***
Сынмину было не по себе. Во-первых, выйдя из комнаты и почти перестав чувствовать горьковатую сирень, он вдруг ощутил странную пустоту. Ему захотелось тут же вернуться обратно. Тем более — и он старательно гнал от себя эту мысль — что там, где осталась сирень, теперь был чужой альфа. Чужой! Хотя, конечно, Сынмин сам его позвал. — Успокойся, — тихо и повелительно произнёс Есан, который все это время наблюдал за тревожно мечущимся вдоль стены главной комнаты альфой. — Чонхо — мой, твой омега ему не нужен. Сынмин уже утомился удивляться. Он за всю жизнь свою, наверно, не испытывал столько странного, сколько перечувствовал за сегодня. Поэтому он лишь присел на пол под подоконником и устало переспросил: — Твой? Ты уверен? — Тот, кто был назначен ему, мёртв, — размеренно произнес Есан, глядя в сторону, — моего истинного он убил. Значит, он будет моим. Сынмин в ужасе посмотрел на него. — Ты... Ты так спокойно... — Мой истинный изнасиловал меня, когда мне лишь пошла шестнадцатая весна. И отказался после. — Его голос звучал холодно, отстранённо, тяжело, что совершенно не вязалось с его воздушной, тонкой красотой. — Так что Чонхо оказал мне услугу. — Как... Как это — отказался? — недоверчиво переспросил Сынмин. Он невольно поддался странному очарованию беседы с этим мальчишкой. Мальчишкой ли? — Сколько же тебе лет, омега? — спросил он. — Эта весна двадцать вторая, — ответил тот и на вытаращенные глаза скупо усмехнулся. — Сыны Горного Барса всегда выглядят очень молодо. Луна любит наши лица. — Но ты ведь шаман! — почти обвиняюще сказал Сынмин. — Разве кочевые вас не боготворят? — Шаман, — неожиданно горько усмехнулся Есан. — Я омега. Истинные шаманы или альфы, или безвкусные. И только безвкусным дарованы все силы. А я... — Он тяжело вздохнул. — Я даже за себя постоять не смог. Был слабым и ломким. — В голосе его было столько горечи и презрения, что Сынмин невольно поёжился. Но Есан быстро взял себя в руки. — Впрочем, в этом племени мало кто из омег избегает насилия. — Он умолк и нахмурился. Сынмин не посмел прервать его раздумья. Но потом Есан твёрдо договорил: — Избегал. Вы уничтожили Морву, теперь и Земле-хранилице легче дышать стало. Сынмин же думал о другом, зацепившись за страшные слова омеги: — Ты сказал, что омег в твоём племени насиловали. А... — Сынмин замялся. — А Минхо досталось покруче нас всех вместе взятых, — с глухой тоской в голосе ответил Есан. — Минхо? — удивился Сынмин. — Я думал, что его зовут Лино, он так сказал. Есан изумленно посмотрел на Сынмина и прищурился. — Он так себя назвал? Домашним именем? Что же... Могу тебя поздравить, альфа. Кажется, ты на верном пути. Хотя, если вспомнить, кто называл его именем Минхо... Это неудивительно. — Есан тяжело вздохнул и снова умолк. Сынмину же было не до его задумчивости, так что он, нетерпеливо поёрзав, снова спросил: — Так что... Что там было у Лино? Есан поднял на него взгляд, тяжёлый и недоверчивый. Он покусал губы в нерешительности и спросил с сомнением: — А ты точно хочешь знать? Пока он для тебя — очень красивый и желанный омега. — Сынмин смутился, но Есан твёрдо продолжил: — Да, желанный, это очевидно. Но если ты узнаешь, что он пережил, ты уверен, что не захочешь бросить его? У него в жизни было многое... И она была ужасна. — Я не смогу его бросить, — нетерпеливо нахмурился Сынмин. — Раз я забрал его в свой дом и под свою руку, я отвечаю за него до конца. Есан кивнул и начал: — Он был раньше гордым и насмешливым, наш Минхо. Его любил папа, обожали младшие братья, а отец гордился им, потому что его красота обещала принести семье почёт и богатые дары, ведь такой омега желанен любому альфе, и многое альфы могут выложить за такого красавца на своем ложе. Только вот сам Минхо вообще не хотел под альфу. Он был отличным рыбаком. И прекрасным охотником: гибким и быстрым. Конечно, в набегах участия принимать он не мог, но семье своей помогал очень неплохо. Мой отец не раз говорил, что этот омега, если продержится так до своих девятнадцати, принесёт племени славу. Но Минхо не продержался. Его папа умер от морянки, когда ему было восемнадцать. А через какое-то время отца убили в набеге. И он остался один с двумя младшим братишками, Сонни и Ликсом на руках. А что такое омеги без защитника альфы в нашем племени? Это три жертвы, которых будут рвать между собой, насилуя по кругу все голодные, у кого постоянного омеги нет, и, естественно, без метки. Потому что кто метит подстилки? Когда он был ещё счастливым и гордым, Минхо отверг нескольких желавших получить его себе на ложе, с меткой, законно. Богатые дары сулили. Но отец, да и сам Минхо отказывались. Ждали девятнадцати — самый жирный возраст, омега в соку, принесёт детей без трудностей, в течку самый сладкий... — Есан вдруг остановился и приподнял бровь, глядя на места себе не находившего от смущения Сынмина. — Что-то не так? — Ты... Ты просто так спокойно об этом говоришь, — промямлил тот, — ты ведь и сам омега... — Поэтому так и говорю, — пожал плечами Есан, вздохнул и продолжил: — Но после смерти родителей, да ещё и с грузом ответа за братишек... Расхлебал он свою гордость по полной. Этот Ли Сонгэ к нему дважды совался с предложениями крепости. — Есан скосил глаза на приоткрывшего в вопросе рот Сынмина и пояснил: — Когда альфа берёт омегу себе, ставит ему метку и делает ему потомство. А потом должен до старости отдавать ему долю в добыче, чтобы тот не знал голода и бед. — Омега вздохнул и горько покачал головой. — Вот только нечасто у нас омеги до старости-то доживали. После того как дети входили в охотный возраст, чего только с омегой не случалось... И Минхо отказывал Сонгэ, понимая, что тому нужно лишь наслаждение и унижение омеги, даже дети такому, как этот альфа, были не нужны. Под кого угодно готов был, но не к нему, потому что Сонгэ — зверь. То есть был зверем. Его убил ваш Белый волк. — Голос Есана вдруг стал печальным, и он сказал тише: — Тот... Тот, что сходит с ума от боли, тот, что прогневал Луну, убив нашего Чиа, и теперь расплатится смертью кого-то, кто будет ему дорог... Этот волк... Он как будто знал, что именно Сонгэ убил его семью... У Сынмина невольно мурашки побежали по телу и, кажется, шевельнулись волосы на голове. — Откуда ты можешь это знать? — тихо спросил он. — Я вижу это во снах, — неохотно ответил Есан, коротко мотнул головой, как будто избавляясь от навязчивой мысли, и продолжил рассказ. — Но Сонгэ все никак успокоиться не мог — так хотел себе Минхо. И поэтому ... — Есан внезапно запнулся и, покачав головой, торопливо прошептал как бы самому себе: — Нет, это нельзя... — Он хмыкнул и вздохнул. — Когда Минхо остался единственным взрослым в семье, ему было почти девятнадцать. Ликсу было четырнадцать, Джисону — пятнадцать. И Сонгэ пришёл к ним. Не могу точно сказать, как он уломал Минхо. Наверно, пообещал альфью защиту. И не его — братьев. Потому что путь у таких омег был один. И забрал Минхо в свой шатёр. А братишек его оделял добычей и несколько раз дрался за них с теми, кто пытался посягнуть. Только таких было мало: Сонгэ был жесток, все его боялись. — Есана немного передёрнуло, его рот скосился от неприязни, но это был лишь минутный порыв. — Никто не заглядывал в его шатёр, и что делал он с Минхо на своём ложе, никто не знал точно. Мне снилось... — Омега поморщился. — Я видел лишь кровь и измученное лицо. Красивое по-прежнему. И это почему-то очень злило Сонгэ: такой красивый, Минхо ему не давался. Я слышал... — Есан горько усмехнулся. — Разве можно что-то утаить в племени? Я слышал, как он жаловался на суку, которую пригрел у себя, взял на себя заботу, а омега ммм... — Есан чуть смутился, но продолжил: — Ну, холоден на ложе, скажем так. Не смотрит, не ласкает. Не стонет. Вот это его просто приводило в неистовство. Минхо, видимо, молчал. Ему было больно, — добавил с нажимом Есан, — понимаешь? Очень больно! Но он молчал. Только молча плакал. И эти слёзы ненавидел Сонгэ больше всего: омега был несчастен под ним. Как-то пьяным он рассказывал своим друзьям, что морит голодом своего омегу, а есть досыта даёт, лишь когда собирается... сильно повеселиться ночью с ним. Жестоко повеселиться. Он ломал Минхо долго. И сломал. Гордые, они, знаешь, всегда ломаются очень болезненно. А Сонгэ в последнее время просто зверствовал. И даже... — Есан, колеблясь, остановился и нерешительно посмотрел на Сынмина. — Что? — сквозь зубы прохрипел тот. Во время всего рассказа Ким почувствовал, что чёрная, густая, как смола, злоба заливает, душит его, мучает, не даёт продохнуть. Лино... Лино так страдал... такой красивый... Как можно? И сожалел сейчас Сынмин только об одном: не он, а Сан убил тварь, мучившую выбранного им омегу. А должен был он! Должен был! — Не вини себя, — тихо сказал Есан. — Ты пришёл со своей стаей, разрушил гниль и злобу племени Морва, вышел к странному и взрослому омеге на той Поляне и привёл его в свой дом. Только ты должен понимать, Чёрный охотник, что легко с ним не будет. И вернётся ли когда-нибудь к нам чудесный, гордый и прекрасный Минхо — никто не знает. Насколько вытравил из него Сонгэ его самого? Насколько разрушило его то, что он поте... — Есан остановился и нахмурился. Он пожевал губу и покачал головой. — Неважно. Ты должен понять, что с ним будет трудно. И то, что вы говорите на разных языках, очень усложнит вам жизнь. — А почему ты нас понимаешь? — вдруг встрепенулся Сынмин. Он отмахнулся легко от опасности не понять Лино: такого не могло быть, он сможет, он... сможет. А вот насчёт способностей юного... ээээ... ну, этого шамана ему хотелось узнать с самого начала. — Как ты выучился? — Я говорю с каждым на его языке, — туманно ответил Есан и мягко улыбнулся. — И всегда говорю лишь на своём. Но сыны Горного Барса понимают всех и всегда. Луна любит наши голоса. Даже мой, — тише и печальнее добавил он, — голос жалкого омеги. — Ты не похож на жалкого омегу, — задумчиво ответил Сынмин, внимательно глядя на него. — Ты покорил Чонхо. А он всегда был один и не собирался это менять. Есан тяжело вздохнул и скривил губу в усмешке: — Был бы у него выбор.... Но его не было. Как и у меня... Я рад, что это именно он. Может, у него получится даже побыть со мной рядом хоть немного. — Есан прикрыл глаза и произнёс почти мечтательно: — Он такой тёплый... А мне всегда так холодно... Сынмин, смущённый этой внезапной откровенностью, хотел ответить, но в это время в комнату вошёл Чонхо. Сынмин тут же поднялся ему навстречу и забыл обо всём на свете. — Я дал ему капель тишая, — хмуро сказал Чонхо. — Иначе он не смог бы успокоиться. Я... Я никогда не видел настолько сломанного омегу. — Чонхо мучительно сглотнул и устало прикрыл глаза. А потом тише добавил: — Ты ведь не обидишь его, Мин? Сынмин лишь гневно рыкнул и пошёл к двери, но Чонхо перегородил ему дорогу. — Подожди, подожди. Его раны... следы от ремня... Я обработал их, особенно ту, что с кровью. И оставил коробочку с мазью на столе. Чистыми тряпицами надо будет два раза в день натирать их. И не надо... — Он замялся. — Ну, не надо, чтобы он надевал рубаху, чтобы мазь ушла под кожу. Он должен лежать, понимаешь? — Чонхо искательно заглянул в глаза жмурящемуся и беспокойно переминающемуся с ноги на ногу Сынмину. — Пока хотя бы чуть-чуть не заживёт. Там внизу рана затянулась гноем. Я промыл... Ему было больно, но он терпел, понимаешь? — Чонхо как-то мялся, и Сынмин понял, что тот хочет ему что-то сказать, но не решается. — Ну, что? — нетерпеливо спросил Сынмин. — Он не дал мне осмотреть, — тихо сказал Чонхо. — Но у него... У него явно не всё в порядке там... — Чонхо понизил голос. — Понимаешь? Сынмин покачал головой. Он не понимал. — Минхо насиловали, — негромко и горько сказал Есан. — И у него, возможно, повреждён омежий вход. — Да, — благодарно глянув на своего омегу, выдохнул Чонхо. — Вот. Это. Но я не знаю, он так заплакал, когда я попробовал заглянуть, потому что ему больно было... Эй! — прикрикнул он на зарычавшего неожиданно даже для самого себя Сынмина. — Ты меня не для этого ли сам позвал? — Да, да, прости, — виновато кивнул Ким, совладав с собой. — Что же мне делать? — Он нерешительно посмотрел на омегу. — Может, ты... Ты сможешь ему сказать... Попросить... Надо ведь помочь... Есан печально сказал: — Я могу сказать ему, но ухаживать за ним надо постоянно, как я понимаю. — Чонхо кивнул на это, и Есан продолжил. — Минхо не дастся Чонхо. Он его не знает. И боится, что ты, его новый хозяин, будешь злиться на него. — Но я же сам его привёл! — возмутился Сынмин. — У вас что, лекарей не было? — Лекарей-альф? — удивился Есан. — Нет, конечно. Был травник, что лечил альф. Но за омегами мог ухаживать только омега. Или мы, шаманы, могли им помогать. — Что же мне делать? — растерянно спросил Сынмин. — Ты его альфа, он тебя признал своим хозяином, — тихо сказал Есан. — Ты можешь приказать ему открыться тебе. Везде... Понимаешь? Отказать он не посмеет. — Перед глазами Сынмина мелькнула мучительно-яркая картинка: Лино на коленях у ложа, его половинки и ноги... Ким покраснел, но Есан продолжил, как ни в чём не бывало. — И ухаживать за ним ты можешь сам. Если, конечно, хочешь... — Я... Я не умею, — растерянно сказал Сынмин. Последние слова Есана он пропустил мимо ушей как очевидную глупость. Конечно, он будет ухаживать, разве можно иначе? — Я научу, — с готовностью сказал Чонхо. — Покажу прямо сейчас! И скажу, что и как делать, если... — Он снова смутился, — если там у твоего омеги... — Я понял, — угрюмо кивнул Сынмин и снова остро ощутил боль от того, что не он расправился с мразью по имени Ли Сонгэ.3.
3 февраля 2022 г. в 00:00
Сынмин и не запомнил, как добежал до небольшого домика, который две недели назад достроил с его и Хёнджина помощью Чонхо. Он ворвался туда, кажется, даже не постучав. И застал странную и смущающую картину: невысокий, но крепкий и очень сильный Чонхо стоял, зажатый у стены хрупким на вид мальчиком с пронзительными синими глазами, который поставил тонкую руку сбоку от головы альфы и что-то тихо мурчал ему прямо в ухо. Глаза Чонхо были полуприкрыты, а на лице бродило растерянно-счастливое выражение.
Увидев вбежавшего Сынмина, мальчишка нахмурился, убрал руку и сделал торопливый шаг назад. А Чонхо удивлённо приоткрыл рот, как будто хотел его остановить, но потом тоже увидел Кима и мягко ему улыбнулся.
— Мин? Что-то случилось?
— Мне нужно, чтобы ты посмотрел моего омегу, Хо, — умоляюще сказал Сынмин, — он ранен.
Взгляд Чонхо тут же стал сосредоточенным. Он не был лекарем, но хорошо понимал в лекарском деле, учился у лекарей Га, умело варил травы, у него было несколько старых книг по этому делу, к нему обращались, когда Га были в отъезде или заняты. Чонхо никогда не отказывал в помощи и был на таком доверии, что его просили помогать даже омегам в положении.
Он быстро положил что-то в нательную сумку и пошёл к двери за Сынмином.
— Я тоже могу пойти? — вдруг ясным и чистым голосом спросил синеглазый юноша, который до этого молча, упорно наблюдал за сборами альфы.
— Да, Есан, конечно, — тут же расцветая мягкой улыбкой, ответил Чонхо.
Сынмин изумлённо посмотрел на него, но ничего не сказал. Ему было не до того, чтобы разбираться, отчего это вдруг серьёзный, отстранённый и несговорчивый Чонхо так покорно слушается этого странного омегу.
Лино сидел на том же месте, куда его усадил, почти силой подняв с колен, Сынмин, перед тем как убежать к Чонхо. Он уже не плакал, высохшие ручейки слез чуть отсвечивали на его впалых щеках, он дрожащими пальцами стягивал у шеи вырез рубахи, которую Сынмин надел на него, торопливо шепча:
— Оденься, ну же, Лино, оденься, омега, не надо... Не надо...
Увидев Чонхо, вошедшего вслед за Сынмином, он в ужасе заметался взглядом по комнате, как будто в поисках выхода, а потом затравленно окинул взглядом альфу, из его глаз снова брызнули слёзы, и он подтянул ноги на сундук и замотал головой, пытаясь прикрыться руками и снова заводя свое бесконечное "Ни... Ни... Ни.."
Сынмин растерялся, приблизился к нему, чтобы попытаться успокоить, но омега в ужасе затрясся и залепетал что-то, умоляюще выставив руки.
Сынмин беспомощно посмотрел на столь же растерянного Чонхо, который хмурился и тер затылок, пытаясь понять, что делать...
— Он думает, что вы собираетесь его насиловать. Вдвоём, — раздался позади них негромкий печальный голос.
Альфы замерли и с изумлением смотрели, как к тихо и отчаянно плачущему на сундуке Лино подходит синеглазый паренёк. Он мягко улыбнулся старшему омеге и начал говорить ему что-то. Язык, который всегда Сынмину казался жёстким, шипящим и свистящим, как будто клубок змей встревоженно что-то обсуждает, в устах этого хрупкого юноши стал странно приятным, очень успокаивающим. Лино под мягкими поглаживаниями слов, которые синеглазый произносил как-то нараспев, перестал вздрагивать, торопливо утёр слезы и потом, в ответ на что-то сказанное вопросом, нерешительно кивнул. Тогда Есан (Сынмин вспомнил, что именно так Чонхо назвал своего омегу) подошёл к старшему альфе, показывая на него, что-то сказал и пальцем дотронулся до его сумки, которую тот нервно переминал в своих сильных руках. Лино взметнулся взглядом на Есана и отчаянно покачал головой. Тот цокнул и снова заговорил, распевно, мягко, покачивая головой.
Видимо, говорил он убедительно, так что Лино в конце концов потупил голову и кивнул, тихо что-то прошептав.
— Он даст себя осмотреть, — сказал Есан, чуть хмурясь, — если ты, — он показал на Сынмина, — пообещаешь его не наказывать.
— За что? — растерянно спросил Сынмин. Он посмотрел на Чонхо и поймал на себе его подозрительный взгляд. Это его возмутило до глубины души: — Я его пальцем не тронул! Я... Это неправда!
— Ты тут ни при чем, — глухо и печально сказал Есан. — Он боится, что ты рассердишься, если его без одежды увидит другой альфа. — И добавил тихо и нерешительно: — Раньше ему перепадало сильно. Вот он и опасается.
Сынмин и Чонхо одинаково зло заворчали, но Есан прервал их:
— У него была невесёлая жизнь. Его можно понять. Будет здорово, если ты, мой господин, — обратился он к Чонхо, — сделаешь то, зачем пришел.
— Есан, — укоризненно покачал головой Чонхо, — я же просил...
— Ты знаешь моё условие, — покачал головой парень и обратился к Сынмину: — Наверно, нам лучше выйти.
Альфа с готовностью кивнул, и они оставили Чонхо и Лино одних.