а значит, воевать против него пошлют таких же чародеев… И, учитывая, сколько ненамеренного вреда Саше уже причинила магия, он имел вполне серьёзные основания начать её побаиваться. Её, а также — тех, кто придёт воевать против них со стороны чародеев. И, всё-таки, пренебрегать магией они не могли. Каким бы профессиональным убийцей вампиров ни был Саша, как бы легко ни кромсал на куски беззащитных людей Кирилл, без магии они могли просто самостоятельно зарыться в могилы и подождать, пока не умрут. Чего Яр делать не собирался совершенно. — Нам надо решить, что мы делаем. — прервал очередное затянувшееся обсуждение младший оборотень. В первый раз Саша просто сделал вид, что не услышал. Продолжил доказывать Кириллу, что блокаду пережили исключительно одни вампиры, а всех собак сожрали, в том числе — тех, кто оборачивался людьми… И Яр бы с удовольствием дослушал все аргументы вампира, если бы не знал, что он обязательно закончит излюбленным выводом: «оборотни лохи». — Саш. — тихо произнёс Яр. — Цыц. — Слушаю и повинуюсь. — буркнул вампир, но, всё-таки, замолчал на полуслове. — Главная угроза — Женя. — веско произнес Кирилл. — Женя не ебанутый… — Саша покосился на чародея. — Он вообще не страшный. Чародей щёлкнул пальцами, и пакет с кровью — один из тех, в которые Женя предусмотрительно перекачал кровь из трупов, исчез из рук Саши, но вампира это не остановило: — Чародеев у них и своих полно. — продолжил он. — Сколько понадобится, чтобы обезвредить Женю? Десять? Сто? У них наверняка столько есть. А противопоставить нам нечего. — Но мы можем выбрать поле боя. — заметил Яр, заработав одобрительный взгляд оборотня. — Там, где чародеи, например, не захотят вмешиваться… — Или не смогут… — Женя, всё-таки, кровь вампиру вернул. — Церкви не терпят магии. — Церкви — это без меня. — вампир скрестил руки на груди. — Подожду вас снаружи… — И я тоже. — Кирилл пожал плечами. — Я убивал. Яр нахмурился. Он не раз был в церкви с родителями, и ничего, кроме лёгкого головокружения от ладана, не ощущал. Разумеется, если не касаться крестов, Библии, не произносить имени бога самому, и не пить предложенного вина… Теперь то, что он оказался тряпкой, было ему на руку. — А «радиус поражения» у церкви — какой? — Зависит от священника… — пожал плечами Женя. — В провинции некоторые церкви иногда целые деревни защищают… — Значит, нам нужен главный храм, где радиус — — пара метров… — Яр вцепился в мысль о церкви. Что-то начинало вырисовываться в голове. — Вы держите меня в заложниках, а я пытаюсь скрыться от вас внутри, но не успеваю… — И что дальше? — Саша энтузиазма не разделил. — Дальше нас прибьют. Ну, тебя — чуть позже, но ты же не проторчишь в церкви всю жизнь? — Поверь, я успею поднять шум, что надо мной издеваются сумасшедшие террористы… Такое событие теперь не останется незамеченным. — Яр развел руками и, картинно повысив голос, заголосил. — Меня, бедного несчастного единственного наследника рода Баярунас, похитили и заставили жрать человечину, моя жизнь никогда не будет прежней после столкновения с бешеным вампиром, ебанутым чародеем и конченным оборотнем… Саша скривился и зажал уши руками. — И ты сбежишь. — мрачно сказал Женя, захлопнув конспект. — Я не… — Ты — да. — чародей поднялся из-за стола. — Отличный план побега, Ярик, что, если мы будем немного заняты боем, и не успеем достать тебя из церкви… Ты выйдешь, когда нас добьют, и тебя посчитают героем. Умница. — Жень, сядь. — жёстко произнес Кирилл. По ноздрям хлестнуло обидой и непониманием. — Ты не видишь, чего он добивается? — чародей перевел взгляд на Кирилла, будто требуя от него обещанной при всех помощи и защиты. — Он не врёт, Женя. — повысил голос оборотень. — Сядь, выслушай. Это было холодное презрение. Ко всем чародеям, не умеющим распознавать эмоции по запахам, и к Жене — лично, что он посмел сомневаться в ученике Кирилла, который, как и учитель, был оборотнем… — Я не стану сбегать. — повторил Яр, глядя на чародея в упор. — Если ты мне не веришь, я поклянусь. Женя неловко мотнул головой, но ничего не произнёс, не стал требовать клятвы. Эта манипуляция работала со слабыми людьми, а Кирилл, то ли случайно, то ли намеренно, ошеломил чародея, сделав неспособным сопротивляться даже таким топорным приёмам. — Нам нужно будет несколько точек нападения. — Яр скрестил руки на груди, пытаясь успокоиться и вспомнить всё, что Саша и Кирилл обсуждали за этим столом. — Удар-побег, по очереди, чтобы к нам не могли стянуть силы… Храм должен быть где-то посередине этой очереди. — И это должно быть днём, и подальше от Васильевского. — неожиданно добавил вампир. — Иначе никакие чародеи не понадобятся для обезвреживания Жени… Один вампир через нас прорвётся — и кирдык. — А ты? — А я буду под зонтиком… Яр хмыкнул, зачем-то представив Сашу не под обычным, а под кружевным зонтом, сквозь тонкие нити которого пробивается солнце, оставляя на юном лице вампира ажурные тени… И ожоги — там, где этих теней нет. Вернее, на последнее фантазии ему не хватило, и Саша в его мыслях остался улыбающимся и целым. — …Яр, ты здесь? — Саша щёлкнул пальцами перед его лицом. — Кирилл спрашивает, по каким точкам будем атаковать? — Нужно что-то попсовое. — Яр посмотрел в окно. — Зимний дворец, Невский, в качестве собора можно Исакий, обязательно «Этажи» зацепить… — Конкурирующий лофт-проект? — поинтересовался вампир, с видимым усилием вспомнив термин. — Просто популярное место, отстань… Яр, не уследивший за языком, замолк на секунду, ожидая услышать от вампира ещё одно «слушаю и повинуюсь», но услышал тихий смешок. Впервые за их знакомство — искренний. ***Его повалили лицом в пол, на мозаичную плитку Исаакиевского собора. Такого не было с самой весны, когда он стоял вместе с другими людьми у дома 22 на Сакко-Ванцетти, ещё ему не принадлежащего, и тогда было по-другому… Тогда ОМОНовцы показались ему зверьми, особенно — тот «космонавт», для которого Яр потом добился отставки и восьми лет тюрьмы — за рыжую девочку, которую он бил головой об асфальт, и божился, что ничего не знает… — Ярослав, лежите и не двигайтесь, это для вашей же безопасности. Этот, совсем пацан ещё, закрывал его от «пуль» своим телом. Пуль там не было. Были заклинания. От них дрожал воздух даже по другую сторону портала, где дожидался своего выхода «надёжно» связанный Сашей Яр. Кирилл метался вокруг Жени, пресекая любые попытки подобраться к чародею, вампир, действительно где-то раздобывший огромный зонт, предпочитал не бросаться на чародеев, которых не мог ранить, а отвлекать их внимание, то загораживая зонтом обзор, то дёргая за руки в самый неподходящий момент… Однако они проигрывали. Каждый раз проигрывали, и это видно было невооружённым взглядом. Разрушения тут же, на глазах, латали, Женю задавливали, по Кириллу попадали, а от вампира загораживались магией, и тоже всё норовили попасть… Однако бешеную скачку они продолжали, стремясь скорее пошуметь, чем победить на месте. Портал в дом Женя держал открытым, якобы — «для экстренного отступления». Яру оттуда было видно всё. Особенно — сверкающие рушащиеся сувенирные лавки «Этажей», которые сплющило, будто гигантским прессом вместе со всем товаром и людьми, там находившимися… Потом наступил выход Яра, и он действительно с громкими криками о его несчастной доле заложника и просьбами о помощи, успел домчаться до храма, уворачиваясь от заклинаний, летевших по касательной, но застыть у дверей храма, где, по ощущениям, только-только начинало хотеться чихать, а значит, он был в безопасности… К ним тогда пришла неожиданная подмога. По чародеям, нёсшимся по их следам от портала к порталу и, видимо, отслеживавших вспышки магии, ударила автоматная очередь. Никто не упал, но у кого-то безвольно повисла рука, щитом, кто-то согнулся и отвлёкся, позволив Жене попасть… Это был шанс на победу, и Яр почувствовал, что не сможет остановить их, даже если вырвется из-под защиты храма. Они хотели добить противников. Делать этого было нельзя… Яр ясно понимал это, они должны были забеспокоиться о «заложнике», захватить его обратно и позволить уйти тем, кто оборотня уже увидел и узнал… Яр не мог им даже крикнуть. Не мог выдать себя. Он просто стоял, на всякий случай прячась за колонной, и орал о том, как его там мучали… Потом какой-то рыжий парень утащил его под защиту храмовых стен, и всё, что мог слышать Яр дальше — скрежет заклинаний и автоматные очереди, хлещущие уже не только по чужим, но и по своим, пытавшимся прорваться в храм и неспособным переступить за его порог… Потом его уронили лицом в пол, и Яр понял, что означало Сашино любимое слово «фиаско». Это было именно оно… Он сам же загнал себя в ловушку, и выпутываться из неё теперь приходилось самому. Женя понял это первым. Он развернулся, и что-то крикнул Кириллу — Яр не услышал, что именно. Они исчезли — прекратились выстрелы. Не дать причислить себя к «террористам» было просто. На допрашивающих его полицейских заклинание, очевидно, тоже действовало, вот только как-то по-иному, чем на родителей и Сашу. Они смотрели с уважением, говорили «смелый ты пацан», но ничего больше. Как только «террористы» исчезли из поля зрения, его вывели из храма на свежий воздух, чтобы отвезти в участок на дачу показаний, бесконечно уверяя, что он в безопасности… По городу неслись скорые помощи, выли где-то в стороне пожарные сирены. Яру хотелось заткнуть уши наушниками, но те, в угоду легенде, остались у «террористов». Рация непрерывно шумела, но Яр не мог разобрать ни слова. Ему попросту не удавалось сосредоточиться. Голова раскалывалась на части. Он должен был думать, должен был придумать, как вернуться ко всем остальным, как не попасться в лапы теперь, безусловно, заинтересованной в нём нечисти… В кабинете следователя его попросили ещё раз пересказать пережитое им. Яр пересказал, не запнувшись и не остановившись, легенду, чётко оговоренную и одобренную всеми. Оборотень выучил её, чтобы орать при побеге достовернее, и теперь был благодарен сам себе, что не запинался… Хотя, возможно, стоило бы, для достижения ещё более яркого эффекта. У него ведь шок… Потом его забрали родители. Уже на полпути Яр понял, что плохо ему было не от ладана и святости Исакия. Глядя на чересчур прямую спину отца, заслонявшую обзор на то, что происходило перед машиной, и чувствуя на своей руке руку матери, молодой оборотень казался себе предателем, ради соблазна власти — хотя бы над собой — бросившим на растерзание маленького мальчика, которым был на самом деле. Лишившим его шанса на возвращение к нормальной жизни. Его будто бы везли на собственные похороны. Он знал, и ни отец, ни мать, не могли пропустить это. Глупо было оправдываться, будто бы запах человечины исходит не от него. Он не смог спрятать даже то, что пробовал курить… Как было возможно укрыть подобное? Яр думал, что будет смелым… Но сидеть живым, пока любимые люди оплакивают твою гибель, было невыносимо тяжело. Его жалели. О нём горевали. Однако, если бы у них был Семейный Гобелен, как у Блэков, на месте портрета Яра уже красовалась бы выжженная чёрная дыра. Слова повисали в воздухе. Призрак мальчика, который хотел быть человеком, висел над столом, и заглядывал в глаза то родителям, то самому оборотню. Но что-то ломалось, как корочка соли над рыбой в тарелке Ярослава. «Наш сын был очень хорошим человеком, мы любили его…». Эта фраза читалась и в эмоциях, и в глазах родителей. Мама старалась быть сильной, отец глядел сквозь призрака на неё непроницаемым взглядом. Он не видел мальчика. Он видел его труп и любимую женщину, которой предстояло перенести испытание кончиной единственного сына… Яр чувствовал себя неуютно, будто бы и призраком, и собой одновременно. Как призраку, ему хотелось вернуться на землю, обрести и закричать «ну, что вы плачете, я же живой, я же здесь…». Сам же он хотел уйти, оставить родителей мальчика, и не травить им душу одним своим видом. Не мешать семейному горю… — Яр… Я просто хочу, чтобы ты знал. — начала мама, когда Яр окончательно убедился в необходимости избавить их от своего общества поскорее. — Я очень тебя люблю. Она говорила ему это часто, и он ей — тоже. Когда он был маленьким, ему эта фраза казалась чем-то вроде продолжения к слову «спасибо». Он слышал её в тысячах различных интонаций, произнесённую с одинаковой теплотой, но разными тонами. Так мама сказала бы, если бы он умер. Она всё равно продолжила бы его любить.