В тихом омуте

      Небо на горизонте окрашивается в розоватые тона. Море постепенно приобретает пастельные оттенки, а мрачные скалы отбрасывают все более длинную и размытую тень. Склоняясь к острым вершинам, тускнеющее солнце озаряет картину, что вполне могла бы сойти за сцену из кошмарного сна.       Бухта у Треугольника дьявола напоминает сточную канаву: на успокоившейся воде медленно кружатся щепки, обломки мачт, обрывки снастей, разнообразный мусор. На низких волнах качается поверженный «Веселый Роджер». Белый череп улыбается закатному небу, точно бы радуясь тому, что, несмотря на проигрыш, он по-прежнему может видеть солнце. Кое-где в кровавых разводах плавают мертвые тела. Они походят на изодранных тряпичных кукол – забытых, выброшенных бессердечным хозяином. Игрушки, надоевшие Богу…       На фоне алеющих облаков темнеет силуэт огромного линкора – он стоит на обоих якорях и потому почти не двигается. Южный ветер развевает красно-желтый испанский флаг. Слабо трепещет двуглавый орел на широком белом гроте. Поблескивают позолоченные украшения на корме и великолепная носовая фигура – дева, сжимающая в руках двухконечное копье.       Неподалеку от корабля кружат несколько шлюпок. Сидящие в них матросы вооружены длинными палками с крюками на концах – с помощью них они подтягивают к себе плавающие бочки и широкие куски парусины. Нагрузив шлюпку, они возвращаются к линкору и перегружают находки на палубу – там каждая бочка вскрывается, ее содержимое проверяют, а затем либо относят в трюм, либо выбрасывают обратно за борт. Перебирать морской мусор – занятие не из приятных, но тот, кто подолгу бывал в море, слишком хорошо знает цену лишнему фунту солонины.       Пока матросы заняты нехитрой работенкой, солдаты и офицеры отдыхают на шканцах, кто – в компании товарища, кто – в обществе дымящейся трубки и бутыли крепкого алкоголя. Между их запыленными мундирами и парусиновым облачением матросов снует белый капитанский китель. Неторопливо Армандо Салазар обходит палубу, наблюдая за работами и заодно приводя в порядок мысли.       Проходя мимо группы солдат, он мимолетно скользит взглядом по их лицам. Если издали обладатели серо-зеленых кителей кажутся безликими, то вблизи эта иллюзия развеивается. У каждого из них свои черты, свой характер и свое отношение к минувшей баталии.       Самые юные солдаты сидят со стеклянными затуманенными глазами, оправляясь от пережитого шока. Сегодня они впервые совершили убийство, оборвав чужую жизнь свистящей пулей. Салазар замечает, что взоры некоторых юношей обращены к зловещему темному гроту. Морским течением в него медленно утягивает корабельный мусор и истерзанные тела. Салазар слышал немало толков о недрах Треугольника – начиная с того, что в его глубинах скрывается Кракен и заканчивая тем, что именно там расположен вход в Преисподнюю… что ж, поверить в последнее сейчас не так уж и трудно.       Ветераны, пережившие десятки боев и понимающие всю их трагичность, одиноко разгуливают по палубе – угрюмые и молчаливые. Изредка они поднимают глаза и, глядя на оскверненную бухту, чуть кривят губы, как бы говоря: «вот он, лик войны!». Находятся и те, кто относится к произошедшему не столь серьезно: сбившись в небольшие группы, часть солдат вовсю обсуждает свои морские «подвиги». Среди них Салазар замечает Родни Магду – его обветренное лицо искажено злорадством:       – …если так пойдет и дальше, скоро в Карибском море не останется ни одного пирата. Наконец-то оно будет принадлежать тому, кому должно – испанской короне!       – Куда этому отребью тягаться с нашей «Немой Марией»! – вставляет кто-то из солдат.       – И куда их пропахшим ромом висельникам до благородного дона Салазара! – пылко продолжает офицер, – меня только рассмешила их попытка побить нас. Пока дон Салазар стоит за штурвалом, бояться нам нечего…       Как бы невзначай Магда отвешивает своему капитану еще несколько комплиментов. Услышав их, Салазар усмехается… а впрочем, слова офицера – вовсе не пустая лесть. Нельзя сказать, что он не заслуживает похвалу. Пожалуй, он даже может гордиться собой – ведь своей решительностью и умением держаться он спас всю команду.       Они преследовали судно, принадлежащее Раулю Кровавому – печально известному морскому головорезу, чья голова уже давно оценивалась в тысячу фунтов. Погоня вынудила их зайти в незнакомые воды, а после – приблизиться к Треугольнику дьявола. Наконец вертлявый корвет заплыл в бухту: теперь все, что ему оставалось – это либо принять бой, либо юркнуть во тьму зловещего Треугольника. Готовясь пустить пирата на дно, он провел «Немую Марию» через рифы, когда неожиданно раздался крик вахтенного. Из-за скал, преграждая выход из бухты, выплыло еще девять пиратских корветов. Это была ловушка – прославленный Рауль всего лишь играл роль приманки.       …но он не растерялся: судорожно впивая пальцы в штурвал, он выкрикивал одно приказание за другим. Левый борт, правый… орудия на корме, орудия на носу… целиться в мачты, огонь ниже ватерлинии и наконец – ataque.       Это было одно из самых грандиозных сражений, выпавших на его долю. Пожалуй, даже самое грандиозное, ведь оно было неожиданным и потребовало от него не только храбрости, но и быстрого соображения. Что еще больше возвышает победу, так это то, что она досталась ему малой кровью: корабль почти не пострадал – разбитый фальшборт, над которым уже вовсю корпит плотник, дыры в парусах, жалкие царапины на корпусе. То же касается и команды – ни одной смерти, четверо тяжелораненых, а остальные отлежатся в лазарете за пару деньков. Разбить в одиночку пиратскую флотилию, не потеряв при этом ни одного матроса – любой капитан на его месте гордился бы собой. Но он не испытывает ощущение триумфа – кое-кто мешает ему это делать.       Этот кое-кто сейчас томится в тюремной камере. Единственный пират, избежавший смертного приговора…       Первые полчаса мальчик с криком кидался на решетку, чем, конечно же, очень рассердил Магду и Лесаро (последний злился на первого). После же он опустился на койку и, как выразился тюремщик, «стал бурить глазами стенку». Ему принесли кувшин воды и пригоршню галет – как и следовало ожидать, за прошедшие часы он к ним не притронулся.       Лесаро дважды спускался на нижнюю палубу – несомненно, чтобы утешить пленника. Глядя на мрачное, побледневшее лицо своего лейтенанта, командор чувствует, как нервы у него накаляются снова… ну, почему? Почему?!       Подняв на палубу еще несколько бочонков, матросы разминают уставшие плечи. С хозяйственным удовольствием квартирмейстер делает в записях новую пометку.       – Достаточно, – кивнув боцману, объявляет Салазар, – поднимайте шлюпки и готовьтесь к отплытию.       – Есть, капитан!       Отдавая команду «поднять якорь» и наблюдая за тем, как матросы возятся с ниралами, мужчина ощущает небывалое облегчение – ему хочется покинуть это проклятое место как можно скорее. Как жаль, что кое-что ему придется забрать с собой!       И почему эта злосчастная шлюпка не перевернулась? Почему этот юнец вообще оказался на пиратском судне? Насколько все было бы проще – обыкновенный морской бой, ну а с этим… лишний драматизм, какая-то глупая ответственность и Лесаро ходит сам не свой. На корабль точно бы легла траурная тень – даже крики кружащихся над бухтой чаек звучат, как погребальная песнь.       «Немая Мария» уверенно рассекает волны. Треугольник Дьявола скрывается за горизонтом, вслед за ним тонут в море и последние закатные лучи. Впереди – от края до края, уже распростерлась темно-сизая полоса. Вот-вот зажгутся первые звезды.       В провизии, пороху и лекарствах не было недостатка. Поэтому решено было не заходить в ближайший порт, а сразу взять курс на Санто Доминго. Глубокой ночью Салазар ставит у штурвала Лесаро, а сам отправляется в свою личную каюту. Как ни странно, но, несмотря на все ужасы минувшего дня, спит он спокойно.       Отдохнув дозволенное количество склянок, командор сменяет сонного лейтенанта. Рассвет к тому времени только начинает разгораться: по правую руку испещряются золотыми прожилками низкие облака. На фоне розовой зари мигает «засидевшаяся» звездочка. «Немая Мария» идет быстрым фордевиндом, подстегиваемая небольшими волнами, а облака, собирающиеся на небе, сулят защиту от жаркого карибского солнца.       Горизонт оставался чистым, так что день прошел в «штиле». Раненые поправлялись, матросы были бодры, и это не могло не воодушевлять. К концу смены Армандо Салазар чувствует удовлетворение – в такие дни, когда корабль будто бы плывет сам, а люди кажутся некими преданными, беззлобными существами, он ощущает ни с чем несравнимое спокойствие. В светлом расположении духа он встает за штурвал… однако, уже утром случается то, что портит ему настроение.       Уже спустя пару склянок к нему подходит Магда и сообщает, что их маленький пленник пришел в чувство. Мальчик съел свой паек, начал реагировать на окружающую обстановку – в том числе и на его, магдово, рявканье. Ведет он себя смирно, так что «если капитан желает переговорить с ним, сейчас для этого вполне подходящее время».       Капитан не желает. Мало того, он не представляет, о чем вообще можно говорить с человеком, родителя или близкого которого он пустил на дно. Рисуя в воображении предстоящие «переговоры», Салазар сардонически вздергивает уголок рта. Но в то же время он понимает, что не может оставить мальчика без внимания, ведь, как ни досадно это признавать, теперь он несет за него ответственность.       До последнего он оттягивает неприятную встречу – долго, правда, ему это делать не удается. Ближе к полудню на капитанском мостике возникает выспавшийся Хуан Карлос. Одной из самых удивительных особенностей лейтенанта является то, что даже молча он умудряется напоминать окружающим об их обязанностях. Идеальная черта для старшего помощника, но весьма досадная в том случае, когда хочешь отложить что-то на потом… о чем-то не думать… что-то «ненароком» забыть…       Почувствовав на своей спине еще один вопрошающий взгляд, Салазар раздраженно впивает пальцы в полированное дерево. Совесть ершится, в памяти всплывает минувший бой и искаженное страхом юное лицо… весь день насмарку! А то ли еще будет…       После обеда Лесаро переходит в ожидаемое «наступление»:       – Капитан, вы уже разговаривали с мальчиком?       – Нет, – отзывается Салазар, не отрываясь от окуляра подзорной трубы.       Усердно он всматривается в линию горизонта, чуть изломанную низкими волнами. Забавно, но с Лесаро и он временами ведет себя по-детски.       – Вам следовало бы переговорить с ним, сеньор, – продолжает лейтенант, – ведь нам необходимо определиться с его судьбой…       – Определять здесь нечего. Высадим его в порту и дело с концом!       – Порт? – Лесаро вздрагивает.       В тоне его вновь появляются тихие, но грозные ноты:       – Вы ведь не отправите его на виселицу, капитан?!       С раздражением Армандо Салазар складывает подзорную трубу:       – Вообще-то я дал слово, что сохраню ему жизнь, – проговаривает он сурово, – я решил выполнить последнюю волю осужденного, дал обещание… я человек чести, Лесаро и мне казалось, ты это знаешь!       – Прошу прошение, сеньор, – лейтенант отвешивает извиняющийся кивок, – и, тем не менее, вам не кажется, что попросту бросить мальчика на произвол судьбы – недостаточно для выполнения данного обещания? Не считаете ли вы, что мы должны сделать нечто большее перед лицом Господа, после… того, что мы совершили?       Внутри у Салазара точно бы вздрагивает невидимая струна:       «Прощай, Джек!» – отзывается в его сознании мрачным эхом, – «прощай, воробушек!»       Сделав глубокий вдох, он кивает выпрямившемуся лейтенанту:       – Хорошо, Лесаро. Я посмотрю, что можно сделать.       – Спасибо, сеньор!       По привычке провожая уходящего лейтенанта взглядом, Салазар чувствует внезапное облегчение. Лесаро всегда помогал ему решиться, равно как и вспомнить о долге. Не государственном, а долге перед собственной душой.       Тюремные камеры находятся в кормовой части кубрика. Темное, лишенное иллюминаторов помещение разделено решетками. В каждой «клетке» – подвесная кровать, крепящаяся к стене двумя массивными цепями. Единственный источник света – толстая свеча, установленная в глиняной миске.       В сопровождении Магды Салазар спускается в тюремный полумрак. Затем, жестом велев подчиненному держаться позади, он приближается к дальней камере, где на краю неудобной койки горбится знакомая фигурка.       Осторожно мужчина подступает к решетке и окидывает пленника быстрым взглядом. Рассмотрев мальчика получше, Салазар сразу же чувствует к нему неприязнь – дело в том, что наружность у того самая что ни на есть пиратская. Тело у мальчика худое, гибкое и жилистое, как у хищного зверька. Смуглая, обласканная ветром кожа – в пятнах застарелой грязи. Из одежды на нем только белая рубашка и кожаные бриджи – засаленные и грубо заштопанные. Босые ноги, очевидно, никогда и не знавали башмаков. Волосы – густые, черные, подвязаны алой лентой и забраны в неопрятные косички. В них вплетены разноцветные бусины и золотые кольца. Лицо малолетний пират прячет в ладонях – довольно-таки изящных, с длинными цепкими пальцами.       – Отопри, – приказывает Салазар.       – Вы уверены, сеньор? – колеблется Магда.       – Я не желаю разговаривать через решетку. Не волнуйся, он никуда не убежит.       Скрипнув ключами, офицер отворяет дверцу камеры и отступает в тень. При скрежете отпираемого замка мальчик убирает ладони. Когда же мужчина ступает в его темницу, он медленно подымает глаза – карие, опушенные густыми ресницами и… спокойные.       Секунду-другую Армандо Салазар всматривается в мальчишеские глаза, ожидая, когда в них вспыхнут огоньки ненависти. Но этого не происходит: каряя гладь остается столь же безмятежной. Лишь немного ее тревожит какая-то блеклая эмоция… неужто любопытство?       Черты лица у мальчика тонкие, но веки у него уже посинели, а у уголков рта залегают неестественные морщины. С отвращением Салазар подумал, что этот малец выпил уже не одну пинту рома и разжевал целый тюк табака. Тем не менее, разговаривать, вынуждая своего собеседника задирать голову кверху, кажется ему невежливым.       Стараясь не касаться подолом кителя грязных досок, мужчина опускается на одно колено:       – Как тебя зовут? – спрашивает он, хоть и не нуждается в ответе.       Предсмертный крик пирата навечно отпечатался в его памяти.       – Джек, – отвечает малолетний узник.       – Ты знаешь, кто я такой, Джек?       – Да. Вы…       …убили моего отца!       – …вы тот, кто взял меня на борт.       Внутри у Салазара точно бы натягивается невидимая струна. Голос у мальчика не высокий, но еще и не низкий, с мягкой хрипотцой. В нем не звучит боязнь, равно как и гнев.       – Все верно, Джек. Это я приказал взять тебя на борт. А еще я капитан этого судна и подданный испанской короны. Среди пиратов же я известен как El Matador Del Mar – Морской Палач. И теперь, Джек, твоя жизнь у меня в руках… ты знаешь, что делают с пойманными пиратами?       – Их отправляют на виселицу… сеньор.       – Да, Джек. И именно такая участь ожидала бы тебя, если бы Провидение не решило дать тебе второй шанс…, – мужчина выдерживает паузу.       Пару мгновений он изучает своего пленника. Пальцы расслаблены, а не сжаты в кулаки… ноги вяло опущены… в карих глазах – все та же убийственная кротость.       Чувствуя, как «струна» внутри него натягивается сильнее, Салазар продолжает – тем же беззлобным, но твердым голосом:       – Я сохраню тебе жизнь, Джек, и ты сможешь все начать сначала. Встать на правильный путь, зарабатывать свой хлеб честным трудом, а не морским разбоем… у тебя есть родственники – такие, что могли бы помочь тебе идти по этому пути?       – Нет, сеньор.       – У тебя совсем никого нет?       – Совсем.       Мужчина вздыхает… а впрочем, это было ожидаемо.       – В таком случае, Джек, скажи: нет ли у тебя дома? Или какого-нибудь места, к которому у тебя лежит душа? Где ты чувствуешь себя в своей каюте и мог бы… скажем, прокладывать свой курс?       Молчание.       – Что же мне с тобой делать, Джек? – напрямую спрашивает командор.       – Я не знаю… сеньор.       Карие глаза опускаются к обтянутым бриджами коленям. Однако в них нет отчаяния – и в то же время их нельзя назвать пустыми. Салазару не перестает казаться, что тайком мальчик поглядывает на него – с интересом, даже как-то оценивающе.       – Мы следует к Санто Доминго, Джек. Мы будет плыть еще несколько дней, так что у тебя есть время на раздумье. Если же ты не примешь никакого решения, я высажу тебя в порту. Помни, Джек: один раз Провидение уже проявило к тебе милосердие. Скажу тебе как человек, повидавший жизнь – второй раз оно этого не сделает…       Подозвав Магду, Салазар покидает камеру. Ни на его уход, ни на щелчок замка мальчик никак не реагирует. И все же, повернувшись к нему спиной, мужчина чувствует себя до странности неуютно – как будто он подставил спину под вражеский прицел.       Да, это было неожиданностью! Он ожидал истерики, бешенства, пены изо рта, рыданий и града проклятий. Думал, что юный Джек бросится на него с кулаками, а что взамен? Трудно поверить, что эти спокойные глаза и вежливые ответы принадлежали мальчику, что по его вине потерял последнего близкого человека… хотя, быть может, он попросту не до конца оправился от пережитого шока? Пожалуй, такое объяснение вполне логично.       Оказавшись на палубе, Салазар вдыхает полной грудью. Он позволяет себе немного прогуляться, прежде чем вернуться на капитанский мостик.       Как и следовало ожидать, Лесаро не остается равнодушным к его «свиданию»:       – Как все прошло, сеньор?       – Тихо и мирно.       – А что насчет…       – Он сирота и бездомный. Я предложил ему подумать о том, как он хочет устроить свою судьбу. Если он ничего не решит, я высажу его в Санто Доминго – и там наши с ним пути разойдутся.       Лицо лейтенанта темнеет:       – То есть вы все-таки решили бросить мальчика?       – А что еще я могу сделать? – Салазар перехватывает штурвал.       – Можно было бы отдать его в приют. Или пристроить в монастырь…       – Приют? – мужчина усмехается, – это почти то же самое, что выкинуть его на улицу. А насчет монастыря… вряд ли кто-то захочет постричь к себе мальца, матерью которого, скорее всего, являлась проститутка, а отец – какой-нибудь закоренелый негодяй. Я не хочу возиться с этим юнцом, Лесаро! Не забывай: он уже вкусил пиратского рому… да-а, – мужские губы вновь кривятся в усмешке, – безусловно, я окажу Санто Доминго ту еще услугу. Наверняка этот малец мастерски щипает кошельки – пальцы у него, во всяком случае, длинные, да и выдержка еще та.       – Да, выдержка юного Джека заслуживает уважение, – произносит Лесаро с внезапным укором, – тихо и мирно, говорите?       Вздрогнув, Салазар оборачивается – как раз для того, чтобы увидеть затылок лейтенанта, полуприкрытый черной двуголкой. В четкий шагах Хуана Карлоса проскальзывает тихая злость, а в его единственном глазу – карем, как и у Джека, отображается горечь.       Вечером лейтенант спускается в кубрик – и выходит оттуда еще более мрачный и угрюмый. От досады Армандо Салазар закусывает губу: он слишком хорошо знает своего подчиненного, чтобы не понимать – одним только немым негодованием дело не обойдется.       Подозрения его оправдываются на следующий же день: уже после полудня Лесаро начинает «идти на штурм». Пока что это только намеки – очень краткие, но выразительные. Конечно, можно делать вид, что ничего не понимаешь… ну и что с того, что камера неуютна? Причем здесь послушание – разве узникам за него полагаются какие-то привилегии?       На четвертый день после битвы у Треугольника дьявола приятный фордевинд сменяется косыми порывами ветра. «Немая Мария» замедляет ход, что не может не раздосадовать ее капитана. С усталой обреченностью Салазар наблюдает за своим лейтенантом, уже начавшем «выставлять пушки».       Наконец, утром пятого дня Лесаро переходит в «открытую атаку». Салазар корпит над судовым журналов в своей каюте, когда вплывает его серо-зеленый китель, и милый сердцу покой нарушается «предупредительным выстрелом»:       – Капитан, я могу переговорить с вами?       – Да, Лесаро? – отзывается Салазар, раздраженно чиркнув пером.       – Видите ли, меня беспокоят те условия, в которых содержится наш пленник…       – Вполне обычные условия для корабельного заключенного.       – Но не для ребенка, сеньор, – с нажимом произносит лейтенант, – хочу обратить ваше внимание на то, что мальчик ведет себя очень смирно, никак не выражает агрессию и… вам не кажется, что мы могли бы смягчить его наказание?       – Он не наказан, – отрицает командор, – а просто сидит под замком ради безопасности остальных.       – Да, но вам не кажется, что… вы несколько преувеличиваете «опасность» сеньора Джека?       Отметив про себя это новое обращение, Салазар складывает журнал. Выпрямившись во весь рост, он смеряет своего подчиненного суровым взглядом:       – И что же ты предлагаешь, Лесаро?       – Разрешите сеньору Джеку покидать камеру! Господь позволяет всем людям дышать свежим воздухом – как праведникам, так и грешникам… и я считаю, что не в нашем праве лишать этой возможности четырнадцатилетнего сироту.       Командор безрадостно улыбается:       – Лесаро, скажи, тебе доводилось слышать историю про арабского юнгу, попавшего в плен к французам? Их мягкосердечный капитан тоже проявил к нему снисхождение… и кончилось все тем, что за одну ночь фанатичный юнец перерезал на корабле все снасти, а заодно и глотку христианского капеллана. Понимаешь, к чему я клоню?       – К тому, что у французов хромает дисциплина, сеньор? – шутливо отвечает Хуан Карлос, – будь я на месте того капитана, то велел бы высечь всех, кто нес ночную вахту… я не верю, что под вашим командованием может произойти подобное безобразие. И сеньор Джек не похож на рьяного мусульманина…       – Он пират, Лесаро. Малолетний, но пират. Уверен, его братия уже успела научить его многим фокусам…       – И теперь наша задача – научить его жить по закону!       – О…, – колко протягивает Салазар, – и ты считаешь, что он прислушается к нашим, кхм… урокам? Что он будет тянуться к людям, что отняли у него последнего близкого человека? Ты не думаешь, что первое, что попытается сделать этот юнец – это отомстить нам?       – Я не исключаю такую возможность, сеньор. Но я сомневаюсь, что ребенок может что-то противопоставить команде в двести человек… вооруженным солдатам… вам – сильному, взрослому мужчине. В конце концов ничто не мешает вам запереть сеньора Джека снова, если что-то пойдет не так. Ну, а пока… почему бы вам не облегчить его участь? На его долю и так выпало многое!       В одиноком глазу горит ревностный огонек. Ненавязчивая строгость в голосе Лесаро соседствует с мольбой – как будто страдания мальчика отчасти являются его собственными. Безусловно, за этой просьбой кроется и что-то личное: добродушный моряк просто не сможет спать спокойно, зная, что этот… пират пролил хоть слезинку.       Усердно Армандо Салазар гонит от себя теплое чувство, стучащееся ему в сердце. Желание уступить… согласиться…       Наконец он сдается – правда, не за просто так:       – Мальчик будет под твоей ответственностью.       – Я отвечаю за всех, кто находится на этом корабле, капитан, – твердо отчеканивает Лесаро, – и сеньор Джек не будет исключением.       – Тогда медлить нечего, – мужчина направляется к двери.       Оставив лейтенанта на капитанском мостике, он спускается – туда, куда ему совсем не хочется спускаться. Чтобы увидеть того, кого ему совершенно не хочется видеть.       Он застает Джека почти в той же позе, в какой застал его впервые. Только ладони мальчик держит не у лица, а на коленях, вертя в ловких пальцах початую галету. Как и тогда, он подымает глаза, едва его камеру оглашают мужские шаги… та же спокойная каряя гладь… и опять этот изучающий взгляд!       Салазар чувствует, как внутри него снова натягиваются «струны». Ему определенно не нравится, как этот юнец на него смотрит – так смотрят враги, причем враги очень умные.       И почему он уступил Лесаро? А впрочем, тот прав: что щуплый подросток может противопоставить более двумстам зрелым мужчинам?       Придерживая китель, Армандо Салазар опускается на одно колено:       – Джек…, – начинает он, пристально глядя в мальчишеские глаза, – я и мой старший помощник решили, что ты вполне можешь прогуливаться на верхней палубе. Разумеется, с тем условием, что ты не будешь мешать матросам и не станешь путаться под ногами у офицеров… что ты на это скажешь?       То же убийственное спокойствие. Но в карей глубине будто бы промелькнул радостный блеск:       – Меня не будут ругать, сеньор?       – Не будут. Но я должен тебя предостеречь, – холодно добавляет Салазар, – если ты сделаешь хоть что-то плохое, хоть что-то… ты вернешься сюда. И сеньор Магда будет навещать тебя гораздо чаще, – взглядом мужчина указывает на таящегося в тени тюремщика.       Мальчишеский лоб прорезает морщинка. Смоляные брови сдвигаются, будто бы в раздумье:       – Я… ничего не сделаю… сеньор, – странно, с расстановкой проговаривает Джек.       Одна из «струн» внутри Салазара вздрагивает, отзываясь тревожной нотой:       – Очень хорошо. В таком случае, следуй за мной.       Придерживая мальчика за плечо, командор выходит из камеры. При виде узника, покидающего свою клетку, Родни Магда недоуменно взвивает брови.       – Отныне сеньору Джеку разрешается гулять по палубе, – поясняет Салазар, – он будет возвращаться в камеру только для того, чтобы поесть и поспать.       Обветренное лицо офицера искажает досада. Поджав губы, он бросает на малолетнего пирата взгляд, полный отвращения. На мгновение Салазару чудится, что такое же отвращение проскальзывает и в карих глазах Джека.       Когда мужчина поднимается на палубу, взоры всех матросов обращаются к его маленькому спутнику. Излишнее внимание раздражает Салазара – он чувствует себя циркачом, выведшим на арену какое-то редкое животное. Жестом показав подчиненным, что все в порядке, он возвращается на мостик, оставляя Джека наедине с сотней взглядов – поначалу удивленных, а после – на-стороженных, пытливых или же полных неприязни.       Опустив ладонь на колесо штурвала, Салазар с досадой замечает, что не испытывает былого удовлетворения. Горделивая радость, что наполняла его, когда он ощущал свою связь с кораблем, свое могущество, разбивается о неясную тревогу. Невольно взгляд его обращается к маленькой фигурке, снующей у подножия грот-мачты, и, хоть сама мысль об этом и кажется смешной, ему не перестает казаться, что от нее исходит угроза.

* * *

      С появлением Джека атмосфера на капитанском мостике заметно накаляется. Уже скоро матросы перестают обращать на мальчика внимание, офицеры тоже забывают про него – исключение составляют Магда, Стивен Мосс и, конечно же, Лесаро. Первые двое продолжают относиться к нему с подозрением, последний же всячески пытается окружить его заботой. Как ни странно, но добродушие лейтенанта раздражает Салазара не меньше, чем сам мальчуган: видя то, как Джек жует дареный изюм или добавочную солонину, он не перестает клясть своего подчиненного за слепую жалость.       На второй день после «смягчения наказания» в руках у малолетнего пирата появляется старая подзорная труба. Лесаро… конечно же, это Лесаро! Кто еще мог подарить ему эту игрушку? Почти с гневом Салазар наблюдает за тем, как Джек, сидя на фальшборте, изучает припудренное облаками небо. Ему не перестает казаться, что стоит ему отвернуться – и злосчастная линза нацеливается на него…       Мужчина чувствуют, как все мышцы в его теле напрягаются, точно перед боем. Мальчик ведет себя необычайно смирно: он ни с кем не заговаривает первым, в том числе и с Лесаро, и даже во время бесед с лейтенантом всегда отвечает кратко и ясно, не смея задавать собственные вопросы. Гуляет он в основном в носовой части судна, но иногда, пропетляв между мачтами, все-таки подступает к мостику и бросает быстрый взгляд на штурвал. Внимательный оценивающий взгляд…       Да, он смирный. Да, он тихий как мышь, но именно это и настораживает больше всего, ведь как гласит пословица: «в тихом омуте обитают бесы». И для Салазара не является секретом, какой именно «бес» затаился в карей глубине. Он уверен: тайно Джек вынашивает план мести… в чем причина его уверенности? В том, что он сам вел бы себя подобным образом, будучи на его месте: так же усыплял бы чужую бдительность, так же изучал бы своего врага и терпеливо копил силу.       Конечно, удивительно, что ребенку так хорошо удается скрывать свои эмоции: Салазар нарочно смотрит мальчику в глаза, но не замечает в них и тени ненависти. С другой стороны детей часто недооценивают, равно как и преувеличивают их невинность. Салазару приходилось иметь дело с так называемыми «пороховыми обезьянами» – пиратскими юнгами, настоящими головорезами в миниатюре. Эти подростки занимаются тем, что «общипывают» зевающих гуляк, доставляют пиратам тайные сообщения, а во время абордажа – метают ножи и подставляют вражеским матросам подножки.       Кто знает? Может и на счету Джека уже есть парочка убийств? Тихих и коварных – уж кто-кто, а такой парень не будет идти напролом. Скорее он возьмет своих врагов хитростью: отравит питьевую воду в трюме, добудет ключи от порохового склада или же задобрит какого-нибудь «лесаро» и выкрадет у него заряженный пистолет…       Время идет: боцман отбивает склянку за склянкой, а в карих глазах по-прежнему царит полный штиль. Когда же на горизонте возникают призрачные очертания Эспаньолы, Армандо Салазар наконец-то улавливает в поведении мальчика кое-какие изменения. За прошедшие дни он пристально наблюдал за ним – благо с капитанского мостика это было очень удобно, и достаточно хорошо изучил его повадки.       Обычно Джек ходил по палубе неторопливо – теперь же его движения стали более резкими. Голова с ворохом черных косичек то и дело вертится по сторонам, изящные пальцы все чаще поглаживают исцарапанную подзорную трубу. Несомненно, юный пират нервничает. Или собирается с духом…       Да, и он выбрал бы для мести именно такое время! Зачем устраивать «подрыв» в открытом море и погибать вместе со своими противниками? Лучше дождаться, пока корабль приблизится к берегу и сбежать на шлюпке – именно так поведет себя умный мститель, знающий цену своей жизни.       Чем четче становятся очертания острова, тем большее нетерпение овладевает Салазаром. Тревожиться не о чем: трюм, пороховой склад, оружейная – все находится под надежной охраной. Уже давно он сколотил команду из ответственных людей, которые никогда не покинут свой пост. Просто ему безумно любопытно, что же замыслил этот юнец с глубоким непроницаемым взором…       Любопытство командора было настолько велико, что когда приходит время бросать якорь в бухте Санто Доминго, он чувствует досаду. Ничего не случилось… мальчик не сделал ни единой попытки что-либо натворить.       Несколько ошеломленный, Салазар велит спустить шлюпку и причаливает в порту. Отдав матросам распоряжения насчет закупки припасов, он прогуливается по мощеным улицам – приятно твердым, непохожим на качающуюся палубу. Выпивает бокал вина в лучшем из местных заведений, слушает уличных музыкантов, исполняющих народные испанские песни, немного тешит свое самолюбие, ловя уважительные взгляды стражников. Море – это поле боя, Санто Доминго – крепость, в которой он может отдохнуть.       Хотя безопасность города – всего лишь иллюзия. Из трущоб доносится лай бродячих собак, а из темного закутка между домами – шум уличной драки… а вон тот стражник мертвецки пьян – и в придачу вооружен до зубов. Конечно, для него – сильного мужчины, профессионального стрелка и фехтовальщика такие опасности смехотворны. Но для мальчика…       Возвратившись на «Немую Марию», Салазар застает Джека вблизи шканцев. Юный пират взволнованно следит за шлюпками, курсирующими между кораблем и портом. Они прибыли в Санто Доминго поздним вечером. Уже сгустились сумерки: берега обратились в сплошную черную полосу, а полуспящий город напоминает пригоршню тлеющих угольев.       Тут Салазар замечает, что на шлюпочные фонари и огни Санто Доминго Джек смотрит со страхом… и неожиданно он понимает одно: он не исполнит свое обещание. Не бросит мальчика в этом большом опасном городе.       Осознав это, мужчина раздраженно стискивает полу кителя. С неприязнью он поглядывает на четырнадцатилетнего подростка, беспокойно снующего у фальшборта. Как было бы здорово, если бы он сиганул за борт! Уплыл прочь, по собственному желанию покинул судно – тогда ему было бы не в чем себя упрекнуть…       Чертов юнец, пиратское отребье! Свалился на его голову… сколько нашлось бы капитанов, что беззастенчиво выбросили бы его прямо в открытое море? Но он, Армандо Салазар, человек чести: если он дает обещание, то выполняет его, пусть даже скрепя сердце.       Погрузив припасы, команда «Немой Марии», по старой корабельной традиции, закатывает на палубе «береговой пир». Налитые соком фрукты, жареное и вареное мясо, мягкий хлеб – после сухих пайков свежая еда кажется пищей богов. Наткнувшись на столпившихся офицеров, Джек боязливо юркает в кубрик. Позже туда спускается Лесаро с полной тарелкой яств. Видя ту заботу, которой его подчиненный окружает пленника, Салазар не может удержаться от саркастической усмешки. Он знает: на самом деле за добротой Лесаро кроется эгоизм грешника, боящегося за свою душу. Лейтенант корит себя за смерть старого пирата и, заботясь об осиротевшем мальчике, подсознательно заглаживает перед ним свою вину.       Внезапно сознание мужчины посещает мысль: а сам он винит себя за содеянное? Ведь он знает, что значит потерять отца…       Поспешно Салазар встряхивает себя. Нет, он не будет себя упрекать! Он сделал то, что должен – избавил море от еще одного пирата. Пусть тот пират и лил слезы, но ранее он проливал невинную кровь. Что же касается Джека… да, Провидение к нему неблагосклонно. Но это никак не оправдывает его преступления, которые – в чем он нисколько не сомневается, ему уже довелось совершить. Пусть мальчишка радуется, что остался в живых, что он получил то, чего доселе не получал от Армандо Салазара ни один морской разбойник…       С первыми лучами солнца «Немая Мария» покидает бухту и, проплыв мимо стайки рыбацких лодчонок, вновь устремляется в бескрайнюю синь. Завидев на палубе Джека, некоторые матросы удивленно переглядываются. Лесаро облегченно вздыхает – в его единственном глазу появляется влажный блеск. Что же касается Магды, по-прежнему относящегося к мальчику крайне враждебно, то его лицо вначале искажает недоумение, а вслед за этим – тревога.       Решившись, офицер обращается к своему капитану:       – Сеньор…       – Да, Магда? – откликается Салазар, не убирая ладони от штурвала.       – Прошу прощения, куда лежит наш курс?       – Туда, куда и обычно, Магда. Мы будет патрулировать воды между Эспаньолой и Кубой.       – И этот…, – черные глаза сверкают в сторону гуляющего мальчика, – этот пират поплывет с нами?       – Боюсь, что да, – командор выдавливает улыбку, – сеньор Джек составит нам компанию, покуда я не определюсь с его судьбой. Думаю, он не сильно нас обременит – он ест как цыпленок и пьет по росинке.       – Но, сеньор… что, если мы будем вынуждены вступить в бой с пиратами?       – И?       – Вам не кажется, что этот… Джек может вмешаться в сражение? Маловероятно, что он останется равнодушным к гибели, кхм… себе подобных.       Уловив в тоне подчиненного беспокойство, Салазар иронично подымает брови:       – Да, вмешательство сеньора Джека в ход событий не исключено. Но я сомневаюсь, что его попытка отнять у нас победу увенчается успехом – особенно если учесть, что он не вооружен и ростом мне по локоть. К тому же… ты ведь следишь за тем, чтобы замки на камерах были крепкими, верно?       – Да, капитан. Прошу прощения, капитан…       Отвесив прощальный кивок, Магда направляется к шканцам. В этот момент Джек выуживает из-за пазухи подзорную трубу и нацеливает ее на крюйс-марс. От этого невинного жеста офицер вздрагивает, точно от пчелиного укуса. Его близко посаженные глаза обращаются в щелки, ноздри раздуваются, нижняя губа отвисает, обнажая пожелтевшие от табака зубы. Салазару всегда казалось, что Магда похож на свирепого пса – и сейчас это сходство было особенно явственным. Подумав об этом, он улыбается шире… правда, уже скоро случается то, что стирает с его лица улыбку.       Понаблюдав за вахтенным, Джек убирает трубу и – в странном, туманном раздумье, оборачивается к мостику. Солнце отражается в его карих глазах, но если вчера те горели беспокойством, то теперь они вновь обратились в непроницаемые омуты.       По спине у командора пробегает холодок. Опять! Опять этот юнец о чем-то размышляет – тихо, тайно, как истинный стратег. Вновь его щуплая фигурка излучает угрозу – пусть и смехотворную, но заставляющую мышцы напрячься, а сознание – изучать каждую деталь, каждую черточку загорелого, не по годам серьезного лица.       Что ж, он будет бдительным, не оставит мальчишку без внимания ни на одну секунду – посмотрим, чего тот добьется своим хитроумием!       Минуло шесть непримечательных, бедных на события дней. «Немая Мария» с той же уверенностью рассекала волны, небо оставалось таким же лазурным, горизонт – столь же чистым. Лишь однажды на нем затемнели силуэты кораблей, но то была торговая эскадра, идущая в Сантьяго.       Юный Джек по-прежнему бродил по палубе тихий, как озерный ветерок, незаметный, как тень пролетающей чайки. Устав от бесплодных наблюдений, Салазар посчитал, что лучшее, что он может сделать – это попросту «забыть» про мальчика. Так, по крайней мере, он избавится от раздражения, уже порядком накалившего ему нервы. Что же касается «бесов», таящихся в омуте, то рано или поздно все разрешится само собой. Если мальчишка все-таки выкинет номер, то лишь окажет ему услугу, ведь тогда он сможет без зазрения совести сдать его властям.       Пораздумав, Салазар решает занять малолетнего пирата работой. Лесаро одобрил его предложение, посчитав, что ежедневное безделье скажется на мальчике хуже, чем посильный труд. На заявление о том, что отныне он будет мыть палубу и чистить рыбу в камбузе, Джек ответил кротким кивком. Работу он выполнял с прилежностью обреченного раба.       Занятый рыбным ножом и шваброй, мальчик стал появляться на палубе гораздо реже, что не могло не порадовать раздражительного командора. Успокоившись, Армандо Салазар занимает свое сознание другими мыслями – пусть неприятными, но привычными. Когда он обогнет южные берега Эспаньолы, перед ним раскинутся опасные воды, где встретить пирата так же естественно, как повстречать ягуара в дремучих джунглях. Поэтому важно сохранять разум ясным, а нервы крепкими – быть может, уже на следующей неделе ему придется вступить в бой.       Постепенно Салазар перестает думать о Джеке. Но когда вдали возникают едва различимые очертания Ямайки, один человек напоминает ему о нем.       Ночь выдалась душной и почти безветренной. Стоя у штурвала, Салазар нетерпеливо считает склянки. Природа одарила его железным здоровьем, но временами долгое плавание все же заставляет его кости стонать.       – Позвольте сменить вас, капитан, – слышит мужчина, когда усталость становится невыносимой.       Свет фонаря падает на добродушное лицо Хуана Карлоса. Рассеченное диагональной повязкой – в золотистом полумраке оно выглядит еще более необычно.       Признательно кивнув, командор покидает свой пост. Однако лейтенант не торопится вставать за штурвал – придерживая колесо одной рукой, он мягко улыбается своему капитану:       – Я хотел поблагодарить вас, сеньор.       – За что, Лесаро?       – За то, что вы послушали голос сердца и не бросили мальчика в Санто Доминго.       При упоминании о Джеке по коже у Салазара пробегает раздражающее покалывание.       – Не знаю, заслуживаю ли я благодарность, Лесаро. Неизвестно, что может вытечь из моего решения оставить мальчика на «Марии». Согласись, обстановка на корабле воцарилась не лучшая – жертва плывет среди палачей…       Лесаро делает глубокий вдох:       – И все же лучше, что в данной ситуации вы ведете себя не как палач, сеньор.       – Еще нет никакой ситуации, Лесаро.       – Я уверен, сеньор, что ее и не будет, – лейтенант горько улыбается, – добрых снов, сеньор.       – Доброй ночи, Лесаро.       Несколько помрачнев, Салазар направляется в свою каюту. Та встречает его непроглядной темнотой – он разгоняет ее переносной лампой.       С наслаждением стянув тяжелый китель, мужчина облачается в длинную ночную сорочку. Повесив рапиру у изголовья, он вытягивается на кровати и укрывается легким шерстяным пледом. Прислушиваясь к покачиванию корабля и голосам матросов, Салазар думает о Лесаро. Затем – о Джеке, после – о пиратах. Вслед за этим его расслабленное сознание погружается в более давние воспоминания. Пальма, под которой он любил сидеть в детстве… дедушка, мать и отец – еще живые… первый орден, заблестевший на его груди… второй… третий…       Волнение усиливается: стоящие на полках предметы начинают «ездить», сталкиваясь между собой. Убаюканный качкой и их мерным перестуком, командор засыпает.       Его будит звук, непохожий ни на оклик матроса, ни на колыбельную корабля.       Встрепенувшись, Салазар сбрасывает плед и садится на краю кровати. Каюта выглядит так, как он ее и помнит: в тусклом свете кормового фонаря, проникающего сквозь забранное решеткой окно, вырисовываются письменный стол из сандалового дерева, стеллаж с книгами, шкаф и окованный сундук. Все на своем месте, ничто не тронуто и ничего, что показалось бы подозрительным… и все же слух не мог его обмануть: скрипнула половица. В каюте кто-то есть…       Как мужчина ни всматривается во мрак, ему не удается разглядеть незваного гостя. Тогда он идет на хитрость: с мнимым спокойствием он снова вытягивается на кровати и, прикрыв глаза, начинает ровно, похрапывая, дышать.       Добрые четверть часа ничего не происходит. А затем…       «Крип!» – едва слышный стон половицы и еще менее различимый шажок.       Что есть мочи Салазар вглядывается в густую тьму. Стол, книги… шелковый ковер… шкаф, сундук и…       В тени двустворчатого шкафа темнеет подозрительный комок. Смуглые руки жмутся к белой рубашке, почти сливающейся со светлой настенной обивкой.       – Так-так…, – гневно протягивает Салазар.       Молниеносно он вскакивает с постели и бросается к шкафу. Слышится тихий вскрик – одной рукой мужчина хватает затаившегося недруга и рывком подымает того на ноги. Он чувствует, как его запястье обхватывают тонкие, знакомые пальцы.       Держа свою жертву за шиворот, Армандо Салазар приближает ее к пятну фонарного света… горячими волнами по его напряженному телу разливается торжество. На него – широко распахнутыми карими глазами, смотрит Джек. Загорелое лицо искажено ужасом, рот чуть приоткрыт, хрупкая грудь судорожно вздымается под засаленной рубашкой.       Кровь командора кипит от ярости, но в то же время им овладевает ощущение мрачного триумфа… свершилось! Мальчишка себя выдал!       Повалив Джека на ковер, Салазар тщательно прожимает пальцами его бриджи и рубашку. Затем ощупывает густые волосы, в которых вполне можно было бы припрятать столовый нож. Потом снова обыскивает каждую складочку трепыхающейся рубашонки… и замирает в недоумении. Ничего… единственным оружием мальчика являются зубы и ногти.       Конечно, будучи в гневе, человек способен на безумство. Но он не может поверить в то, что этому сдержанному юнцу хватило бы глупости кинутся на него с голыми руками… что-то здесь не так! А впрочем, сейчас он все выяснит…       С показательной крепостью мужчина стискивает взмокшего подростка. Припечатав Джека к стене – так, чтобы его босые ноги не касались пола, а лицо было чуть ниже его собственного, Салазар упирает ладони ему в грудь и накрывает своей грозной тенью:       – Ты прокрался в мою каюту! Коварный недоносок…, – цедит он сквозь сжатые зубы, – что ты задумал?! ОТВЕЧАЙ!       Испуганно глядя ему в глаза, мальчик сглатывает.       – Ты хотел убить меня?!       Не отводя взгляда, Джек бойко мотает головой из стороны в сторону.       – Тогда что тебе здесь понадобилось?! Говори сейчас же!       Молчание. Глаза подростка затуманиваются, обращаясь в неясные омуты. От гнева в висках у командора начинает стучать: он ловит себя на желании ударить мальчика, но сдерживается и обходится лишь тем, что сильнее нажимает ладонями ему на ребра:       – Ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать?! Я могу размазать тебя прямо по этой стене – так, что твою пиратскую шкуру придется соскребать рубанком! НУ?! Либо ты говоришь правду, либо я ее из тебя выжму – вместе с твоею лисьей душонкой!       На мгновение Салазару чудится, что в карих глазах промелькнул стыд.       – Ты хотел что-то украсть? – предполагает он.       Неуверенный кивок…       – Что именно?!       Стыд в мальчишеских глазах становится отчетливее. После же их вновь заволакивает непроницаемая дымка: обречено Джек склоняет голову, точно бы кладя ее на невидимую плаху. Гнев кипит внутри Салазара с новой силой, ведь он понимает: он не добьется от мальчика ни слова. Угрозы, наказания, даже боль – ничто не заставит того выдать свою тайну.       Схватив малолетнего пирата за подбородок, мужчина выпаливает на одном дыхании:       – Ты вернешься в камеру. Ты выйдешь из нее только для того, чтобы сесть за тюремную решетку. Когда я прибуду в Сантьяго, я сдам тебя властям… слышишь?! Ты пойдешь на виселицу!       Фыркнув от ярости, командор отшвыривает мальчика к кровати («только попробуй шелохнуться!»). Наспех он забирает волосы в «конский хвост», одевает сапоги и набрасывает поверх сорочки капитанский китель.       Цепко держа Джека за плечо, Салазар выходит на ночную палубу.       – Сеньор?! – изумленно выдыхает Лесаро, когда он проходит мимо штурвала.       Недоуменно лейтенант переводит взгляд с мальчика на своего капитана:       – Сеньор, что… что случилось?!       – Случилось то…, – желчно проговаривает командор, театрально указывая на своего спутника, – что сеньор Джек, пользуясь дарованной ему свободой и нашей излишней доброжелательностью, решил воспользоваться удобствами моей каюты!       Лицо Хуана Карлоса белеет от ужаса:       – ЧТО?! Вы… хотите сказать, что он…       – Я не желаю что-либо говорить, Лесаро – я зверски хочу спать! А сеньор Джек скучает по решетке…       Приметив у грот-мачты угловатую фигуру Магды, Салазар пересекает палубу, увлекая за собой безвольного подростка. Застыв в потрясении, лейтенант провожает мальчика неверующим взглядом. Прочтя на его побледневшем лице разочарование, мужчина ощущает нечто, похожее на злорадство… так то! Давно пора излечиться от наивности!       Не обращая внимания на удивленные взоры матросов, Салазар передает Джека в руки офицера:       – Запри его, Магда. И больше не выпускай!       Как и у Лесаро, на лице тюремщика отображается изумление – правда, несколько иного характера. Кивнув, он с заметным удовольствием впивает пальцы в мальчишеские плечи и скрывается во тьме нижней палубы.       Стремительно промаршировав мимо грот и бизань-мачты, обогнув ошеломленного лейтенанта, Армандо Салазар влетает обратно в каюту. Вытянувшись под покрывалом, он чувствует, как его ярость и мрачное удовлетворение сменяются злобой. Он злится на Джека – этого безродного проныру, что навязало ему милостивое Провидение, что внедрился в его личный мирок, нарушил царившие на корабле покой и порядок… ну, ничего! Скоро все закончится: он избавится от этого юнца, теперь никто – даже Лесаро, не помешает ему это сделать. Ну, а пока он может похвалить себя за бдительность и порадоваться своей правоте…       …нежеланная мысль пронзает сознание командора, точно стрелой. Своей правоте…       Но прав ли он?       Мальчик не был вооружен. Он не нападал, а прятался, мало того: будучи застигнутым, он не пытался убежать, а покорно сдался на его милость.       Внимание Салазара привлекает металлический блеск. Только тут он вспоминает, что у изголовья кровати висит рапира… конечно, стянуть ее из-под его чуткого уха едва ли возможно. Но Джек и не пытался этого сделать – несмотря на то, что он спал, был, пусть и мнимо, перед ним беспомощен…       Злость мужчины приглушается непрошенным сомнением:       «Ты хотел убить меня?!» – невольно ему вспоминаются испуганные, правдивые карие глаза. И, вопреки своему желанию, он признает себе: юный пират был с ним честен.