Связь через боль

Алексу было десять с половиной лет, и он уже встречал боль, как старого знакомого. Он находился в комнате многоквартирного дома в Ливерпуле и смотрел в окно на незнакомый пейзаж. У него был синяк под глазом, и он едва чувствовал свою правую руку, которая была в толстых бинтах. Его это не смущало, болеутоляющие теперь были его единственными друзьями. На нём был пуленепробиваемый жилет, который он пообещал больше никогда в своей жизни не снимать. Он посмотрел на свою руку, но увидел нечто совершенно другое. Он вспомнил тот последний раз, когда он видел своего отца. — О, Мэри, Мэри, ты наивная, глупая женщина. — Натану не нужно было повышать голос, чтобы он звучал пугающе. — Ты действительно думала, что сможешь сбежать от меня? Они находились в комнате в захудалом мотеле на окраине Нью-Йорка. Они сбежали из замка Эвермор всего пять дней назад, а отец их уже поймал. Для Алекса всё ещё было не совсем очевидно, почему они сбежали сейчас, когда у него наконец-то появился шанс поиграть в экси с Рико и Кевином, но он прекрасно понимал, почему его мать хотела уйти от отца. К этому времени жизнь в доме Алекса была не просто страшной, это был ад. И его мама хотела, чтобы он ушел, хотела, чтобы он был в безопасности. Алекс прекрасно это понимал и любил её за это. Натан вошёл через разрушенную дверь с тесаком в одной руке и Лолой за спиной. Алекс уткнулся лицом в поясницу матери, оттеснив её в самый дальний угол комнаты. Это было недостаточно далеко. Комната была маленькая, и его отец, хоть он и не был крупным мужчиной, мог заставить любое место чувствовать себя спичечным коробком. — Мам, — пробормотал он, а затем мгновенно закричал от боли, когда эти длинные пальцы сжали его кудрявые волосы на макушке. — Заткнись! — прошипела она, ни на секунду не сводя глаз с Натана. — О, я вижу, Младший тоже присутствует. Как обычно, залезая обратно в задницу своей мамочки, — он был уже у края кровати, всего в трёх шагах от них. — Не подходи! — Мэри пыталась звучать угрожающе, но её голос заметно дрожал. Натан одарил ее своей фирменной рычащей улыбкой: — Ты не должна так встречать своего мужа после того, как уехала, для чего? Пять дней? О, это так долго. Алекс почувствовал дрожь тела матери. Или это было его собственное? — НЕ ПОДХОДИ! — Мэри закричала, когда он обогнул кровать, а потом вдруг рванулась к ней. Она подпрыгнула так внезапно, что Алекс споткнулся, а затем упал на колени, а его мать перебралась через кровать к своей сумке, которая всё это время лежала на прикроватной тумбочке. Алекс вздрогнул от громкого грохота опрокинутой ею лампы, но больше ни о чем другом он не мог заботиться, потому что к нему подошёл отец. Пальцы Натана глубоко впились ему в плечо, затем он поднял Алекса на ноги, словно тот был невесомой, безжизненной тряпичной куклой. Алекс не мог даже слышать крики своей матери, смешанные с безумным смехом Лолы и глухими звуками борьбы теперь, когда страх перед отцом напряг все его чувства. — Эй, Младший, ничего не скажешь папе? — ОТПУСТИ ЕГО! — Ты слышишь это? Твоя мама думает, ты не в хороших руках. Видишь ли, она ошибается. Ты именно там, где должен быть. — Натан схватил Алекса за горло и поднял так, что теперь их головы оказались на одном уровне. Алекс закрыл веки, когда перед ним появились те самые ледяные голубые глаза, и приготовился к боли. И она пришла. Сначала ему в лицо, когда рукоятка тесака врезалась в него, заставив его почувствовать, будто голова только что взорвалась. «Мне очень жаль, мне жаль, но тебе нужно пережить это снова.» — Он убежал в свои мысли. Он убежал в тот угол, где, свернувшись, лежал тот мальчик. Он подбежал к нему, лёг рядом, слегка касаясь спиной другого мальчика, и тоже скорчился. Алекс никогда не видел его лица, но он всегда был рядом. Он был там, и они страдали вместе. Алекс почувствовал боль в шее, жгучее ощущение лезвия тесака, вонзившегося в его плоть. Он был полуголый, потому что они застали их врасплох сразу после того, как он вышел из душа, поэтому нож мясника беспрепятственно скользил по его телу. Он спустился ему на горло, петлей перешёл к ключице. Больше всего болела та кость, но отец даже не пытался не резать там слишком глубоко. Алекс знал, что он плачет, возможно, он даже кричал, но ничего не слышал. Он был в углу своих мыслей, яростно трясясь вместе с тем другим мальчиком, не чувствуя ничего, кроме боли. «Мне жаль. Мне очень жаль.» У Мэри не было шансов против Лолы. Она знала, как драться, в то время как Мэри понятия не имела. Она тренировалась для этого, в то время как Мэри за всю свою жизнь даже близко не подошла к спортзалу. Она знала, что всё кончено. Они оба умрут, потому что в конце концов она оказалась действительно беспомощной. Как она могла даже подумать, что сможет спасти его? — Что, черт возьми, здесь происходит?! Кто-то оттащил Лолу от Мэри. Кто-то даже начал драться с этой сумасшедшей сукой, и Мэри без всяких колебаний наконец-то смогла покопаться в своей сумке, наконец-то смогла достать из неё пистолет. — Отпусти его, — закричала она Натану и попыталась не опорожнить желудок при виде своего маленького мальчика, окровавленного мальчика. Вся его маленькая грудь была залита собственной кровью. — О нет, пожалуйста, нет, я не опоздала? Натан поднял бровь, не принимая её всерьез, что никогда не делал раньше. Не тогда, когда Мэри попыталась остановить его в первый раз, когда он потерял последнюю каплю терпения по отношению к их сыну, который страдал от фантомной боли. Не тогда, когда она угрожала ему после того, как раскалённое железо навсегда испортило тело её ребенка. Не тогда, когда она умоляла его каким-то образом спасти их ребёнка от Мориямы. Никогда. Но это был последний раз. Мэри выстрелила один раз. Пуля пролетела мимо головы Натана, который сейчас на секунду казался удивлённым. Мэри выстрелила снова, когда на её ненавистном лице появилось чёртовая такая же, как у её мужа, улыбка. Она закричала, когда этот отвратительный монстр потянул собственного сына, прикрываясь его телом от летящих пуль.Она услышала, как вопит её сын, когда пуля царапнула ему руку. Она снова выстрелила, потому что, несмотря ни на что, он всё равно погибнет от рук отца. Теперь пуля прошла через плечо её мужа. — Тск. — именно так отреагировал Натан на всё происходящее, прежде чем уронить Алекса, потому что потерял собственную силу в руке. Мэри выстрелила снова, на этот раз она попала Натану в живот. — Ёбанная сука, — выругалась Лола позади неё, когда человек, который их нашел, прижал её к стене, так как они всё ещё дрались. Мэри было всё равно. — Алекс, Алекс, вставай, Алекс, ВСТАВАЙ! — она не могла подойти ближе не сводя глаз с Натана, который упал спиной к стене, прижимая рану на животе. Алекс почти не слышал её. Теперь он был в шоке; он был слишком глубоко в своих мыслях. Он был так напуган. «Бежать. Тебе нужно бежать.» Голос, который он слышал только во сне, голос, который обычно умолял в непроглядной тьме, сказал ему бежать, и Алекс так и сделал. — Мама, — пробормотал он, медленно поднимая голову к матери, стоявшей в трёх шагах от него с пистолетом, направленным на отца. — ВСТАВАЙ И БЕГИ! БЕГИ И НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ! Он много раз слышал эти слова в последние пять дней. — Если что случится, просто беги и не оглядывайся! — его мама не очень пока представляла, как это сделать, убегая. Это было всё, что она повторяла ему, как мантру. Однако это сработало. Алекс каким-то образом собрался с силами, чтобы подняться на ноги, и, спотыкаясь, побрел к двери. — Не думай, блять, что сможешь уйти от меня, сука. Я буду у тебя за спиной, и когда я тебя поймаю, я сдеру с вас обоих шкуру. Алекс услышал выстрел, но не оглянулся. Он игнорировал крик Лолы, незнакомого мужчину, который пытался остановить его своим волнением, он игнорировал страх, боль, он игнорировал всё и просто бежал. Это была, он надеялся, последняя встреча с отцом. Надеялся, прозвучало дёшево и слабо. В глубине души Алекс знал, что они ещё встретятся. Он не мог поверить, что на этой планете есть место, которое убережёт их от гнева отца. Алекс положил левую руку на рану на правом боку, потом немного сжал её. Боль была слабой. — Ты тоже это чувствуешь? Если я приму обезболивающее, твоя боль тоже пройдет? Если бы я принял его, когда тебе больно, это могло бы помочь? — Ему пришлось покачать головой, потому что он делал это снова. Разговаривал с другим мальчиком в его голове, бежал к нему, чтобы он мог не думать о своем отце. Алекс знал, что не заслуживает такого покоя. Но. У него было так много вопросов, и никто так и не ответил на них должным образом. Его мать избегала темы родственной души, когда могла, Алекс знал большую часть деталей, потому что подслушивал разговоры девочек в школе. Они превратили всё это в эту романтическую вещь, которую он действительно не понимал. Он думал, что в чувстве чужой боли нет ничего романтического, но он прекрасно понимал, что немногим приходится терпеть столько боли, как ему. Ранее в том же году, когда они были в школьной поездке, Алекс проснулся с криком от боли, и с тех пор его одноклассники считали его чудаком… — Не похоже, что ты когда-нибудь увидишь их снова. Алекс пнул ногой стену и поморщился, глядя на свои ботинки. Он больше никого не увидит. Ни друзей, ни учителей, ни того доброго уборщика, который каким-то образом всегда замечал, когда у Алекса появлялись новые шрамы, хотя отец был уверен, что они у него под одеждой. Ему пришлось закусить губы, чтобы остановить слезы. Нет, в этом не было ничего романтического. Если бы не фантомная боль, отец не причинил бы ему такой боли. Он бы не стал считать его слабым неудачником. Если бы не фантомная боль, ему бы не пришлось так много плакать. — Я ненавижу тебя, это всё твоя вина, — пробормотал он, когда слезы снова начали капать на грязный пол. ~~~ Ему было одиннадцать лет и восемь месяцев, и он курил за школой с двумя другими старшеклассниками. Он с ними не разговаривал, и они его игнорировали. Все всегда игнорировали его. Боль в его руке снова усилилась, поэтому он переложил сигарету в другую руку и встряхнул её. Это не облегчило бы его, но он не мог помочь, по крайней мере, попытался. Он проклял другого ребёнка в своих мыслях, в своей голове, желая, чтобы тот уже наконец умер. Он знал, что ребёнок подвергался жестокому обращению со стороны собственного отца, об этом говорили его собственные сны. Почему этот ублюдок не мог уже просто умереть? Конечно, только ему могло так повезти. Обиженный ребенок становится родственной душой ребёнку с жутким ублюдком-отцом. Потому что его собственных проблем было недостаточно. Он сжал свои руки так сильно, как только мог, и надеялся, что другой ребенок закричит от боли.