No Time To Die

Стыд. Вина. Бег от самого себя. Ацуши думал, что успел познать всё это в совершенстве, однако в настоящий момент понимает - все эти чувства, они бывают разными, и никогда до этого они не накрывали его волной, подобной цунами, хотя порой и казалось иначе. Хочется убежать - это первый порыв. Просто развернуться, сорваться с места и нестись сломя голову вперёд. Не обращая внимания на улицы и поток людей, на крики и сигналящие машины, просто мчаться изо всех сил как можно дальше в жалкой надежде, что все эти чувства, что мгновенно вгрызаются острыми клыками в кости, не догонят его. Что он, Ацуши, сможет сбежать от них, убегать от них вечность. Они стоят по разные стороны дороги. Ацуши возвращался в приют, удерживая в руках несколько пакетов со сладостями, а она... Он не знает, куда она шла или откуда. Но сейчас они застыли, как единственные неживые фигуры, статуи самим себе посреди бурлящего людского потока, и Ацуши не может отвести взгляд от усталого лица, от спутанных волос, от пыльного запачканного кимоно. Кёка выглядит как никогда одинокой и потерянной. Среди людской толпы она выделяется не столько внешним видом, сколько аурой, которая заставляет людей отшатываться от неё в разные стороны. Аурой холода. Аурой пустоты. ««Снежный демон». По истечении этого часа забери жизнь Кёки, своей хозяйки. Этот приказ может быть отменён только тем же голосом, который его отдал, то есть моим. В течение часа не подчиняйся больше ничьим приказам», - эхом звучит ненавистный голос в голове. Ацуши никогда не забудет, как был напуган тогда. Акутагава, подлый ублюдок, успел схватить Кёку. Более того, этой сволочи хватило наглости использовать её как заложницу, поставить на кон её жизнь. И Ацуши боялся. Боялся проснувшихся в своей голове демонов. Боялся подвести Кёку. Боялся, что оплошает, не справится, и тогда Кёка умрёт. Он видел это в глазах Акутагавы - этому обезумевшему зверю была безразлична жизнь Кёки; может быть, любая жизнь. И не было никого, кто подсказал бы, что делать. Не было никого, кто дал бы дельный совет. Ацуши пришлось взять на себя непомерную ответственность за жизнь другого человека, и это привело его в неистовый ужас. Он всегда был трусом и никогда не скрывал этого. Дазай-сан всегда знал, что он - трус, и умело направлял его трусость в нужное русло. Поистине великий человек, сумевший обратить слабость в самое мощное оружие. Ацуши хотел жить. Ему нравилась жизнь - её вкус и запах, её цвета. Что ему не нравилось, так это клетка, в которой он был заключён. Он хотел свободы. Он хотел, чтобы прекратилась постоянная боль. Он хотел, чтобы его оставили в покое. Он хотел... Он хотел многого. И Дазай-сан воплотил его мечты в жизнь, когда нашёл его, когда забрал его, когда натренировал его и подарил уверенность в себе. Уверенность эта отпечаталась в памяти Ацуши способным сдавить неуёмного тигра прозрачным светом способности Босса. Уверенность эта затянулась на горле Ацуши тяжёлым мощным ошейником, и ненавистная боль впервые стала полезным и самым надёжным замком. А ещё Дазай-сан подарил ему Кёку. Ацуши никогда не забудет тот день, когда впервые увидел её. Эта девочка, такая крошечная, похожая на фарфоровую статуэтку, сразу почувствовалась родной и знакомой, близкой. Они встретились в кабинете Дазая-сана, и одного взгляда в синие глаза хватило, чтобы всё существо Ацуши потянулось вперёд. Он сразу почувствовал - она как он. Они похожи. Потерянные, одинокие, закрывшиеся от внешнего мира, замкнувшиеся на своём прошлом и своих проблемах, страхах, демонах. Это читалось в её взгляде, в её позе, в её безвольно повисших по бокам руках. Она выглядела так, будто хотела, чтобы кто-то схватил её за горло, поднял над полом и душил, душил, душил, а после отбросил прочь ставшее мёртвым телом. Она хотела освобождения. Она хотела побега: из своего собственного тела, из своей головы и от своих мыслей. - Отныне вы - напарники, - сообщил Дазай-сан, пристально наблюдая за ними обоими. - Да, Босс, - вот и всё, что они ответили в один голос. Ацуши не знает, быстро они сблизились или медленно. Порой ему казалось, что он не приблизился ни на шаг. Порой Кёка смотрела так, что сердце начинало ныть от какого-то странного, совсем незнакомого чувства. Она почти не говорила с остальными, почти не говорила с ним. Взгляды в никуда, безразличие ко всему миру и к самой себе на лице, пустота полой куклы в глазах - иногда Ацуши видел в ней не только себя, но и Гин-сан, и даже Дазая-сана. Иногда он позволял себе мысленно порассуждать о том, что Дазай-сан случайно ли, специально, но собрал вокруг себя одинаковых людей - неприкаянных одиночек, желающих сбежать. От себя. От жизни. От всего. - Что это? - Это крепы. Я увидел их и решил купить для тебя. Она не знала, что такое крепы. Что такое вафли с мороженым. Что такое фруктовые рулеты с тонким белым тестом, политые шоколадным топпингом. А Ацуши не знал, что она умеет улыбаться. Что её глаза умеют искриться. Что её будто покрытые инеем, будто припорошенные первым снегом белоснежные щёки способны так очаровательно розоветь. Она была так счастлива, и что тому причина? Простые сладости. Но Ацуши понимал. Много кубиков сахара в кофе, сам кофе, а ещё очазуке - это было первое, чем угостил его Дазай-сан, когда они встретились, и вкус этого блюда навсегда стал ассоциироваться со вкусом спасения, нового начала, протянутой руки, поддержки и надежды. Иногда так мало нужно для счастья. Так мало... И уж если Ацуши не может сказать, как быстро они сблизились, он и подавно не знает, когда они стали родными, близкими друг другу людьми. Это просто произошло, и Ацуши был счастлив. Кёка понимала его, с ней было уютно молчать, и её ненавязчивая забота и внимание грели душу. Ацуши посвятил ей всего себя, и Кёка отплатила ему тем же. Он рвал за неё на части. Она резала за него на куски. Они стали сильным дуэтом, непревзойдённым дуэтом. Они стали живой легендой - мрачной, кровавой легендой Портовой мафии. Действуя по планам своего Босса, верные ему, они сметали всё на своём пути. Присутствие Кёки рядом помогало Ацуши контролировать тигра: страх причинить напарнице боль разъедал его нутро кислотой. Присутствие Ацуши рядом с Кёкой помогало ей чувствовать себя нужной и важной хоть кому-то, а не пустым местом, которое всегда найдётся кому занять. Она предала - да и предала ли? - его лишь однажды. Предала, потому что уступила своему прошлому, и Ацуши понял и простил ещё до того, как она неожиданно вернулась. Когда-то и он сам точно так же вернулся к Дазаю-сану, рухнул ему в ноги и, захлёбываясь глухими рыданиями, скребя окровавленными пальцами пол, вымаливал прощение за то, что нарушил приказ, который стоил ему остатков хоть какого-то внутреннего спокойствия. Кёка не валялась в ногах и не рыдала. Она проникла в штаб под покровом ночи, и никто не задержал её, никто не напал. Босс сразу сказал Ацуши, что Кёка вернётся, и Ацуши поверил ему - и не зря. Той глухой тихой безлунной ночью он проснулся от того, что на него смотрели. Кёка сидела на краю его постели, её губы дрожали, а пальцы едва уловимо перебирали его волосы. Он не стал ничего говорить - сказать было нечего. Он просто сгрёб её в охапку и затащил к себе под бок, зарываясь лицом в её пахнущие кровью и пылью волосы. Она уснула быстро. Он до самого утра слушал её дыхание и биение её сердца. «Добросердечные убийцы, поддерживающие друг друга в теневой организации? Я готов разрыдаться. Но и я кое-что разведал перед тем, как идти сюда. Белый дух смерти Портовой мафии и убийца тридцати пяти человек. Позвольте спросить, скольких вы уничтожили? Как бы вы ни сцепляли кровавые руки, вам не согреться друг о друга», - вновь звучит всё тот же ненавистный голос в голове. Да, всё верно. Акутагава сказал правду - они с Кёкой в крови по самые уши. Но разве это имеет значение? Однажды Дазай-сан сказал про Накахару-сана: «Собака лает, да не кусает». Ацуши уверен, посмей он повторить подобное высказывание, Накахара-сан пробил бы ему голову - никакая регенерация бы не спасла. Но именно это высказывание всплыло в его памяти, когда он смотрел на Акутагаву, чувствуя, как тонкие ломкие пальцы Кёки, прохладные в его тёплой ладони, крепко сжимают его руку. Они могли это сделать - согреться друг о друга. И грелись, не раз. Сколько раз они засыпали вместе? Сколько раз он тащил Кёку на себе или она помогала ему идти, такая маленькая и хрупкая на вид, но такая сильная духом, своим упорством? Она готовила для него зелёный чай, который у неё одной выходил невероятно вкусным. Ацуши расчёсывал её длинные волосы и вплетал в них цветы, приносил для неё сладости. Они вместе гуляли и любовались ночным небом. Вместе тренировались, читали в тишине и обрабатывали друг другу раны после особо серьёзных заданий. Они просто были - вместе. И всегда крепко держали друг друга за руку. - Может, и так. Но в таком случае тебе и Гин это тоже не светит, - ответил тогда Ацуши. Ответил специально, чтобы надавить на больное и в очередной раз получить подтверждение словам, что когда-то сказал ему Дазай-сан. Да, Ацуши был зверем, но по сравнению с Акутагавой его внутренняя тьма меркла. Внутри Ацуши сидело настоящее животное, буквально. Внутри Акутагавы был только он сам, человек, что отринул человеческую личину добровольно. Не потому Ацуши упомянул Гин-сан, что её руки были запятнаны кровью. Нет, насколько он знал, Гин-сан всегда находилась при Боссе, была его Тенью, и её руки никогда не орошали рубиновые брызги. Но Акутагава был таким, и Ацуши никогда бы не отдал Гин-сан в его грязные руки. Она бы никогда не нашла счастья с этим человеком, и неважно, семья они по крови или нет. Перед Ацуши и Кёкой был не человек, зверь - эгоистичный, жадный и думающий лишь о себе одном. Человеку и дикому хищному зверю не место в одной клетке. Ацуши не был таким. Гин-сан сказала правду, в мафии насилие упорядочено и являются частью системы. В любом насилии в мафии есть смысл, причина. Ацуши был зверем, он убивал и калечил, рвал на куски, но никогда он не наслаждался убийством, не окунался в жажду крови с головой. Он просто делал то, что ему приказано; делал то, что должно было послужить конкретным целям. И именно поэтому Кёка всегда смотрела на него, никогда не отворачивалась. Даже когда покинула Порт, она отвернулась от мафии, а не от него. И вернулась тоже к нему. Они были связаны, связь эта возникла с первого взгляда, и поэтому Ацуши решил, что убьёт Акутагаву любой ценой, чему бы ему самому это ни стоило - потому что на кону стояла жизнь Кёки. Но он не сумел. Заминка с Гин-сан, паническая атака, погоня за Акутагавой, бой с ним, бесконечное падение, бой на соседней крыше, а после появление Дазая-сана - всё это отвлекло Ацуши, его мозг просто не справлялся с потоком информации. Слишком много данных, слишком много нереалистичной информации, слишком много всего. И как вишенка на любимом торте Кёки - Дазай-сан сошёл с края крыши. Ацуши видел его труп. Ацуши слышал хруст его костей. Ацуши видел потёкшие во все стороны от деформированного тела на асфальте ручьи крови. Он мог учуять её запах, доносимый ветром до верхних этажей. А после он не мог чувствовать уже ничего, потому что способность подвела его, регенерация подвела его, Дазай-сан оставил его, а час прошёл. Час, отведённый Акутагавой, прошёл. Он не отменил приказ, а Ацуши не смог убить его, чтобы аннулировать действие приказа. «Ступай во внешний мир. Я уже нашёл человека, который позаботится о тебе, так что идите к свету вместе с Кёкой», - вот, что сказал ему на прощание Дазай-сан. И, проваливаясь в темноту, Ацуши впервые подумал о том, что мог бы его возненавидеть. И, проваливаясь в темноту, Ацуши подумал: «Пусть катится Дазай-сан со всеми своими планами в Ад». Наверное, с ним случился какой-то ступор, потому что Ацуши не помнит, как в самый первый раз пришёл в себя, как покинул Йокогаму, как вновь начал блуждать по лесу. Ни мыслей, ни цели, ни сознательности - он шёл, как двигаются заведённые игрушки: пока не кончится заряд. Шёл, шёл, шёл, просто шёл вперёд до тех пор, пока всё не поплыло перед глазами, пока он не упал и не остался лежать, пока не провалился во тьму. Как оказалось, в считанных метрах от проклятого приюта. Уже позднее, когда оказавшийся живым Мори-доно и его капризная ассистентка оставили найденного Ацуши одного, чтобы он отдохнул в тишине лазарета, он вспомнил слова Босса, вспомнил его последнюю усталую улыбку, и как этот человек шагнул за грань; вспомнил, как, когда Акутагава только ворвался в штаб, он поднялся в кабинет Босса и узнал, что всё это было частью плана Дазая-сана. Финальная речь, похожая на монолог героя какого-нибудь фантастического романа, на первый взгляд объяснила всё произошедшее, однако Ацуши не мог понять и не мог простить принесения Кёки в жертву. Дазай-сан не был виноват в её смерти напрямую, но он был виноват в том, что позвал Акутагаву на встречу. Хотя всё это в целом быстро отошло на второй план, потому что совесть грызла и шипела, что всё это ложь, и что виноват один только Ацуши: это он позволил схватить Кёку и это он её не уберёг. Что делать, когда ты виноват в смерти единственного дорогого тебе человека? Ацуши считал, что только смерть сможет не замолить, но сбросить груз его вины. Но что делать, когда ты трус? Когда от одной только мысли сделать с собой хоть что-то пот начинает лить холодным ручьём, а сердце - стучать в глотке? Ацуши ненавидел это в себе, ненавидел себя. Он убил Кёку. Своей глупостью, своей самонадеянностью, своим промедлением. Она снилась ему. Она мерещилась ему. Она слышалась ему. Ацуши сходил с ума от чувства вины, лез на стены, начал сбегать из приюта и бродить вдалеке ото всех, как делал когда-то давно - тогда, когда повстречал Дазая-сана. Он надеялся, что Дазай-сан чудесным образом появится перед ним вновь, и время повернётся вспять. Он надеялся, что Дазай-сан чудесным образом появится перед ним вновь, и Ацуши бросится на него и разорвёт ему зубами - своими, не тигриными - глотку за всё, что произошло. Ацуши мечтал увидеть его вновь, броситься ему на грудь и разрыдаться; и почувствовать, как Дазай-сан мягко похлопывает его по спине и просит успокоиться, обещая, что они со всем разберутся. Потому что, несмотря ни на что, Дазай-сан стал одним из самых важных людей в жизни Ацуши, и боль от его потери, Ацуши был уверен, не оставит его никогда, будет рядом с ним до конца его дней. - Прекращай это, парень, - сказал непонятно как нашедший его тогда посреди леса Мори и прислонился спиной к одному из старых рассохшихся деревьев, устало растирая лицо ладонями и бормоча что-то о невезении на сложных подростков. - Разве Кёка-кун хотела бы увидеть тебя в таком состоянии? Это было подло, так считал Ацуши. Он хотел думать, что Кёка простила бы его, будь он мёртв. Но правда была в том, что его драгоценная Кёка была готова пожертвовать собой, лишь бы он жил. Она доказывала это не раз: словами и делом. Была бы она рада увидеть, во что он превратился после её смерти? Нет. И тогда Ацуши решил, что желанная некогда жизнь станет отныне его наказанием. Он будет жить и знать, что виноват в смерти Кёки, и он будет страдать из-за этого знания каждый день, видеть кошмары каждую ночь и ни на секунду не перестанет слышать тиканье отсчитывающих истекающее время часов в ушах и свист лезвия клинка-палача. Кёка погибла по его вине, и Ацуши, проклятый трус, на этот раз не сбежит, не спрячется от своей вины через смерть. Нет, жизнь - вот его наказание за ошибку. Жизнь и память, и бесконечное осознание - он виноват. А теперь он стоит на месте и даже не может дышать. Но стоит лишь лёгким сжаться до боли, стоит лишь судорожно вдохнуть, и на мгновение он глохнет и слепнет, совсем теряет себя. Потому что зверь в нём чует - не видение и не призрак. Живая и тёплая, и бьётся сердце, и бежит кровь. Ветер взметает её иссиня-чёрные волосы, и Ацуши чувствует их запах, чувствует запах её кожи, чувствует запах самой её жизни. Он не замечает, как начинает идти вперёд. Не замечает, что идёт на красный. Не замечает визга тормозов и криков людей со всех сторон. Ничего не имеет значения кроме неё, такой снежной и кукольной, смотрящей на него пустыми глазами - такими же, как в их самую первую встречу. Глазами, в которых постепенно проступает боль и потерянность, и одиночество, и робкая, такая слабая надежда. - Ты заберёшь меня? - едва слышно спрашивает она, когда между ними остаётся всего пара метров. И Ацуши падает на колени. Ацуши бросает пакеты, протягивает к ней руки и глухо воет, когда Кёка, живая, настоящая Кёка оказывается в его объятиях, обнимает его за шею. Она выжила в тот день. Он не знает, как, не понимает, как такое возможно, ведь приказ, ведь Акутагава, ведь «Снежный демон» - но всё это неважно. Ацуши наплевать, как и что тому причина. Крепко прижимая к себе Кёку, чувствуя запах её побежавших по нежным девичьим щекам слёз, он клянётся себе, что это её последние слёзы; клянётся себе, что больше никогда, никогда не допустит, чтобы она осталась одна.

|...|