Жажда делать зло

Больше привязываешься к тем вещам и животным, у которых есть имя. Если у тебя есть комнатное растение, а у растения есть имя, то ты, вероятно, будешь любить его сильнее, чем такое же, но безымянное, и расстроишься немного сильнее, когда это растение погибнет. (Впрочем, когда Олег заговорил об этом с Серёжей, тот нахмурился и ничего не понял. Иногда он и в людях не видел людей, как он мог разглядеть человекоподобное в зверюшке или кактусе на подоконнике?) Белой собачке дали имя Пеночка, и Олег к ней привязался. Что произошло с ним в тот вечер? Позже он вспоминал: плохой день на работе. Кто-то что-то не то сказал. Серёжа накануне был в плохом настроении и сорвался на нём. И вообще после свиданий с Марго долго оставался отвратный осадок. После того, как Серёжа оборвал их хрупкие романтические отношения и оставил только дружеские, мало что изменилось: они по-прежнему жили вдвоём на одном этаже в Башне, только напряжения и неловкости стало больше. Невидимая рука продолжала душить Олега. Он собирался всё-таки уволиться и уехать. Что бы ни произошло у Олега в голове в тот вечер, что бы ни послужило триггером, в любом случае, на полу гостиной на седьмом этаже Башни лежал трупик, и с этим что-то нужно было делать. Он решил, что лучше положить Пеночку в коробку. Беспорядок на полу, конечно, от этого никуда не делся. И уборщицу не вызовешь: неловко будет объясняться. Пришлось прибираться самому, вспомнить старое. Это не сложно. Что-что, а мыть полы Олег умел. Он переоделся, руки вымыл. Но когда Серёжа освободился и поднялся в гостиную, пришлось ему всё рассказать и показать. — Я убил нашу собаку. Серёжа застыл на месте со стаканчиком кофе в руке. — А? — Он подумал, что ослышался. Обычно Олег приветствовал его более стандартными фразами, а не сообщал, что кого-то убил. — Что сделал? — Убил. Пенку. Олег был уверен, что Серый впадёт в истерику, будет орать, разобьёт что-нибудь стеклянное — Олег машинально убрал со стола вазу ещё до его прихода. Но Разумовский сдержался. Он медленно поставил кофе на столик и вскинул брови в немом вопросе. Олег кивнул на коробку, стоявшую в углу. Заглянув в коробку на долю секунды, Серёжа отшатнулся и прошипел: — Это называется не «убил». Это… это фарш. С шерстью. Он покачал головой и долго шептал себе под нос что-то матерное. Потом подошёл к Олегу. — Что это? — спросил тихо. Сделал пару вдохов, голос прорезался, и Серёжа закричал: — Что это такое, блять, Олег?! Собака, мёртвая собака в этой коробке! Что она тебе сделала?! Пеночка! Боже! Что здесь произошло? Ты можешь это объяснить? — Нет. Вообще нет. Я даже не понял, как это случилось. Олег сидел, опустив голову. Такой взрослый, но сидит и будто до сих пор ничего не понимает, как ребёнок, который вынул золотых рыбок из аквариума на ковёр поиграть и удивился, что они почему-то больше не двигаются. Серёжа посмотрел в окно, где переливался и сиял вечерний город, на коробку, снова в окно. Может, ещё можно что-то сделать, может, скорую вызвать?.. Нет, у Серёжи, конечно, есть контакты лучших врачей Питера, но и они тут ничего не исправят. — Я так надеялся, что хотя бы ты не поедешь крышей, — прошептал он. Шок проходил. Серёжа подумал, что есть смысл разобраться с Олегом, если с Пеночкой всё уже ясно. — «Больно или страшно». — Он нервно усмехнулся, приобнимая Олега. — Помнишь, ты мне сказал, когда мы мелкими были. Человек становится агрессивным, когда ему больно или страшно. Я это на всю жизнь запомнил. Что с тобой, Олеж? Олег уткнулся в его грудь. — Не знаю. Больно. Иногда. И страшно. Серёжа кивнул. — Ты мне скажешь, из-за чего? Я не знал. Я не знаю, что с тобой творится. Ты никогда не говоришь. — Не спрашивай. — Как я могу не спрашивать?!.. — Серёже хотелось снова разораться, но он сдержался. — Олеж, ну объясни мне, пожалуйста. Это из-за меня? Из-за Марго? Ты на меня злишься, да? Олег мотнул головой. — Я не знаю. У меня просто переклинило в башке и я это сделал. Прости. Сергей покачал головой: — Простить? Не за что. Я-то тут при чём. Ты её убил, не меня. Олег не заметил, как слёзы потекли по его лицу. Как будто бы только теперь, после этих слов, он понял, что на самом деле случилось. «Ты её убил». Было поздно стыдливо смахивать эти слёзы, изнутри что-то рвалось, это уже не скроешь, Олег всхлипнул и вцепился в Серёжу. — Она… она мне ничего не сделала. Что я натворил? Серёж… я не понимаю… Пеночка прожила у них всего несколько месяцев. Олег успел полюбить её. Он с детства мечтал о собственной собаке. Правда, он-то мечтал об огромном лабрадоре, а когда подрос, стал мечтать о бешеном добермане, а вместо этого получил крошечную Пенку, но он её любил. Олег ничего не помнил, кроме писка, шумного дыхания и чьих-то рук, держащих нож, и эти руки никак не могли быть его руками, и всё же были. Это была огромная ошибка. Как можно убить по ошибке? Он много лет не плакал, уж тем более у кого-то на виду, как бы тяжело ни было, не позволял себе. А теперь не мог остановиться и плакал долго, уже и не о Пенке вовсе, а о чём-то другом, что всковырнул в памяти тем же ножом, что прервал Пеночкину жизнь. Одно цеплялось за другое. Пронеслась мысль: сейчас Серёжа цокнет языком, начнёт издеваться, смеяться, «подбери сопли» и «хватит ныть». Но Серёжа только гладил его по спине и думал. — Вспышка гнева, — произнёс он сухо, выводя итог своих размышлений, когда Олег стал замолкать. — Приступ ярости. Много накопилось на душе. Захотелось выместить боль на более слабом существе. Так? — Так, — глухо отозвался Олег. — Это со всеми бывает. Олег промолчал. Он был благодарен за это оправдание, которое Серёжа сформулировал за него. — А я кошку убил, — тихо сказал Серёжа. — Что? Когда? — Да не пугайся, не вчера и не сегодня. Помнишь, вы тогда на соревнования уезжали, в восьмом классе… Меня в тот день побили немного. За что — не помню, скорее всего, как обычно, за то, что я на свет родился. И самое удивительное, что я смог отбиться, сдачи дал… и всё равно обидно было, хотелось бегать, орать, чьи-то кишки на фонари наматывать. А рядом с детдомом постоянно кошка ходила, серая такая, помнишь? Я увидел её, и… что-то «переклинило», как ты и сказал… Разбил череп ей. Потом на дорогу положил, как будто её сбили. Никто не видел. Я потом тебе ничего не сказал. — Серёжа вспомнил что-то ещё и смущённо засмеялся. — А до этого я чуть ли не сжёг трёх пацанов заживо. — За что? — А они в собаку камнями бросали. Больной смех пробрал и Олега тоже. Они очень давно так не смеялись вместе. На пару секунд Олегу показалось, что всё снова как раньше. Серёжа смотрел на него с любопытством. Он спросил: — Скажи мне честно. Это первый приступ? Олег усмехнулся. — Честно? Нет. Точнее, первый случай с летальным исходом. Но я задумывался об убийствах раньше. — Он заметил, как Серёжины брови поползли вверх. — Но я никогда не хотел причинить вред тебе. Только другим. Это было полуправдой. Во времена их прошлой, небогатой жизни, бывало, что Олегу хотелось избить Серёжу. Он уже плохо помнил, почему. — Расскажи мне, — попросил Серёжа. — Кого ты хотел убить? Когда это было? — Да это много раз было. Ну например… один раз я возвращался домой. Это ещё до тебя было, до того, как я стал жить у тебя. Олег зажмурился, пытаясь вспомнить детали. Кажется, это было в переулке, между церковью и дешёвой пивнухой — Олег ещё тогда отметил иронию такого соседства. — Там в переулке валялся какой-то человек. Просто бомж. И был дождь ещё… И рядом никого не было. И я подумал… Не знаю, зачем я остановился, но я встал и смотрел на него, и я подумал, что мне очень хочется его убить. У меня как раз с собой был нож. У Серёжи возникло сразу много вопросов, например, зачем ходить по улицам с ножом и чем именно этот бездомный спровоцировал Олега, но он спросил о более важном: — И? Что в итоге? — Я не успел. Какой-то человек появился на улице, так что я ничего не смог сделать и пошёл домой. Но я был в шаге от этого, ты понимаешь? Ещё пара секунд и я бы его прирезал, и я даже не знаю, зачем. Олег не понимал, к чему эти расспросы. Лучше бы Серый его оттолкнул и выгнал из дома, это было бы логично и адекватно, но Разумовский никогда не славился адекватностью. Он придвинулся теснее к Олегу и взял за руку, притянул к себе его голову и поцеловал в висок. Олег совсем запутался. Серёже нравятся истории про бомжей? Серёжа не собирается вызывать санитаров и полицию? — А ещё была девочка в поезде… — Олег решил рассказать и об этом. — Это было ещё раньше. Мне хотелось убить её. А она ничего мне не сделала, просто сидела и читала. Просто хотелось её зарезать… — Не задушить? Не застрелить? Именно зарезать? Олег кивнул. И спросил: — Отправишь меня к мозгоправу, да? Серёжа развёл руками. — Должен, по идее. Тут психотерапевт нужен. Олег выдохнул с отвращением: — Я не доверяю врачам. — Он подумал. — Но, наверное, ты прав. Потому что я стал похож на тебя мелкого. И наверное с этим нужно что-то делать. Серёжа нахмурился: — На меня мелкого? — Помнишь, каким ты был кровожадным в детстве? Говорил, что стране нужен террор, коррупцию нужно смыть кровью и так далее. Я с тобой постоянно спорил. Хотел тебя переубедить. — Помню, конечно. — Так вот. Я больше не спорю. Я согласен с тобой. Точнее, с тобой из прошлого. Я думал об этом. Так, в порядке бреда. Если бы ты решил осуществить свои детские мечты, я бы помог. С радостью. Разумовский внимательно вгляделся в его лицо, будто разглядел что-то новое. Олег улыбнулся: — Ты разочарован? Я понимаю, что ты изменил свои взгляды за эти годы… — Нет, — Разумовский задумчиво качнул головой. — Я не разочарован. И ничего я не изменил. — Он встал с дивана. — Подожди тут. Я должен тебе показать кое-что. Когда он вернулся, в его руках была знакомая потрёпанная тетрадь, в которой был прописан его жизненный план и которую он неизвестно где прятал от Олега всё это время. Наклейка с белой вороной наполовину ободралась. Олег удивился. Серёжа столько хлама выбросил при первом переезде, а тетрадь оставил. — Я давно уже хотел сжечь её, — сказал Серёжа. — Хранить такой компромат, когда ты миллиардер — самоубийство. Он пролистал первую треть тетради, провёл пальцами по строчкам и сказал: — Вот. Я всё не знал, когда поговорить с тобой об этом. Ты, дорогой мой, не думай, что ты единственный больной в этом доме. Могу потягаться с тобой в этом плане. — С этими словами он протянул Олегу тетрадь на нужной странице. На предыдущих листах речь шла о «Вместе», эти страницы Олег уже читал, а вот следующие Серёжа от него скрыл в прошлый раз. На этих страницах речь шла о его политических амбициях. Олег понятия не имел, что они у него были. Речь шла, проще говоря, об убийствах. Кровавым ковром Разумовский хотел выстелить себе дорогу к власти. Олег читал и время от времени поднимал взгляд на Серёжу, бледного и нервного. Во взгляде Олега становилось всё больше тепла. — Сволочь, какая ты у меня сволочь, — тихо проговорил он. — Я же так и думал: ты совсем не изменился… Когда Олегу было восемнадцать, а Серёжу терзала мысль о том, что Олежека загребут в армию, Серёжа уговаривал его: не замарайся, пожалуйста, не стань убийцей, не стань сволочью, не оскотинься; кто угодно, только не ты, пусть кто угодно воюет и стреляет, только не ты. Олегу было смешно про это вспомнить, держа в руках тетрадь. («Я всё ещё не могу поверить, что собираюсь вымарать тебя в крови», — скажет Серёжа через несколько месяцев, в тот день, когда они пойдут на самое первое убийство. «Не переживай, ты не первый», — подумает Олег.) Олег перечитал всё заново. Злодейский план был изложен не совсем ясно. Разумовский хотел совершить серию красочных убийств политических и общественных деятелей, бизнесменов, в целом, не важно, кого, важно, чтобы это был известный человек, нечистый на руку, вредитель, коррупционер, отборная мразь мира сего, чья смерть обрадует простой народ. Серёжа хотел быть той версией Робина Гуда, которая убивает богатых, а бедным дарит удовольствие от созерцания этих убийств. Пожалуй, уже по этим записям Серёже можно было бы выставить диагноз, ну или как минимум сделать выводы о его оторванности от реальности. Серёжа был болен на всю голову. Эта тетрадь кричала об этом, в то время как её обладатель очаровательно улыбался. И то, что раньше было праздными фантазиями первокурсника, теперь было серьёзными планами. Олег дочитал раздел, озаглавленный аббревиатурой «ЧД». Дальше начинался раздел «Ревущие 20-е». — Мне дальше читать? Сергей пожал плечами: — Если хочешь. Теперь нет смысла что-то скрывать от тебя. Ну там и не особо интересно дальше. Потому что там чисто мои предположения. Я не могу быть уверенным, что всё будет именно так, как я задумал. Неизвестно, сколько лет займёт осуществление моего плана. Олег думал. — Когда ты планировал мне рассказать? — Никогда, скорее всего. Я думал, что буду скрывать это даже от тебя, ради твоей же безопасности. Я нашёл бы себе других помощников. Я же не знал, что ты… так же полон энтузиазма, как и я. — Серёжа машинально обернулся на коробку. В тот вечер они сожгли тетрадь Разумовского на кухне, но план, записанный в ней, было решено осуществить. Серёжа считал очень важным объяснить Олегу, что именно происходит. — Мы не просто будем убивать, Олег. Мы будем творить зло во имя добра. В этой стране иначе не получится. И во мне сейчас говорит не травмированный ребёнок. Я хочу, чтобы ты это понимал. Потому что кроме тебя мне никто не поверит. Это не травма, это расчёт. — Ты о чём? — О том, что я не сумасшедший. Понял? Меня сочтут психом, если поймают, будут копаться в моём детстве и сделают вывод, что какие-то травмы сделали из меня маньяка, ну разумеется, с детства лишён любви и внимания, забитый ребёнок, насилие разных сортов, обижен на весь мир, психопат, помешанный на идее, бред величия… но ты должен понимать: мой план рационален. Я всё проанализировал и взвесил. Да, я покалеченный, как и ты, но мой террор проистекает не из моей покалеченности, а из моего рационального расчёта. Мирными путями мы ничего не добьёмся. Это единственная причина, по которой мы вынуждены идти по пути насилия. Олег не разбирался, и пока не хотел разбираться, в их с Серёжей мотивах, его смущало лишь то, как Серёжа сгущал краски. Его послушать, так они живут почти в тоталитарном государстве, и если не начать освободительный террор, случится что-то непоправимое. Олег видел совсем другую картину. — Ты не понимаешь, — покачал головой Серёжа. — Ты смотришь на поверхность и не видишь подводных течений. Боже, Олег… Я же уже говорил тебе. Люди не видят, что мы катимся к диктатуре, это пока не видно невооружённым глазом. Но я всё давно уже понял. Этот режим медленно сходит с ума. Беззаконие становится новой нормой. Нужно это остановить. Я устал терпеть. У меня есть деньги, а раз есть деньги — есть власть, и я хочу использовать её, чтобы сделать мир лучше. Разве плохая инициатива, Олеж? Серёжа напирал на Олега, плечи его поднялись, он походил на кобру, раздувающуюся от своей же агрессии. — Мы не бомжей будем убивать, и не собачек, и не беззащитных девушек. Ты ведь на самом деле не на Пеночку злился? Тебе не её хотелось убить. Тебе хотелось убить командира, который тебя избивал. Тебе, может, хотелось убить генерала или министра, который ничего не делал, чтобы предотвратить то, что с тобой творили. И я дам тебе такую возможность. Мы перевернём страну вверх дном. Те, кто сейчас безнаказанно грабят и насилуют, прикрываясь погонами или государственными постами, скоро будут рыдать и молить о пощаде. Само имя Чумного Доктора будет вызывать у них истерику, они будут бояться произнести его вслух. — Серый, тебя заносит, — мягко прервал Олег. — Прибереги эти речи для других, ладно? Я-то с тобой и так согласен. Олег почувствовал себя счастливым, когда его жажда делать зло нашла своё применение. Было ли ему жаль убитых? Было ли ему тяжело? Ко всему можно привыкнуть. Они делали это вдвоём, вместе, и сотрудничество притупляло совесть: если ты не один, а с кем-то, значит, ты делаешь всё правильно как минимум с точки зрения своего подельника. Они не были маньяками, нет. Они с Серёжей предпочитали думать о себе как об ангелах, посланных на землю резать глотки во имя добра, жизни и справедливости. Сынок прокурора, сбивший ребёнка насмерть, сгорает в собственной машине. Банкирша горит на костре заживо. Продажный бизнесмен, потравивший сотню детей поставкой некачественных продуктов в больницу, зарезан в своём кабинете. Нож или топор или огнестрел — Олег со всем управляется хорошо. Серёжа хвалит. Серёжа забывает обиды и позволяет себе очароваться заново. Серёжа просит после очередного дела: «Трахнешь? Как приедем домой», и Олег не против. Очередная жертва хрипит, в её глазах меркнет жизнь, пока Олег душит её руками в перчатках, чтобы после свернуть шею. Серёжа смотрит. Ему нравится смотреть. То, что душило Олега так долго, ослабляет хватку и исчезает.