- Ты не хотел умирать. Ты просто не хотел жить. Это совсем разные вещи.
Стоя перед окном лазарета, Мори наблюдает за играющими на свежем воздухе детьми и думает о том, как причудливо порой складывается жизнь. Мог ли он когда-либо подумать о том, что станет подпольным врачом? Думал ли о том, что станет после Боссом Портовой мафии? А том, что уступит по доброй воле своё место юному мальчишке, которому когда-то спас жизнь? Мог ли он представить, что после снятия с себя полномочий будет работать директором приюта, а не нежиться где-нибудь на тёплых островах? Определённо, нет. - Что такое, Ринтаро? Элис подходит к нему и встаёт рядом. Так непривычно видеть её взрослой, но Мори решил перестать бегать от ошибок своей юности, и потому его милая Элис «повзрослела». Когда его взгляд находит сидящих на скамье возле игровой поляны Ацуши и Кёку, Мори в который раз задумывается о том, как же непостижим сам по себе страх. Говорят, это чувство может преследовать до конца жизни. Говорят, это чувство может свести с ума. Говорят, тот, кому неведом страх, не живёт по-настоящему. Мори не знает, стоит ли ему испытывать какое-то подобие гордости за собственные страхи; стоит ли гордиться страхами Ацуши. Если страх делает человека человеком, является ли это чувство каким-то особенным? Или это лишь жалкие попытки трусливых людей оправдать себя и свои грехи? - Я не могу смотреть ему в глаза, Элис-чан, - печально улыбается Мори, чувствуя покой в душе от улыбки, которой Ацуши одаривает подбежавшего к нему маленького мальчика, воспитанника приюта. - Ты ничего не мог сделать, - фыркает Элис и резко отворачивается. Его длинные золотистые волосы хлещут плетью: её - по спине, его - по плечу. - Ни вырезать его способность, ни вставить имплантат в виде желания жить. Нельзя помочь тому, кто не желает помощи. Нельзя помочь тонущему, когда он отбивает твою руку. Конечно, она понимает, о ком говорит Мори. Конечно, она знает, чьи глаза он вспоминает, видя медовые блики в глазах Ацуши. Найдётся ли в его жизни хоть один день после встречи с щуплым перебинтованным подростком, когда он не думал о Дазае? Мори кажется, что нет. Вот только правда в том, что счастливых воспоминаний, связанных с Дазаем, у него очень мало. Он подобрал его с изодранными осколком стекла запястьями, заползшего в переулок, ведущий к его подпольной клинике. Он подарил ему крышу над головой, заботу и внимание, уход. Он видел в нём себя, в этом маленьком одиноком гении. А ещё он видел пустоту внутри Дазая, рождаемую его собственной способностью. «Передо мной был юноша, желавший смерти. Хотеть его спасти, но не иметь возможности...», - сказал он Ацуши при их первой встрече в приюте. Это правда. Всегда было правдой. Мори считал себя специалистом во многих областях, он мог просчитывать хитроумные схемы и планы наперёд, и не просто так его прозвали за глаза пауком. Однако в случае с Дазаем он был бессилен. Что бы он ни делал, помогало лишь ненадолго. Дело об Арахабаки, появление Чуи, смерть Рандо, приход Верлена - всё это растрясло мальчишку, но ненадолго. Изменения были резкими, внезапными, неожиданными. Дазай, который всегда кричал о смерти, но так очевидно мечтал хоть раз почувствовать вкус жизни, однажды закрылся в себе. Его присутствие, его аура, его взгляд - порой Мори казалось, что рядом с Дазаем он как на краю бездны, в которой клубится чёрный туман, и крошится, крошится опора под ногами. - Вы должны уйти, Мори-сан, - сказал ему Дазай однажды вечером, скользнув в кабинет бесшумной тенью. В тот вечер он вообще очень много говорил. Про авторитеты, цели и планы. Про курс Портовой мафии, про пути достижения целей и необходимость изменений. Про старую и новую кровь, про разницу поколений и взглядов на жизнь. Дазай говорил, говорил и говорил, а Мори слушал его, смотрел на него - и не видел. Мальчика, которого он спас однажды, больше не было - и Мори был тем, кто проглядел это. Дазай как будто уже был мёртв и двигался лишь по инерции. В его глазах была пустота. В его тоне была пустота. В его лице была пустота. Его самого будто окружала пустота: неприятно кусающая, подобно жидкому азоту неуловимая и пахнущая могильным холодом. - Вы уйдёте, Мори-сан, - сказал Дазай, впервые за всё время монолога подняв на него взгляд. - Или так, или я убью вас, чтобы освободить себе дорогу. - Вот как? - улыбнулся Мори; по-отечески мягко, по-взрослому снисходительно и насмешливо. - А силёнок хватит, Дазай-кун? - Я собрал всех, кто был мне нужен, - ответил Дазай, отводя взгляд на панорамное окно, за которым светились огни ночной Йокогамы и моста над заливом. - Поэтому мне хватит сил. Но я бы не хотел вас убивать. - Вот как? - вскинул брови Мори, искренне удивлённый таким поворотом. - И почему же? - Потому что вы были бы полезнее в другом месте, - ответил Дазай, так и не взглянув на него вновь. И если Мори думал, что получасовой монолог Дазая был краток и содержал в себе суть, он ошибся. Они проговорили до самого утра. Мори инициировал это, желая узнать, что творится в голове Дазая, и почему он, никогда не рвавшийся к власти, вдруг изменил своё решение. Дазай отвечал весьма расплывчато, во многом отмалчивался, где-то увиливал, а уж когда речь зашла про приют, Мори и вовсе перестал понимать что-либо. Ему казалось, что они с Дазаем говорят на разных языках. Впервые в жизни он не мог прочесть этого мальчишку и не мог понять, что ему делать. Дазай не лгал, когда говорил, что убьёт его, если Мори не отойдёт в сторону - это Мори знал наверняка, чувствовал. К тому же, Дазай и в самом деле окружил себя обожателями. Чего стоил тот мальчик, Накаджима Ацуши, или та девочка, Акутагава Гин - две самые верные Тени. Но Дазай также не выказывал никакого желания убивать как такового. В его словах и жестах, взгляде и позе не сквозили ненависть, желание отомстить за что-либо или любые другие тёмные чувства. Он говорил холодно, с безразличием. Как если бы говорил со своими подчинёнными, тоном из серии «Босс отдал приказ, и хоть сдерите с себя шкуры живьём, но выполните задание». В итоге Мори стало банально интересно, любопытно. Дазай что-то скрывал и скрывал весьма умело. У него был какой-то план, и уж Мори был уверен, план этот грандиозный. Поэтому он в итоге решил подыграть. В конце концов, он всё равно планировал оставить однажды Порт именно Дазаю, давно обозначив его своим наследником. Он решил, что легко отойдёт в тень, раз Дазай поставил вопрос ребром, однако никто не помешает ему вернуться и вмешаться в происходящее, если что-то пойдёт не так: если Дазай не справится или если Порт начнёт скатываться с той вершины, на которую Мори возвёл его когда-то. И он согласился уступить своё место Дазаю, что было принято по-деловому, буквально - у него на руках тут же оказался с десяток вариантов инсценировки собственной смерти. «Если бы я только знал», - с тоской думает Мори. - Ну и что бы ты сделал? - фыркает где-то за его спиной Элис, заполняя карточку одного из детей. Такая красивая. Такая жестокая. Мори улыбается. Уголки губ нервно подрагивают. Верно. Конечно, она права. Он не смог бы заподозрить неладное. Как? Дазай отлично справлялся с ролью нового Босса Портовой мафии. Его поддержали, его приняли, его окружили каменной стеной. При нём престиж Портовой мафии и её влияние взлетели до небес. Мори не представлял, как Дазай добился таких результатов за столь короткое время. Складывалось ощущение, что слухи о том, что новый Босс видит будущее, а ещё не спал ни одной ночи с тех пор, как принял титул, вовсе и не слухи, а чистая правда. Господство во всём регионе Канто, да за какие-то четыре года работы? Это было нереально. Но Дазай претворил это «нереально» в жизнь. И ради чего? Только для того, чтобы в итоге с этой самой жизнью расстаться. - Что было в твоей голове, Дазай-кун? - спрашивает Мори, переводя взгляд на небо. Занятный феномен: дорогие сердцу вещи часто причиняют боль. Смотреть на небо вместе с Дазаем и Чуей, этим шумным рыжеволосым мальчишкой-бунтарём, было своего рода традицией. Иногда, после особенно тяжёлых миссий или в дни затишья, они садились втроём перед панорамным окном, пили чай и смотрели на Йокогаму, на мост над заливом, на небо, способное подарить взору тысячи разных картин, цветов и оттенков. И никогда это не заканчивалось мирно. Каждый раз Дазай начинал провоцировать Чую, тот вёлся, и в итоге по кабинету летали столы, стулья и чашки, а эти двое неугомонных мальчишек носились друг за другом, как детсадовцы, переворачивая кабинет вверх дном. У охраны глаза на лоб лезли, когда они заглядывали на шум и видели творящийся кошмар, среди которого сидел их Босс, попивая чай с умиротворённой улыбкой на губах. Но потом Дазай начал меняться, отдалился ото всех. Потом Дазай закрылся в себе, отгородился толстыми стенами, и звук его звонкого заливистого смеха исчез навсегда. Его глаза стали пустыми. Его голос стал пустым. Его присутствие стало пустым. Он сам стал пустотой. И, если задуматься, Мори думает, что началось это очень рано, хотя и оборвалось быстро. Потому что он помнит ту ужасную рану, которую Дазай нанёс себе во время конфликта «Голова Дракона». К тому времени их отношения с Чуей сошли на «нет». К тому времени Чуя совсем перестал доверять Дазаю, и тому пришлось серьёзно ранить себя, лишить возможности уйти с поля боя, чтобы Чуя раскрыл силу Арахабаки. Между ними уже тогда образовалась пропасть, которая после только росла и росла. «Двойной Чёрный» работал вовсе не так, как на то надеялся Мори. Гениальный план, шедший так хорошо, под конец провалился. - Что было в твоей голове, Дазай-кун? - бездумно повторяет Мори. Он бы хотел узнать, услышать ответ; понять, ради чего Дазай когда-то пошёл на серьёзные угрозы в его адрес, чтобы сделать всё по-своему. Что он хотел доказать и кому? На чём держался так долго и почему под конец сорвался, буквально - бросившись с крыши? Мори знает, Ацуши был там, но мальчишка на все вопросы смотрит раненым, загнанным в угол животным и бормочет себе под нос: «Дазай-сан, кажется, под конец сошёл с ума», а после добавляет, что если это не так, то он не имеет права рассказать о том, что произошло перед смертью Дазая, потому что тогда случится что-то страшное. К этому Мори тоже не знает, как относиться. Кажется, в последнее время это его перманентное состояние - потерянность от незнания. Гадкое ощущение. «Надеюсь, хоть ты там что-нибудь понимаешь, Чуя-кун», - возносит почти мольбу небу Мори. Он смотрит на Ацуши, наблюдает за тем, как мальчик наклоняет голову, чтобы Кёка смогла надеть на неё венок из цветов. Вокруг них другие дети учатся плести такие же. Мори задумывается о том, почему всё-таки Дазай отправил его именно в приют. Неужели знал, что однажды его, Мори, помощь понадобится Ацуши? И если так, то какие кому отведены роли в этой игре? Закончилась ли она со смертью Дазая или нет? И что ждёт их всех впереди? Да, Мори очень бы хотел всё это знать.|...|