How Do I Make You Love Me?

Серый потолок больничной палаты наскучил взгляду, но больше его перевести некуда — стены так же серы, постель стерильно-белого цвета, скудная казенная мебель. Окружающая обстановка изучена до мельчайших деталей, трещины в побелке пересчитаны, а больше зацепиться взглядом и не за что. Светловолосая девочка-подросток перевернулась на бок и съёжилась на кровати, стремясь сжаться в наиболее маленький клубок. Подтянув колени к груди, она безучастно вперила взгляд в стену. Глаза сухи — все слёзы Джослин уже выплакала. «— Слёзы ведь не помогут, Джози. Наклеим пластырь с динозаврами? — это мама дует на порезанный пальчик пятилетней Джослин. Она улыбается, обнимает дочь и качает её в своих объятиях.» Семнадцатилетняя Джослин обнимает себя сама и закрывает уже сухие глаза. Двадцать три дня — именно столько прошло с ночи того страшного пожара, который забрал у неё всё. Семью, дом, прошлое. Джослин мало что помнила: в тот вечер у неё болела голова, и девушка рано ушла спать. Когда она ложилась в постель, она слышала, как в соседней комнате мама играет с младшим братом. Следующее воспоминание — её маленькая комната вся в дыму, дверь распахивается, а на пороге кашляющая мама с бессознательным Тони на руках. В её глазах слёзы и паника. «— Джози, окно! Скорее, коридор уже в огне! — мама хватает её за руку, буквально выдёргивая из постели. В горле першит, а голова кружится. Мама толкает её к окну — второй этаж, не высоко. Створка поддаётся легко, Джослин не успевает сгруппироваться и буквально выпадает в растущие под её окнами кусты сирени, теперь в январе голые, но всё равно смягчающие удар. Она откатывается в сторону — ждёт, пока мама выпрыгнет следом. Джослин не находит в себе сил подняться, ушибленная при падении голень болит, а голова кружится всё сильнее. Мамы всё нет, но Джослин слышит вдалеке сирену пожарных машин. Сознание покидает её.» Когда она вновь открыла глаза, то увидела этот серый потолок впервые. Буквально через минуту после того, как Джослин очнулась, в палату вбежала медсестра, тут же принявшаяся спрашивать о её самочувствии, а вскоре пришли ещё двое в белых халатах — невысокая женщина с тихим спокойным голосом, и седой мужчина в очках. Женщина присела на край её кровати и, обхватив ладонь Джослин своими тёплыми пальцами, мягко прервала сотню вопросов, что так и рвались с губ девушки. Она же и сообщила Джослин, что её мать сразу после того, как вытолкнула её из окна, потеряла сознание. В ту ночь Аманда Мур и её пятилетний сын Энтони погибли в пожаре, в котором сгорел также и их дом, практически со всем имуществом. Семнадцатилетняя Джослин осталась сиротой. Когда девушка начала кричать, женщина обернулась к мужчине, что вошёл вместе с ней в палату. Он кивнул, и медсестра ловко поймала руку бьющейся в истерике пациентки. Один укол, и она снова оказалась в беспамятстве. Но Джослин была благодарна и за эту отсрочку от реальности. Следующие дни она также помнила смутно — когда она приходила в себя и снова осознавала происходящее, ей вкалывали успокоительное, от которого она либо засыпала, либо впадала в состояние, пугающее своим отсутствием эмоций. Толстый кокон словно окутывал её, и в этом состоянии она покорно принимала пищу, лекарства, общалась с той женщиной, что приходила к ней в первый день — та оказалась психологом. Через неделю врачи были вынуждены прекратить колоть ей столь сильные успокоительные, иначе бы это непоправимо начало влиять на её организм, и так ослабленный стрессом и тем, что она надышалась угарным газом в ночь пожара. Поэтому здесь Джослин настигло осознание — её родных больше нет. День ото дня девушка не замечала даже смену времени суток, она рыдала, периодически забываясь коротким беспокойным сном. Пытаясь вытолкнуть из себя этот ужас и боль слезами, Джослин заходилась в рыданиях, скрючившись на измятой постели, отказываясь от еды, от помощи медперсонала, от всего. А три дня назад пришло это состояние исступленного безразличия. Джослин больше не могла плакать. Она молча лежала в кровати, вперившись взглядом в стену. Девушка изредка заставляла себя проглотить пару ложек больничной безвкусной каши, поскольку на четвёртый день её отказа от пищи, лечащий врач сообщил, что в таком случае ей придётся питаться внутривенно. Желания лежать под капельницами, будучи вновь обколотой успокоительными, у Джослин не было, поэтому пришлось покориться. Позавчера ей сообщили, что её тётя по отцовской линии ответила отказом на предложение взять к себе осиротевшую племянницу. Естественно, она ведь даже ни разу не видела Джослин и её брата Энтони — их отец сбежал из родительского дома ещё в пятнадцать лет из-за пьющих отца и матери, а сестра родилась уже после его побега. Когда Тони было пару месяцев от роду, а Джози одиннадцать лет, их папа погиб от руки грабителя, возвращаясь поздно вечером с работы. Наполовину осиротевшей тогда девочке было суждено потерять всю свою семью спустя всего шесть лет. А поскольку до совершеннолетия Джослин ещё оставалось одиннадцать месяцев, через неделю девушке предстояло отправиться в приют. Живых родственников, кроме тётки, у неё не было, но поскольку та не захотела принять девушку, Джослин осталась на попечении у государства. Джослин не винила тётку. Мало какой человек согласился бы взять в семью ни разу не виденную девчонку-подростка, ведь семья тёти была и без того многодетной, так что брать на обеспечение ещё один голодный рот они, по всей видимости, не пожелали. Тётка однажды приезжала в больницу к Джослин. Помявшись с четверть часа у её постели, она опустила на прикроватную тумбочку пакет с апельсинами и прошептала, что соболезнует её потере, после чего покинула палату. За эти дни Джослин вставала с кровати только для посещения туалета и душа, в котором она подолгу стояла под горячей водой, пока не приходила медсестра. Палату девушка и вовсе покидала только дважды. Оба раза для посещения кабинета главврача, который в первый раз сообщил ей об отказе тётки, а во второй о том, что Джослин отправится в приют на следующие одиннадцать месяцев. При втором визите девушки в кабинет главного врача там был и представитель приюта, в который предстояло отправиться девушке. Насквозь фальшивым голосом тот посочувствовал горю Джослин и её утрате, после чего заявил, что «в их заведении она обязательно почувствует себя гораздо лучше». В этом утверждении Джослин очень сомневалась. Именно это стало для неё отправной точкой, что помогла выбраться из состояния тотального безразличия, которое сменило те истерики, которые были у неё сразу после трагедии. В голове девушки созрел план. Точнее, нет, план — слишком громкое слово, но она осознала, что ни при каких обстоятельствах не желает быть отправленной в приют. До её совершеннолетия не так уж много времени, и она найдёт возможность позаботиться о себе самостоятельно, раз уж никто, кроме государства, не готов взять её под опеку. Где-то на задворках сознания билась мысль, что сбежать и остаться предоставленной самой себе — плохая идея, но лучшей у Джослин не было, а оказаться в приюте ей было попросту страшно, уж слишком много слухов ходило о насилии над детьми в подобных местах. Часы в коридоре начали бить полночь, и Джослин поняла, что время пришло. Два часа назад у медперсонала была пересменка, заступившая на пост медсестра заходила в палату к девушке, и теперь та знала, что ещё минимум час её не побеспокоят, а медсестра уже уснула на посту с вероятностью в девяносто процентов. Джослин встала с кровати, заметно поморщившись от боли в изрядно затёкшем теле. Всё же недели практически безвылазного лежания в кровати давали о себе знать. Пошатнувшись, Джослин потянулась к шкафчику, в котором были сложены те вещи, в которых она была доставлена сюда. Натянув на себя домашний спортивный костюм, в котором девушка уснула в ту злополучную ночь, она подумала, что это не те вещи, в которых она не будет привлекать внимания на улице в феврале-то, но это всё же лучше, чем больничная ночная рубашка с завязками вместо пуговиц. Её спортивный костюм был выстиран, что было к счастью — Джослин была абсолютно уверена, что если бы на вещах сохранился запах гари, которым была пропитана она вся в ночь пожара, то её бы непременно вырвало. Следующим пунктом было кое-что противозаконное — Джослин собиралась украсть из раздевалки пару обуви и куртку кого-то из медсестер или врачей. Да, явно не лучший поступок, но другого выхода девушка не видела. Она сама поразилась, с какой лёгкостью ей удалось выскользнуть из своей палаты. Она прошла по коридору в сторону раздевалки. В соседней комнатке, что была комнатой отдыха для медперсонала, раскатисто храпела медсестра. И под аккомпанемент этого храпа Джослин вошла в раздевалку и в ближайшем же шкафчике нашла подходящие по размеру ботинки и парку. Быстро натянув вещи на себя, Джослин вышла в коридор. Она беспрепятственно покинула отделение и по лестнице спустилась на первый этаж. Удача была определённо на стороне девушки, поскольку на посту дежурного было пусто — скорее всего, он отлучился всего на пару минут, так что Джослин поспешила к выходу. Она бесшумно пересекла холл и толкнула створку тяжелой стеклянной двери, выходя из больницы. Теперь ей предстояло быстро и не привлекая внимания пересечь освещённую парковку, что Джослин с успехом и проделала. Выйдя из больничных ворот, она оказалась на улице, и быстрым шагом направилась прочь. Лишь спустя минут десять она опомнилась, что понятия не имеет, куда идёт. Спохватившись, Джослин остановилась, озираясь по сторонам. Довольно быстро она определила, что находится всего в квартале от дома… того места, где раньше располагался её дом. Когда Джослин в один из первых дней в больнице спросила, что с её домом, ей сообщили, что он сгорел до самого фундамента. В планы Джослин не входило посещать пожарище… Она хотела дождаться утра и направиться к своей школьной подруге, чтоб занять у неё денег. Джослин была уверена, что Венди не выдаст её, а также знала, что подружка откладывала деньги на подарок для семнадцатого дня рождения Джослин, который прошёл почти две недели назад. Так что девушка надеялась попросить у неё эти деньги, а после покинуть город. Её родной городок был совсем крошечным, так что там её бы быстро нашли, а после бы всё же отправили в приют. Так что Джослин хотела направиться в ближайший большой город, что также был и столицей штата. Там она бы с лёгкостью затерялась. Нашла бы подработку, жила бы в хостеле… А после совершеннолетия вернулась бы в родной город, сдала бы экстерном пропущенные школьные экзамены, поступила бы в колледж. Это не казалось таким уж нереальным. Но теперь девушка замерла посреди улицы, обхватив себя за плечи. Ей казалось, что ветер донёс до её носа запах дыма, хотя она и понимала, что это нереально, ведь пожар был потушен, а дом сгорел дотла, там нечему дымиться. Ноги сами понесли Джослин по направлению к месту, где она родилась и выросла. Дорога заняла не больше десяти минут. Вскоре под ногами захрустел гравий подъездной дорожки. Джослин остановилась, не решаясь оторвать взгляд от мелких камушков под ногами. На них виднелись хлопья пепла и мелкие угли, что донёс ветер. Девушка опустила руки вниз, впиваясь ногтями в ладони, и рывком подняла голову, понимая, что глупо оттягивать неизбежное. Взгляд испуганно заметался по обгорелым обломкам стен, кое-где угадывались оконные проемы, но не более того. Ей не соврали, дом действительно сгорел дотла и выглядел не как что-то, что возможно восстановить. На подламывающихся ногах Джослин прошла вперёд через проём, что ранее был входной дверью. Обгорелые балки, обломки, остатки перекрытий нагромождениями валялись повсюду, всё было усыпано углями, мелким мусором, осколками. Девушка прошла вперёд, протискиваясь туда, где ранее была гостиная. Если хоть какие-то вещи и уцелели при пожаре, их здесь давно уже не было, наверняка всё растащили бездомные. Руки Джослин без её воли дёрнулись вверх, она вновь обхватила себя за плечи. Тело содрогнулось словно в судороге, к горлу подкатил ком, а слёзы беззвучно заструились по щекам. Чувствуя накатывающую истерику, Джослин опустилась на корточки, склоняя голову между коленями и зарывая пальцы в пепел. Он сжала зубы, закрывая глаза и ощущая капающие вниз слёзы. Сотрясаясь в беззвучных рыданиях, она покачнулась вперёд, падая на колени. Ладони проскользнули вперёд, пачкая в пепле рукава парки. Неожиданно пальцы Джослин наткнулись на что-то маленькое и гладкое. Она нашарила находку и поднесла в глазам, силясь разглядеть, но уже и так понимая, что это. Её мама обладала привычкой снимать украшения и кучками раскладывать по дому там, где сняла: в ванной, в гостиной. Джослин всегда находила их, относя матери в спальню, на что она каждый раз смеялась: «Забыла». На ладони девушки тускло блеснуло золотое колечко с узором из снежинок. Мамино любимое. Джослин знала, что именно с этим кольцом её отец сделал маме предложение. Трясущимися пальцами девушка надела материно кольцо на палец, затем сжимая руку в кулак. Одно это стоило того, чтоб она пришла сюда. Джослин медленно поднялась на ноги. Истерика отступила. Девушка неотрывно смотрела на кольцо на своём пальце, словно ощущая, что даже с того света получает поддержку мамы. Джослин рукавом куртки вытерла заплаканное лицо и осторожно двинулась обратно. Только сейчас ей пришло в голову, что будет очень плохо, если соседи заметят, что кто-то шатается ночью по пепелищу, и вызовут полицию. Внезапно какое-то движение привлекло внимание девушки. Прищурившись, она заметила, как над одной из обгоревших балок порхает золотистая бабочка. Сначала Джослин не поверила своим глазам. Зимой? Ночью? Бабочка? Но словно в подтверждение тому, что зрение не обманывает девушку, насекомое кружило на одном месте. Джослин шагнула к нему, и именно в этот момент бабочка полетела вперёд. Затем снова замерла, порхая на месте, как будто ожидая, пока девушка обходила завал из обгорелых балок. Следуя за мотыльком, Джослин вышла из дома и, обогнув его, двинулась к заднему двору. Под подошвами ботинок хрустел мелкий мусор и угли, но девушка, словно завороженная, не отводила взгляда от маленького золотистого чуда, что манило её за собой. Она толкнула калитку, выходя через задний вход на улицу, проскользнула между заборами соседских домов. Мотылёк уверенно летел вниз по улице, и очень скоро Джослин оказалась на самой окраине города. Она знала, что сразу за речушкой начинается лес. Но именно вода и привлекла бабочку, потому что она подлетела к ней и принялась кружить в нескольких шагах от берега. Джослин неуверенно замерла у кромки воды и протянула руку к бабочке. Та продолжала порхать. — Что? Ты хочешь, чтобы я зашла в воду? — проговорила девушка, ощущая себя так странно, будто действительно ожидала, что насекомое даст ей ответ. А затем она решительно шагнула вперёд. Бабочка словно того и ждала, она немедленно порхнула ко всё ещё протянутой руке Джослин, но в этот момент враз промокший ботинок девушки скользнул по камням, покрывающим речное дно, и с тихим вскриком девушка упала на колени в воду. Она вздрогнула от холода и боли, потянулась вперёд, силясь подняться, и не почувствовала, как на её плечо села золотистая бабочка. Неожиданно в глазах потемнело, и Джослин словно снова потеряла сознание. Когда она снова ощутила, что приходит в себя, она вздрогнула всем телом, резко дёргаясь и силясь подняться из ледяной февральской воды. Но Джослин не было холодно. Девушка открыла глаза, и на секунду ослепла от яркого солнечного света. Поднеся руку к лицу, она закрыла его, силясь подняться наощупь, но ноги снова поскользнулись в воде, и она плашмя упала вниз. Джослин отняла руку от лица, с опаской открывая глаза. Картина, что открылась её взгляду, принесла сильное желание вновь закрыть глаза. Джослин действительно лежала на мелководье мелкой речушки, но ничего из прибрежных пейзажей не напоминало окраину её родного города, где она была только что. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилался радостный зелёный лес, пронизанный солнечным светом. Джослин застонала и, оттолкнувшись ногами, буквально выбросила своё тело на траву. Потерев дрожащими руками лицо, девушка осторожно села, озираясь. Где-то за деревьями послышались голоса. Джослин напрягла слух. Да, действительно, кто-то переговаривался совсем невдалеке, Джослин явно различила даже два голоса, мужской и женский. Она сжалась, лихорадочно размышляя, бежать или же попросить помощи у тех, кто оказался рядом. Но решение она принять не успела. Из-за деревьев на берег вышел мужчина с волнистыми длинными волосами, обернувшись, он со смешком крикнул что-то идущей за ним девушке с ещё более кудрявыми волосами и в очках. А затем перевёл взгляд вперёд и замер, словно натолкнувшись на стену. Девушка тоже замерла на секунду, шокировано выронив из рук корзинку, что несла в руках. А затем она кинулась вперёд, подбегая к Джослин. — Ты в порядке? Ты ранена? — взволнованно спросила она, не раздумывая падая на колени. — Я… нет, — дрожащим голосом отозвалась Джослин. Девушка протянула к ней руку, а за её очками в карих глазах плескался испуг и искреннее желание помочь незнакомке. Джослин облизала губы и перевела взгляд с девушки на мужчину, что всё ещё стоял в нескольких шагах от них. — Где я? — Ты в Энканто, — в голосе кучерявой девушки проскользнуло удивление. — Я не видел тебя раньше, — подал голос мужчина. — Как твоё имя? — Джослин, — проговорила та, сглатывая. — Простите, Энканто?.. Я не понимаю. Какой это штат? Я ведь только что была… дома. — Джослин? — переспросила девушка, поправляя очки и поднимаясь на ноги. Она обернулась к мужчине. — Думаю, мы должны отвести её к Абуэле. Мужчина согласно кивнул и шагнул к девушкам. Он склонился ко всё ещё сидящей на траве Джослин, и протянул ей руку. — Ты позволишь помочь тебе?