Бродяжка

      Чего я только ни делаю, пытаясь вызвать у него хоть какие-то эмоции, как только ни изворачиваюсь, но мои уловки оказываются незамеченными. Удивительно, как у меня ещё фантазия не закончилась! И всё, что я получаю — это грустную или снисходительную улыбку. Брайан же так и остаётся для меня недостижимой мечтой с его проницательным, но таким равнодушным взглядом, разжигающим во мне ещё больше злости и азарта. Представляю, как жалко для него, должно быть, выглядят мои потуги. Но очень хочется, чтобы он обратил на меня внимание и посмотрел иначе. А он только и видит во мне ребёнка, неразумного и чересчур впечатлительного. Поэтому решаюсь идти напролом.       Пару дней веду себя как обычно и даже немного отстранённо, хотя в воздухе так и витает напряжение. Встречаю с работы, кормлю ужином, как заботливая «жёнушка», мою посуду и сразу ухожу в спальню, чтобы почитать или поиграться в телефоне. А в действительности следую его же тактике — попросту сбегаю. При этом как можно чаще мелькаю перед ним в очках — слишком уж он эмоционально на них реагирует. Готов поклясться, что замечаю иногда, как он сжимает кулаки и кусает губы, окидывая меня тяжёлым взглядом.       А сам тайком слежу за ним и облизываюсь, как голодный кот на миску сметаны.       И почему я зацепился своей наивной душой именно за Брайана, я и сам не знаю. Людей на свете много, а уж я их всяких за два года повидал в достатке. Только вот никто мне не нужен. Для меня лишь он имеет значение, весь целиком, по самую кудрявую макушку закованный в свой непроницаемый футляр. Холодный, печальный и недосягаемый, как заколдованный принц из сказки. Но чтобы расколдовать его, одним поцелуем, пожалуй, не обойтись. Тут требуется что-то посерьёзнее сказочных рецептов.       Ну что ж, возьму его измором. Устрою ему падение Римской империи, взятие Бастилии и Берлинскую стену в придачу! Больше он от меня не ускользнёт, прикрываясь работой. Я покажу, на что способен! И даже мысль шальная проскальзывает: уж не сказать ли ему всё, как есть. И будь что будет. Но нет, опять заведёт свою шарманку про моё несовершеннолетие и про слишком большую разницу в возрасте. Он для меня, видите ли, старый. Подумаешь, каких-то пятнадцать лет! Да кого это вообще волнует в двадцать первом веке? Но он упрямый, как осёл. И неприступный весь, что ещё сильнее хочется соблазнить. Да и дрочить надоело. Но я такой бестолковый! Неудивительно, что вызываю у него только ироничную усмешку.       Валяюсь на постели и размышляю: что ещё такого придумать, чтобы понравиться ему? Может, в интернете покопаться? Резво вскакиваю, напяливаю на нос очки и сажусь за новенький ноутбук, подаренный Брайаном и только вчера распакованный. Набиваю в поисковую строку запрос: «Как соблазнить мужчину…» и жду, пока прогрузятся ссылки. А сам диву даюсь, каким идиотизмом занимаюсь от безделья. От количества выпавшей бабской дряни сводит скулы, но я тыкаю на первую попавшуюся статью и погружаюсь в чтение…       Поначалу в подробностях расписывается, что за существа мужчины и с какого боку к ним лучше подступиться. Но я всё это проматываю, не глядя. Знаю я всю нашу сущность. Что я, не мужчина, что ли? А вот ниже уже следуют советы, как положено, пронумерованные, видимо, чтобы не заблудиться в этом ворохе писанины.       «Настройтесь на нужное состояние, почувствуйте себя сексуальным объектом…». Чушь какая! Отличное у меня состояние, вон какое… взрывоопасное. Эта сексуальность уже из всех щелей лезет. Только и успеваю сбрасывать напряжение. Даже до гейской порнушки дошёл. Скоро сотру всё к чертям! Так, что там дальше? Ага…       «Макияж — неизменная часть соблазнения. Сделайте акцент на губах. Ярко-красная помада привлечёт внимание вашего избранника…». Ну уж хрен! Я такой гадостью мазаться не буду. Да и нет у меня никаких помад. Какой идиот (или идиотка) будет размалёвывать себя, как индеец перед набегом, чтобы потом это всё слизали? Всматриваюсь в монитор и инстинктивно начинаю грызть губы. Они у меня вроде ничего так… Интересно, Брайану тоже нравится, когда ярко? Так, ладно, к чёрту косметику! Посмотрим, какие ещё есть пункты в великом плане соблазнения.       «Не забывайте о манерах! Говорите мягко и культурно, медленно, чтобы ваш голос как бы вибрировал…». Бля… Ой! Ну ничего себе… Я же чучело подзаборное! Как за несколько часов исправить свои манеры? Совсем сдурели? И вибрировать я не умею, я же не кот. Может быть, женщин этому где-то специально обучают? Потому что всё моё обучение культурности проходило в школьных туалетах и на заднем дворе, где меня… Кхм… Не хочу об этом.       Затем идёт какая-то ересь, от которой настроение резко ухает куда-то к соседям снизу. «Наденьте красивое бельё. Желательно красное или чёрное, мужчинам это нравится. А если в вашем гардеробе есть шёлковый халатик, считайте, половина пути пройдена…». Зависаю на секунду на последних строчках, медленно перевожу взгляд вниз и оттягиваю резинку домашних штанов. С тоской смотрю на свои скучные боксеры: ни тебе кружавчиков, ни сексуальности и в помине нет. Зато чёрные! Вздыхаю и снова вглядываюсь в буковки на экране.       «Изучите технику массажа. Ваш избранник, придя домой после долгого трудового дня, будет доволен такой заботой…». А вот это мне подходит! Я и сам заметил, что он каждый вечер приходит уставший. Осунулся вон как, и глаза постоянно грустные, но всё равно до неприличия привлекательный. Но где научиться массажу за такой короткий срок? У меня же не руки, а неуклюжие культяпки. Как бы он не сбежал после моих тисканий. Хотя… Можно же его просто погладить везде. От такой перспективы ухмыляюсь и задумчиво залипаю на картинку, где разодетая в пошлые кружева блондинка сидит на заднице какого-то красавчика с блаженным выражением лица и развратно скалит зубы. Так я, наверное, смогу. Но потом-то что? А потом…       «Приготовьте романтический ужин. Накройте праздничный стол, охладите бутылку вина или шампанского и обязательно зажгите свечи…». Точно, ужин! Как же я не сообразил! От радости чуть не подпрыгиваю на стуле. Он всегда готовит сам, а тут я! Он же охре… Ну, в смысле, придёт в неописуемый восторг! Только необходимо всё хорошенько продумать. Времени осталось не так много, да и кухню постараться бы не спалить.       «После расслабляющего массажа и приятного ужина мужчина будет так счастлив, что непременно совершит двенадцать подвигов Геракла…». Да на черта мне сдался этот Геракл со своими подвигами? Как бы после всех этих манипуляций бедный мужик, сражённый наповал кружевами и помадой, не уснул прямо за столом. Сомневаюсь, что он будет в состоянии доползти до кровати. Нет, всё-таки какая же это херня! Сразу видно, что сочиняла женщина. Читаю дальше и понимаю, что краснею. От описания сексуальных ласк с перечислением популярных поз из Камасутры я начинаю понемногу возбуждаться. Фантазия-то у меня отличная! Чёрт! Только себя раздразнил!       В раздражении захлопываю крышку ноутбука и пялюсь в окно. Нет, бельё и макияж, конечно, не для меня, а вот от всего остального я бы не отказался. Массаж и секс мне тоже вряд ли светят, но приготовить что-нибудь можно. Правда, повар из меня тот ещё! И как бы от моих стараний Брайан на больничной койке не оказался… Но не может это быть труднее, чем какое-то дурацкое соблазнение. Морщусь и возвращаюсь мыслями к ужину.       Я могу кое-как криво порезать салат или сделать на завтрак его любимые сэндвичи — не всё же ему овсянку есть. И кофе я варю гораздо лучше, чем адское «чудо» техники. Но это всё не то. А ещё он вегетарианец, поэтому выбор у меня невелик. И вдруг я понимаю, что должен делать. Срываюсь со стула, стаскиваю с себя домашнюю одежду, натягиваю джинсы и толстовку. Выгребаю всю наличку, что оставлял мне Брайан и которую я не успел потратить, пересчитываю скудные накопления — не густо, но, думаю, должно хватить, и несусь вниз. Чувствую себя Наполеоном. Главное, после воплощения своего замысла не закончить, как он.       На улице хлещет дождь, и ветер гоняет остатки жухлой листвы, задирая подолы плащей пешеходов и выворачивая наизнанку казавшиеся хрупкими перед бушующей стихией зонтики. Охранник Тони курит на крыльце и зябко кутается в форменную куртку. Здороваюсь с ним, натягиваю пониже капюшон и вступаю в борьбу с непогодой. Ну и время я выбрал для своих планов. Сидел бы сейчас дома, смотрел «Мстителей». Но нет ведь, «шило в жопе» спокойно жить мешает.       Нестрашно, потерплю. Мне только за угол завернуть, и вот он — супермаркет. А рядом тот самый магазинчик сладостей, в который тоже обязательно загляну. Знаю, что Брайан именно оттуда частенько приносит что-нибудь вкусненькое. Залетаю в тёплое помещение супермаркета и откидываю намокший капюшон. Не теряя времени, пробегаю нужные отделы, складываю в корзину только необходимые продукты, хотя руки так и тянутся к чипсам да конфеткам. Расплачиваюсь на кассе, сгружаю продукты в пакет и короткой перебежкой несусь до кондитерской.       Ох, как же здесь всё вкусно! Покупаю фруктовый десерт для Брайана и любимое пирожное для себя. Денег, слава Богу, хватает, даже мелочь какая-то остаётся, и я скидываю всю сдачу в короб для благотворительности. Теперь обратно готовить и пытаться покорить своего мужчину. Прыскаю от смеха и бегу домой.

***

      Бля… Вот это я устроил! От всего сердца, так сказать. Но я стараюсь, как могу! Знаю, что опять придёт уставший и полвечера провозится на кухне, пытаясь в очередной раз меня откормить, а это в мои планы ну никак не вписывается. И так же знаю, что он очень неохотно заказывает еду из ресторанов. Разве я не способен хоть что-нибудь сделать самостоятельно? Надеюсь, что способен. Надеюсь, у меня вообще хоть что-то получится. Сто раз видел, как Брайан это делает, думаю, не тупее его буду.       Но пока получилось только кухню изгваздать. С замиранием сердца осматриваю «поле боя» и вижу, что кроме горы грязной посуды в раковине, жертв не так и много. Ничего, потом всё отмою. Ведь так приятно позаботиться о нём. Пусть это даже обыкновенный ужин. Воображаю, какие будут глаза у Брайана, когда он увидит, что я тут наготовил.       Открываю духовку и заглядываю одним глазком, боясь выпустить всё тепло. Выглядит вроде аппетитно, а запахи витают такие, что слюной можно подавиться. Выключаю плиту и одеваюсь. За свои старания я заслужил сигаретку. Устал жутко. Нелёгкая это работа — быть соблазнителем. Представляю, как выматываются женщины, проделывая такие фокусы, да ещё при кружевах и в красной помаде. Жуть!       Хватаю ключи и спускаюсь в просторное лобби, где среди кадок с разлапистыми цветами сидит Тони и читает какой-то глянцевый журнал. Стреляю у него сигаретку и вместе выходим на улицу.       — Что, твой родственник не разрешает курить?       Морщусь и пожимаю плечами. Наше «родство» с Брайаном так же очевидно, как и то, что королева Британии — мужчина. И Тони прекрасно понимает, что никакие мы не родственники. Именно в его смену я попал сюда и именно ему меня представил Брайан, как своего очень дальнего племянника. Интеллигентный, одетый, как фотомодель с обложки, Брайан и я, чуть краше пугала садового, в тот момент никак не тянули на семью. Подозреваю, что Тони ни на секунду не поверил ни единому слову, но отменно сыграл понимание. Этим он мне и нравится — вопросов лишних не задаёт и предпочитает свято верить во всё, что говорит доктор Мэй. Тони уважает Брайана.       Стоим в сторонке, чтобы не светиться перед жильцами, оба закутанные в форменные куртки охраны комплекса, и травимся какой-то особо мерзкой гадостью. В своей-то одежде мне нельзя курить, не дай Бог, пропахну табаком. Брайан сразу учует и тогда точно прибьёт или со своего балкона, с восемнадцатого этажа скинет. А Тони и вправду курит какое-то ядрёное дерьмо, но другого всё равно нет и попросить не у кого. Затягиваюсь и становится легче, даже спокойнее как-то. Хотя весь этот бред, что курение успокаивает — всего лишь бред. Просто я дышу глубже, хоть и убиваю себя при этом.       — Только, малыш, ты уж и меня не выдавай. Я доктора Мэя уважаю! Он помог мне в одной сложной ситуации. И не хочу лишиться ни работы, ни его расположения.       Понятливо киваю и стреляю у него ещё одну сигаретку. Курим молча, смотрим на дождь и редкими фразами клянём по очереди английский климат.       Возвращаюсь в квартиру и с унылым видом принимаюсь за разгромленную кухню. К моменту прихода Брайана так устаю, что сил ни на что не остаётся. Но он опять задерживается, и мне хватает времени, чтобы принять душ, ещё и принарядиться немного. Уже который день приходит поздно и словно избегает меня. И даже дома старается подолгу не находиться рядом. Игнорирует мои прикосновения, и если не шарахается, то всё рано держит дистанцию. Ничего, я подожду, я терпеливый.       Режу овощи ровненько так, ломтик к ломтику, сам себе удивляюсь. Вот что значит вдохновение! А перед глазами так и стоит картинка из интернета, где двое влюблённых сплетены так тесно и так страстно, что остаётся только завидовать. Вскрикиваю от боли, бросаю нож и несусь к раковине. Так увлекся фантазиями, что чуть не погиб на «поле боя» от ранения. Ладно, это простой порез на пальце, но болит, зараза, так, будто половину отхватил. Заливаю антисептиком и леплю пластырь. Доделываю салат, стараясь сосредоточится на ноже в своих руках (пальцев-то у меня не так много), накрываю тарелкой и сажусь ждать. Кухня почти блестит, романтический ужин готов, свечи лежат тут же рядом. Осталось только появиться объекту соблазнения. Жаль, что на бутылку вина денег не хватило.       Приходит какой-то подавленный. Встречаю его, как и положено, чисто вымытый, благоухающий, в чёрных, самых соблазнительных, на мой вкус, трусах, хоть и прикрытых штанами. Футболку даже новую надел по такому случаю. Изучает меня настороженно и хмурится, а я ухмыляюсь, как идиот, и молчу. Но так и хочется ляпнуть: «Добро пожаловать, дорогой!». Тьфу! Больше не буду читать бабские статейки.       Забираю у него пальто, наблюдая, как он поднимается к себе и постоянно кидает на меня непонимающие взгляды. Вешаю одежду в шкаф и, пока он переодевается, мчусь накрывать на стол. Главное — он дома, а значит, мы поужинаем вместе и поговорим. Возможно, после посмотрим фильм или какое-нибудь телешоу. А перед сном он, как всегда, зайдёт ко мне, коснётся мягко рукой, улыбнётся и выключит свет… И, может быть, задержится чуть подольше…       Неожиданно появляется, приводя меня в замешательство, и изумлённо взирает на мои старания: на стейки из рыбы, на красиво порезанный салат, на свечи и на меня нарядного. Озабоченная складка между бровей разглаживается, и улыбка растягивает его плотно сомкнутые губы.       — Это ты сам всё сделал?       С гордостью киваю и подталкиваю его к стулу. Присаживается, с любопытством наблюдая за моей суетой, а я достаю одну из салфеток и стелю ему на колени. Их я тоже купил для романтической атмосферы. Соблазнять — так по полной. Зажигаю свечи и устраиваюсь напротив. Брайан осторожно начинает есть. Вроде не морщится, но и выражение лица какое-то странное…       — Невкусно, да? Я так и знал…       — Ты забыл посолить. — Мысленно бью себя ладонью по лбу. Ну точно же забыл! Подскакиваю с места и лезу за солью в шкафчик. — Роджи, солонка на столе, мне этого хватит. — Улыбается, зараза, а я так и застываю с пластиковой банкой в руках. Тянусь обратно, по пути чуть не высыпая на себя всё содержимое. Руки-то ходуном так и ходят. — Что у тебя с пальцем?       И голос такой участливый, прямо «мистер забота». Что, что… Салат резал своими корявыми ручонками.       — Да… ерунда. — Отмахиваюсь и сажусь обратно.       Хмыкает и качает головой. А мне кусок в горло не лезет, даже если я на него всю солонку вытряхну. Ничего у меня не получается. Как можно было упустить такую важную деталь?       — Роджи, я очень рад, что ты приготовил ужин. Я так устал сегодня, что даже хотел заказать что-нибудь. День был тяжёлый. Но ты устроил мне неожиданный сюрприз.       — Ну да… Дерьмово же вышло, — вяло мямлю, ковыряясь в остывающем куске рыбы.       И правда, несолёная. Знал бы он, как я сегодня вымотался!       — Перестань, вкусно получилось. Я тоже иногда забываю посолить. Спасибо, что так заботишься обо мне.       Поднимаю на него недоверчивый взгляд, но он спокоен и глядит так искренне, что давлю из себя слабую улыбку.       — Я совсем не умею готовить. Просто решил сделать тебе приятно. Хотел, чтобы ты обратил на меня…       Телефонный звонок прерывает мою пылкую речь. Этот гадский телефон словно чувствует, когда я хочу сказать что-то важное, и начинает мерзко пиликать, будто издеваясь. Брайан тут же забывает обо всём, переключаясь на невидимого собеседника. Вежлив и терпелив до тошноты. Он всегда и со всеми такой, даже если сильно недоволен, даже если чем-то раздражён. Предельно вежливый и удивительно терпеливый. Я бы уже давно послал! Но если бы он был таким, как я, меня бы он послал в первую очередь.       Поднимаюсь, убираю тарелки в раковину и собираюсь тактично улизнуть, чтобы не мешать и не дай бог начать прислушиваться. А он сначала хватает меня за запястье, удерживая рядом, глядя мне в глаза, обменивается с кем-то парой фраз и отключает телефон, чтобы нас больше никто не отвлекал.       — Не уходи, мы же разговариваем. Всё остальное подождёт. Так что ты говорил про меня?       Мотаю головой и жму кнопку на чайнике. Сейчас уже не решусь повторить такое. Мы пьём чай и с наслаждением уплетаем десерты. И Брайан — вот чудеса! — никуда не пытается убежать. А с искренним интересом и смехом слушает, какие «двенадцать подвигов» я сегодня совершил, пытаясь его соблазнить.       Ну что ж, ужин ему вроде понравился. Может, всё-таки попробовать массаж?

***

      В это утро я на удивление просыпаюсь раньше Брайана, потому что забыл закрыть окно занавесками. Внезапное под конец ноября яркое солнце безжалостно будит меня своим слепящим светом.       После завтрака сажусь поиграть в какую-нибудь игрушку, но только открываю крышку ноутбука, как в комнату заходит Брайан. Его решительный вид не предвещает ничего хорошего. Расспрашивает о том, чем я занимался все эти дни, хотя сам же устраивает ежедневные допросы по телефону в обеденный перерыв и вечером после работы. Интересуется планами и, когда видит мой неопределённый жест плечами, вдруг выдаёт:       — Мне кажется, ты засиделся дома. Вон какой бледный. Нужно больше времени проводить на воздухе.       Вглядываюсь в него с изумлением, я же недавно ездил на выставку и в магазин уже дважды ходил. А уж сколько мы с Тони сигарет выкурили… Нет, я не против прогулок, но он как-то слишком настойчив. Будто выгоняет меня. Квартира ему понадобилась, что ли?       — Ага, за два года-то не нагулялся… — вяло отпираюсь и с опаской поглядываю на него.       — Не спорь. Погода сегодня отличная! Я хочу погулять с тобой…       …И чуть ли не за шкирку вытаскивает меня из квартиры. Как щенка какого-то!       Последние выходные ноября выдались по-весеннему тёплые, хоть и ветреные. Брайан уже больше часа таскает меня по улицам безо всякой цели, и я не знаю, что у него на уме. Настораживает как-то… Помалкивает и только жмурится от бьющего в глаза солнечного света. Гуляя, доходим до Кенсингтонских садов и направляемся в сторону Гайд-парка. А это ещё часа три прогулки, как минимум. Можно подумать, он к разговору какому готовится. Но зачем тогда тащиться так далеко? Мог бы и дома поговорить.       Дорожки почти пустые, если не считать редких прохожих, стаек прожорливых голубей, кучкующихся возле урн с мусором, и наглых белок, снующих по скамейкам и газонам, не боясь путаться под ногами. Я осторожно переплетаю свои пальцы с пальцами Брайана и, получив лёгкое ответное пожатие, смело хватаюсь за руку. Мимо нас проходят люди, приветливо улыбаясь, и на их лицах я не вижу осуждения. А Брайан крепко сжимает мою ладонь и не пытается вырваться. Мне становится так легко и радостно, что хочется смеяться в голос. Я счастлив в этот момент…       Вдали виднеется фонтан принцессы Дианы, а Брайан так и не произносит ни слова. От такого продолжительного молчания у меня начинают закрадываться нехорошие подозрения. Кто знает, что творится в его гениальных мозгах? Поэтому, стараясь отвлечь его от ненужных мыслей, спрашиваю первое, что приходит в голову:       — Брай, а если бы ты не стал астро… физиком, кем бы тогда стал? Вообще хотел бы быть кем-то ещё?       — Например? — Косится на меня и криво усмехается.       — Ну… — задумчиво разглядываю проплывающие над нами облака, — может быть, врачом? Знаешь, когда я первый раз тебя увидел, то подумал…       — Нет, врачом точно нет. Я не особенно люблю людей, а это плохое качество для такой профессии. Вот разве что детским, хотя… Тоже нет. Детям я лучше по-другому помогу.       — Хм… — хмыкаю, полностью имитируя Брайана. — А вот я хотел выучиться на врача. Вернее, на дантиста.       — Серьёзно? Ты действительно хочешь всю жизнь ковыряться в чьих-то зубах?       — Это приносит много денег, вообще-то…       — Это отвратительно, Роджер, — смеётся, а я толкаю его плечом, но не сдерживаюсь и тоже улыбаюсь. — Есть много профессий, которые приносят не меньше денег. Банкиры, например, фотографы или журналисты, или… астрофизики.       — Ну нет, я же тупой. Я никогда не смогу стать учёным, как ты.       Брайан внимательно смотрит на меня, и я робею под его изучающим взглядом. Не понимаю, чего он там во мне хочет рассмотреть. Зачатки интеллекта? Вот если бы я школу окончил хотя бы…       — Ты вовсе не тупой, Роджер, — он словно прочитал мои мысли и отвечает вслух: — То, что ты не смог завершить обучение по определённым причинам, не делает тебя тупым. У тебя будет такая возможность, я обещаю. А после сможешь стать кем захочешь. Даже дантистом! — Снова смеётся заразительно и по-доброму.       — Эй, хватит прикалываться надо мной! — наигранно возмущаюсь, а сам доволен до жути, что Брайан так тепло обо мне отзывается. — Может, я стану волонтёром в Корпусе мира или в Армии спасения и буду помогать таким, как я, бездомным. И вовсе не из-за денег.       Мы останавливаемся, он кладет руки мне на плечи и с усилием сжимает их.       — Ты достоин самого лучшего, Роджи! В конечном счёте, кем бы ты не решил стать, я уверен, это будет правильный выбор.       Гладит ладонью по щеке, ерошит и без того растрёпанные волосы. А я судорожно сглатываю, поражаясь такой откровенной ласке. Порыв холодного ветра забирается под пальто Брайана, задирает концы обмотанного вокруг шеи шарфа и путается в его кудрях, от чего он становится похожим на большой одуванчик. Зябко ёжусь и вжимаю голову в плечи.       — Замёрз?       Киваю, а он натягивает мне на макушку капюшон от толстовки и застегивает молнию куртки до подбородка.       — А ещё жрать хочу, как стая бездомных собак.       С улыбкой качает головой и поворачивает обратно. Идём молча какое-то время, размышляем каждый о своём. Я всё так же держу его за руку и грею свои заледеневшие пальцы в его горячей ладони. Внезапно вспоминаю, что в паре кварталов отсюда есть китайский стритфуд. Дёргаю непонимающего Брайана за собой на боковую аллею и ускоряю шаг. К чёрту этот Гайд-парк, лучше я ему покажу другую сторону Лондона.       Проходим мимо современного здания Имперского колледжа, где преподаёт Брайан, и он мне показывает учебный корпус кафедры астрофизики. Оказывается, он работает совсем недалеко от дома. Всего-то две станции метро. Переходим дорогу, и я подвожу его к неприметному киоску, за прилавком которого, как всегда, встречая посетителей неизменной улыбкой, стоит пожилой китаец. Сразу видно — он здесь хозяин. В нос ударяет умопомрачительный запах горячей пряной еды, и желудок сжимается от голода.       — Выбирай… — тыкаю пальцем в меню над прилавком и сам пробегаюсь глазами по знакомым блюдам.       — Выбирай? Роджер, здесь одно мясо. Я его не ем.       — Вовсе нет. Доверься мне, я знаю, что тебе понравится.       Брайан недоверчиво оглядывает меня, а я подхожу к стойке и, пока он не передумал, делаю заказ. Себе беру огромную порцию лапши с острым мясом, томатами и кунжутным соусом, а Брайану — рис с морепродуктами и грибами. Заказываю два больших стаканчика зелёного чая и занимаю место за одним из столиков.       — Ты что, с ума сошёл? Я не буду есть на улице. Посмотри, сколько грязи кругом. Пыль от дорог, машины, люди… Да если меня здесь заметят мои студенты…       — Ой, да перестань! Нужно больно твоим студентам следить за тем, где и что ты ешь. Спорим, ты никогда не пробовал уличную еду?       — Конечно же, нет! Это вредно для здоровья.       Закатываю глаза и хихикаю. Вот же зануда!       — Много ты понимаешь. Это самый кайф! Вот сейчас попробуешь и сам почувствуешь. И кстати, готовь деньги…       Удивительно проворный, несмотря на свою полноту, китаец приносит еду и шустро расставляет на не очень чистом пластиковом столике. Брайан скептически осматривает исходящие паром коробочки, бумажные стаканчики и нарезанные овощи на открытой тарелке, но без возмущений расплачивается и даже вымученно благодарит расторопного хозяина.       — Подозреваю, что стулья в этом месте не предусмотрены, как и столовые приборы.       Оглядывается на стоящих вокруг столиков посетителей и кривится, увидев, как уже другой китаец, помоложе, несёт нам палочки, салфетки и пластиковые вилки, которые бесцеремонно плюхает тут же, рядом с тарелкой. Забавно наблюдать, как утончённый профессор, для которого пятно на штанине — повод впасть в панику, пытается скрыть отвращение и пробует проникнуться уличной жизнью. Тщательно вытерев вилку, он всё же открывает коробочку и принюхивается к содержимому. Я же умело орудую палочками и вовсю жую острое мясо, наслаждаясь уже позабытым вкусом моего бродячего прошлого.       — Не переживай, там только твои любимые каракатицы и грибы. Можешь есть спокойно, ни одна корова не пострадала.       Хмыкает и принимается за рис, и, надо сказать, с отменным аппетитом. Больше выделывался. Вон как уплетает за обе щёки и даже не морщится.       — Никогда бы не подумал, что буду есть на улице еду из коробочек. Но это действительно вкусно. И очень дёшево. Только… грязновато здесь…       — Подобные забегаловки далеки от ресторанов, к которым ты привык. Но я говорил, что тебе понравится, — ухмыляюсь довольно. — О, я как-нибудь покажу тебе одно местечко, где продают самые улётные хот-доги…       — Роджер, я не ем хот-доги. И что-то ты разошёлся… Может, остановимся на этом? — Кивает на свою порцию и, скептически выгнув бровь, вздыхает.       — Не-а, мне тоже есть что тебе показать. Так я изредка питался, пока бродяжничал…       — И часто ты так… обедал?       — Ну… для беспризорника деньги редкость.       Смеётся вместе со мной, и так легко становится, так уютно, что все тревоги как-то мигом уходят на дальний план. Может, он и вправду хотел просто погулять. Непохоже уже, что он чем-то озабочен. Наверное, я опять напридумывал того, чего и в помине нет.       После импровизированного обеда, во время которого я подшучивал над Брайаном, а он стойко терпел все неудобства, мы выдвигаемся домой. Горячий чай, конечно, согрел немного, но к вечеру ветер совсем расшалился, и стало холодать. Грею озябшую ладонь в кармане пальто Брайана. Он растирает мои пальцы, чтобы быстрее согрелись, а мы тем временем спорим о том, где лучше жить: в собственном доме или в квартире, пусть даже самой шикарной…       — …А я считаю, что свой дом прикольнее! Можно делать всё, что вздумается, и соседи не мешают. Хотя тебе повезло с этим. У тебя нет соседей.       — Странно… Подожди, с чего ты взял, что у нас нет соседей?       — Тони рассказал… — неохотно признаюсь. — Он всех жильцов знает. Говорит, что иногда какой-то мужик приезжает. А квартира так и стоит пустая…       — Тони? Наш охранник? Когда это ты успел с ним так сдружиться?       Вот кто меня за язык тянул? Придётся каяться, как на исповеди, не отвяжется же, пока всё не выпытает. Не то чтобы я боюсь… Хотя боюсь, конечно, тем более обещал человеку молчать. Ну что я за трепло?       — Ну… Как бы сказать… Когда выхожу на улицу, перекидываемся иногда парой слов…       — Роджер… — с сомнением косится на меня.       — Ну что? Чёрт… — Вздыхаю и решаюсь не врать. Не убьёт же он меня, в самом деле! — Только не злись, пожалуйста. На Тони не злись. Если захочешь накричать, то лучше на меня…       — Почему… Я не собираюсь на тебя кричать. О чём ты говоришь?       — Я курю с ним иногда, и мы болтаем обо всём. Он попросил не выдавать его, он беспокоится, что ты… В общем, он уважает тебя и не хочет расстраивать…       Брайан замедляет шаг и удивлённо округляет глаза.       — Да я даже… Я… Конечно, я ничего не стану говорить, — заикается от растерянности. — Не ожидал, что ты куришь. Хотя, чему я удивляюсь? Все по молодости курят, напиваются и балуются наркотиками…       — Ты тоже баловался? — Не знаю, кто из нас больше изумляется такими высказываниям, но я так просто замираю, как вкопанный.       — Представь себе, я когда-то тоже был подростком. — Выдерживает паузу и с ухмылкой отводит взгляд. Тянет меня за собой и молчит какое-то время. — Нет, я был на редкость равнодушен к подобным пристрастиям. Это отвлекало бы от учёбы. Да и вообще, я стараюсь следить за своим здоровьем…       Ну вот, а я надеялся, что он хотя бы в подростковом возрасте имел какие-то недостатки, но нет… Он слишком идеален для меня. Даже как-то жутко…       — Сердишься, да? Ну, хочешь, отругай меня…       — Нет, я не сержусь, только… Ты же понимаешь, насколько это вредно?       Опять включает строгого педагога. Наверное, своих курящих студентов тоже гоняет из туалетов колледжа.       — Понимаю, не дурак… Но я не часто, когда нервничаю, в основном…       — Нервничаешь? Ты всё ещё не привык?       — Не то чтобы… Я не хочу привыкать. Вернее, хочу, но опасаюсь. Мало ли… Это твой дом, не мой. Я чужой и… Ну, привыкну я, а потом тебе надоест и ты…       Останавливается и, щурясь, разглядывает меня. Сердится всё же… Может, вот сейчас всё и выложит? Зажимаюсь под прицелом его проницательных глаз.       — Вот так ты обо мне думаешь? Неприятно… — Виновато опускаю голову. Не надо было этого говорить. — Посмотри на меня, Роджер. Ты мне не чужой, никогда так не думай.       — Тогда кто я для тебя? — спрашиваю, с вызовом глядя на него.       В его взгляде столько всего, что не разобрать. Он как будто порывается что-то сказать, но почему-то молчит. А мне и хочется услышать, и страшно… Вместо ответа он крепко обнимает меня, не заботясь о том, что на нас могут смотреть прохожие. Это немного ободряет.       За разговорами путь до дома оказывается слишком коротким.

***

      Тихонько открываю дверь его спальни и вижу, как, сгорбившись и запустив пятерню в торчащие в разные стороны кудри, сидит над какими-то бумагами. Похоже, мешать ему уже вошло у меня в привычку. Опять он сутулится! Хочется надавить между лопаток до хруста, чтобы хоть раз распрямил плечи.       Как мышка, проскальзываю внутрь и ложусь на его идеально заправленную постель. Опустив локоть на покрывало, опираюсь подбородком на ладонь и любуюсь на его благородный профиль. Сосредоточенно думает, грызёт кончик карандаша, потом быстро-быстро начинает писать, закусив от усердия губу. Он всегда её закусывает, когда чем-то увлечён, и это так трогательно. Я люблю наблюдать за ним, пока он не замечает.       Пишет только карандашом, ручек вообще не признаёт, зависает на мгновение и тащит его в рот. Как маленький, ей-богу! Спохватывается, морщится, разглядывая изгрызенный наконечник, и вновь возвращается к работе. Разойдётся так, что времени не замечает. Снова губу закусит, нахмурится и строчит, как ненормальный, одному ему понятные формулы. Мечтаю подойти, вытянуть эту истерзанную губу и провести по ней языком. Она становится ярко-розового цвета, влажно блестит и такая вкусная. Обожаю красть его поцелуи, хоть он и сопротивляется постоянно.       Но больше всего мне нравятся его руки — изящные и тонкие, с выступающими косточками на узких запястьях. Они словно произведение искусства. Ещё тогда, в самый первый вечер, стоя под колючим дождём и пялясь в окно кофейни, я с жадностью рассматривал их. Видно было плохо, но та элегантность, с которой он держал кружку, как аккуратно касался ложечки, как, чуть оттопырив мизинец, размешивал что-то — всё это я сохранил в памяти, как какую-то ценность. И позже, уже дома, разглядел их получше. До сих пор не перестаю ими восхищаться. Жаль только, что не умею рисовать…       Когда Брайан расслаблен, его руки спокойно лежат на столе или на коленях, и только указательный палец чуть подрагивает, отстукивая по поверхности. Иногда, если он нервничает или сердится, то крепко сжимает их в замок. В такие моменты я стараюсь не лезть к нему лишний раз. Но это бывает редко. А когда его хрупкие пальцы теребят перстень на мизинце — это значит, что он задумался или чем-то расстроен. Я заметил, что с этим перстнем он никогда не расстаётся, даже на ночь не снимает, словно это дорогой подарок от близкого человека. А может и любимого… И мне до мурашек на коже приятно, когда Брайан прикасается ко мне. Временами я представляю, как эти руки будут не только трепать меня по макушке и сжимать плечи, но и гладить, ласкать, одаривая своим теплом и вызывая стоны наслаждения. Но об этом пока можно лишь фантазировать.       Ему нравится ходить по дому босиком, говорит, что так удобнее и нежарко. Я совсем не против. Можно вволю позалипать на его красивых ступнях. Вот и сейчас он сидит, скрестив лодыжки под стулом и сверкая голыми пятками. А я так не могу. Даже в прогретой квартире я всё равно надеваю шерстяные носки, потому что нещадно мёрзну. Иногда Брайан греет мои ноги в своих ладонях, растирая заледеневшие конечности. Как же это приятно!       Интересно, он кому-нибудь тоже массировал ступни? Заглядывал так же ласково в чьи-то глаза, непременно карие, как на той фотографии. Смеялся с кем-то или молчал? Гулял, готовил ужин, делил постель… Нет, не хочу об этом думать.       — У тебя есть кто-нибудь? — осторожно интересуюсь.       Вздрагивает и оглядывает меня удивлённо. Так заработался, что не заметил моего вторжения.       — Конечно. У меня есть родители. А теперь ещё один милый и слишком любопытный беспризорник.       На сердце сразу теплеет, и я растекаюсь по кровати, блаженно улыбаясь.       — Нет, я имею в виду парень. Ну ты же… гей.       — Ах, вот ты о чём…       Молчит загадочно и что-то старательно записывает. Жду уже несколько минут, а он, похоже, и вовсе про меня забывает.       — Брай… — тихонько зову. — Ну так как?       — Что? — Непонимающе смотрит на меня. — А, ты об этом… — И снова молчит. Да что ж такое-то? — Нет, парня у меня нет.       Это, конечно, здорово и немного успокаивает. Тогда почему он так часто задерживается? Может, только познакомились? Ещё не определились с отношениями? Да хоть бы вообще разругались. Пусть будет один! Я ему всё на свете смогу заменить.       — А был кто-то? — робко бормочу, а сам опасаюсь, что вот сейчас уж точно пошлёт. — Я увидел фотографию в компьютере… Отыскал кусочек твоей личной жизни…       Поворачивается и, ехидно сверкая глазами, спрашивает:       — И куда ты ещё засунул свой любопытный нос?       Моментально вспыхиваю, чувствуя, как краснота предательски расползается по лицу и стекает на шею. Испуганно моргаю, вспоминая не только этот снимок, но и ящик с нижним бельём, и смазку, и визитку… Но быстро справляюсь со смущением и возражаю:       — Эй, ты же мне разрешил! Помнишь?       Быстро щёлкает мышкой, перебирая многочисленные папки, и, наконец, находит эту злосчастную фотографию, где он в обнимку с тем парнем, которого я уже ненавижу всей душой.       — Это было много лет назад. Я думал, что всё вычистил… Подожди… — И он одним кликом удаляет всё, что есть в этой папке, навсегда стирая из памяти компьютера. Надеюсь, из своей он так же легко сотрёт, чтобы даже крошечных воспоминаний не осталось. — Теперь успокоился?       Глядит с грустью и нежностью, а потом открывает ключом верхний ящик стола, куда я так и не смог залезть, достаёт смятый листок и протягивает мне. На нём нарисован портрет Брайана примерно моего возраста, потому что выглядит он на рисунке молодо, хоть и не разобрать из-за множественных заломов бумаги. Видно, что мяли листок усердно и с чувством, а потом пытались разгладить: линии карандаша кое-где смазались.       — Это он нарисовал? — Кивает, поджав губы. — А какой он? Ну, тот…       — Он… Он талантливый художник, довольно знаменитый. Это далеко не единственный мой портрет, но самый первый… Он любил меня рисовать. Но тот человек — моё давно забытое прошлое. И это всё, что тебе необходимо знать о нём. Рисунок, кстати, тоже можешь выбросить, мне он не нужен.       Замолкает, улыбается и снова погружается в работу. А я аккуратно складываю лист, решая спрятать его в свой рюкзак. Пускай останется у меня. Красиво же.       — А кроме него у тебя был кто-то?       — Роджер, у меня были мужчины, — отвечает, не оборачиваясь, и продолжает писать. — Недолго и несерьёзно. Сейчас никого нет.       Сказал, как отрезал. Грубо получилось, но я сам виноват. Зачем лезу с вопросами? Не знаю даже, что и думать. Больно, наверное, было, раз так реагирует.       — Ты так часто задерживаешься, и я решил, что… А тут я и мешаю тебе…       Ох, чувствую, нарвусь я сегодня… Брайан откладывает карандаш, подходит ко мне и садится рядом. Поднимаюсь и обнимаю его со спины, ощущая, как напрягается каждая мышца на его теле. Но он не отталкивает, а замирает, ожидая мой следующий шаг. И я делаю такие глупости, что сам от себя охреневаю. Покрываю его шею лёгкими поцелуями, прикусывая кожу и оттягивая. Он откидывает голову, вздыхая, и совсем не протестует. Веки прикрыты, ресницы дрожат — ему нравятся мои ласки. Набравшись смелости, я скольжу пальцами за ворот футболки и касаюсь его гладкой и твёрдой груди. Нахожу маленький бугорок соска и тихонько сжимаю. Брайан вздрагивает, перехватывая мои запястья, и отстраняется.       — Роджер, иногда мне кажется, что ты со мной играешь.       Замираю от неожиданности и пытаюсь осмыслить сказанное. Сначала непонятно. Почему это играюсь? Потом становится обидно. Значит, все мои потуги настолько жалкие, что кроме вот такого ничего не вызывают? То есть я столько дней к нему подкатываю, даже ухаживать стараюсь… И всё впустую? Для него всё это выглядит всего лишь игрой?       И почему я такой идиот? Ну конечно, зачем я ему? Подумаешь, тронул за плечо, подумаешь, потрепал по щеке, подумаешь, взъерошил макушку. Может, он ко всем так относится? Он вон и живность всякую любит, и детишек — всем помогает. Я-то чем лучше? Вернее, чем хуже? Мне тоже можно помочь. Нет ведь разницы между бездомным щенком и мальчишкой. Но на этом всё! Никогда он не посмотрит на меня иначе.       — Я не играю… Ты мне очень нравишься.       Рассматривает меня не разочарованно, а как-то безнадёжно, что ли. Словно он ждал и просто смирился с неизбежным, когда это произошло. А что, если я скажу ему правду? Нет, нет, он не поймёт. Он мне не верит. Наверное, считает, что я с ним из-за денег. Но мне они без надобности. Я влюбился бы в него, даже если встретил на свалке. Почему он постоянно меня отталкивает и держит на расстоянии? Может, потому, что до сих пор любит того, другого? Того он так и не забыл, а для меня всё это всего лишь акт доброй воли. Как тарелка супа в Рождество у церкви, как пластиковый контейнер с едой от Армии спасения.       — Как же ты не поймешь? Ты ещё совсем юный, а я уже взрослый мужик с отвратительным характером… Зачем я тебе нужен такой?       Ну вот, опять по новой. Что же мне сделать, чтобы и он понял, что меня не интересует никто, кроме него?       Сидит в пол-оборота и выглядит почти сдавшимся, будто вот-вот выбросит белый флаг и окончательно капитулирует. И такой привлекательный в своей домашней футболке с чуть растянутым воротом, из-под которого немного видна остро выступающая ключица, что хочется повалить его и зацеловать до изнеможения. Знал бы он, как я его хочу! А когда он тянется ко мне, всё мое внимание моментально переключается на оголившийся плоский живот с маленькой аккуратной впадинкой пупка и тёмной волосяной дорожкой, уползающей вниз под резинку штанов. Вот куда бы я точно хотел сунуть свой любопытный нос. И этот внезапно обнажившийся кусочек розовой кожи кажется таким сексуальным и желанным, что я нервно сглатываю и тянусь навстречу.       — Нужен…       Настолько страшно мне ещё никогда не было. От напряжения воздух так наэлектризовался, что чиркнешь спичкой — и полыхнёт. Стягиваю с него футболку, и он не останавливает меня, покорно разрешая делать всё, что мне вздумается. Изучаю его плечи и грудь, оглаживаю дрожащими ладонями, впервые позволяя себе насладиться теплом его кожи. Скольжу губами вниз по шее, моля всех известных богов, чтобы и это мне было позволено. Пальцами сжимаю соски, и он, выгибаясь, вздыхает неожиданно громко. Приподнимает меня за задницу, затаскивает к себе на колени и со всей силы стискивает мои ягодицы. Ого! Вот это ничего себе!       Его губы встречаются с моими, чуть приоткрываются, выдыхая горячий воздух, а я, не теряя времени, льну к ним, чтобы хоть на мгновение урвать немного счастья. Но он и не пытается отстраниться, охотно делится лаской, хозяйничает во рту и такое там вытворяет, что мой член напрягается, упираясь ему в живот. Хочется соприкасаться всем телом, и я непроизвольно трусь об него, доставляя себе и боль, и наслаждение. Неожиданный стон вырывается из моего горла. Это отрезвляет и меня, и его. Оторвавшись от него, испуганно распахиваю глаза, улавливая в его взгляде что-то хищное и властное, подскакиваю, как ужаленный, и пулей вылетаю из комнаты.

***

      Какой же я дурак! Соблазнитель хренов! Как дело дошло до дела, так я и слился. В буквальном смысле. Легко сказать, что смогу. Фантазии — это одно. А как оно на деле будет? Я же никогда и ни с кем… И даже сам ещё никого… И что теперь обо мне подумает Брайан? Что я испугался? Что он меня прямо там… трахнет? Он и так видит во мне ребёнка, а сейчас так и вовсе больше не подпустит меня и на шаг. И поделом!       Столько дней вокруг него круги нарезал, а в самый ответственный момент сбежал, как трусливая девчонка. Сижу, закутавшись в одеяло до подбородка, и крою себя отборными ругательствами. Щёки до сих пор пылают, губы болят, а ягодицы… Чёрт! Я все ещё ощущаю, как его пальцы будто жадно лапают меня. Беру книгу и пытаюсь читать. Но думаю вовсе не о печальной участи гомосексуалов в английском обществе девятнадцатого века, а о собственной печальной участи.       Нужно поговорить с ним и объяснить, что я не боюсь его. Вернее, боюсь, но… А, к чёрту! Отбросив книгу, хватаюсь за телефон и набираю коротенькое сообщение:       «Ты уже спишь?»       Ответ приходит тут же:       «Ещё нет. Что-то случилось?»       «Нет, я только хотел с тобой поговорить».       «Роджер, мы находимся в соседних комнатах. Если хочешь поговорить, просто зайди».       Вот даже вижу, как он закатывает глаза и усмехается. Знаю я его.       «Не в соседних. Между нами целый коридор».       Следующая эсэмэска приходит спустя несколько минут.       «Роджер, что всё-таки случилось?»       Слишком уж он серьёзный. Вот как такого сухаря соблазнять?       «Можно я приду, и ты расскажешь мне сказку?»       Не успеваю я отправить сообщение, как прилетает ответ. Он так быстро печатает или уже заранее хотел отправить это?       «Давай я сам приду и выдеру тебя ремнём!»       Ого! Мне почти страшно! Может, ну его? Может оставить всё на завтра? Придёт с работы и спокойно всё обсудим? Ложусь на подушку и улыбаюсь, сам не зная чему. Шарю взглядом по потолку и натыкаюсь на такое, от чего улыбка сползает с моего лица за секунду. Это что за срань?       Прямо в углу, над занавеской сидит глазастое чудовище с мохнатыми длиннющими лапами. Но что ещё ужаснее, оно раскинуло свою огромную, почти на полкомнаты, паутину и медленно подбирается ко мне. И как я его раньше не увидел? Ужас сковывает горло — ни выдохнуть, ни закричать. Сгребаю в охапку одеяло, забиваюсь в дальний угол кровати и закутываюсь по самые уши. Медленно вытаскиваю руку, хватаю телефон, судорожно набираю эсэмэску и отправляю.       «Здесь огромный паук, мне страшно!»       «Не выдумывай, у меня нет пауков» — приходит в ответ.       «Есть! И он ползёт ко мне, Брай.»       В отчаянии отправляю ещё одно сообщение. Доносится торопливое шлёпанье босых ног по коридору, и в комнату влетает Брайан. Скептически оглядывает мою фигуру, завернутую в одеяла, и, усмехаясь, спрашивает:       — Ну и где это жуткое чудовище?       Показываю пальцем в угол между потолком и гардиной, на которой крепятся занавески. Маленький паучок, едва заметный, деловито карабкается по своей паутине, повергая меня в священный ужас. Нет, конечно, он не такой большой, как привиделось вначале. С Брайаном-то уже не так жутко. Если что, он спасёт меня. Но ещё мгновение назад паутина казалась неимоверно огромной.       — Роджер, ты шутишь? Он меньше тебя в несколько тысяч раз. Могу даже точно посчитать…       — Ты не понимаешь, я панически боюсь пауков. Ещё с детства…       — Никогда бы не подумал. Крыс не боишься, а крошечного паучка испугался. Ладно, иди в мою комнату, а я останусь здесь…       — Нет! — выкрикиваю я. — Я не оставлю тебя наедине с этим монстром.       — Хорошо, — обречённо вздыхает и дёргает на себя угол одеяла. — Выбирайся из убежища и беги ко мне. А завтра разберёмся с незваным гостем.       Выпутываюсь и бочком по стенке пробираюсь к выходу. Брайан смеётся надо мной, забирает одеяло, выключает свет и идёт следом. В его спальне прохладно. Приятный сумрак рассеивает включенный в изголовье на тумбочке светильник. Ложусь и сразу же заползаю под все покрывала и пледы. После Брайана под ними всё ещё тепло. Он качает головой, укрывает меня сверху и устраивается рядом. Шарю рукой под подушкой и выуживаю томик стихов Шелли.       — Прочитай мне своё любимое…       Снимает с меня очки, долго смотрит в мои глаза и, наконец, берёт книгу. Улыбается, а я удобнее устраиваюсь рядом, почти вплотную, коленками упираясь в его тощий бок. Под неторопливый шелест страниц играюсь с его кудрями. Накручиваю на палец, немного оттягиваю вниз, почти полностью распрямляя, и отпускаю. Тонкий локон пружинит и завивается причудливой спиралькой — очень увлекательное занятие. Интересно, он в детстве тоже был таким кудрявым?       Читает почти без выражения, но за его спокойной интонацией скрываются глубокие эмоции. И всё-таки я добился своего, хоть и не так, как мечтал поначалу, но меня и этот вариант устраивает. Я с ним в одной постели! И пусть он меня не ласкает, зато читает стихи о любви. Его грудь размеренно вздымается, и хочется положить ладонь на то место, где бьётся сердце, и почувствовать его ритм. Но я не рискую, а просто прикрываю веки и погружаюсь в образы, которые рисует в моей голове его мягкий голос, рассказывающий об угасании дня, о том, что ночь скользит тихой поступью на землю и по тёмным улицам блуждает тишина. А жабы выходят на прогулку… И при чём тут жабы?