Льняная шляпа

Микаса падала. В тёмную бездну, без единого шанса на спасение. Её окутывал леденящий сковывающий страх, она хотела кричать, но не могла. Она хотела просить о помощи, но вместо крика рот безвольно издавал шёпот. Эта бездна – это её наказание, решила Микаса. Страх раздавил Микасе лёгкие, она продолжала шептать изнеможённо, безвыходно, однако теперь в этой тихой пытке слышались извинения. Микаса глотала слёзы и ужасно просила прощения. Но у кого? И за что? Пропасть все приближалась. Микаса жмурилась, задыхалась, хватала горло, терзая его ногтями, она пыталась выцарапать оттуда звук. Горючие слёзы жгли лицо. Прости меня, прости меня, прости меня. Кто бы ты ни был и где бы ты ни находился, прости меня. Микаса знала, что умрёт. Сейчас, одна. Разобьётся о бездонное дно. И тут сбоку что-то мелькнуло. Чья-то фигура, чьё-то тело тоже молниеносно падало, намереваясь сгинуть в чёрной сосущей темноте. Она посмотрела вбок. Жан без сознания, с кровью у затылка летел также вниз. «Нет, нет, нет» – разнеслось по тёмной воронке почти эхом. Это только её наказание, только она должна искупиться за своё преступление. Он не должен тонуть вместе с ней. Ему нельзя разбиваться. Микаса протянула руку, умоляюще прося, чтобы это закончилось, чтобы его кто-то спас… Единственное, что Микаса смогла выговорить в полный голос, наконец-то прокричать во сне, стало его имя. «Жан!» Микаса очнулась в своей кровати, широко распахнув веки. Сердце колотилось в груди так сильно, что его биение отдавалось в каждой части тела. Микаса вытерла лоб, который покрылся испариной, и вспомнив тут же свой сон, резко приподнялась на кровати. Жан расслабленно спал в кресле. Микаса смотрела на него, восстанавливая дыхание и ощущала, как к ней возвращается привычный ритм сердца. Утреннее солнце косыми лучами прорезало комнату, воздух был свеж. Время было явно около восьми, а значит рассвет наступил давно. Грудь Жана, в расстёгнутой рубашке продолжала еле видно вздыматься. Одна рука расслабленно свисала с подлокотника кресла, и Микаса заострила свой взгляд на его пальцах. Длинные, тонкие и огрубевшие от порезов и мозолей. Это создавало какое-то невероятное сочетание: его руки были художественно красивы. Словно они были выточены когда-то и кем-то с любовью. Микаса скользнула взглядом вверх по фигуре Жана. Даже в расслабленном состоянии его тело напоминало прекрасное изваяние. Рельеф шеи и ключиц переходили в такой же выструганный с любовью профиль. Мраморная телесность. Микаса не заметила за собой, как продолжала разглядывать Жана, продолжала смотреть на его черты так. Она решила не думать о том, почему смотреть на него было таким успокаивающим процессом. Потом как-нибудь. Сейчас Микаса хотела смотреть на него, когда он об этом не знал. Когда об этом никто не знал. Микаса легла снова в постель, на бочок, чтобы можно было глядеть на него. Она подоткнула к себе поудобнее одеяло, и как-то в комнате всё стало в миг таким уютным. Ей нравилось, что она могла смотреть на Жана, оставаясь незамеченной, и что между ними сейчас было расстояние. Микасе не хотелось тащить его в свою бездну. Жан спал удивительно крепко. Это было заметно по его глубокому дыханию, по чуть приоткрытому рту. Конечно, дай солдату точку опоры, и он обязательно уснёт. Резкий луч света ворвался через шторы, рассекая пыльность комнаты и ударяясь о профиль Жана. У Микасы перехватило дух от красоты увиденного и от собственной «игры». Сейчас к лицу Жана прикасалось солнце, и Микаса почему-то подумала, о том, какова его кожа на ощупь. Нет. «Нет-нет-нет». Думать о том, каково это прикасаться к Кирштейну, не входило в её планы. Она метнула взгляд к его волосам. Положение не улучшилось. Кто ты, та девушка, что сможет ощущать податливость кожи Жана каждый день? Чувствовать мягкость… пепельных волос? Микаса мотнула головой, и сильнее притянула одеяло, вжимаясь в него. Слегка поворочавшись, она физически пыталась отогнать мысли из своей головы. Одеяло стало жарким. Вытолкнув всё такое резкое и неправильное из сознания, Микаса снова решила взглянуть на Жана. И её словно окатило водой. В эту секунду глаза Микасы столкнулись с янтарностью его глаз. Жан смотрел прямо и спокойно. Не вопрошая или изучая взглядом, а точно окутывая. Микаса глядела испуганно, не моргая, а Жан продолжал расслабленно смотреть. Он, не спеша, повел плечами, а затем шеей, и склонил немного на бок голову, все также не меняясь в спокойном взгляде. Микаса подумала на секунду, что он знал о её игре, что только и выжидал подходящего момента, чтобы раскрыться самому. Микаса не смела и не пыталась оторвать взгляда от глаз Жана. После всего пережитого, по какой-то причине они оказались её единственным пристанищем. — Как спалось? — проговорил тихо и безмятежно Жан чуть хриплым после сна голосом. Слышать его голос сейчас было невыносимым для Микасы, ведь буквально пару минут назад она беззастенчиво разглядывала Жана. Аккерман было стыдно за свои мысли, а теперь она стыдилась того, как её тело отзывалось на голос Жана. Это была неизведанная территория её чувств. Этот голос, именно мужской голос, разошёлся вибрациями по конечностям. — Почему ты не ушел раньше? Рассвет уже давно наступил. Микаса проговорила фразу в непривычном для себя темпе, слишком быстро. Слова вырвались из её пересохшего горла как-то нервно, отрывисто, словно она старалась скинуть с себя это наваждение. В ней точно разразилась противоречивая борьба разума и тела. Жан рассмотрел Микасу, лежащую в постели. Почему-то её интонация показалась ему забавной. Жан любопытно склонил голову в другую сторону. Озадаченно, хищно. — Уже гонишь меня? — Я-я… — у Микасы не хватало дыхания. — Не волнуйся, я думаю, Армин меня и правда заждался, — сказал Жан с ласковой усмешкой.

***

— Где ты был? Жан разлегся на кровати, блаженно прикрывая глаза. Как хорошо знать, что ты сейчас поспишь и тебе никуда не надо. Он приподнял брови и поиграл ими на вопрос Армина, точно Арлерт был ревнивцем-любовником. Кирштейн закусил губу и, чмокнув ею, бессовестно ответил: — У женщины. Армин смотрел на него, на этого придурка, чья протяжная интонация буквально говорила, мол, «только не завидуй». Из губ Арлерта вырвался громкий смешок, такой, когда смотришь на кривляния друга. Жан распахнул глаза и наигранно продолжил: — Ты, что, мне не ве-еришь? Армин продолжал смеяться ещё сильнее, и, потерев переносицу, ответил: — Ты такой идиот. Жан прыснул, и его грудь затряслась в смехе. — Я ж ведь не соврал. — Ответил бы, что был у Микасы. — Арлерт, «женщина» – звучит уже гордо и серьёзно! Даже бы сказал… — Жан на мгновение осёкся, подбирая верное слово, а затем озвучил, — … привлекательно. — Я б посмотрел, как ты сказал бы такое Микасе. Жан прикрыл глаза предплечьем правой руки и вздохнул. Он бы с удовольствием назвал Микасу «жен-щи-ной». Особенно своей. Жан ничего не ответил Армину. Только сильнее уткнулся глазами в руку. Спину ломало от сна в кресле. Кирштейн зевнул и, всё-таки посмотрев на Армина, потянулся в кровати. — Сегодня ты идёшь с нами смотреть на звёзды. — А я вам там зачем нужен? — иронизируя, спросил Армин. — Арлерт, в смысле «вам»? Ты вообще-то и её друг… и, как минимум, разбираешься в созвездиях. — А-а!.. — пытаясь вернуть серьёзный вид, насмешливо протянул Армин, — тогда я точно вам нужен. Жан захотел кинуть в него подушку.