Все и одинокие сердца (all and the lonely hearts)

Тепло. Всё, что он чувствовал, было тепло внутри него и вокруг. Джон попытался удержать чувство, которое распространилось по его телу, желая, чтобы разум снова отключился, чтобы он оставался скрытым маревом сновидения. Он всё ещё чувствовал гладкую кожу под кончиками пальцев и слабый запах, который витал вокруг него. Обонятельная память, снабдил его, к сожалению, бодрствующий разум. Он никогда не знал, что это работает и во сне. Ощущения были знакомы ему так же смутно и нечётко. Он до сих пор мог слышать низкий гулкий звук, который щекотал что-то в глубине его сознания, но он ни за что на свете не смог точно определить, что это было. Джон всё ещё чувствовал медленный, но ровный ритм чужого сердца. Он окружал его, как будто этот таинственный человек не только был с ним в постели, но и приклеился к каждому дюйму его кожи. Он чувствовал себя околдованным этим звуком. Как мог какой-то неизвестный человек иметь над ним такую власть? При этих словах он почувствовал острую боль в груди. Во сне это была не Мэри. Он не знал, кто это был, но точно не она. Джон не шевелился и на мгновение закрыл глаза, безуспешно пытаясь вернуться к сну, к ощущению безопасности и удовлетворения. Ему никогда не снился такой сон. Даже до того, как армия нарушила его режим сна. Учитывая кошмары, которые в последнее время все чаще всего омрачали его сон, этот был послан богом. Он чувствовал себя так уютно, как уже давно не чувствовал. Заставив себя наконец открыть глаза, Джон не без удивления осознал, что находится на Бейкер-стрит, точнее, в той самой спальне, в которую, как он когда-то думал, никогда больше не войдёт. Он застонал и снова уткнулся лицом в мягкую подушку. Это была его подушка. Шерлок не шутил, что всё осталось по-прежнему, если бы не запах свежевыстиранного белья. Очевидно, он должен был поблагодарить за это миссис Хадсон. Пробежавшись глазами по старой мебели — старому комоду и платяному шкафу, — он признал, что вид комнаты только помог сохранить тепло сна. Казалось, вся комната поддерживала в нём жизнь только для того, чтобы Джон мог наслаждаться им ещё немного. Он улыбнулся, благодаря бога за то, что он снова вернулся в квартиру. Квартира с его спальней и сумасшедшим детективом, которого тоже можно считать своим, так или иначе. Джон нахмурился. Он отбросил эту мысль, приписав её странной туманности, которая была в голове. Он сел на кровати, путаясь в простынях. Зевая, он ощупал своё тело, чтобы хоть как-то вернуться в реальность, зная, что его мозг не будет полностью функционировать до первой чашки чая. Сегодня ему предстояла операция, и ему нужно было идти. Только после того, как он опустил ноги на пол, кусочки реальности обрушились на него, и он вспомнил предыдущую ночь: Лили и невероятную печаль, которая овладела им, Шерлока и их спор о кресле Джона. Только ли о нем был их спор? И он вспомнил коричневый конверт и его отвратительное содержимое. Джон пообещал себе не обсуждать эту тему с Шерлоком — прежде всего потому, что понятия не имел, как это сделать. Он был оскорблён тем, что Шерлок видел эти документы, не говоря уже о том, что он, вероятно, знал всё это с их первого дня на Бейкер-стрит. Он не хотел говорить о том, что его снова использовали как средство добраться до Шерлока. Он не думал, что сможет найти слова, чтобы должным образом описать, как чертовски устал от всего этого. Шерлок же считал, что сентиментальность — это просто обуза, слабость нормальных и мелких человеческих существ. Джон решил, что ему больше не нужны доказательства этой чуши. Как он мог уговорить Шерлока поделиться с ним тем, что с ним происходит, если детективу кто-то постоянно напоминал, что путь в два с половиной дюйма — такое крохотное расстояние между Джоном и смертью? Джон боролся с невидимым врагом. Всё это чертовски смущало его. Кто мог быть настолько могущественным, чтобы наложить руки на такого рода официальные документы — включая его военную медицинскую карту, ради всего святого. Как будто им угрожал злой близнец Майкрофта – разве это не ужасающая мысль? Он также не думал, что сможет выдержать ещё одну ложь Шерлока. Только не снова. Он встряхнулся и сделал ровный вдох, уже всем сердцем тоскуя по своему сну. Он проснулся от этого восхитительного чувства, чтобы быть брошенным в свою откровенно дерьмовую реальность. Он вздохнул, поднялся на ноги и начал свой день. Полчаса спустя, готовый приступить к работе, Джон вошёл в кухню и заметил, что дверь в гостиную закрыта. Прежде чем он успел спросить почему, эта мысль вылетела у него из головы при виде Шерлока, склонившегося над микроскопом, одетого в серую футболку, пижамные штаны и довольно старый синий халат поверх них. Какое-то мгновение он просто смотрел на него. Готов ли он к этому? — тупо спросил он себя. Готов ли он к семейной жизни и всему, что с ней связано? Готов ли он отпустить это? — Доброе утро, — сказал Джон, стараясь говорить приветливо. Шерлок только промычал в ответ. Тем не менее уголки рта Джона тронула улыбка. Кудрявые волосы Шерлока торчали во все стороны, отчего его улыбка стала ещё шире. Он не знал, готов ли он к этому, но был чертовски рад, что снова может разделить компанию Шерлока. Он приготовил чай и тосты для Шерлока, даже не потрудившись спросить, поел ли тот уже. Конечно, он этого не сделал. Джон сел напротив детектива и взял со стола газету, обнаружив под ней коричневый конверт, который Шерлок изучал до того, как Джон спустился к завтраку. «Значит, всё», — подумал Джон. У них будет ещё один из этих немногословных разговоров, или они будут кричать друг на друга, и один из них взорвётся. Он так устал от этих исходов. Шерлок прочистил горло с болезненным выражением на лице. — Я не пытался скрыть это от тебя, — слабым голосом произнес он. И Джон в кои-то веки решил ему поверить. Шерлок не оставил бы конверт, если бы не хотел, чтобы Джон его увидел. Чёрт, Джон всё ещё был бы в неведении обо всём этом, если бы Шерлок не сделал выбор впустить его — настолько, насколько Майкрофт позволил ему. Джон оторвался от кружки. — Хорошо. — Он говорил искренне, хотя и немного натянуто. — Я хочу выстрелить им в голову, — признался он, вполне довольный собой. Он действительно этого хотел. У него не было абсолютно никаких гуманных чувств к кому-то, кто использовал как эмоциональные и физические шрамы Шерлока, так и его собственные, чтобы немного повеселиться. Шерлок удивлённо посмотрел на него. Однако что-то во взгляде Джона, должно быть, нарушило его удивление, потому что, когда он улыбнулся Джону, улыбка была полна понимания — как будто они не расставались больше недели в своей жизни. — Я разделяю твои амбиции, — сказал он, снова глядя в окуляр. Джон продолжал читать газету, и его взгляд случайно упал на дату. Чёрт, когда он в последний раз разговаривал с Мэри? Приглушённый звук заставил Джона застыть на месте. Шерлок напевал какую-то мелодию, полностью поглощённый своим экспериментом. Грудь Джона сдавило, как будто сердце стало слишком большим для своей полости. Он закрыл глаза и сосредоточил все свои чувства на этом шуме — случайном шуме, — который вернул воспоминание о вчерашнем сне на передний план рассеянного мозга Джона. Ему не нужно было слышать это снова. На самом деле он слышал этот звук уже миллиард раз. Джон давным-давно ассоциировал его с тихим утром и домом. Он попытался вспомнить больше о сне, потому что должен был знать. Он не мог позволить собственному разуму скрыть от него что-то настолько большое. Конечно же, он мог вызвать ощущение кожи Шерлока под кончиками пальцев, как будто воспоминания о ней всё это время хранились в его эпидермисе. Все те разы, когда Шерлок поранился и Джон осматривал его, и ещё дюжину раз, когда они держали друг друга за руки по той или иной причине, и даже однажды бежали от полиции, как раз перед тем, как всё полетело к чертям собачьим. В тот единственный раз, несколько недель назад, когда Джон ощупал шрам, который теперь украшал поясницу Шерлока… Джон судорожно вздохнул и открыл глаза, не в силах оторвать взгляда от лица Шерлока. Всё было на месте. Кожа, голос, мускусный запах, который он мог определить с закрытыми глазами. Он не мог поверить, что до сих пор не замечал этого. Джон готов был поспорить на свою жизнь, что если бы прямо сейчас он прикоснулся к груди Шерлока, чтобы ощутить биение его сердца, то почувствовал бы, что его охватывает тот же морок, что и утром. Кто мог бы быть таким превосходным, если не Шерлок? Кто мог держать Джона такой сильной хваткой даже во сне? Он чувствовал себя полным идиотом из-за того, что не догадался об этом раньше, из-за того, что позволил втянуть себя в это. Это было невыносимо неловко. Он заставил себя оторваться от своих мыслей только для того, чтобы понять, что Шерлок смотрит прямо на него. Джон попытался скрыть волну паники, которая грозила заставить его выбежать из квартиры, и заставил себя не ёрзать под проницательным взглядом Шерлока. Чёрт, как можно что-то скрыть от Шерлока Холмса? Как мог Джон скрыть это от него? Джон продолжал смотреть, потому что, откровенно говоря, не думал, что сможет сделать что-то ещё. Он сосредоточился и попытался понять, видит ли Шерлок его насквозь. Он прищурился под пристальным взглядом Шерлока. Нет, Шерлок не мог ничего заподозрить… Шерлок никогда не узнает. Он поймёт, что что-то не так, но никогда не догадается об этом. Это не то, что можно взять из воздуха. — Ну как, хорошо спалось? — внезапно спросил Шерлок. Вот дерьмо. Но Джон видел, что он только выуживает ключ к разгадке того, что скрывает Джон. — Я… да, очень хорошо, — сказал Джон, стараясь вести себя нормально. — А тебе? Шерлок махнул рукой, увиливая от вопроса Джона. — Кошмары были? Джон остановился и посмотрел на Шерлока. Как он мог… Шерлок смотрел на Джона так, словно ждал какого-то подтверждения. Как будто Джон был одной из его чашек Петри и Шерлок собирался сделать заметку. Джону захотелось хихикнуть. Боже, какой он странный. Затем он вспомнил тот вечер несколько недель назад у миссис Хадсон. Он вспомнил, как мыл посуду бок о бок с Шерлоком и как тот сказал ему, что он играл на скрипке, чтобы сгладить ночные кошмары Джона. В этом был смысл. В этом было столько смысла, что Джон был рад, что сидел. Каждая из этих вещей — скрипка и воспоминание о гладкой коже, призрак голоса и сердцебиение Шерлока — превращала его тело в желе. Однако он собрал всё своё мужество, потому что он, ради всего святого, капитан, а не щенок. — Никаких кошмаров, — покачал он головой. Его голос прозвучал на удивление ровно. — Ты играл на скрипке, не так ли? Его сердце пыталось подняться к горлу. — Ага, — ухмыльнулся Шерлок, растянув букву «а». «Это всего лишь сон», — снова и снова повторял себе Джон, чистя зубы и выходя на работу.

***

В метро Джон нашёл свободное место и выудил из кармана телефон. Он не мог перестать думать об этом проклятом сне. Из-за него он чувствовал себя виноватым, хотя знал, что это не его вина. Джона не интересовала ни одна из этих теорий о том, что сны — истинное отражение сердца. Сейчас у него не было на это времени. Он покачал головой. Он должен был забыть об этом, не говоря уже о том, что чувствовал себя лучше, чем… Чёрт, лучше, чем когда-либо, если быть честным. Джон посмотрел на свой телефон и нахмурился, когда заметил, что он не работает. Он понажимал все кнопки подряд и даже бесполезно потряс его, заставив подростка рядом с ним закатить глаза. Ну, он не так уж хорошо разбирался в технике. Джон попытался вспомнить, когда в последний раз заряжал телефон. Он понятия не имел. Вздохнув, он положил его обратно в карман. Мэри, наверное, звонила ему, она, должно быть, очень беспокоится о нём. Как долго он бегал по Лондону с Шерлоком и без телефона? Он вообще привёз свою зарядку на Бейкер-стрит? Он не мог вспомнить. Наверное да, но кто знает? Он отправит Мэри электронное письмо, как только войдёт в свой кабинет. Она всегда была прикована к своему смартфону, значит сразу же получит его. Джон заставил себя думать о ней. Мягкий изгиб её тела, счастье, которое он испытывал, когда поздно ночью они обнимались в постели. В голове у него было пусто и серо, как на старинной картине. Они так долго спали порознь из-за кошмаров Джона и отсутствия Мэри. И вот он здесь, видит сны о тепле, довольстве и постели со своим лучшим другом. Честно говоря, что с ним не так? Жизнь и так была слишком тяжела для него, он не хотел больше ни боли, ни неловкости, разрушающих его отношения с Шерлоком, это было точно. Он позвонит Мэри, как только войдёт в свой кабинет. Он услышит её голос, и всё будет хорошо.

***

День в больнице прошёл как в тумане. Три случая гриппа и один случай ушной инфекции были ничем по сравнению с волнением от того, что он был закадычным другом Шерлока — или как там пресса называла Джона в эти дни, — но он был рад. Мэри не взяла трубку, когда Джон позвонил в первый раз. Она не взяла ни во второй раз, ни в третий. Джон отправил электронное письмо, в котором объяснил, что задержится на Бейкер-стрит на несколько дней и что он был простофилей, забыв зарядить телефон. Ответа он не получил. «Всё дело в чувстве вины, — подумал Джон, — оно делает меня параноиком». Джон совершенно не контролировал содержание своего сна, но его опять пронзило чувство вины. Хуже всего было то, что он слишком ярко помнил эти ощущения. Если он на мгновение закрывал глаза, ожидая прихода следующего пациента, то чувствовал соприкосновения кожи, счастье, такое сильное и реальное, что он почти мог его потрогать. Если бы он только позволил себе… В этом-то и заключалась проблема, не так ли? Он не мог. Он не мог позволить своим глазам закрыться, а разуму – блуждать по бледной коже и вьющимся волосам, ртутным глазам и изящным губам. Это было уже слишком. А Джон был всего лишь человеком… Он давно запретил себе это. Он не мог позволить Шерлоку причинить ему такую боль. Это искалечит его.

***

Он шёл от метро к 221Б, пытаясь найти баланс между затяжным теплом, которое сон оставил в его голове, и конфликтом, который он пробудил в нём. Было слишком заманчиво на минуту забыть о сладкой горечи и просто погреться в ней. Джон был далёк от того, чтобы брать на себя роль жертвы, но за последние годы он пережил достаточно дерьма. Не было ничего плохого в том, чтобы хотеть немного тишины и покоя — даже если это существовало только во сне. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так хорошо спал, не мог вспомнить, как давно просыпался с улыбкой на лице. И его сердце болело при мысли о Мэри. Он был уверен, что был счастлив в течение бесчисленных дней, просыпаясь рядом с ней, и ему было неприятно, что сейчас он почему-то не мог вспомнить ни одного из них. Что беспокоило Джона больше всего, так это то, насколько комфортно Шерлок чувствовал себя в его сознании — как будто он всегда был там. И ладно, может быть, было время, когда так и было, но это время прошло. Так и должно быть. Всё в жизни Джона, казалось, сводилось к одной кудрявой голове и острому языку, неважно, как долго он пытался освободиться от этого — о, чёрт возьми, в этом не было никакого каламбура, ни в коем случае. Он не хотел даже думать об этом. Ветер трепал его волосы. То, как легко он себя чувствовал, возвращаясь на Бейкер-стрит после работы граничило с безумием. Как будто его распорядок дня вообще никогда не менялся. Как будто всё это не было вырвано у него много лет назад, когда Шерлок бросился с крыши. Важно помнить об этом. После стольких месяцев попыток не дать обиде задушить его или заставить убить Шерлока, Джон пришёл к тому, что должен был заставить себя вспомнить, что произошло. Не совсем потому, что он забыл, а потому, что теперь, когда у него появилось время — и пространство, поскольку он вернулся в квартиру на несколько дней, — чтобы заново познакомиться с Шерлоком и его – их – жизнью, болело совершенно по-другому. Это была тупая боль, своего рода физическое напоминание о том, как Джон был связан со всем этим. Он считал, что даже его тело реагирует по-другому, когда рядом Шерлок. Он был более внимателен, хотя и менее встревожен. Он мог бы снова стать самим собой, капитаном, не боясь напугать Мэри или своих коллег. Когда Джон ушёл из армии, какая-то его часть была так тесно связана с Шерлоком Холмсом, что неудивительно, что только сам Шерлок Холмс, воскресший из мёртвых, мог пробудить её. И знакомое чувство в глубине его сознания не позволяло ему ни на минуту забыть, что, несмотря ни на что, он любил эту жизнь. Ему она слишком нравилась. Настолько, что она заставила Джона усомниться в собственном здравомыслии, согласившись снова быть с Шерлоком в этой квартире, когда на самом деле он готовился навсегда покончить с этой жизнью. Он был совершенно глуп, позволив себе вернуться к той жизни, которую вёл много лет назад, когда должен был попытаться снова встать на ноги, найти хороший баланс между новой жизнью и старой. Поворачивая ключ в замке 221Б, Джон почувствовал, что творит полный бардак. Сумасшедший ли он, раз он хотел всё вернуть? Разве это не печально, что он так сильно хотел чего-то, чего у него никогда больше не будет? Он спокойно поднимался по лестнице, ступая на каждую ступеньку, как нелепый идиот, которым он и был. Тихое бормотание, доносившееся сверху, пробудило любопытство Джона, которое только усилилось после последовавшего громкого смеха. Он нахмурился, вошёл в кухню и заметил, что дверь в гостиную по-прежнему закрыта. Он шёл легко и осторожно и не мог понять, почему ведёт себя так, словно находится в зоне военных действий. Он подошёл к двери из кухни в гостиную, пытаясь разобрать, о чём идет речь. Ему было слишком любопытно, с кем общается Шерлок. Конечно, это была не ревность, а лишь тень отчуждения. Другого выхода не было, поэтому он снова вышел из кухни в коридор, решив, что будет менее жутко, если он просто откроет дверь в гостиную, как он сделал бы в любых нормальных обстоятельствах. И то, что встретило его в гостиной, было совсем не тем, что он ожидал увидеть, поэтому ему потребовалось некоторое время, чтобы всё осознать. Джон видел прямо перед собой… свой стол. Ну точнее стол, похожий на тот, что был здесь раньше. Он стоял прямо перед Шерлоком, как будто его вообще никогда не убирали. Джон почувствовал себя глупо из-за головокружения, которое он испытал при виде этого. Это был всего лишь стол — и стул — не более чем старая мебель, но всё же… Шерлок сидел в кресле и понимающе смотрел на Джона. Вероятно, он его ждал. Чёрт, он, наверное, слышал, как Джон на цыпочках ходил по кухне. Повернув голову, Джон увидел то, чего ему больше всего не хватало в последние дни, единственное, что могло сделать его дни на Бейкер-стрит ещё лучше — или хуже, — чем они были. Там, на обычном месте, стояло его кресло. Оно было бы совершенно идеально, если бы в нем довольно уютно не расположился незнакомец. Джон боролся с нелепым желанием стащить этого человека с места и крикнуть ему, что он не имеет права сидеть здесь до того, как Джон сам получит от этого удовольствие. Однако Джон успел вновь овладеть собой. Боже правый, он выглядел безумцем даже в своих собственных глазах. Он должен был взять себя в руки. Джон знал, что должен что-то сказать, знал, что он, вероятно, выглядит немного невменяемым, застыв посреди гостиной Шерлока с открытым ртом. Мужчина слегка улыбнулся Шерлоку и поднял бровь. — А, теперь я знаю почему. — И его тон показывал, что он поддразнивает, и это неправильно звучало в ушах Джона, хотя он не мог объяснить почему. Услышав эти слова, Шерлок закатил глаза, но не отрывал взгляда от лица Джона. Джону хотелось улыбнуться ему, поблагодарить за то, что он вернул его вещи, хотя на самом деле Джон не имел права их просить… Но, по-видимому, единственное, что Джон мог сделать, — это попытаться не утонуть в глазах Шерлока. Попытка скрыть то, что он чувствовал, отняла у него большую часть энергии, поэтому он просто кивнул, держа рот на замке. — Всё в порядке? — спросил он Шерлока, потому что — если отбросить старую мебель — это была главная причина, по которой Джон согласился снова оказаться на Бейкер-стрит, и он понятия не имел, кто этот незнакомец. Насколько Джон знал, он вполне мог быть убийцей. Изгиб губ Шерлока, когда он незаметно улыбнулся Джону, успокоил его, и он приказал себе перестать вести себя как сумасшедший. — Джон Уотсон, — он протянул руку человеку, сидевшему в кресле. Джон демонстративно не велел ему сесть где-нибудь в другом месте, что само по себе было победой. Мужчина встал и крепко пожал ему руку, приятно улыбаясь. — Конечно, Джон, я знаю, кто вы, — сказал он Джону, не сводя глаз с Шерлока. — Как я могу не знать? Джон попытался улыбнуться. Он не чувствовал себя польщённым, просто потерянным, и, ей-богу, он ненавидел это чувство. Он пристально посмотрел на мужчину перед собой, который, казалось, не мог отвести глаз от Шерлока. Он смотрел на детектива так, словно тот ему нравился и… Конечно, Джон хотел, чтобы Шерлока ценили и любили, но всё же… Это не меняло того факта, что Джон понятия не имел, кто это такой. Он казался весёлым и лёгким, каким сам Джон не чувствовал себя с тех пор, как пошёл в армию. Может быть, Джон вёл себя слишком похоже на Шерлока, но, чёрт возьми, он мог бы поклясться, что этот человек прямо перед ним никогда в жизни не видел войны. Джон выругал себя и попытался заглушить внутренний голос. Он снова посмотрел на мужчину и удивился, какие у него голубые глаза. В них было почти вызывающее пламя. Тот оглянулся на Джона с весёлой улыбкой на лице. Джон подозревал, что смотрел слишком долго. Может быть, он представился, а Джон даже не заметил, чёрт возьми. — Простите, что вы сказали? — спросил Джон с улыбкой. Как будто ему нужны были ещё какие-то причины чувствовать себя идиотом сегодня. Мужчина подошёл к Шерлоку, который встал без всякой видимой причины. — Я Виктор. Виктор Тревор, старый друг Шерлока, — весело сказал он, похлопывая Шерлока по спине. Его рука задержалась там? Господи, почему Джон это заметил? Он оторвал взгляд от того места, где Виктор держал детектива. — Приятно познакомиться, — сказал Джон, стараясь скрыть необъяснимое отвращение в голосе.