Все знания и силы

      Незадолго перед рождественскими каникулами Гермиона сдавала последний экзамен, который оказался математикой, и, видимо, от нервов решала задачи, используя методы высшей математики, поставив принимавших экзамен в тупик. Во-первых, далеко не все слова, написанные двенадцатилетней девочкой, они поняли, во-вторых — а оценивать как? Пришлось показывать работу девочки профессору лондонского университета, пришедшему в восторг от красоты решений, поэтому комиссия перекрестилась и выставила максимальную оценку, указав, что А-левел по этому предмету сдавать не нужно. Видимо, сработало чувство самосохранения.       Но как бы то ни было, счастливая Гермиона пошла гулять с Гарри и родителями по праздничному Лондону. Вся эта суета с экзаменом заняла достаточно времени, поэтому каникулы уже начались, и на улицах было полно детей разных возрастов, бегавших, игравших и что-то кричавших. Гарри бегать еще не решался, хотя ходил уверенно — Гермионе удалось достичь уверенной ремиссии, что очень радовало девочку. Они гуляли, радовались жизни, когда что-то кольнуло девочку. Отдав бумажный стакан с детским пуншем улыбающемуся отцу, мгновенно ставшая серьезной Гермиона еще раз внимательно осмотрелась и вдруг увидела. По улице, глядя перед собой, с упрямым выражением лица шла смертельно бледная девочка в мантии. Ее лицо было бледнее снега, но почему-то никто вокруг не замечал ребенка, которому явно плохо.       Отметив, что незнакомая девочка пошатнулась, Гермиона дернула из сумочки стетоскоп, рванув в сторону незнакомки. Когда юная целительница была уже близко, она услышала тонкий и какой-то очень жалобный всхлип девочки, после которого та упала на тротуар прямо как шла — плашмя. Точнее, упала бы, но Гарри сумел ее поймать и аккуратно положить наземь. Гермиона рванула мантию девочки, втыкая стетоскоп в уши, и в следующее мгновение принялась производить сердечно-легочную реанимацию привычным способом.       — Гарри, прикрой меня! — выкрикнула Гермиона, доставая палочку. — Энервейт!       — Что случилось, Миона? — поинтересовался подбежавший мистер Грейнджер, сразу поняв, что проблема серьезная.       — Аритмия! — выплюнула целительница, стараясь восстановить ритм. — Не сметь умирать! — прикрикнула она на находящуюся в обмороке девочку.       — Давай помогу. Гарри, попроси полицейского вызвать парамедиков, — спокойно сказал мистер Грейнджер, занимая место рядом с дочерью.       Когда парамедики приехали, незнакомая девочка уже открыла глаза, но встать и не пыталась, а только смотрела на двух людей, что пытались ее реанимировать. Гермиона не знала, о чем думала эта девочка, но в глазах незнакомки читалась такая затаенная надежда, что юная целительница просто обняла девочку, шепча: «Все будет хорошо».       Амбуланс, разгоняя людей и машины звуком сирены, уносился в сторону больницы, а внутри салона вместе с парамедиками работали мистер и мисс Грейнджер. Когда незнакомую девочку грузили, она схватила Гермиону за руку и отказалась ее отпускать, поэтому Гарри остался с мамой, а папа отправился в больницу вместе с Гермионой. Юная целительница мгновенно определила, что происходит, как только подключили кардиограф, после чего парамедикам оставалось только следовать транслируемым мистером Грейнджером распоряжениям совсем юной девочки. Сначала они попробовали возмутиться, но, увидев документы врача, решили не встревать, раз в машине есть явно разбирающийся в проблеме профессионал. Мистер Грейнджер любовался скупыми, точными движениями дочери, а парамедики ощущали себя очень странно, но не удивлялись. Этих людей чем-либо удивить было невозможно, что только они в своей жизни не видели.       Амбуланс долетел до больницы очень быстро, но юная пациентка смотрела только на Гермиону, откровенно пугаясь мужчин, что очень не нравилось доктору Грейнджеру, потому что симптом. Девочку вынули из машины, отправляя в палату, а Гермиона тихо сказала:       — Мне нужно переодеться, и я вернусь, хорошо? — На что пациентка кивнула. Юная целительница постаралась переодеться в рекордные сроки, чтобы не заставлять ждать испуганную новую пациентку.       Незнакомая девочка молчала, когда ее пытались опросить, только слезы текли из глаз. Гермиона поняла, что по какой-то причине незнакомка не может говорить, причем это не обычное ее состояние. Анализ крови ничего не дал, кроме, пожалуй, странных параметров биохимии крови, и тогда юная целительница проверила незнакомку палочкой. Количество зелий в крови могло убить девочку в любой момент.       — Да чтоб руки отсохли у того, кто такое сделал с ребенком! — пожелала Гермиона в сердцах.       — Тебе что-то нужно, доченька? — поинтересовался мистер Грейнджер, наблюдая за движениями палочки.       — Не пускай никого и принеси тазик, — устало попросила юная целительница.

***

      Лайза Турпин готовилась отправиться на каникулы. В последнее время на нее накатывала грусть, видимо, связанная с приютом, куда девочка совсем не хотела возвращаться, но выбора у нее не было. Приют теперь с ней навсегда. Оставаться в замке на каникулы, впрочем, девочка не хотела, потому что ей нужно было сделать пакость. Пакость она задумала давно и даже разжилась колдографией Дамблдора, с которой потом сделает фотокопии, чтобы расклеить по Лондону в объявлениях типа «разыскивается опасный сумасшедший», должно было получиться весело.       Девочка уже представляла, что будет, рискни Дамблдор появиться на улицах Лондона, и злобно ухмылялась. Незадолго перед поездом у нее закружилась голова, но, уверенная в том, что на всякие зелья у нее аллергия, девочка проигнорировала этот факт. Сев в поезд, Лайза задумалась о том, что через три часа надо будет брать себя в руки и снова становиться злобной жестокой сволочью, чего ей сейчас категорически не хотелось. Поезд шел в Лондон.       Глядя в окно на то, как детей встречают радостные родители, Лайза почувствовала горечь: у нее такого никогда не будет. Будет только школа со злобным директором и равнодушными профессорами, да приют, в котором надо всегда быть настороже. Сердце кольнуло, впрочем, девочка этого и не заметила. Ей было очень грустно, поэтому она решила пройтись по Лондону, прежде чем переться в приют.       Она шла по улице, на которой праздновали и веселились люди, гуляли семьи, всем было тепло и хорошо. Лайза уже понимала, что зря пошла гулять, потому что к горлу подступали слезы, и это было странно. Одиннадцать лет она жила такой — нелюбимой, злой, яростной, а вот сейчас почему-то захотелось тепла. В этот момент в груди будто кто-то поселился, принявшись грызть девочку, потом в глазах помутилось и… Над ней сидела такая же девочка, которая требовала не умирать, и взрослый страшный мужчина, но оба они старались помочь ей, Лайзе. Это было необычно, странно, но девочка чувствовала, что ей не причинят вреда… И она доверилась такой же девочке, как она сама.       Ужас начался, когда Лайзе начали задавать вопросы. Она не могла ответить. Девочку захлестнула паника, но рядом опять оказалась та девочка, выглядевшая сейчас, как доктор. И та девочка смогла как-то успокоить Лайзу, которая почти не сдерживала панику. Видимо, директору удалось что-то с ней сделать.       Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор потирал руки. Безопасные на первый взгляд зелья должны были смешаться в крови Героини, блокируя навсегда возможность говорить, как и позвать на помощь, а близнецы Уизли должны были «подшутить», подсунув свое произведение, вызывающее кровотечение. Непокорная девчонка просто истечет кровью, и этого никто не узнает. А пока можно заняться сменой Избранного. Думая так, Альбус Дамблдор взял в руки палочку, но как раз в этот момент его верхние конечности вдруг сильно заболели и начали усыхать. Громко закричав, Дамблдор рванул в Больничное крыло.

***

      Выведя все зелья, отчего незнакомку отчаянно рвало, Гермиона тем не менее не смогла добиться от девочки не только осознанной речи, но даже и звуков. Обнаруженная не самая частая кардиологическая проблема никак не могла спровоцировать остановку речи, а незнакомка была в панике, несмотря даже на то, что Гермиона успокаивала ее. Наконец приехали мама и Гарри, но Гермиона, видя, как пациентка реагирует на папу, попросила присутствовать только маму.       — У нее что-то с речью, мама, — произнесла юная целительница. — Надо энцефалограмму снять и посмотреть, что там у нее в голове творится. Тише, моя хорошая, все хорошо, мы все решим, — обняла она девочку. — Надо дать ей ручку и бумагу, может быть, хотя бы имя напишет, может, родных… — увидев реакцию пациентки, Гермиона осеклась. — Понятно.       — Давай я с ней посижу, а ты с папой организуешь? — предложила Эмма Грейнджер.       — Хорошо, мамочка, — кивнула юная целительница и наклонилась к пациентке. — Подождешь? Я быстро.       — А пока Гермиона побегает, мы полежим, — с нежностью произнесла миссис Грейнджер, обнимая незнакомую девочку, изо всех сил, как это было ясно видно, пытавшуюся взять себя в руки. — Хочешь свое имя написать?       Девочка кивнула, борясь с желанием прижаться к этой доброй женщине, которая говорила с ней так ласково. Не понимая, что с ней происходит, Лайза пыталась разозлиться, но не могла. Ей было просто страшно. Женщина, поглядывая на кардиомонитор, уже подключенный к девочке, гладила ее по волосам и тихим голосом уговаривала не волноваться.       — Ну как вы тут? — поинтересовалась запыхавшаяся Гермиона, влетая в палату. — Мама?       — Ее зовут Лайза Турпин, ей очень страшно, доченька, — вздохнула Эмма Грейнджер.       — Приют? — коротко спросила Гермиона, на что Лайза отвернулась. — Понятно. Я, целитель Грейнджер, беру под опеку свою тебя, Лайза Турпин, перед магией и людьми, клянусь не причинять вреда и беречь твои интересы, — проговорила Гермиона. — Теперь ты можешь про себя согласиться или отказаться, — сообщила она Лайзе. В тот же миг вспышка магии подтвердила смену магического опекунства.       — Это что было, доченька? — немного ехидно поинтересовалась миссис Грейнджер.       — Ну как что? — удивилась Гермиона. — Знакомься, это Лайза Турпин, моя сестра и твоя дочь. Лайза, познакомься с мамой.       То, что сказала Гермиона, совсем не походило на шутку, но Лайза просто не могла поверить, она просто не верила, что может быть вот так просто, раз — и все. А для Гермионы все было яснее ясного: она видела перед собой маленького измученного ребенка, который устал быть сильным. Да и не могла почему-то Гермиона поступить иначе, вот просто не могла и все. А Эмма Грейнджер просто улыбалась своим детям, отлично понимая дочь.