10
20 марта 2022 г. в 10:00
— Расскажи мне о себе.
Молчание, повисшее несколько минут назад, разбивается на мельчайшие осколки, пылью стеклянной рассыпается от его голоса. Она не перестанет считать себя виноватой только оттого, что он сказал, что это не так. Похоже, он тоже не собирается менять своё мнение. Они оба всегда были бесконечно упрямыми и бесконечно защищали друг друга даже от самих себя. Похоже, это не изменилось.
Изменились они. Не просят рассказать о себе людей, которых знают наизусть. Они больше не знают наизусть друг друга, больше не в курсе всего, что происходит. Четыре с лишним года проехались по ним асфальтоукладочным катком. Четыре с лишним года изменили их обоих. Странно — страшно — осознавать, что напротив тебя чужим тебе человеком сидит тот, кого ты знала лучше всего. Кто знал тебя лучше, чем ты сама.
— Мне нечего рассказывать.
— Совсем?
Она лишь улыбается коротко, одними уголками губ. Что она может ему рассказать?
— Что ты хочешь услышать? Я узнала, что беременна. Приехала сюда. Всё равно собиралась, но это случилось бы на пару-тройку месяцев позже. Родила. Начала работать с мамой вместе, она ателье костюмов открыла. Отдала Есю в садик. Не выходила на связь ни с кем из тех, кто мог бы сказать тебе, где я, потому что не хотела разрушить твою жизнь.
— Ни с кем, кроме Игоря?
— Так это Игорь тебе рассказал?
— Ну да, а кто ещё?
Кажется, это она сказала зря — кажется, он о Жене и не знал. И отговориться уже не получится, потому что он упрямый, это вряд ли изменилось — если уж ему нужно что-то узнать, он не успокоится, пока не узнает.
— Неважно.
— Мне важно.
Чего и стоило ожидать, впрочем. Саша чашку с остывающим чаем в ладонях баюкает, так и не отпив ни глотка — вспоминает, что чай там есть, но забывает тут же. Не до него.
— Женя. Она крёстная.
— Женя? Медо?
— Она самая, — она кивает, слова свои подкрепляя. — Как-то сразу о ней и подумалось.
Да, Женя была хорошим выбором на роль крёстной. Правильным. Пусть Игорь и чаще приезжает, чаще к ним выбирается, но Женя всё равно подруга. Поддержка. Когда-то давно они уже были подругами, но при этом Саша бы и не подумала, что годы спустя Женя станет крёстной её дочери. И всё же вот оно, произошло. Огорчаться по этому поводу она уж точно не планирует.
— А Игорь крёстный, или я неправильно понял?
— Правильно ты понял.
— Он сказал, что ты его убьёшь, перед тем, как дал мне твой адрес.
— Хорошо хоть что понимает.
Она не спрашивает, почему он Ване вообще хоть что-то рассказал. Знает, раз спустя несколько лет он решил всё-таки его посвятить, значит, должна была быть причина. Если он знал, что она будет недовольна, если знал, что нарушит этим привычный уклад их жизни — он не мог этого не знать, попросту не мог — и всё равно сделал это, даже не предупредив её о том, что Ваня едет к ним, значит, видел эту причину. Своё фи она ему выскажет ещё. Потом. Сейчас разбираться надо с тем, что уже произошло. С тем, что Ваня сидит напротив, смотрит своими щенячьими глазами, как смотрела на неё всегда Мия, когда она её погладить отказывалась. Вот уж точно, питомцы похожи на своих хозяев.
Ваню ей тоже гладить, что ли? Обойдётся.
— Когда ты собиралась сказать мне?
— Я не собиралась.
— Почему, Сань?
Саша выдыхает медленно сквозь сжатые губы. Ей казалось, что она всё ему объяснила, но, похоже, не до конца. Ей казалось, они об этом уже говорили, но, похоже, нет.
— Потому что я не хотела тебе мешать. Мы бы вмешались в твою жизнь и развернули её привычный ход, когда бы это ни произошло, до рождения Еси или позже. Я просто хотела уехать и не возвращаться. Ты забыл бы про меня, рано или поздно. Может быть, мне следовало попрощаться, но я понимала, что если дождусь тебя, ты поймёшь, что что-то не так, и не позволишь мне уехать. Я этого не хотела.
— Вы бы вмешались, но не навредили, — стоит Ваня на своём. Упрямый, какой же он упрямый! — Если бы ты мне тогда об этом сказала…
— Тогда что? — срывается Саша, внутри будто закручивается воронкой ураган, хочется кричать и плакать и кинуть эту чёртову чашку в стену — она лишь сжимает её ещё крепче. — Что бы тогда было, Вань? Я бы для всех стала разлучницей, животом выдавившей тебя из семьи. Сукой, которая тебя увела. А я не хотела тебя уводить, Вань. Ты сделал свой выбор, и этим выбором была не я. То, что мы тогда переспали, было случайностью. То, что я забеременела, тоже. И то, что я решила рожать, не должно тебя было никак касаться. Потому что это я решила. Потому что я не собиралась с тобой советоваться по этому поводу.
— Ты неправа.
Его голос так спокоен, будто и не срывалась она только что почти на крик. Как будто они просто беседуют о планах на ужин.
— Ты говоришь о выборе, который я сделал в восемнадцать. Как насчёт выбора, который я сделал четыре года назад? Как насчёт того, что я ушёл тогда только потому, что ты попросила, чтобы ничего не менялось? Как насчёт того, что, когда мама узнала, что я хочу расстаться с Алёной, она в лицо мне бросила, что лучше бы я сразу сделал всё, чтобы ты была со мной, тогда не было бы ни стресса, ни нервов, ни проблем? Как насчёт того, что я четыре года пытался тебя отпустить, но так и не смог?
Саша думает, ей кажется блеск в его глазах. Ровно до момента, когда он смаргивает несколько раз, но безуспешно — влажный след полоской прочерчивается по его лицу за долю секунды.
— Меня приняла бы твоя мама, — возражает она, самой плакать хочется безумно, но она держится. — Твой папа. Не все остальные.
— Тебя приняли бы все, — возражает и он. — А кто не принял бы, те не имеют значения. Кто не принял бы, тех бы быстро заткнули все остальные.
— А твой сын?
Он хмыкает. Почему он хмыкает?
— Я бы хотел, чтобы ты знала, — говорит он медленно, слова роняет, одно за другим, будто камушки падают, — насколько сильно он по тебе скучает. Он твой самый большой фанат, с момента, когда впервые вышел на лёд, он смотрит наши старые видео, и не может перестать говорить о том, какая ты крутая, а на меня в тех же самых видео обращает намного меньше внимания. Он спрашивал меня, когда ты вернёшься, почти два года, а потом перестал, но иногда он просто говорит, что скучает по тебе. Он недавно сказал, что хочет, чтобы его партнёрша была такой же крутой, как ты, а он постарается быть достаточно для неё крутым. Ты думаешь, Артём бы не принял тебя? Если бы он приехал со мной, он кинулся бы тебе на шею в момент, когда ты дверь открыла.
— И он знает, где я?
— Нет. Пока нет. Я решил сначала сам с тобой поговорить. Узнать побольше. Не думал, правда, — он хмыкает горько, — что узнаю настолько много.
Саша не знает, что на это может ответить. Она не хотела бы, чтобы он знал это всё. Она не врёт — ему врать не привыкла. Не научилась. Она не врёт, когда говорит, что не хотела разрушать его семью. Что не хотела мешать ему быть счастливым. Был ли он счастливым?
По крайней мере, она не мешала. И не помогала тоже, но это другой вопрос. Без помехи в её лице у него должно было получиться построить своё счастье. Она не хотела своё строить на обломках чужого. На обломках его. У неё была с самого начала Еся, вокруг которой она выстраивала своё счастье — или хотя бы часть его — старательно, пытаясь не отвлекаться на мысли о прошлом. Получалось не всегда — но получалось же, до сегодняшнего дня. До мгновения, когда она открыла дверь навстречу Ване. Саша твердит себе, что научилась быть счастливой без него. Саша сама знает, что безбожно врёт.
— Ты не должен был это узнать, — говорит она, когда пауза снова затягивается. — И я ничего от тебя не требую. Я буду рада, если ты сможешь уехать и забыть о том, что видел. О том, что мы с Есей есть.
— Ты никогда не умела мне врать, Сань, — Ваня хмыкает опять, смотрит ей прямо в глаза. — Потому что я знаю, как понять, что ты врёшь. Я распознаю каждую твою ложь лучше, чем твои родители. Лучше, чем Иринвладимирна. Лучше, чем кто угодно. Ты кусаешь губу в самом уголке рта, избегаешь прямого взгляда, у тебя дрожат ресницы и дрожат пальцы, и это не всегда всё вместе, когда ты врёшь другим людям, но ты никогда не умела врать мне, поэтому это всё вылезает на поверхность каждый раз. Всё это. Ты не хочешь, чтобы я забывал, но ты, как всегда, готова пожертвовать собой ради чьего-то чужого счастья. Как всегда. Может, пора позволить и себе попробовать быть счастливой, Сань?
Она встречает его взгляд, заставляя себя перестать губу закусывать, в тот самый момент, когда он ладонью тёплой накрывает её дрожащие пальцы. Вот только притворяться уже поздно. Он уже понял.