В погоне за ветром

      Марсель еле открыл дверь. Замок постепенно ломается. Елена презрительно осмотрела жильё, наморщила лоб.       — Твоё? — сквозь сомкнутые губы промычала Елена.       — Моё — опешил Марсель. — А чьё же е… А, ты не это имеешь в виду. Нет, я «ангажирую» угол у одной фрау.       Елена прошла в одну-единственную комнату. Стараясь скрыть удивление, смотрела спальное место и заклеенное газетами окно. Марсель, вешая пальто, готовился к возмущениям в сторону обшарпанных стен, отсутствия дверей и прочих недостатков.       — Как ты понял… — задумчиво промямлила Елена. Марсель помолчал некоторое время, более доброжелательно выдавил:       — Кольца. Ты бросала кольца в воду, перед тем, как…спрыгнуть.       — И что?       — Тебе хотелось в первую очередь отмыться от своего происхождения. Сбросить воспоминания. А не умереть.       Елена подняла бешеные глаза.       — По кольцам?..       — Да… — у Марселя сжался желудок, пальцы сошлись на куске ткани. — А что такое?       — Ничего. Абсолютно ничего. Только ты вот чёртов экстрасенс. — она откинула пушистые рыжие волосы, поджала тонкие губы. Лицо постепенно белело. — Может ещё и скажешь, чем я занималась?       — Ну… — он обвёл её взглядом. Сгорбленная фигура, постоянный прищур. Стиль одежды напоминал множество накинутых тканей, нежели платье и плащ. Мрачные тона. Аккуратные украшения. И постоянно царапающий фаланги длинный ноготь указательного пальца. — Что-то с изображением связано. Пальцы трясутся. Рисуешь?..       Девушка в момент опустила глаза. Зрачки начали наполняться горечью:       — Угадал. — снова звериный блеск. — Моё единственное хобби. Отобрали. Продали. Без моего ведома. Понимаешь?       Не успел Марсель что-либо ответить, она раздражённо хлопнула себя по ноге, закатила глаза.       — Конечно не понимаешь. О чём я говорю? Дьявол. Ладно. — она плюхнулась на матрас. — Садись. Я рассказывать буду.       — Постою, пожалуй, спасибо.       Елена бросила на него затравленный взгляд.       — Слушай, надо же быть таким странным! Ты, случаем, не верующий?       Марсель, удивлённый такому вопросу, закусил нижнюю губу. Елена раздражённо вздохнула, покачала головой.       — Чёрт… Как же с вами со всеми тяжело, как мне все вы надоели… Вот на какое счастье ты меня спас? Гуманистишко. Чуднóй. Ладно, я не за тем пришла. Короче… Меня растили на возможность наследства, естественно. Только не говори, что ты всё это уже знаешь.       Марсель коротко кивнул.       — Вот… И я увлеклась рисованием. Согласились водить в художественную школу. Разрешали покупать материалы. А недавно я увидела свои картины знаешь, где? На аукционе! Притом, у меня даже не спросили, надо или нет, взяли и продали! За миллионы, мои руки, мои кисти, всё… Так ещё и выбросили все вещи из мастерской, она пустая стоит!.. Понимаешь, то, к чему столько лет шла — в ведро. Я… Не могу представить. Надо мной просто… Поглумились. Ради того, чтобы достойно выдать меня замуж и сыграть свадьбу, слышишь? Сорви я эту помолвку, они сделают другую, с новым тираном!       Елена, выдохнувшись от своего монолога, уронила голову на ладони, протяжно вздохнула. Голова её мгновенно дёрнулась, девушка исподлобья глянула на Марселя:       — О чём я с тобой разговариваю? Ничерта не понимаешь же.       Марсель чувствовал себя неуютно под таким пронизывающим взглядом. А думать над правильным ответом было ужасно тяжело.       — Ну понятно. — процедила Елена. — Ты постоянно улыбаться будешь? — юноша спохватился. Пока Елена смотрела в окно, осторожно прощупал своё лицо. Не  улыбался. — Вот бы они сами узнали, каково это: взрастить… и выдрать с корнями.       Она продемонстрировала резкий жест с сомкнутыми пальцами, сжала челюсти. На лице отразилась хрупкая гримасса ярости, которая следом превратилась в чистейшую боль.       — Я загадывала другую судьбу. Похоже на касту, из которой не выберешься. Я пыталась бороться. А меня всё осаждали, ставили на место. И дело в том, что место действительно моё. Привязали к нему с момента рождения. Самое страшное, что меня, вроде как, любят. У матери очень красивое лицо, когда она улыбается. Она так много возилась со мной. Да и отец баловал.       На глаза девушки навернулись слёзы. Она замахала руками, всхлипнула:       — Да к чёрту их всех! Знают же, что я дорожу ими, люблю, а так… Нож в спину!       Елена со всей жёсткостью вдарила по матрасу.       — Не первый раз же! Картины и мастерскую не трогали, сначала друзья пошли. Может, мамы и папы, дворецкого и няньки мне бы хватило… Но… — её плечи задрожали от объёмного вздоха, — почему они так поступают? Разве люди не могут любить или не любить, чтобы по-чистом? Почему нужно это смешивать? Чтобы остальные путались? Как же противно, как же мне жутко, надоело, надоело терпеть эти мучения… — она подняла глаза на Марселя. Дыхание у него остановилось, сердце забилось. Он отвернул отяжелевшую голову, — Не скрывайся, просто скажи: для чего? По какой причине ты меня потащил обратно, ко всей этой странности, я не хочу больше метаться от любви к ненависти, а они найдут меня. Найдут тебя. И не знаю, на что способна их любовь… Не знаю, как родители решат чужие судьбы.       Она замолчала. Порывистое дыхание срывалось с её губ. Марсель пытался не обращать на это внимания, прижав к себе руки, он отвернулся к дверям. В горло впивались острые лезвия, а спину пронзал взгляд гостьи. Она, кажется, сползла на пол. Елена выронила болезненный стон:       — Даже детей не спасли из чёртовой Шпрее во время Холодной войны, а ты меня вытащил, скажи, почему? Как может быть жаль незнакомого человека?.. Я никогда не поверю, никогда, мне уже не четыре года, чтобы верить в такие сказки…       Марсель продолжал молчать, вглядываясь в свою тень. От её страдальческого голоса волосы вставали дыбом. Наверное, это просто кошмар. Ведь не может же реальность быть такой?       — Если ты и вправду хочешь помочь, то пожалуйста, я прошу… — она закашлялась от рыданий. — отведи обратно. Хотя бы покажи, откуда мы пришли. Я дойду сама. Ради всего того, во что ты веришь. Не всегда, поверь, помилование — спасение. Я так лишь быстрее увядаю, слишком тяжело… Если не понимаешь, не поживаешь мою участь, просто уведи. Я не буду туда прыгать на твоих глазах, совесть будет спокойна. Просто не мучай меня, парень. Скажи своей девушке: я ушла. Да, скажи! Скажи, скажи! Или я ей скажу. И извинюсь. Только пусть приходит, не должны из-за меня быть скандалы, я неспокойна от этого. Ну?       Марсель всё же откликнулся, развернулся. На Елену так и не посмотрел. Упал на матрас.       — Не придёт. Она в другой стране.       — Как это? — Елена заползла обратно на матрас. — В другой… стране?       — Да.       — Чё-ё-ёрт… — она резво качнула головой. — Может, ещё в аэропорте?       — Нет, уехала. Я уверен.       — Красотка. — едко усмехнулась Елена. Вроде бы, совсем забыв о своей недавней истерике. — Сразу не понравилась.       — Попрошу быть вразумительнее. — мигом отреагировал Марсель.       — О… — девушка настороженно заглянула в его помрачневшее лицо, — И-и-извини. Я не хотела  обижать.       — Не сомневаюсь. — холодно подметил Марсель, скрепил руки перед собой. — Однако мне привычнее, когда ситуация находится под контролем.       — Ладно-ладно, — пробормотала та, отовдигаясь, — поняла. Не ругайся. — заметив через время глубокую задумчивость на его лице, спросила: — А ты, случаем, не имеешь какого-нибудь высшего образования или бакалавриат за пазухой?       — В чём суть вопроса?..       — Интересно. Явно не простой, а сидишь в такой… конуре.       — Это не имеет значения.       — В смысле? А ничего, что моя душа перед тобой открыта?       Поначалу Марсель пожал плечами. Поняв, как неэтично он поступает, задумался:       — Скажем так: меня воспитывали для большого места.       — О… Даже так. Гамбургский?       — Нет. Чуть дальше. Думаю, самое время готовиться ко сну.       — Шесть вечера.       — Пока отопление не отключают на верхних этажах, есть четыре часа для тёплого сна. Ночью можно замёрзнуть.       Сказать, что гостья удивилась — ничего не сказать. Один холод она променяла на другой.