Льняная шляпа

Впереди с невинными взорами
 Моё детское сердце идёт. Пусть глаза утомятся бессонные, 
Запоёт, заалеет пыль…
 Мне цветы и пчёлы влюблённые
 Рассказали не сказку — быль.

Узкие улочки Шинганшины звали Жана. Порой, он выходил на этот клич на рассвете, когда город тонул в мягком тумане, как в молоке. В обыкновении, воздух в это время был наполнен каким-то тропическим запахом: свежесть росы в объятьях сладкого дурмана цветущих растений. Жан возвращался словно хмельной, и постель казалась текучим холодным оазисом. Тогда он не различал ни сны, ни реальность. Мираж. Жан просыпался после обеда, когда знойный день раскалёнными ступнями ходил по крышам. Он готовил свой завтрак, как настоящий эстет. Рисовый омлет, масло на хрустящем багете, красные ягоды. Базилик, тимьян, розмарин, и контрастным пятном яркая зелень — это был его второй холст. Давно бодрствующий Армин присоединялся к привычному расписанию Жана, и порой они вместе довольствовались кулинарными творениями Кирштейна. Да и Арлерт просто не мог устоять перед всеми этими удивительными запахами. После трапезы, Жан доставал бокалы, лёд, выпивку и медленно достигал того миража искусственно. Он был мастером в этом, полным гедонистом. С задатками истинного сомелье Жан различал сорта и ноты, открывая для себя новые виды наслаждения. И это касалось не только алкоголя. Так он ждал вечера, когда некоторое обстоятельство, одна трепетная тайна, снова повлечёт его на улицы.   — Боже, ну и жара, — Жан откинулся на стуле, вздыхая. Он запрокинул голову к потолку, прикрывая утомлённо глаза.

 — Да, солнце здесь и правда печёт ужасно. Так меня ещё этой ерундой обсыпало.

 Жан заинтриговано приоткрыл один глаз, выгибая бровь, и увидел, как Армин придирчиво разглядывал в зеркале на своем лице…

 веснушки. 

— Похоже, солнце тебя любит, — ободряюще заметил Кирштейн.

 — Ага… только Энни бы сказала что-то в духе: «Господи, тебе на лицо будто чихнули каким-то дерьмом».

 Лицо Жана начало расплываться, и из его закрытого рта вырвался первый смешок. Армин обернулся на звук, и Жан, не выдержав, громко засмеялся.

 — Не смейся, я серьёзно, — задыхаясь от смеха, начал Армин, — она однажды вообще, помню, смотрела-смотрела на меня, а потом выдала «Ну у тебя и чёлка».

 Арлерт взъерошил пшеничные волосы и снова недовольно уставился в зеркало. Кирштейн смотрел и анализировал: Армин беспокоился, как отреагирует Энни. Интересно. 

— Мне кажется, ты ей просто нравишься, — ответил Жан, а после ехидно добавил, — мне уж точно нравятся твои веснушки… друг.

 Армин глянул в отражении на Кирштейна, который только и ждал, пока на него посмотрят. Увидев эту саркастичную физиономию, Арлерт сам пуще прежнего захохотал. 

— Господи, я просто обязан рассказать об этом Конни, — надрываясь, сказал Жан, и приподняв бокал то-ли виски, то-ли бренди, отсалютовал товарищу, — за все наши недостатки, которые обязательно станут достатками.

 Армин усмехнулся, глядя на то, как Жан вальяжно раскинулся на стуле. Он потягивал дорогое спиртное точно с видом настоящего аристократа.

 Армину стало легче.   — Будешь пить? — Жан кивнул в сторону бутылки.

 Армин отрицательно покачал головой. Жан тут же театрально поник и, сделав «разочарованный» глоток, проговорил:

 — Не думал, что ты оставишь старого друга одного… с его проблемами…

 Армин, качнув головой, начал снова расплываться в тёплой улыбке. Ему нравилось проводить время с Жаном: с ним хотелось соглашаться на любые авантюры.

 — Ладно, давай. Только немного. Кирштейн победно ухмыльнулся и насмешливо прищурил глаза. 

— Виски на столе.

 Армин подошел к столу и взял в руки увесистую бутылку алкоголя. Откупорив крышу, парень попробовал вдохнуть запах спиртного у горлышка, и его передёрнуло всем телом. Жан удовлетворённо рассмеялся.

 Пока Армин наливал себе выпить, его взгляд упал на остальные предметы на столе. На лаковой поверхности из красного дерева лежали заточенные карандаши, пару свертков бумаги и один раскрытый лист с каким-то наброском. Армин точно понял, что это портрет.

 Жан проследил за взглядом друга и тихо разрешил:

 — Можешь посмотреть.

 Армин слегка удивился такому доверию, и немного помедлив, взял лист в руки.

 Из тонких линий чёрного грифеля выстраивалось прекрасное лицо. Взрослая девушка с длинными волосами держалась за шарф и улыбалась. Её волосы украшал нежный белый цветок, вложенный за ухо. Ботаническим взглядом Армин узнал нарцисс. Вся красота его подруги детства была мастерски изображена рукой талантливого солдата в прошлом.

 — Жан, это же Мика- 

— Да, это она.

 Армин с неописуемым восторгом уставился на художника, а после ещё раз на его творение.
 — Ты просто обязан показать его ей, — голос Арлерта выдавал точно детскую радость. — Ты, что, головой ударился? — Жан, цыкнув, отвернулся от Армина, будто тот сказал какую-то ересь. Армин прищурился, ловя каждое движение своего товарища, а потом в полголоса проговорил:

 — Не думал, что после всего, что мы пережили, ты струсишь подарить рисунок девушке.

 Жан поперхнулся алкоголем и с вызовом протянул:

 — Ха-а? 

Армин рассмеялся, узнавая прежнего Жана. Кирштейн, осознав поражение, начал улыбаться против воли, смотря куда-то перед собой:

 — Ты прямо как Марко, — Жан, нахмурившись, сделал глоток, будто хотел запить что-то внутри себя, — он тоже вечно разглядывал мои работы и настаивал, чтобы она увидела хотя бы одну. Я постоянно злился и отмахивался от него, говорил, что сам решу.

 Армин замер, слушая воспоминания друга. 

— Иногда я жалел, что мог нагрубить ему. Просто… Я слишком утопал в своих чувствах и зависти. Думал, что он не сможет меня понять. Но каким-то образом Марко видел во мне того, кем я являюсь сейчас. Похоже, он понимал меня лучше всех.
 
Жан уставился на веснушки Армина. В груди нарывом щемило от них. Он покрутил пустой бокал в руке. — Может, ты и прав, Арлерт. Может, действительно стоит показать ей. Тихая грусть окутала Жана. Призраки прошлого стали чёрными лапами пробираться в его естество. Казалось, он давно пережил эту боль и предательство, но это невозможно «пережить», с этим приходится «проживать». Взгляд Жана лихорадочно метнулся к потолку. «Как перестать себя терзать?». Один из вечных вопросов, которые просто лучше не задавать. Время текло мучительно медленно. Разговоры спасали, но Жану просто необходимо было развеяться. Он схватил свою шляпу, попрощался с Армином, и вышел на улицу в поисках какого-то утешения. Стрелка на часах приближалась к пяти. Зной лениво сходил вслед за солнцем, свет которого обжигающими пятнами сползал по стенам. Жан шёл вдоль дворов с пышно раскинувшимися деревьями и внезапно услышал смех. Задорный, мальчишеский. Он завернул в проулок, откуда исходили звонкие выкрики, и к его ногам тут же подкатился мяч. Жан заинтересовано уставился на предмет, а потом увидел, как несколько ребят смотрят на него в упор. — Э, дядя, подкиньте мяч, —дерзко и уверенно крикнул тот, что повыше. Жан вгляделся внимательнее и, увидев самодельное кольцо из проволоки, прибитое к дереву, ухмыльнулся. Кирштейн предвкушающе взял мяч, отбил его несколько раз о землю, а потом прицелившись, с лёгкостью кинул вверх. Ребята замерли, глядя на такой выверенный пас. Мяч, пролетев над их головами, метко угодил прямо в кольцо. Орава мальчуганов взревела. Жан, широко улыбаясь, в невероятном удовольствии прикусил нижнюю губу. Его самого охватило мальчишеское веселье, отдалённо напоминавшее счастье. Ребята продолжили играть с еще большим энтузиазмом. Жан расслабленно сложил руки в карманы, посмотрел на них ещё пару мгновений, запоминая эту картину, и с лёгкой улыбкой пошел дальше. Все самые тяжелые мысли моментально улетучились из его головы, оставив после себя нечто похожее на надежду. Жан замечтался о будущем, о том, как он мог бы однажды играть со своими детьми. Пчёлы жужжали вокруг жёлто-белых бутонов липы, напоминая, что скоро пасечники смогут собрать душистый мёд. Жан сорвал веточку цветов и вложил в ленту льняной шляпы: мёд разлился и в его душе. Он направлялся к Микасе.