***
Без церемониальной преамбулы, без предупреждения… Лабиринт движется, как барахлящий орган внутри разрезанного хирургом тела, движется внутрь, движется дальше в пустоту, и Рей не остается выбора, кроме как падать. Хоть это не похоже на падение. Больше похоже на парение, – будто она парит в тяжелом тумане – силуэты существ становятся видимыми, как тени на стенах, когда она моргает, низкий, угрожающий рык заполняет её уши, когда она прислушивается. Или, может быть, это больше похоже на погружение – она погружается в безмолвное море с закрытым ртом, без крика. Её тело ничего не весит, легко перевариваемое, легко съеденное свистящей тьмой. Сперва её ноги, затем руки, грудь, шея, голова… Падение прекращается. И она снова оказывается внутри одной из множества комнат Лабиринта. — Прошло так много, много времени. Одинокая старуха сидит за круглым деревянным столом, по его поверхности разбросана ткань. Старуха работает как швейная машинка – щелкает и щелкает, с её стороны доносится постоянный напев. Её руки жесткие и морщинистые, как кора, а белые волосы разбросаны по каменному полу, как размотанные нити. Она не поднимает взгляда, когда начинает говорить. — Ты все еще плачешь? Ты была маленьким плачущим ребенком. Рей хмурит брови. — Ты кто такая? — Меня не волнуют имена, — она замедляет машинный ход. — Как и твоих родителей. Но я полагаю, что ты выглядишь, как Рей. Она снова падает, несмотря на то что прикована к земле, как упрямый корень. — Мои родители? Ты знала их? — Я знала много лиц. — Расскажи мне. — Нас было много. Мы жили в маленькой деревне. Затем стены выросли вокруг нас, и Архитектор держал нас внутри, как кукол, — старуха прекращает шить и наконец поднимает взгляд своих остекленевших глаз. — Как, тебе уже нравится история? — Кошмарная. — Тогда почему ты не бежишь? Рей обнажает зубы, рыча. — Расскажи о моих родителях. Безымянная женщина возвращается к шитью. — Пьяницы и ничтожества. Мы все думали о них, как о дураках. Но они так же были хитрые. Очень хитрые. Архитектор часто путешествовал – чтобы собрать побольше игрушек, больше историй, понимаешь? – и однажды, когда его тень не нависала над нами, они нашли путь из Лабиринта и уплыли. Скатертью дорога. Они нашли путь. Есть путь, путь наружу из Лабиринта. Все же у Рей нет мыслей о побеге. Совсем нет. Оцепенение держит её недвижимой, бездумной. — А я? — Оставили тебя в корзине, пока глупая чайка не унесла тебя. Архитектор не обрадовался. Он никогда особо не радуется. Можно подумать, что он обрадовался бы. Но нет. Этот день оказался мрачным. Он выпустил на волю так много монстров. Рогатый всегда пугает меня. Рей мотает головой, отказываясь верить старухе. — Это неправда… это не может быть правдой. — Так и есть. Рей сползает по мокрой, холодной стене на еще более мокрый и холодный пол и плачет. Её грусть громкая, ужасная. — Плачущий ребенок тогда, плачущая девчонка сейчас. Хватит лить слезы, — говорит старуха. — Поднимайся. — Они оставили меня. — Да, оставили. — И Архитектор… Архитектор забрал его и запер здесь. — Кого? — Моего монстра, — шепчет она. — Ох, буу, — старуха смеется. — Ты теперь здесь. Ты вернулась. Разве ты не знала? Лабиринт очень по тебе скучал. Только посмотри, как ужасно по тебе соскучились. Обычное зеркало появляется за старухой. Её отражение не появляется в нем. Как и отражение Рей. Стекло ломается, как серая вода, и рука появляется изнутри; её ладонь раскрывается, пальцы вьются; она зовет её. — Смотри, — воркует старая женщина, — просто посмотри. Рей идет к зеркалу, ближе и ближе, пока рука не хватает её и не затягивает внутрь…***
Она в голубом домике у моря – дом движется – нет, он стучит, как сердце – её сердцебиение слабое. Она любезно сидит на кухне, шоколадный торт, украшенный свечками, стоит перед ней. Кто-то уже отрезал кусочек; черви извиваются в глазури. Она отодвигает тарелку с тортом от себя… Это не личинки, глупышка. Мама говорит. Её мама. Ну и воображение у нашей дочери. Да, милая? Папа говорит. Её папа. Она моргает, смотря на них. С днем рождения тебя, начинают петь они… Мама? Папа? Они здесь. Они действительно здесь. Они вернулись. И они любят её. Они правда любят её. С днем рождения тебя… Она готовится загадать желание. С днем рождения, милая…РЕЙ!
Она открывает глаза, очнувшись. Загадай желание, дорогая. Она смотрит вниз – записка рыбьей сестры лежит у неё на коленях. Милая, нет… Она разворачивает её. Дорогое дитя… В записке написано её имя – она не должна забывать его. — Все не настоящее, — говорит она. — Все это ненастоящее.***
Зеркало вскрикивает; оно ломается; оно выплевывает её обратно в комнату… Рей быстро вскакивает на ноги и бросается к старухе, у которой выросли крылья летучей мыши. Старуха тянется схватить ножниц, но она слишком медленная, опоздавшая. Рей быстрее; её кинжал прикасается к подбородку женщины, кусая её мясистую шею, пуская кровь. — Как они сбежали? — выплевывает Рей. — Как мои родители сбежали? Глаза старухи широко открываются. — Нить. Следуй за нитью! Нить… Кинжал режет. И краснота вырывается из открытой раны на шее; кровь льется из рта. Следуй за нитью. Едва видимая, но все же здесь – нить, красная нить, она появляется, пришитая к низу стен, как артерия, которая тянется бесконечно… Следуй за нитью. И Рей следует.