В погоне за ветром

      Очередное выступление завершилось. Даниз загадочно вскинул голову, отдёрнул пальцы от струн. Такое зрителям всегда нравилось. Всяко лучше, чем стоять, вжимаясь в ограждение. Вдобавок, раздались утешающие авации.       — Спасибо-спасибо, я очень рад. — юноша, попеременно кланяюсь, лучезарно улыбался. Его забавляла изменчивость собственной публики. — На сегодня концерт окончен, мы расходимся. И, пожалуйста, поделитесь парочкой центов для творческого будущего одного немецкого гитариста!       Даниз отвернулся к реке, делая вид, будто его вовсе не интересуют люди. Так они дадут ещё больше. А пока что молодой человек опустил уголки рта, принялся разглядывать Шпрее.       «Что в ней только не тонуло…» — возмущённо усмехнулся тот. Вся радость пропала при воспоминания о Елене. Даниз сразу же натянул улыбку, заговорщески обратился к аудитории:       — Ну что, понравилось вам? — незаметно он заглянул в чехол. Тактика сработала.       — Да, очень! — потянулись оживление высказывания. — Вполне неплохо!       — Неплохо? — с напсукным удивлением ухмыльнулся Даниз, — Спасибо. В следующий раз будет ещё лучше.       Он принялся собирать вещи. И в очередной раз оставались некоторые любопытные личности, которые делали рассмотреть не только выступление, но и сборы. Даниз на них больше не реагировал.       Собрав семьдесят полученных евро, он сунул их в нагрудный карман. Гитара на единственном ремешке теперь впивалась в плечо. Следы утреннего дождя прослеживались в растопленной снеговой каше под ногами. Одна лужа уступала место другой.       — Чёртова весна! — смаковал ругательства шедший навстречу прохожий. Даниз вгляделся: в темноте он едва не заметил огромную лужу. Юноша, смирившись с участью погоды, склонил голову к плечу:       — Зато она наступила.       Как бы то ни было, вещами не жаловал. Потому принял решение снять ботинки и носки. И так, одной рукой придерживая инструмент, а второй — отяжелевшую от влаги пару, Даниз превесело отправился в «свой» квартал. На удивление, то была тёплая ночь, не проморзглая и не мерзкая. Ветер, скорее всего, был восточным. Хотя в целом, не мешал. Даниз безмятежно вглядывался в лица прохожих, которые в ответ требовательно осматривали его ноги.       «Ну и что.» — он специально ловил взгляды любопытных людей, выпучивал глаза, пока те не отворачивались в смятении. Вскоре и эти потоки кончились. Начался его «любимый район». Не раз он натыкался на этих людей.       — Здравствуйте, господа! — проскандировал он, театральной поклонившись. Знакомый бедняк поначалу удивился. Привествующе склонил голову:       — Добрый день. Неужели мы знакомы?       — Ха, что же, и вправду не узнаёшь? — Даниз глянул на землю. Придвинул к себе картонную подстилку, — Это же ты советовал мне продать гитару, помнишь?       — Ох, — он прямо расцвёл в улыбке, — неужели? Как же ты здесь оказался, снова?       — А по мне разве видно, что отныне заслуживаю большого и дорогого места?       — Раз с гитарой и в новой одёжке, то да. Мы вот по-старому. — он нарочито тряхнул консервной банкой. Монеты издали тоскливый звон.       — Так что же вы сидите в таком безлюдном месте? Естественно, никто ничего не подаст. Выходите в центр — там можно таких людей повстречать!       Старик странно усмехнулся. Его подхватил другой, чуть высунувшись из общего ряда:       — Не знаешь ты, молодой человек, всей ситуации. — он оказался беззубым, — Пойми, не в нашей ситуации лезть в глаза людям.       — Бредятина! — махнул рукой Даниз, — Я тоже боялся людей. И по началу даже до драки доходило. Оказалось правда: кто не рискует, тот не пьёт шампанское.       — Сравнил ты! Молодой, способный, требует от нас непонятно-чего!       Слова. Единственное, что так сильно бросалось — злоба. Она тоавила, если заминать. Кому, как не Данизу, как не бывшему Марселю знать об этом.       — Не от возраста это зависит, господин. От желания.       — Пока есть силы — есть и желание! — проворчал тот.       — Не слушай его. — впервые на лице самого старшего бедняжка отразилось недовольство. — Слушай только себя таком случае. Не ему судить о тебе. Лишь ты можешь рассмотреть и рассудит о человеке правильно, если был в такой же ситуации. Цени себя и свой труд, сынок.       — Вы преподаёте важный урок, дядя. — без всякой брезгливости он положил руку на плечо старика. — А ещё вы первый человек, который так называет меня. У вас прекрасный талант — влиять на людей!       — Дорогу осилит идущий! — он развёл руками, рассмеявшись. — Если я сам не могу стать, пусть станет другой. Я не трачу времени на злость. Она высасывает жизнь, знаешь ли.       — О, в таком случае, вы будете очень долго жить! — он тепло улыбнулся знакомому, торжественно покачал указательным пальцем. Вечность, наверное, прошла со времени их знакомства. Самая приятная вечность.       — Правильно размышляешь. Так тебе будет намного легче жить.       Когда он уже собрался уходить, какой-то прохожий со всей жадностью протянул руку, полную мелочи:       — Возьми. — он покачал головой, — только не сиди здесь. Какой же позор, какой же…       — Вы ошиблись. — он смятённо осмотрел протянутую руку, — я по-другому выживаю. — Даниз показательно похлопал по гитаре. — Если у вас есть свободное время, можете меня послушать. Но брать просто так не собираюсь.       Проходий явно удивился. Поначалу отдёрнул руку, задумчиво отвёл взгляд. И всё же кивнул:       — Раз хочешь, то делай. Мне спешить некуда.       — Спасибо. Не стеснйтесь, проходите под навес.       — Нет-нет, спасибо. — он сдержанно выставил ладонь, вжал голову в шею. Даниз почему-то осмотрел его фигуру. Перевёл оценивающий взгляд на бедняков.       «Возомнил себя великим гостем. Только вот такого гостя всегда ждут, а его лишь готовы приютить. Бесстыжие, странные люди. На что же мы покупаемся?»       Юноша уселся на прошлое место. Он рассматривал слушателя больше с сомнением, чем с презрением. А вот тот, кажется, испытывал к бездомным лютую неприязнь. Отошёл почти на два метра от них.       «Сейчас мы подыщем что-нибудь для тебя. Из самобытного. Чтобы поэзия не казалась только красотой.» В бездомной жизни лишь душа в тепле, А тело с холодом сольётся воедино. Здесь нищие в утянутой петле Живут в ночи, чертовски нелюдимо. Нам радость в милосердном солнце Спокойствие нам в бдительном посте. И смысла нет в продряблом беспокойстве, Которое не страшно в тесноте. Те, что никогда не знали ласки Взвывают от пустынности в груди. Среди нет верующих в сказки, Есть те, кто по миру бродил. Мне кажется, что кто-то ждёт меня В мечтаниях, в жгуче преданной опоре. А в ожиданиях, и вовсе не любя Лишь пустота горюет в мрачном коридоре. Интервью, 2024 г. — А как же мистер Эндрю? — комедийно протестовала интервьюер. — Будет, будет вам мистер Эндрю и вся его компания, куда так торопитесь? Берлин, 2020 г.       Я тогда пошёл в сторону ближайшей подворотни. Как ни странно, ночлежки по дешёвки было очень мало. Почти нигде не было отопления, потому я и решил, что не стоит различие между холодной комнатушкой с множеством странных людей и навес под заброшенный зданием в двести евро за ночь. Тогда я отошёл от излюбленного места достаточно далеко, решил пройтись в поисках нового ночлег. Я уже хотел присмотреть какой-нибудь люк. Вы знаете, как устроены люки? Нет? Так вот, там есть некая комнатушка. В них было тепло, хоть и очень опасно. Я никогда не раскладывался там, спал прямо на лестнице, она обычно железная. А вы думали, почему мой гитарный чехол с одним ремешком? Вторым я себя привязывал. Естественно, не удобно, не удивляйтесь. Зато я жив и здоров, не подхватил никакой пневмонии, остался с руками и ногами. Но однажды вечером меня действительно напугали.       Я шёл, всматривался, исходил ли пар от земли. Обычно там и расположены мои любимые котельни. И вдруг ко мне непонятно откуда заворачивает человек. Выпячивает книжку, потом хрипит таким… Пропитым и прокуренным голосом:       — Автограф можно?       Ух, я тогда чуть дёру не дал. Сейчас и самому смешно, но тогда… Я в смотрелся в него, нет ли какого топора за пазухой. Одет был в чёрное, щетина небритая, но бродягу в нём я не узнавал. Отошёл я тогда вбок, чтобы понять: есть кто-то за спиной или нет. Вроде бы, никого не было. Я глянул на книжку: листы жёлтые, масляные, потрёпаные. Совсем старая. Я вообще перестал всё понимать.       — Ручка есть у вас? — голос мой остался ровным, когда вся душа рвалась наружу. Подозрений была тысяча.       — Вот, на. — он вытянул что-то. Я набросал какое-то очень умное послание. Стараясь сохранять спокойствие, протянул:       — У вас есть ко мне какая-то просьба. — мужчина удивился моей догадливостине хлеще меня. Щёки обвисли, он мигом поправил фуражку.       — Да, дело есть к тебе. Заметил тебя один этот… Как его… Из шоу-биза. Хотят тебя по телевизору крутить, песни твои продавать.       — Обманываешь, дядя, — недоверчиво я покрутил головой. По моему лицу он сразу понял, что придётся уговаривать. Я точно знал, что это обман. Ну вот чувства такие.       — Да нет же. — казалось, он вчера вышел из тюрьмы. Но больше пугало, что он может попасть в неё снова, например, завтра, когда его осудят за убийство одного бездомного гитариста, — Я по деловому вопросу и только. Во.       Он высунул какую-то визитку. Я с вниманием наклонился к ней, взял. Действительно, какая-то печатная, не самодельная.       — Приходи, не боись. А за автограф… С-спасибо.       Он говорил жёстко, люто, с явным акцентом. Видимо, мне тогда было нечего терять.       — Вы поверили?       — Да. Я пошёл в офис.       — А сейчас к вам кто-нибудь так подходит?       — Да ко мне всячески подходят. Но если теперь и страшно, то по-другому.