No Time To Die

И как только этот вечер превратился в семейную идиллию? Казалось бы, только что все стояли по струнке перед массивным столом из красного дерева и отчитывались по своим заданиям за ушедший месяц, попутно обсуждая возникшие новые проблемы, а после рука в белой перчатке дала отмашку, на столике возле панорамного окна появился поднос с заварочным чайником и множеством расставленных между блюдцами с десертами чашек, а теперь... - Это и в самом деле успокаивает, - удивлённо замечает Чуя, наблюдая за тем, как чёрные пряди волос скользят меж его пальцами длинными лентами. - Говорил тебе, - самодовольно отзывается Дазай, перебирая пальцами пряди иссиня-чёрных волос, таких же длинных, если не длиннее. - Ну что за идиллия, - доносится из тени со стороны стола Мори, где тот погасил настольную лампу, чтобы дать отдохнуть глазам от часового чтения документов. - Когда-то об этом оставалось только мечтать. Чуя вспоминает, сколько раз по этому кабинету с его подачи летали кресла и сервизы, и неловко прочищает горло, вновь опуская взгляд на угольную макушку перед собой. Гин сидит с привычно прямой спиной и расправленными плечами, но в ней не ощущается напряжения, как не ощущается и отстранённости. В прошлом они не то чтобы не ладили, скорее, просто не общались толком, но за то время, что Гин была рядом с Чуей, помогая ему пробираться сквозь болота его злости на умершего Дазая, многое изменилось. Чуя никогда не сблизится с ней так, как сблизился спасший её с улицы Дазай, но он умеет ценить преданность и верность. И пусть Гин по большей части верна Дазаю, а не Портовой мафии или Мори, это мало что меняет, пока сам Дазай остаётся в Порту. - Когда ты научился делать все эти причёски? - негромко, чтобы не тревожить покой уставшего Мори, спрашивает Чуя, переводя взгляд на голову Кёки. На ней одна за другой расцветают розы. Закреплённые шпильками для взлома наручников, коих в карманах Дазая тьма тьмущая, маленькие бутоны обрамляют высокий хвост на затылке. Передние пряди волос спадают по обе стороны лица будто находящей в трансе Кёки, что рассеянным взглядом блуждает по виду за панорамным окном, а задние Дазай неторопливо сплетает в тонкие косы, которые вскоре начинает пропускать между бутонами, создавая узорчатую сетку. Он выглядит умиротворённо, создавая на голове Кёки маленький шедевр. Сама Кёка будто впитывает его умиротворение вместе с окутывающей её волнами «Исповедью» и слегка покачивается на своём месте. Кажется, вот-вот, и она откинется спиной на бёдра Дазая, чтобы пригреться вот так и заснуть. - Мы с Гин-чан провели очень много времени в уединении моего кабинета, - поигрывает бровями Дазай, закручивая одну из кос в завиток и закрепляя очередной шпилькой. - Серьёзно, - бросает Чуя, начиная заплетать волосы Гин в кривоватую, но косу. - Все крысы в Йокогаме, все враги Портовой мафии, все наблюдатели со стороны во главе с Министерством нервно гадали под скрип агрессивного протирания Анго очков о том, чем занят, по слухам, всевидящий и всёзнающий Босс Портовой мафии, а ты сидел у себя в кабинете и вместо работы делал Гин причёски? - Ах, Чуя! - театрально восклицает Дазай. - Зачем же так нагло вторгаться в мою личную жизнь? - Шут, - фыркает Чуя; и негромко чертыхается себе под нос, когда коса в его пальцах разваливается. - Прости, Гин-чан. Видимо, я не создан для этого. - Всё в порядке, Чуя-сан, - с мягкой улыбкой отвечает Гин. - Дазай-доно тоже очень долго не мог научиться. На самом деле, большую часть времени он просто расчёсывал мои волосы, теряясь во времени и забывая о том, что делает. - Гин-чан, какое подлое предательство, - ахает Дазай, хватаясь свободной рукой за сердце. - Нож в спину! Чуя впервые в жизни рад этой театральщине, потому что... Что ж, у него очень живое воображение, и после слов Гин ему очень легко представить застывшего мёртвой тенью Дазая, что сверлит взглядом пустоту и лишь перебирает и перебирает чёрные волосы: больше автоматически, нежели осознанно. Вполне вероятно, что он и в самом деле терялся тогда во времени. Вполне вероятно, что он и в самом деле забывал о том, что делает. В конце концов, если верить его дневникам, чем ближе становился финал «пьесы», в которую превратилась жизнь Дазая, тем меньше в нём оставалось от человека: ни чувств, ни эмоций, один только холод, пустота и монохром. Чуе не нравится вспоминать об этом - о прошлом, в котором Дазай почти полностью потерял себя. Поэтому он рад отвлечению в виде шутовства - успевает справиться с эмоциями. А после в дверь кабинета так удачно стучат. - Войдите, - негромко, но так повелительно говорит Дазай, что за дверями его не столько слышат, сколько чувствуют давление его властной ауры. Впрочем, чему тут удивляться. Когда Чуя поднимает взгляд на визитёра и видит в дверях Накаджиму Ацуши, всё сразу становится на свои места. Ещё бы тигр и не почувствовал, кто находится внутри. - Я помешал? - негромко спрашивает Ацуши после мгновенной оценки обстановки, переводя взгляд с дремлющего Мори на занятых едва ли нормальным для двух Руководителей делом Чую и Дазая. Последний лёгким жестом подманивает Ацуши ближе, и Чуя невольно подбирается, когда тот оказывается в зоне одного рывка для атаки. Когда-то в прошлом он всерьёз опасался этого ребёнка, но переживал не за себя, а за Дазая. Очевидно, что тот имел к Накаджиме свой подход, но для Чуи это мало что значило. Накаджима Ацуши не умел контролировать свою способность и был из-за этого опасен. Помимо этого, Чую выводил из себя тот факт, что мальчишка едва ли придерживается границ иерархии, позволяя себе фривольничать с Боссом. Пусть это происходило с попустительства Дазая, но, опять же, этот факт не имел никакого значения. Если бы Мори-доно однажды предложил Чуе называть себя по имени, Чуя никогда бы не смог этого сделать - уважение к этому человеку не позволило бы, как и воспитание. Воспитания у Накаджимы Ацуши не было никакого, оно и понятно, но уважение должно было быть, обязано. - Расслабься, Чуя, - улыбается Дазай, не отводя взгляда от макушки встрепенувшейся при появлении Ацуши Кёки. - Ацуши-кун не собирается бросаться на меня и отгрызать голову. Чуя щурит глаза и впивается в Ацуши острым взглядом. Тому хватает совести - ну, или что бы то ни было - опустить взгляд в пол и хотя бы попытаться выглядеть смущённо-виноватым. Впрочем, тут Чуя может сделать скидку. В конце концов, броситься в яростной атаке на того, кто заставил пройти через эмоциональную мясорубку, а после подверг дорогого тебе человека опасности - вполне нормальная реакция. Особенно, если ты видел, как этот человек разбился насмерть. Особенно, если этот человек после твоей активной помощи по его воскрешению начал диалог не с благодарности или извинений, а с упрёков на тему «разве я не отдал тебе приказ вернуться к мирной жизни, Ацуши-кун, почему ты не послушался». Чуя сам был в шоке с такого положения дел. Неудивительно, что из-за его промедления Дазай-таки успел получить один хороший крепкий удар под дых. И вину Дазая нисколько не сгладило его запоздалое объяснение своих мотивов. Конечно, он был в курсе, что Акутагава взял Кёку в заложники. Конечно, он был в курсе, что с Кёкой ничего не случится. Как оказалось, это знание просочилось в его голову из «настоящей» реальности, в которой довольно рано стало известно, что «Снежный демон» - способность матери Кёки, которой был отдан приказ защищать девочку любой ценой. Акутагава мог отдать ей приказ и отдал, но по истечению отведённого времени «Снежный демон» не выполнила приказ, пошедший в разрез с отданным намного раньше приказом её истинной хозяйки. Вот только было бы хорошо сообщить обо всём этом Ацуши заранее, с чем Чуя был абсолютно согласен, а не разбавлять его белую шевелюру первыми прядями седых волос. Если бы Дазай поступил так с ним, Чуей, одним ударом по рёбрам точно бы не отделался. - Я пришёл отчитаться о задании, - негромко сообщает Ацуши, под пристальным взглядом Чуи останавливаясь в нескольких метрах от них. - Мори-сану нужно отдохнуть, так что отчитаешься после мне, - отзывается Дазай, а после слегка взмахивает рукой. - Давай, займи где-нибудь место. Мне нужно закончить с этой причёской, поэтому Кёка-чан пока не может уйти. Чуя нисколько не удивляется тому, что Накаджима тут же оказывается подле ног Кёки. Опустив голову на её колени, он сворачивается вокруг её ног клубком и притихает. Чуя какое-то время рассматривает белобрысую вихрастую макушку, а после возвращается к попытке сплести Гин косу. Его мысли начинают блуждать, пока он делит пряди волос на части. В голове в который раз мелькает мысль о том, какое всё-таки странное это «настоящее». Раньше всё было не так. Даже в самом начале, когда Чуя только начал сближаться с Дазаем и подниматься по карьерной лестнице в мафии. Соперничество с другими новичками, взаимная неприязнь, извечные подозрения в адрес собственного Босса - Чуя не почувствовал себя в мафии как дома сразу. Конечно, Мори удалось завоевать его внимание и какое-никакое доверие, но в целом Чуя чертовски уставал каждый день своей жизни, потому что работа и обучение, и тренировки, и снова работа, и Дазай треплет нервы, и снова обучение, и снова работа. Дни превратились в бесконечную серую ленту, безликую и пустую. Чуя ненавидел это. Однообразие будней убивало его. Но со временем стало легче. Странно оглядываться на прошлое и понимать это, ведь в этом самом прошлом сокрыто столько боли, сколько другой человек не познает за всю жизнь, но... Что ж, возможно, потери просто заставили Чую научиться ценить то, что у него есть, и проживать каждый день, а не просто пропускать его мимо сознания. Так он обрёл приятелей, так нашёл для себя хобби, так научился планировать своё свободное время. К тому же, в его жизни был Дазай. С этим сумасшедшим придурком скучать не приходилось. Конечно, большую часть времени эта бинтованная тень бродила по городу, собирая информацию и сплетни, чтобы после на часы запираться в кабинете Босса, на пару с Мори сплетая гигантскую манипулятивную сеть, и всё же он всегда находил время на то, чтобы довести Чую до белого каления. - Чуя вспоминает что-то хорошее? - вдруг врезается в его уши голос Дазая. Оказывается, тот успел закончить с причёской Кёки и теперь стоит совсем рядом с ним. Осознав, что разулыбался, как последний идиот, из-за воспоминаний о том, как Дазай однажды подмешал синюю краску в его шампунь, Чуя встряхивает головой и фыркает. - Что может быть хорошего в моей жизни, когда в ней присутствуешь ты, - бросает он, вновь распуская кривую перекрученную косу. - Чуя делает неправильно, - замечает Дазай; и встаёт совсем вплотную. Да, всё так - это «настоящее» полно сумасшествия. А может, это просто иллюзия. А может, это Чуя на самом деле существует в какой-то своей реальности. А может, он сошёл с ума после пыток профессора Н, и всё это «настоящее» ему лишь чудится. Хотя нет, нет... Это едва ли так, потому что руки Дазая слишком тёплые. Потому что присутствие Дазая слишком ощутимое. Потому что, сойди Чуя с ума или потеряйся в мечтах, он бы никогда не выдумал такого. А «такое» заключается в том, что поведение Дазая в последнее время всё чаще напоминает поведение Ацуши. Тот тянется к Кёке всем собой, старается всегда быть рядом с ней и угождать, и осторожно прикасаться к тонким девичьим пальцам; задремал вот в настоящем подле её ног: не тигр, верный пёс. Дазай последние месяцы напоминает его своими повадками, только в отношении Чуи. Он постоянно звонит и пишет, и делает всё, чтобы привлечь внимание Чуи. Совсем как в их далёкие пятнадцать, как в начало их далёких шестнадцати. Как тогда, когда внутри Чуи начало зарождаться что-то странное при виде растрёпанных кудрей и сонного опухшего лица. Как тогда, как Дазай начал всё чаще вламываться в его дом, чтобы сворачиваться клубком на его диване и требовать по утрам завтрак. - А как надо? - внезапно охрипшим голосом спрашивает Чуя, когда Дазай обходит его со спины и нависает тенью, почти опуская подбородок поверх его плеча. - Среднюю прядь лучше оставить, как основу, а уже на неё накидывать остальные, - говорит ему почти в самое ухо Дазай; и накрывает его руки своими. - Давай, я покажу. На руках Чуи нет перчаток, и он тут же ощущает холодящее касание «Исповеди». Но потеря возможности контролировать гравитацию уже не пугает его так, как раньше. Жизнь и в самом деле закалила его. Но не та, что была до Портовой мафии, а в её границах. Дело ведь не в силе физической - что Чуя никогда не признает перед Дазаем - дело в умении распоряжаться этой силой. Убивать, калечить, сносить одним ударом, стирать в пыль и порошок - для Чуи всё это привычно, так же легко, как дышать. Другое дело - уметь выносить ментальные удары судьбы, принимать решения, брать на себя рождаемую этими решениями ответственность. Всё то время, что Чуя пытался найти решение головоломки, чтобы вернуть Дазая к жизни, оставило на нём глубокий неизгладимый след. Это почти выжженное на коже клеймо, и что такое потеря возможности использовать пару минут свою способность в сравнении с теми реальными трудностями, которые ему пришлось пережить? Порой Чуе кажется, что даже без своей способности он бы в настоящем справился с чем угодно, настолько толстый стальной слой поверх его титанового хребта нарастил ему своей смертью Дазай. - Вот так, - бормочет его извечная личная головная боль. - Волосы Гин-чан как вода, поэтому пряди нужно перетягивать туго. Чуя едва ли обращает внимание на то, как пальцы Дазая, руководя его собственными, сплетают из волос Гин красивую ровную косу. Вместо этого он сосредотачивается на тепле тела позади себя, на чужом ровном дыхании, на шлейфовом аромате свежего «холодного» парфюма. Всё это ощущается... Приятно. Само присутствие Дазая ощущается приятно, почти умиротворяюще. Когда-то в юности Чуя только мечтал о таких «тихих» моментах между ними. Когда-то в более зрелом возрасте он мечтал о том, чтобы закрывшийся от всего мира Дазай хоть раз посмотрел ему в глаза. А после ему оставалось мечтать лишь о том, чтобы присутствие Дазая вернулось, потому что тот растворился в обесцвеченном монохроме намного раньше, чем сделал спасительный для себя шаг с края той крыши. - Ну что за идиллия! - взрывает образовавшийся вокруг них мыльный пузырь звонкий ехидный голос. Не заметив, как откинулся спиной на грудь так же бессознательно приобнявшего его Дазая, Чуя резко выпрямляется и вскидывает расфокусированный взгляд на входные двери, которые непонятно когда успели распахнуться. Там стоит во всей своей красе Элис, и взгляд её светящихся в полумраке кабинета голубых глаз сияет откровенной насмешкой. Поведя плечом, она скидывает в руки расторопного охранника свою чёрную шубку, а после откидывает длинные золотые волосы за плечо и вскидывает подбородок. - Покинь кабинет, Дазай Осаму, у меня на тебя аллергия, - бросает она, обходя их по дуге из-за лёгкой ряби рассеивающейся в пространстве вокруг Дазая «Исповеди». - Ринтаро, перестань притворяться, что сможешь вернуться к работе. Ты не спал несколько ночей и слишком стар для того, чтобы пытаться спать в рабочем кресле. Твоя поясница и шея... - Элис-чан! - восклицает мгновенно открывший глаза Мори. - Как всегда так жестока со своим Ринтаро! Я не так уж и стар! - Мне ли не знать, - язвительно отвечает Элис, обходя его рабочий стол и сгребая все папки с документами на край. - Отправляйся спать. Я доделаю остальное за тебя. - Ах, моя милая Элис-чан, ты так заботишься обо мне, - тут же начинает ворковать Мори. - Так, все на выход, - бормочет Чуя, в спешке подпихивая в спины и поднявшихся со своих мест Кёку и Гин, и проснувшегося и мгновенно оказавшегося на ногах Ацуши. - Давайте, давайте. Мори-доно нужно отдохнуть. Как только двери кабинета Босса Портовой мафии захлопываются за их спинами, Чуя прижимает ладони к лицу. - Вы ничего этого не видели и не слышали, - бормочет он. - Все свободны. - Есть, - отвечают ему в унисон три голоса, и слышатся удаляющиеся шаги. - Она такая жуткая, - посмеивается единственный оставшийся рядом с ним Дазай, пока охрана у дверей изображает из себя слепо-глухо-немых. - Помнишь её мелкой девчонкой? Капризная, истеричная, бездонная дыра для сладостей. А теперь вся такая манерная, каблуки и шубы. Неудивительно, что о Мори-сане опять ходят нехорошие слухи. Хотя «прелестная содержанка Босса» звучит лучше, чем... - Не напоминай, - обрывает Чуя, перестав растирать лицо. Глаза ноют, и голова начинает болеть в затылке. Оказывается, он успел устать за этот день. - Не хочу ничего знать о слухах, что касаются личной жизни Босса. - Даже если я знаю о том, что не так давно на Элис попытались напасть одни пустоголовые идиоты? - невинно спрашивает Дазай, пряча руки в карманах брюк. - Ох, что она с ними сделала... - Умеешь заинтриговать, - усмехается Чуя, потому что послушать о том, как кто-то надрал задницы идиотам - его личная отдушина для души и ума. - Можем продолжить у тебя, - тут же предлагает Дазай, будто только этого ждал; зная его... - Есть хочется. Чуя должен приготовить для нас ужин! - Чёрта с два, - фыркает Чуя, вскидывая подбородок и направляясь в сторону лифта. - Ну Чуя-я-я, - ноет за его спиной Дазай, намеренно громко топая следом. И это не может не вызвать пусть и тайную, но улыбку. Потому что пусть Дазай постоянно раздражает, Чуе нравится, что «настоящий» он вернулся. После всех этих проблем, после пропасти между ними, после открывшейся жуткой правды, после трёх лет поиска решения, после уничтожения под ноль нервной системы Чуи и после нового сближения, когда их коллективный план «вернуть Дазая Осаму разгребать устроенное им дерьмо» удался. До сих пор порой не верится, что всё это и в самом деле позади. Иногда Чуя просыпается посреди ночи с колотящимся в глотке сердцем и начинает судорожно искать следы присутствия Дазая в своей жизни. Когда находит, рушится на слабых ногах на диван, а после до рассвета заправляется кофе и дымит, дымит, дымит сигаретами. Дазай, когда заявляется утром, чтобы бессовестно напроситься на завтрак, обычно всё понимает. Он никогда ничего не говорит, не извиняется, но начинает почти тереться о Чую разбившим любимую вазу хозяина замаливающим грехи котом, пока тот пытается собрать себя в приличное единое целое, и это... Что ж, Чуя может быть честен хотя бы с самим собой - это очень греет. - Как ты вообще жил без меня всё это время, - недовольно ворчит он для проформы, когда они оба оказываются внутри лифта, и двери стеклянной капсулы отрезают их от внешнего мира. - Так я и не жил, - лучезарно улыбается ему Дазай. Улыбка эта едва ли касается его глаз - тема ещё слишком болезненна, свежа. Чуя хмыкает. Что ж, верно. Дазай до этого не жил, существовал. Жить он начинает только сейчас. Не в силах держать разделивший их метр, Чуя встаёт совсем рядом, прижимаясь плечом к плечу, и усиленно делает вид, что рассматривает огни моста над заливом. Дазай в отражении стекла не перестаёт улыбаться, но улыбка эта делается теплее. Он слегка пихается плечом в ответ, благодаря за тихую поддержку и близость. У Чуи кончики пальцев зудят, так сильно неожиданно навалившееся на него желание взять Дазая за руку. Но он так этого и не делает, пряча ладони в карманы брюк. Рано, как ему кажется. Несмотря на всю эту непонятную магнитную канитель, что зародилась между ними, для этого ещё слишком рано. Когда наступит нужный момент? Чуя не знает. Что он знает, так это то, что когда этот момент настанет, он обязательно поймёт.

|End|