Вечера в Лабиринте / Evenings in the Labyrinth

      Небо бесцветное, как размытые простыни на веревке с вышитыми облаками, выглядящими тонкими и похожими на остановившихся аистов, пернатых, таких далеких, недостижимых. Рей хочет уплыть: за нависшие стены Лабиринта, за вспененное море и плыть дальше, вверх и вверх и вверх, прислонить голову к луне, будто к подушке, и притвориться, будто у неё есть рога, держась за руки с Кайло.       Но она привязана к земле. И её волосы распущены; длинные пряди выглядят как корни, глубоко разбросанные по тени дерева, под которым она сидит.       Она наблюдает, как Кайло подрезает, поливает и ухаживает за хризантемами, которые растут в саду, его грубые руки такие нежные, такие мягкие, пальцы едва касаются лепестков. У него сильные руки, и о них легко думать, как об инструменте разрушения, но еще проще думать о них, как о руках скульптора, его прикосновения бродят по её телу, навеки выгравированные в памяти.       Она прижимает ноги к груди и кладет подбородок на колени; она – закрытый бутон цветка, несгибаемый горьким ветром, внезапно застенчивая, решительно настроенная.       — Ты тихая, — говорит Кайло, повернутый к ней спиной, чувствуя изменение в ней так, как можно чувствовать смену ветра.       Она бездумно крутит травинку между пальцами и вздыхает, затем начинает говорить.       — Я убью Архитектора.       Здесь нет предлога. Нет предупреждения словам, которые покидают губы Рей. Только обещание отшлифованного лезвия, заточенного кинжала.       Только обещание смерти.       — Что? — Кайло моргает.       — Я убью Архитектора, — повторяет она.       Ему больше не хватает сил стоять, и он прислоняется к ближайшему дереву.       — Архитектор… он слишком силен. Он навредит тебе, Рей.       — Я сделаю это первая.       — Рей. — Его голос слабо скрывает недовольство.       Рей снова вздыхает. Она двигается в его сторону, пока не оказывается в его руках, прислоняясь к его телу, как кусочек паззла.       — Я хочу разорвать это место на мелкие кусочки своими руками. Я хочу быть свободной. Разве ты не хочешь разрушить эти стены, Кайло? Разве не хочешь быть свободным?       — Да, — шепчет он.       — Ты веришь мне?       — Да. Но…       Она поправляет сорванный цветок в его волосах.       — Не бойся.       — Что, если из-за него ты исчезнешь?       Она берет его руки в свои и целует испачканные в грязи костяшки.       — Продолжай верить, мой монстр.       — Так и делаю, Рей. Вся надежда – моя.

***

      Сад выглядит меньше без Кайло, менее яркий; её монстр снова ушел в Лабиринт – Я вернусь к тебе; так он говорит до свидания, пока что так, его обещание ей.       Рей снова сидит под тенью дерева и думает, что мир всегда был чудным, рыбацкая деревня – любопытством, жители деревни – странными.       Но Лабиринт еще более странный.       Её не должно удивлять, когда одинокая чайка спускается с небес, усаживается на стену, недвижимая поначалу, как горгулья, тихая, а затем оборачивается женщиной в белых одеждах. И Рей тут как тут, её глаза широко открыты, рот округлен, кинжал на виду.       — Ты была чайкой, — бормочет она.       Женщина фыркает.       — И кто же ты?       Это одна из загадок вселенной.       — Рей. Просто Рей.       Это простейший из ответов.       — И ты всегда ей будешь.

***

      В комнате она вырезает своё имя на поверхности стола, выстрагивая его глубоко в дереве, упоминание, что она здесь.       Рей.       Она вырезает его имя тоже несколько раз, дерево поглощает буквы, каждый надрез аккуратен; она проговаривает своё желание. Вернись, вернись, вернись.       Кайло.       Она ждет его возвращения.       Свечи моргают.       Они становятся тусклее.       Они гаснут.       Её монстр не возвращается.       — Кайло, — шепчет она, будто он услышит её.       Яростные звуки отвечают ей: эхо его имени, какофония хора каркающих чаек, кричащие монстры, шипящие языки огня, звук режущих ножниц, холодный, злой смех; он несется сквозь Лабиринт, к ней.       Она закрывает свои уши, пока огонь в очаге гаснет, темнота наступает, будто задернутая занавеска поверх её, внутри неё.       Жалкое дитя, шипит голос сквозь Лабиринт прямо ей в ухо.       Она шарит в темноте, разыскивая свой кинжал; она твердо удерживает рукоятку в руке.       Все потеряно.       Большая тень медленно отделяется от стены, как отслоившаяся краска. Она выпрямляется, стоя на задних ногах, перед Рей – чудовищная фигура огромной высоты с большим рычащим ртом, внутри которого находится мозаика острых, кровавых зубов и разорванных кишок от прошлых жертв, её длинные когти закручены, как рыболовные крючки.       — Голодный, — говорит оно.       — Я на вкус горькая, — едко отвечает Рей в ответ.       Шаги чудовища медленные, вялые, взгляд его одинокого глаза проникающий, съедающий её изнутри.       — Где Кайло? — её голос надламывается.       — Голодный, — повторяет чудовище.       — Где он, черт возьми?       Монстр устремляется вперед, придавливая её к стене; его огромный рот начинает открываться…       Её могут съесть. Обглодать кости. Она может спрятаться внутри этого монстра. Остаться незамеченной. Никогда не мечтать. Никогда не сломаться…       Никогда не почувствовать рук, обнимающих её, губ, целующих её, глаз, узревших её.       — Голодный, — выдыхает он.       — Подавись сталью, придурок.       Она опускает кинжал и ударяет монстра в глаз так же, как сделала когда-то с Платтом, как и сделает снова и снова и снова, пока её монстр не вернется к ней, пока они не будут свободными, пока Лабиринта не станет.       Монстр вгрызается зубами в её руку, протыкая кожу, проливая кровь, и воет в агонии.       Оно отпускает её.       Рей глядит, как монстр карабкается на четвереньках в поисках своего глаза, – “Голодный” – он жалко скулит – его глаз не потерялся; он моргает там, где застрял в полу, туманный, надтреснутый кристаллический шар, неправильная фальшивая жемчужина; она наступает на него.       — Голодный!       Она убегает прочь.

***

      Рей, зовет её Лабиринт.       Я найду тебя.       Рей…       Я обещаю.       Коридоры разветвляются, как корни…       Куда ей пойти?