Багерлее-блюз

Он летел в раскаленную пропасть… Периодически выпадая в осколки Лабиринта, Рокэ Алва, ломая черные крылья и осыпая раскаленную камеру изуродованным пером, снова и снова встречался лицом к лицу с собственной болью. Он был слаб, унизительно прикован врезающейся в руки цепью к столбу, он содрогался от каждого удара, глухо рыча, не позволяя крику вырваться из легких, не давая повода для радости белоштанной твари. Тверд и незыблем, умрет, но не позволит ликовать Таракану и его прихвостням… Рокэ кружит водоворот горячей боли, перед глазами встают бледные тени тех, кого давно нет, кажется, он даже видит бесстрастное лицо закованного в броню рыцаря — Рамиро Алва, рядом синеокая Октавия, улыбается мягко и печально… Он захлебывается жаром… Дико хохоча, Алва осушает полный кубок вина, что поднес ему Ричард, зная точно, что в «Черной крови» изрядная доля яда. А пусть! Рокэ пьет, чувствуя, как сворачивает раскаленным золотом его желудок. Ты ведь этого желал, маленький подлец? Так смотри же! Окделл насмешливо качает головой и интимно прижимается к появившемуся из тумана алатскому самозванцу, и прежде чем превратиться в красный водоворот, глубоко и пошло целует Альдо, добивая отравленного, глупого Ворона… Алва стоит на обрыве, разглядывая две дивные чаши озер, жить которым осталось считаные секунды, Вейзель уже заложил заряды, осталось только дать отмашку, и война выиграна. Рокэ улыбается, поднимает руку, и срывается в закипевшую вдруг у него под ногами лаву, растворяясь в новой порции боли, кричит, моля Четверых о пощаде, чувствуя как горит его тело… Он снова стоит у столба, зажмурившись и ожидая очередного рассекающего плоть удара. Плеть свистит, но боли нет… Кто-то встает между Рокэ и палачом, молча закрывая собой уже ободранную до костей спину. Сил больше нет, малейшая слабость, малейшая надежда на избавление и Алва повисает на цепях, едва не ломая запястья. Позади снова свистит плеть, удар и глухой стон, который тонет в крике Эпине: «Ричард, нет!». Ричард? Стена камня, что прикрыла Рокэ от убивающей боли — Окделл? Рокэ закручивает в горячем вихре, столб, пыточная, палач и все прочее исчезает, остается только неверный юноша, с виноватыми льдистыми глазами. Дикон смотрит долго, гладит покрытую щетиной щеку Рокэ, нервно улыбается, словно просит прощение за то, что собирается сделать, а потом прижимается к губам Алвы своими губами, целуя, спасая, оберегая от творящегося вокруг хаоса. Миг, лишь один кратчайший сладкий миг и Ричарда отрывает от Рокэ и уносит раскаленным вихрем. Вернись! Винная улица. Рокэ до мелочей помнит каждый угол, каждый предмет небольшой уютной гостиной, ощетинившиеся шпаги и некрасиво кривящая губы Эмильена, только что ударившая своего жениха в спину. «Сдохнешь, как загнанный зверь» — глумливо шипит заполняющий комнату жар. Рокэ ранен, зол, почти сломлен… Он едва держится на ногах, но прежде, чем сдохнуть, он еще порвет не одну глотку. Это не будет славной битвой — форменное убийство, но кому до этого есть дело? Эта сцена тоже тает в красной дымке, оставляя лишь невыносимую боль в спине… Вараста… Душный вечер сменяется не приносящей прохлады ночью. Рокэ пьет касеру, глотками, безуспешно пытаясь заглушить терзающий его страх. Ричард ускакал в степь еще утром. Помогите ему, кретину, Четверо. Рокэ больно, он хочет выть на поднимающуюся над лагерем громадную луну, до хрипа, но вместо этого сидит и пьет, топя в жгучем пойле свою боль… « Эр Рокэ»… Ну слава Леворукому! «Рикааааардо! Глупый мальчишка!» Рокэ сжимает его в тисках сведенных судорогой облегчения рук, и жестко целует, обжигаясь о растресканные от жары губы своего идиота. Уже тогда… Алва желал этого больше всего остального. Дикон вскидывает на него испуганный взгляд и утекает сквозь пальцы раскаленным песком… Рокэ вглядывается в посеревшее лицо старика Сильвестра. «Я предупреждал, что от ваших игр, Рокэ, пользы не будет». А, да и твари с ней, с пользой, зато как занимательно! Рокэ смеется Его Преосвященству в лицо, тот лишь устало качает головой, растворяясь в лучах горячего заката… Все начало рушится с этого момента, Рокэ не признается, но отлично понимает это, земля дрожит у него под ногами… Сколько его так мотало? Для Рокэ прошел Круг, полный огня и боли… Очнулся он с ощущением прохладной воды на больных губах… Пресной воды, в которой не обнаружилось ни капли соли. — Пейте, монсеньор, — слегка осипший голос Ричарда, подносящего к губам Рокэ кувшин с водой, подрагивал. — Откуда вода? — чуть слышно прошептал Рокэ, сделав несколько жадных глотков и переводя дыхание. — Принес охранник… — Удивительно, раньше эти господа расщедривались только на кувшин соленой воды, для питья непригодной… Да и свечами меня прежде не баловали… — в камере стало гораздо светлее, Рокэ понял это не сразу. — Пейте, — сердито фыркнул Окделл, и Рокэ с удивлением понял, что за этой сердитостью прячется нечто иное — облегчение. Алва скользнул глазами с лица Ричарда на пальцы, которые, чуть подрагивая, держали кувшин, замечая, что на них отчего-то больше не темнел фамильный перстень. — Где ваше кольцо, Ричард? Ричард слегка потупил взгляд, засопел раздраженно. Понимание удивляло настолько, что это прибавило Рокэ сил: — Вы обменяли его на воду? — Заткнитесь и пейте! — рявкнул Ричард, продолжая не глядеть Рокэ в глаза. Смущение Окделл весьма неумело прятал за грубостью, но факт оставался фактом — мальчишка расстался с семейной реликвией, чтобы добыть для своего врага несколько глотков воды. Это уже тянуло на поступок, Алва помнил, как важен для Дика был отцовский перстень. Но выходило, что бывший эр мальчишке дороже. Рокэ прикрыл глаза, ощущая растекающееся в душе блаженство, и оно действовало даже более благотворно, чем добытая Ричардом вода.