«Морские предания и сказки»
На последнем слове мужчина задерживает взгляд – и внезапно в его памяти воскресает картина из далекого, позабытого прошлого: Он сидит на кровати, недавно ему исполнился седьмой год. Рядом сидит его мать, в ее руках раскрытая книга. Она читает вслух, и перед его глазами возникают далекие острова, невиданные звери, рыцари и бесстрашные капитаны, прекрасные принцессы и ужасные чудовища… В детстве он очень любил сказки, а так же дедовские и отцовские рассказы о море. Еще он любил играть с деревянным корабликом – он пускал его по ручью и бежал рядом, поднимая фонтаны брызг. В туманном раздумье Салазар снимает книгу с полки. Опустившись за письменный стол, он погружается в чтение и воображение, распаленное воспоминаниями из детства, рисует в его сознании зловещие корабли-призраки, русалок, затерянные земли, затонувшие сокровища… Любит ли Джек сказки? И может ли он – подобно тому, как это делала его мать, внести сказку в его жизнь? Пару минут командор меряет шагами каюту. Покинув же свою обитель, он жестом просит лейтенанта еще понести вахту, а сам спускается на вымытую палубу. Пройдя вдоль правого борта, Салазар отыскивает смуглую фигурку, трудолюбиво натирающую доски: – Джек! Опершись на швабру, точно на посох, мальчик подымает карие глаза. Взволнованно облизнув губы, мужчина манит его ладонью: – Идем со мной, Джек… бросай швабру! По-моему, ты уже порядком перетрудился. Возвращаясь к каюте, Салазар чувствует некоторое смущение. Джек следует за ним безропотно, и его молчаливая покорность наводит на мысль об узнике, смирившимся со своей судьбой. Это не может не пошатнуть уверенности командора, и без того сомневающегося в успехе своего замысла. Затворив дверь каюты, Салазар подводит Джека к столу, а затем – достает из буфета миску с сушеными дольками ананаса: – Держи! Награда за труды. Когда подросток принимается за угощение, мужчина усаживается за стол и, раскрыв судовой журнал, начинает делать вид, что вносит в него пометки. Притворство раздражает Салазара, но его не отпускает навязчивая мысль о том, что будет намного лучше, если беседа покажется спонтанной. Последняя ананасовая долька исчезает за смуглой щекой. Проводив ее взглядом, точно падающую песчинку в часах, Салазар делает глубокий вдох: – Джек, скажи…, – начинает он как можно более непринужденно, – скажи, ты знаешь легенду о «Летучем Голландце»? Брови над карими глазами вопросительно изгибаются. Проглотив кусочек ананаса, мальчик отрицательно качает головой. – Среди моряков ходит байка об ужасном корабле-призраке, – произносит Салазар, воскрешая в памяти картину из детства, – по легенде «Летучий Голландец» был проклят и с тех пор обречен вечно скитаться в море, не имея возможности пристать к берегу. Выглядит же он так, словно бы давно затонул – его борта, мачты и снасти обросли раковинами и водорослями. Ими же обросла и его проклятая команда, а капитан «Голландца» – зловещий Дейви Джонс, и вовсе обратился в чудовище. Как гласит легенда, Дейви Джонс берет на абордаж все встречающиеся ему суда и предлагает плывущим на них людям сделку: он клянется исполнить любое их желание – взамен же они должны поступить к нему на службу. Многие боятся «Летучего Голландца» и молят Господа о том, чтобы избежать с ним встречи. Но и многие ищут его для того, чтобы заключить с Дейви Джонсом сделку, и исполнить свою сокровенную мечту. Закончив рассказ, командор скрещивает пальцы и внимательно смотрит на своего маленького слушателя. В глазах у мальчика загорелись огоньки – историю он слушал с явным интересом. Но в то же время во взгляде его проскальзывает недоумение, и мужчина прекрасно понимает, почему. – Я хочу предложить тебе сыграть в игру, Джек, – продолжает он, снова набрав в легкие воздуху, – она называется «Сделка с «Голландцем»». Недоумение в карих глазах сменяется боязнью: – А что… что нужно делать в этой игре, сеньор? – спрашивает Джек, теребя складку на рубашке. Уловив в его голосе недоверие, Салазар вздрагивает: – Очень просто, – кое-как он выдавливает улыбку, – я буду Дейви Джонсом, а ты – моряком, что заключает с ним сделку. Я исполню любое твое желание, а ты взамен ответишь на три моих вопроса. Самое важное правило: ответы должны быть правдивыми и распространенными… ну, так как? Сыграем? В глазах Джека отображается изумление, но уже в следующую секунду оно сменяется растерянностью. У уголков его рта залегают напряженные морщинки, лоб хмурится, пальцы сильнее впиваются в рубашку. С трепетом Армандо Салазар следит за тенями, мелькающими на ребячьем лице. Он словно видит внутреннюю борьбу, разыгравшуюся в душе подростка. Разумеется, Джек понимает, что на самом деле подразумевается под «игрой» – остается лишь надеется, что своей мягкостью он смог расположить его к себе. Несколько тягостных, нестерпимо долгих секунд командор наблюдает за тем, как мальчик то прислушивается, то вновь подавляет свои подозрения, мечется между недоверием и желанием открыться. Наконец загорелый лоб разглаживается, а карие глаза будто бы светлеют: – Я согласен, сеньор, – произносит Джек с дрожью в неокрепшем голосе, – я буду играть. Но только…, – тут он потупляет взгляд. – Только «что»? – спрашивает Салазар. Когда бывший пират подымает глаза, он замечает в них влажный блеск: – А вы правда исполните мое желание? – Исполню. Слово капитана, – отвечает мужчина, – и слово Армандо Салазара – человека, дорожащего своей честью, – прибавляет он, заметив на смуглом лице новую тень, – конечно, Джек, я должен тебя предостеречь: если ты попросишь меня голыми руками задушить Кракена или насобирать звезд с неба, то тут я тебя разочарую – на такие подвиги я пока что неспособен. Ну а все, что в пределах разумного, можешь просить смело… так начнем игру? – Да, сеньор. – Ну, что ж…, – чуть смежив веки, командор опускает на руки подбородок. Секунду-другую он подбирает нужные слова, после чего снова устремляет взгляд на сидящего подростка: – Мои вопросы могут показаться тебе неприятными, Джек, но постарайся понять – я очень нуждаюсь в ответах на них. Видишь ли, в последнее время я чувствую себя неуютно – и, прости, виной этому некоторые твои поступки… ты не сделал ничего плохого! Но все-таки заставил меня поволноваться… итак, ты готов? На сей раз Джек отвешивает молчаливый кивок, после чего укладывает ладони на коленях. – Что ж, вопрос первый. В самом начале нашего знакомства ты совершил очень странный поступок, а именно – прокрался посреди ночи в мою каюту. Ты не дал никаких объяснений, чем, признаюсь, навел меня на мрачные мысли… готов ли ты объясниться сейчас и тем самым развеять мои беспочвенные подозрения? Лицо мальчика заливается краской, а во взоре его появляется некая обреченность. Несомненно, он ожидал такого вопроса, но, соглашаясь на «игру», старался не думать о нем. Какое-то время Джек теребит пальцами истертые бриджи. Собравшись же с духом, он неуверенно, сбивчиво начинает: – Я… прокрался в вашу каюту, сеньор, чтобы… кое-что проверить. – Проверить? – удивляется Салазар, – что? – Слухи, сеньор. Пираты многое о вас говорили… – И, конечно же, не говорили ничего хорошего? – мужчина иронично вздергивает уголок рта, – так, что же болтают обо мне в «береговом братстве»? Румянец на загорелых щеках становится ярче: – Пираты говорили, что… что всем убитым пиратским капитанам вы отрезаете головы. А потом сушите их и вешаете на стену, как трофеи – в память о своих победах… …не выдержав, Армандо Салазар разражается смехом: – О, Господи! Вот уж не думал, что у пиратской братии такая буйная фантазия! Значит, вот какие сказки ходят обо мне по закоулкам Тортуги… ну? Что еще рассказывают о злом испанском капитане, который не позволяет бедным морским разбойникам грабить, убивать и заниматься другими невинными делами? Может, Джек, тебе говорили, что я выделываю пиратские шкуры на ботфорты? Или что я завтракаю «пороховыми обезьянами», или…, – поймав серьезный, удрученный взгляд подростка, мужчина обрывает фразу на полуслове. Подавив рвущуюся «смешинку», он возобновляет диалог: – Значит, Джек, целью твоего вторжения было проверить эти слухи? – Да, сеньор. – Надеюсь, ты не нашел им какое-либо подтверждение? – Нет, сеньор. – Знаешь, Джек, твой поступок меня порядком удивил! Прокрасться ночью в чужую каюту с целью узнать, не коллекционирует ли ее хозяин экзотические трофеи – чтобы провернуть такое, нужны храбрость, решительность и, я бы сказал, толика безумия… могу я узнать, почему тебе было так важно проверить моряцкие сплетни? – Я…, – мальчик запинается, – я хотел узнать, какой вы человек, сеньор. Мня пальцами подбородок, командор испытывающе смотрит на малолетнего собеседника. Его внутреннее чутье подсказывает ему: Джек чего-то недоговаривает – об этом ясно свидетельствуют его пылающие щеки и стыдливо опущенные глаза. Но с другой стороны его сконфуженное молчание легко объяснить – скорее всего, на самом деле речь шла не о сушеных головах, а о чем-то более отвратительном. Для Салазара не секрет, какие слухи распускают о нем недруги. Потому он решает не допытываться, а перейти к следующей теме: – Что ж, Джек, твой ответ мне понравился. Так, что теперь до заветного желания тебя отделяют всего два вопроса… итак, вопрос второй: как ты знаешь, в мои обязанности входит охрана вод между Кубой и Эспаньолой. Не так давно я и моя команда брали на абордаж пиратское судно… я не хотел, чтобы ты видел то, как будут гибнуть люди – вроде тех, с которыми тебе некогда доводилось жить. Поэтому я попросил тебя посидеть в трюме, но ты нарушил мое указание. Сеньор Сантос сказал, что видел, как незадолго до абордажа ты взобрался на бушприт и, сидя в «гнезде», наблюдал за боем… могу я узнать, почему ты это делал? – Я хотел увидеть, как вы сражаетесь, сеньор, – отвечает Джек без тени былой робости. Ощущая в груди нечто, похожее на холодный комок, Салазар вглядывается в карие, странно сияющие глаза: – Как я сражаюсь? – переспрашивает он хмуро, – ну и как впечатления? – Вы держались достойно, сеньор! – в мальчишеском голосе звучит гордость, – вы сохраняли хладнокровие, не позволяли ярости овладеть собой, вы убивали, но не терзали… – А убитые пираты? – Я знаю, что они ваши враги, сеньор. Комок в груди у командора становится плотнее. Он не сомневается в искренности мальчика, но она не может его не удивлять. Неужели Лесаро был прав, и беззлобие Джека объясняется его вдумчивостью и умением «вставать» на место другого? Нет, он не верит в это. Никакие понятия о морали не заставят смириться с гибелью дорого человека – он никому бы не простил смерть отца. «Разве тебе не хочется отомстить, Джек? Неужели ты совсем не держишь на меня зла за то преступление, что я совершил перед тобой?» – вопросы, которые мысленно задает Салазар, с содроганием и в то же время с надеждой. Как бы ему хотелось получить на них ответы и избавиться от всех строимых предположений и догадок! Но, боясь потерять расположение мальчика, он не смеет их задавать и спрашивает о том, что и так ему известно: – Что ж, Джек, переходим к последнему. Итак, Сантьяго – и твое, как мы считали, бегство… почему ты спрятался, Джек? Дай-ка угадаю: ты чего-то испугался? Помрачнев, бывший пират отвешивает утвердительный кивок. Он переходит на тихий, безрадостный тон, но говорит по-прежнему уверенно: – Когда мы ночевали в таверне, сеньор, я случайно подслушал беседу сеньора Магды и какого-то офицера… – И что говорил мой добросердечный тюремщик? – Сеньор Магда сказал, что в Сантьяго есть приют для сирот. А еще он говорил, что приют – не такое уж дурное место для…, – в глазах Джека мелькает тень былой обиды, – для таких, как я. – И ты побоялся, что я не захочу, чтобы ты плыл с нами дальше и отправлю тебя в этот при- ют? – догадывается Салазар. – Да, сеньор. – А как же сеньор Сантос? Он же посадил тебя в шлюпку! – Да, но… я думал, что заступничество сеньора Сантоса будет немного значить, если… вы захотите избавиться от меня. При последних словах подростка что-то колет командора изнутри – подобные уколы он чувствовал, когда ему наносили личное оскорбление: – Значит, ты думал, что я не послушаю сеньора Сантоса, но что для меня будут много значить слова сеньора Магды. Ну а то, что я слушаю только самого себя, тебе в голову не приходило, – Салазар безрадостно улыбается. Встав из-за стола, он приближается к мальчику и, осторожно упирая пальцы в смуглый подбородок, заставляет его поднять стыдящиеся глаза: – Джек! Мы это уже обсуждали, не так ли? В каком порту сойти, где начать новую жизнь – это решение, которое можешь принять только ты сам… что ж, – выпрямившись, мужчина хлопает одной ладонью о другую, – ты выполнил свою часть сделки, а значит, мне пора возвращать тебе долг. Итак, Джек – что я могу сделать для тебя? Каким будет твое желание? В глазах подростка отображается нетерпеливая надежда. Точно тени проплывающих облаков, ее омрачает вторгающееся неверие. Встав со стула, Джек выпрямляет спину, вытягивает руки по швам и произносит – робкий, неуверенным полушепотом: – Я… смею просить вас, сеньор… – Громче, – велит командор, желая изгнать из ребячьего голоса неверие, – ты не просишь, а требуешь. – Я прошу вас принять меня в команду, сеньор! Я желаю остаться на вашем корабле, служить ему и вам, зарабатывать свой хлеб честным трудом, а не разбоем! Позвольте мне доказать вам свое усердие и… и свою преданность! Окончив, Джек с хрипом набирает в легкие воздуху. Он говорил на одном дыхании, со страстностью и мольбой. В его резко окрепшем голосе звенела надежда, и эхом отдавалось потаенное отчаяние. От него в душе у Салазара что-то всколыхнулось, подобно сильной теплой волне. С трепетом он смотрит в блестящие карие глаза, при этом чувствуя, как его внутренний огонек крепчает и с некой требовательной укоризной обжигает ему сердце: – В таком случае, Джек, я рад сообщить, что с этого дня ты являешься полноправным членом экипажа. Ты получаешь должность юнги и все соответствующие этой должности права и обязанности. Завтра же тебе выдадут обмундирование, а в конце недели заплатят твое первое жалованье. Наблюдая за тем, как глаза бывшего пирата наливаются счастьем, мужчина ощущает знакомое теснение в груди. Огонек внутри него продолжает разгораться и осыпать его нелепыми упреками. Ему вдруг начинает казаться, что он сделал недостаточно, что просьба мальчика слишком проста и оттого он заслуживает большей награды. Неожиданно Салазар замечает, что Джек уже не держит руки по швам – взамен этого он чуть протягивает их вперед, развернув ладони во внутрь… отчего-то при виде этого жеста по телу у него пробегает дрожь. Неумолимый же «огонек» принимается что-то рьяно нашептывать его сознанию – что-то странное, потустороннее, пугающее… Желая избавиться от тягостного чувства, командор начинает помышлять о том, как безболезненно выпроводить подростка из своей каюты. Как назло Джек продолжает стоять, точно бы прикованный к месту испытываемым счастьем. – Ну? Чего ты ждешь? – наконец произносит Салазар шутливо-задорным тоном, – хочешь, чтобы я достал меч и посвятил тебя, как рыцаря? – Спа… спасибо, сеньор! – выдыхает маленький счастливец. – Не за что… а теперь шевелись! Давай, moveos – ты больше не пассажир, так что не рассиживайся! – Да, капитан! Неуклюже поклонившись, Джек пулей вылетает из каюты. Проводив взглядом его белую рубашку, Армандо Салазар чувствует, как – уже с досадой, неистовствует его внутренний огонек. Его не покидает ощущение, что он о чем-то забыл, не сделал что-то очень важное… Вот только что? Мужчина вспоминает протянутые смуглые руки и счастливый блеск в ребячьих глазах. Вновь в его сознании оживают картины из детства, но, увы – в следующее же мгновение они ускользают от него, а когда он обращается к своей памяти, та отвечает ему недоуменным молчанием.* * *
На следующий день все моряки узнают о том, что Джек был принят в их «корабельную семью». Если и не всех, то большинство из них эта новость только радует, а Нико, Лесаро и Руперт Сантос даже устраивают для мальчика церемонию на шканцах, в ходе которой вручают ему матросское облачение. Простая, но чистая одежда очень идет грациозному подростку – светлая парусина красиво контрастирует с его темными волосами и подчеркивает таинственный блеск в карих глазах. Уже скоро бывший пират доказывает свое усердие: большую часть времени он моет палубу, полирует пушки, штопает паруса, разминает солонину, чистит рыбу и овощи. В свободные же часы Джек бьет крыс в трюме, а по вечерам – развлекает команду, исполняя на палубе замысловатый акробатический танец. После удачи с «игрой» настроение у Салазара заметно посветлело. Развеяв, хотя бы частично, ту тень, что лежит между ним и Джеком, он словно бы начал дышать глубже. Но в то же время, наблюдая за работающим подростком, командор чувствует неясную тоску: все чаще у него возникает впечатление, что судьба его чем-то обделяет, что в душе у него по-прежнему есть пустоты, которые не в силах заполнить тепло сердечного огня. Природу своей тоски мужчина понимает, когда снова посещает улицы Санто Доминго. Благополучно покружив в водах вблизи Кубы, «Немая Мария» проходит мимо острова Ямайки, а затем следует вдоль призрачно-зеленого берега Эспаньолы. В полдень Салазар приказывает бросить якорь в бухте Санто Доминго и отдает офицерам обычные распоряжения. Залитая солнцем неподвижная, не тревожимая волнами улица манит на прогулку. Однако когда матросы уже спускают шлюпку, что-то резко останавливает командора и заставляет обернуться к палубе. Поспешно он отыскивает взглядом новоиспеченного юнгу… неизвестно, догадается ли кто-то из его подчиненных пригласить мальчика на берег. А впрочем, даже если и так, он не желает уступать им эту возможность… – Джек, поплывешь со мной? Скребанув бортом деревянную подпорку, шлюпка причаливает к пирсу. С любопытством горожане смотрят на выбирающегося из нее высокого статного мужчину в черно-белом кителе и просто одетого, но красивого мальчика. Переговорив у склада с Хуаном Карлосом, Салазар заворачивает на самую широкую и светлую улицу. Джек ступает за ним следом – это одновременно и радует его, и смущает. Поманеврировав в толпе, командор выходит на городскую площадь, на которой рядами выстроились торговые прилавки. Там он замедляет шаг – не столько потому, что ему интересны выставленные в них товары, сколько потому, что ими интересуется его спутник. Джек уже получил свое жалование и, судя по нетерпеливо дергающимся губам, он не собирается оставлять его на память. Подойдя к ларьку с фруктами, бывший пират раздувает ноздри, вдыхая медовый аромат спелых дынь. Вручив продавцу мелкую монету, он получает взамен пару желтовато-зеленых долек и жадно вонзает в них зубы. Расправившись с дыней, Джек долго облизывает выпачканные соком пальцы, чем смешит стоящую позади девочку и вызывает укоряющую, но умильную улыбку на лице пожилой дамы. Второй «жертвой» мальчика становится наливной персик, третьей – кулек жареного миндаля. Катая во рту последний орех, Джек устремляется к прилавку со сладостями. С внимательностью и вдумчивостью гурмана он осматривает засахаренные фрукты, рассыпчатое печенье, усыпанные тмином коржи, пока не замечает коробку с рахат-лукумом. Алый, полупрозрачный, похожий на неграненый, припудренный белой пылью рубин – поистине, тот выглядит аппетитно даже на фоне других лакомств. Подозвав продавца, Джек спрашивает цену – и лицо его уныло вытягивается. С досадой прикусив губу, он пересчитывает оставшиеся монеты – то так, то этак, словно бы тем самым надеясь приумножить их число. Наблюдая за подростком, Салазар чувствует, как трещит его внутренний «огонек» – так же, как тогда, на площади Сантьяго. Но если раньше шепот сердца и навеваемые им желания пугали его, то теперь он не испытывает страха. Шагнув к прилавку, мужчина вручает продавцу блестящий серебряник: – Плачу я. Заверни ему все! Обнаружив в своих руках кулек с желанным лакомством, Джек устремляет на своего благодетеля полуудивленный, полуиспуганный взгляд. – Что уставился? – изображая недоумение, Салазар театрально поднимает брови, – ты разве не слышал о том, что недобросовестные капитаны всегда дают своим подчиненным взятки? У меня совесть нечиста, так и знай! Обнажив в улыбке жемчужные зубы, подросток отвешивает благодарный поклон. Его карие глаза наливаются теплом – оно греет, подобно солнечному свету, но проникает гораздо глубже. Со странным, щемящим сердце чувством командор смотрит на то, как ныряют в кулек смуглые пальцы и оседает сахарная пудра на ребячьих губах. Неожиданно до слуха его доносится протяжное хмыканье. Обернувшись, Салазар встречается взглядом с незнакомым мужчиной. Судя по простому, но чистому камзолу, тот принадлежит к мелкому дворянству. На вид незнакомцу больше сорока – в его волосах, выглядывающих из-под треуголки, уже пробилась седина, в полноватые щеки врезались морщины. Постукивая по брусчатке носком башмака, мужчина беззастенчиво смотрит командору в глаза. На губах его играет загадочная улыбка. Затем он взглядом указывает на лакомящегося Джека и, улыбнувшись шире, одобрительно качает головой, как бы говоря: «Хорош! Достойный малый!». Почувствовав внезапный прилив гордости, Салазар вздергивает уголок рта. Точно бы бросая вызов его неоправданному самодовольству, мужчина изгибает брови, после чего наклоняется и еще более радостным, горделивым взором указывает на что-то по правую руку от себя… тут только Салазар замечает, что незнакомец не одинок: рядом с ним переминается крошечный мальчик – круглолицый, с целой копной рыжеватых кудрей. Сюртучок и брюки совсем новые, лишь чуть запорошенные городской пылью. В розовых ручонках – огромный кулек с жареным миндалем. Светлые глаза с детским восхищением оглядывают его эполеты, ордена и торчащий из-за полы эфес рапиры. Такие же брови, точно такой же подбородок – несомненно, это сын. Не желая уступать незнакомцу в вежливости, командор отвешивает столь же одобрительный кивок. На этом бессловесный диалог заканчивается: приподняв в знак уважения шляпу, мужчина разворачивается и направляется к дальним прилавкам, уводя за собой свое чадо. Провожая пару взглядом, Салазар чувствует, как в груди его ворочается знакомая тоска. Тут он снова встречается с греющими, благодарными карими глазами – и наконец-то понимает, что служит ее причиной. Ему хочется чаще видеться с Джеком, но не на шумной палубе, а в более уединенной обстановке. Еще что-то делать для него, что-то ему давать и быть для него не только капитаном, а кем-то более значимым. Но что он может дать Джеку – так, чтобы не вызвать у него смущения? Ответ на этот вопрос командору снова помогают отыскать книги. Возвратившись в каюту, он бросает непроизвольный взгляд на свою библиотеку – и вспоминает, что бывший пират не умеет читать и писать. По своей природе Джек любознателен – наверняка ему захотелось бы впитать все то, что сокрыто в чернильных строках. Кроме того, обучившись грамоте, он смог бы открыть для себя новые возможности, яснее видеть свое будущее. Радуясь возникшей идее, Салазар усаживается за стол и, движимый неким ностальгическим чувством, раскрывает «Предания и сказки». Воплотить же задуманное он решает спустя три дня, когда берега Эспаньолы скрываются за сине-зеленой грядой и весь мир, казалось бы, обращается в бесконечную морскую пустошь. Дабы не повторяться, командор отправляет за мальчиком старшего юнгу, а сам дожидается в каюте. Уже не так робко Джек пересекает его обитель и, подражая офицерам, выпрямляет спину: – Вы звали меня, сеньор? – Да, Джек, – кивает мужчина, жестом подзывая подростка к себе. – Какие будут приказания? – Я вызвал тебя не для того, чтобы грузить работой… Остановившись у книжного стеллажа, Салазар складывает руки на груди: – …скорее, я вызвал тебя сюда, чтобы напомнить, что ты имеешь полное право уделять время и себе. В карих глазах отображается недоумение, но, что воодушевляет командора, в них отсутствует былая боязнь. – Я считаю, Джек, что тебе стоит завести хобби – более познавательное, чем охота на трюмных крыс. И, по-моему, чтение для этого как раз подойдет, – кивком Салазар указывает на ровно выстроенные, зафиксированные кожаными ремешками фолианты, – можешь выбрать любую! Правила такие же, как в каждой библиотеке: возвращаешь мне книги в хорошем состоянии… ну и, разумеется, не берешь те, которые я читаю сам. Лицо Джека светлеет, а в его глазах загораются радостные искорки. Однако, уже в следующее мгновение на лоб его будто бы ложится тень, а щеки поддергиваются стыдливым румянцем. Подойдя к стеллажу, он начинает делать вид, что изучает надписи на корешках. Румянец на его загорелых щеках делается все ярче. Секунду-другую Салазар терпеливо ждет, давая своему юнге собраться с духом. Не дождавшись же от него признания, он спрашивает прямо: – Джек, ты умеешь читать? Хмуро опустив ресницы, мальчик склоняет голову. – Джек…, – мягко произносит мужчина, кладя ладонь на его понурое плечо, – нет ничего постыдного в том, чтобы что-то не уметь! Итак? – Я не умею читать, сеньор. – А тебе бы хотелось научиться? Вздрогнув, бывший пират резко подымает глаза. Прочтя в них радостное неверие, Салазар улыбается: – Я мог бы выучить тебя грамоте. Разумеется, если ты хочешь учиться. – Вы?! – Я. Конечно, учитель из меня неважный, но думаю, с этим ты как-нибудь смиришься… – Спасибо, сеньор! С предвкушением Джек смотрит на кожаные переплеты – так, как смотрят на подарки, которые уже есть, но которые пока что рано разворачивать. – Значит, решено, – командор похлопывает мальчишеское плечо, – пока что занимайся прежними делами – мне нужно подготовить уроки и договориться с сеньором Лесаро. Как только все улажу, начнем заниматься. Когда Джек покидает каюту, Салазар замечает, что он как-то странно держит руки – крест-накрест, плотно прижимая их к бокам, словно бы ежась от холода. Стараясь не думать, что может значить этот жест, мужчина усаживается за стол… что ж, теперь ему остается только выбрать время – удобное для себя и для Хуана Карлоса. Долго размышлять, однако, ему не приходиться, так как ранним вечером лейтенант подходит к нему и, решительно ухватившись за рукоять штурвала, предлагает: – Позвольте сменить вас, капитан, – при этом уголки его губ поддергиваются в светлой улыбке. Вновь и вновь Салазар убеждается в том, что своим единственным глазом Лесаро видит намного больше, чем иные люди – двумя. Готовясь к приходу своего ученика, командор выкладывает на письменный стол листы пергамента, устанавливает в специальное крепление бронзовую чернильницу и затачивает гусиное перо. Взамен учебника Салазар решает взять «Морские предания и сказки» – скорее в надежде, что те опять принесут ему удачу, чем послужат хорошим источником знаний. Делая эти, как ему кажется, нелепые приготовления, мужчина ощущает легкую тревогу. О том, как нужно учить, понятий у него не больше, чем у застарелой «сухопутной крысы» – о ведении морского боя. Когда же Салазар пытается вспомнить, как учился он сам, то с изумлением понимает, что даже толком не помнит, как выглядел его гувернер. В импровизированный класс Джек входит несколько неуклюже, выдавая тем самым свое волнение. Первое, что делает командор, когда будущий ученик садится за стол – это проводит ладонью по его сутулой спине. Затем он встает у правой части стола – нарочито не напротив, чтобы не придавать себе смущающее сходство с учителем: – Что ж, Джек – думаю, стоит начать с определения… скажи, ты понимаешь, для чего нужны буквы? – Чтобы записывать слова, сеньор. – Скорее звуки, из которых состоят слова, – поправляет Салазар, – каждая буква передает определенный звук, который мы издаем при речи. Например, буква «к»…, – окунув перо в чернильницу, мужчина выводит на пергаменте названую букву, – а вот так выглядит «и»… и «т»… вот и получается – кит. Наклонившись, мальчик изучает написанное слово: – То есть, чтобы научится читать, мне нужно запомнить, какой звук означает каждая буква? – Да, – кивает мужчина. – Но как тогда я буду понимать прочитанное, если мне то и дело придется вспоминать, что та или иная буква значит? – Поначалу ты действительно будешь это вспоминать, но со временем, когда наберешься опыта, нужда в этом отпадет. Когда ты закрепляешь трос, ты ведь не вспоминаешь каждый раз, как делается узел, верно? Вот то же самое и с буквами… давай я напишу еще несколько слов, а потом мы разберем их на звуки. По окончанию урока тревога Салазара развеивается: он быстро нашел к Джеку правильный подход, и этого оказалось достаточно для того, чтобы занятие не прошло безрезультатно. Кроме того бывший пират схватывал на лету, а его стремление к знаниям служило ему лучше любого учебника. Уже в конце первой недели Джек научился распознавать буквы, а в конце второй – читать по слогам трехсложные слова. – Сегодня приступим к правописанию, – объявляет Салазар на семнадцатом по счету уроке, – в принципе, это то же самое, что и читать, только наоборот. Слова у тебя в уме, и задача – перенести их на бумагу… когда-нибудь держал перо? – Только один раз, – признается подросток, – но я не писал, а рисовал. – Ну, если ты умеешь рисовать, то писать научишься быстро… для начала напиши свое имя! Вот тебе образец почерка… помнишь, какие в твоем имени присутствуют буквы? Неуверенно взяв перо, Джек окунает его в чернильницу и, поставив на пергаменте солидную кляксу, медленно выводит некое подобие «морского узла». Букву «е» он начинает писать как «э», после чего, спохватившись, на ходу исправляет ошибку, при этом резко сместив слово со строчки. Буква «к» у него ускользает еще ниже и своими крупными очертаниями напоминает развязавшийся бант. – Для начала неплохо, – снисходительно замечает Салазар. Сам же юный каллиграф смотрит на свое произведение с презрением. – А как пишется ваше имя, сеньор? – спрашивает Джек, механически проводя рукой над пергаментом и ставя на него еще одну кляксу. – Очень просто, – говорит командор, беря второе перо, – букв в моем имени побольше, но все простые… Окунув перо в чернила, он ловко выводит на краю пергамента:Армандо Салазар
Некоторое время мальчик с тоскою смотрит на четкие, изящно наклоненные буквы: – У вас они ровные… и одинаковые! – У тебя они станут такими же. Я уже говорил, дело тут только в опыте – я не первый год веду судовой журнал. С этого дня ты будешь заниматься не только под моим руководством, но и самостоятельно… вот, смотри! Выдвинув ящик стола, Салазар достает стопку пергаментных листов. На досуге он расчертил их углем – так ровно, насколько позволяла корабельная качка. – Будешь писать здесь все выученные слова. Заглавная буква должна быть высотой в строку, прописная – в два раза ниже. – Сеньор, а как пишутся предложения? – интересуется подросток. – Записывать целые фразы несколько труднее, – положив пергаменты на стол, мужчина выравнивает получившуюся стопку, – так как при их записи используются не только слова, но и нечитающиеся символы – точки, запятые и другие знаки. Существуют отдельные правила о том, как их употреблять – со временем мы доберемся и до них… – А вы можете показать, как, ну… пишется что-нибудь длинное? Прочтя в глазах своего ученика пытливое нетерпение, командор улыбается: – Хм-м…, – протягивает он, затем, вооружаясь гусиным пером, – это делается примерно так… Окунув перо, Салазар задумчиво хмурит брови, сочиняя достойное предложение. Как обычно бывает в подобных ситуациях, нужные слова точно разбегаются. Чепуха же, наоборот, всячески выпячивает себя. Неожиданно в сознание мужчины закрадывается непрошенная мысль. Вместе с нею на ум ему приходят и несколько слов… постыдная идея возникает у Салазара. Вновь он вспоминает о той тени, что еще лежит между ним и Джеком – и вновь у него возникает желание растревожить тихий омут в надежде, что тайна всплывет на поверхность. Пару мучительных секунд командор борется с навязчивым желанием. Затем, не выдержав, он опускает перо и выводит на пергаменте следующее:Воробушек свил гнездо на дне шлюпки.
Как только мужчина ставит точку, сознание его точно бы избавляется от тисков. Мысли и нежеланные воспоминания отпускают его – на смену им приходят уколы разъярившейся совести. «Что я наделал?!» – думает Салазар, с тревогой глядя в мальчишеские глаза. Но те остаются такими же спокойными. С любопытством – не более чем с любопытством, Джек разглядывает идеальные буквы и медленно прочитывает слова по слогам. – И я смогу писать так, как вы? – спрашивает он с той же детской надеждой. Подавляя волнение, командор делает глубокий вдох: – Сможешь, – отвечает он смятенно. Когда Джек покидает каюту – столь же бодрый и окрыленный, как и после предыдущего занятия, Салазар чувствует невиданное облегчение. Мысль о том, что он, движимый застарелыми подозрениями, пытался ранить мальчика, продолжает разжигать в нем стыд. Но именно благодаря ей он понимает то, насколько для него важно доверие Джека и то согласие, к которому они сумели прийти. Уже стоя за штурвалом, Салазар внезапно осознает, как переменилась его жизнь с того момента, как Джек разобрал на слоги и прочитал свое первое слово. Раньше он жил от приказа до приказа, от абордажа до абордажа, от одного захода в порт до следующего. Теперь же, глядя на изломанный волнами горизонт, он думает не о предстоящих боях, не об избитых беседах с губернатором, не о городской суете, а о том времени, что он уделит своему ученику. У него появилась новая цель – эта цель светлая, неоскверненная. От нее мир не предстает в мрачных красках, а существование не теряет свой смысл. Следующие дни становятся самыми светлыми в жизни командора. Но когда «Немая Мария» бросает якорь в бухте Сантьяго, случается то, что напоминает ему о тенях. Готовясь к отплытию, Салазар отдает матросам последние указания. Утомленный их совместной прогулкой по городу, Джек дремлет в кубрике, комично обнимая правой рукой купленный ананас. Не найдя себе новое дело, командор решает побродить по палубе. Попетляв между фок и грот-мачтами, он возвращается на шканцы, когда вдруг замечает под крайней пушкой какой-то бесформенный, желтоватый предмет. С неким сумрачным чувством Салазар вспоминает, что именно под этой пушкой Джек некогда прятал свою подзорную трубу. Вслед за этим он, почти неосознанно, опускается на колени подле пушечного колеса и берет неизвестный предмет в руки. Предмет оказывается скомканным листом пергамента. Какое-то время Салазар смущенно разглядывает его – так, как разглядывают запечатанное чужое письмо. Он уже намеревается положить пергамент на место, когда замечает на отвернутом уголке чернильную надпись… мужчина вздрагивает: на него – неуверенно выведенными буквами, смотрит его собственное имя. По спине у Салазара пробегает холодок. Чувствуя, как внутри него натягиваются «струны», он разворачивает пергамент и узнает один из тех расчерченных листов, что он вручил Джеку для прописей. Половина листа грубо оторвана, целая же часть исписана тем же неумелым почерком: «Салазар-Джек-Салазар-Джек-Салазар-Джек…», – два имени, едва разделенные пропуском, перетекают со строки на строку и, пробегая по ним глазами, мужчина ощущает необъяснимый страх. Как будто он вчитывается в какое-то заклятие. Некоторое время Салазар продолжает завороженно скользить по пергаменту взглядом. Затем, напряженно сжав губы, он скомкивает его в плотный комок и, закинув руку за голову, выбрасывает в море. Он не будет выяснять, что значат те таинственные письмена. Ничто больше не заставит его бросить в омут камень.