14
17 апреля 2022 г. в 12:31
На часах почти девять, когда Саша просыпается — ей некуда спешить. Еся сегодня дома, она в офисе с девяти до пяти не работала никогда, и можно понежиться в постели. В квартире привычно тихо — Еся самостоятельная, она, если маму не слышит, не паникует, а идёт умываться и чистить зубки сама после пробуждения. В ванной около раковины стоит приступочка, на которую Еся забирается сама, чтобы доставать до крана и до стаканчика с щётками, на стене — тоже дотянуться со ступеньки можно — песочные часики на три минуты и выдавливатель для зубной пасты, где достаточно ключик повернуть, чтобы выдавить на щётку достаточно. Еся самостоятельная, Еся знает, что по утрам надо делать. Судя по звукам, зубы она только что дочистила — дочка у неё, определённо, немного даже слишком самостоятельная для неполных четырёх лет. Не то чтобы это было проблемой, напротив, заставляет немножко гордиться тем, что правильно её воспитала. Тем, что научила её хотя бы чему-то. Конечно, завтрак себе Еся пока не приготовит, для этого рано, но лет в пять, может, и сможет сделать себе бутерброд и залить молоком хлопья, как знать? Саша прислушивается на пару секунд и слышит, как выключается в ванной вода и почти сразу же шлёпают по кафелю на миг босые ступни — Еся с приступочки спрыгивает, прежде чем встать на коврик и вытереть ручки и лицо. Умничка. Она и вчера вечером, хоть и была, как обычно, вертящейся непоседой, но вела себя хорошо, Ваня даже сказал ей, что она чудесная кнопка, и от этой похвалы Есе тепло было и ей.
Ваня. Саша успела забыть, что он у них. Точнее, не успела привыкнуть. Она прислушивается снова, на этот раз внимательнее, но кроме тихих шагов Еси — не хочет маму будить? — не слышно ничего непривычного. Тишина. Может, спит ещё? Саша не уверена — надо будет проверить. Прохладный воздух холодит кожу до мурашек, когда она из-под одеяла вылезает решительно и тянется за халатом на спинке стоящего рядом стула. Есю ей, по идее, должно быть хуже слышно, чем Ваню, она не через стенку, в отличие от него, но вот, как выходит, совсем всё не так. Босиком прошлёпав до двери, она её открывает тихонько, так же тихонько через пару шагов приотворяет и вторую, в гостевую спальню. Пусто.
Ушёл?
Она не заходит — не хочет сейчас, вот и всё — но на диване аккуратно сложено постельное бельё, которое она выдала ему вчерашним утром, и в комнате ни следа Вани. Может, она что-то упускает — для этого надо комнату разглядывать. Ей не хочется. Ей обидно. Вот так вот просто взять и уйти...
Нет. Она подумает об этом, но не сейчас. Сейчас надо налить себе и Есе чаю, сварганить по-быстрому что-то на завтрак — хотя бы те же бутерброды, в холодильнике были ветчина и сыр, а ещё есть маленькие булочки, в которых это можно впихнуть, а потом чуть подогреть в духовке, потому что Еся любит, когда сыр тянется. Маленький ураганчик в жёлтой пижаме кидается к ней, стоит ей переступить порог детской.
— Доброе утро, мам! А я уже зубки почистила, сама-сама!
— Умничка моя, — Саша улыбается, в макушку дочку целует, прежде чем её на руки подхватить. Спина иногда ещё беспокоит, но самое сложное позади — не в спорте даже, а на последних неделях, когда она иногда лежала целыми днями и не могла даже встать. Ей говорили, когда у тебя рождается ребёнок, забываешь все проблемы, которые были с этим связаны. Она не забыла — просто намерена теперь воспитать Есю так, чтобы итог перекрывал всё. — Пойдём завтракать. Хочешь булочки с сыром?
— Хочу! — заявляет Еся, улыбается широко, подпрыгивает на месте от нетерпения. — Лев в животике рычит уже.
Лев в животике — их шутка для урчащего живота. Значит, голодная. Чайник светится синим, Еся наблюдает за тем, как пузырьки воздуха в теплеющей воде поднимаются наверх, в духовке булочки с сыром и ветчиной на минутку, когда мягкая мелодия вторгается в их утреннюю идиллию.
— Мам, это твой тефон, — заявляет Еся, не отрываясь от зрелища: вода почти уже закипела.
— Телефон, солнышко, — поправляет её Саша, целует в макушку, прежде чем выйти с кухни: телефон в комнате лежит. На экран не глядя, она принимает вызов.
— Доброе утро, — голос Вани выбивает воздух из лёгких. — Не разбудил? Откроешь мне, пожалуйста? Я в дверь звонить не хочу, чтобы Есю не разбудить.
— Она не спит, — на автомате отвечает Саша, к двери идёт, трубку у уха так и держа. — Сейчас.
Он и правда по ту сторону двери стоит, небритый, улыбающийся, с пакетиком каким-то в руках. Не уехал. Саша не знает, откуда внутри столько облегчения — Саша его чувствует так явственно, что как будто воздух в лёгкие вдруг вернули, накачав их до отказа одним мощным вдохом.
Почему она так ему рада, почему так рада тому, что он не уехал, она сама не знает. Наверное, потому, что это значит, что он не сбежал без предупреждения. Наверное, потому, что это значит, что он не испытывал этого желания.
— Двери на защёлке — ад и рай, — говорит Ваня, переступая порог. — Ад если окажешься по ту сторону без ключей. А в моей ситуации как раз спасение, потому что иначе как бы я ушёл тихонько и вас не разбудил?
— Куда хоть ходил?
Саша кутается в халат поплотнее — от Вани веет холодом с улицы. Он улыбается так же смущённо-бесшабашно снова.
— В Питере вообще есть больше одного места, где можно купить правильные фрезье? Я очень хотел успеть к завтраку, поэтому встал пораньше, чтобы успеть найти. В интернете на эту тему почти ничего, пришлось ездить и узнавать. Я надеюсь, ты ещё любишь их?
Она так напротив него и стоит, недоверчиво на него глядя. Он разувается, куртку снимает, пакетик из руки в руку перекладывая, и в итоге ей его протягивает.
— Я руки пойду помою. Если Еся проснулась, может, выпьем чаю с пирожными?
— Чайник только что закипеть должен был, — отзывается Саша как-то заторможенно. Правильно, он ведь только что сказал, что ездил по Питеру и искал её любимые пирожные — значит, логично, что именно их она держит в руках. Логично, что именно с ними они будут пить чай. — А... зачем?
— Что зачем? — оборачивается Ваня, уже бодро в сторону коридора направившийся, хмурится непонимающе. — Чай пить?
— Нет, — мотает она головой, смеётся невольно, коротко. — Зачем ты с утра пораньше по всему городу катался и искал фрезье?
— Сань, — он её имя произносит так, как будто удивлён, что ей всё объяснять надо, — ну потому что это твои любимые пирожные. И Еся, если она в тебя пошла, в чём я уверен, тоже любит клубнику, а значит, ей должны понравиться и эти пирожные. Или уже нравятся, если она их раньше пробовала.
Не пробовала. Как-то Саше не до этого было примерно с тех пор, как папа к выписке их купил. Но наверняка понравятся. Она почти на автомате заходит обратно в кухню, блюдца достаёт для пирожных, и лишь затем, спохватившись, булочки из духовки вытаскивает. Они вовремя выключились и не подгорели — это радует не меньше, чем запах на всю квартиру.
— А это что? — тут же любопытный носик свой суёт в пакетик Еся. — Ух ты, мам, клубника! Откуда?
— Это пирожные с клубникой, — поправляет её Саша, целует в макушку, прежде чем пирожные достать, на блюдца выкладывая. Их всего два — в чём дело? — Угадаешь, откуда?
— Дядя Ваня принёс? — предполагает Еся, вопрос в глазах, на лице крупными буквами надежда на то, что она угадала. Ей нравится угадывать. У Саши внутри комочек сжимается — если бы всё пошло иначе, думает она снова, вместо «дядя Ваня» было бы «папа». Если бы — об этом можно думать бесконечно, но это не меняет итога.
— С первого раза угадала, молодец, кнопка, — раздаётся за спиной. Ваня, за собой дверь ванной прикрывающий, к кухне шагает, Есю, бесстрашно и доверчиво к нему кинувшуюся обниматься, на руки подхватывает. Еся не то чтобы доверчивая до какой-то бесконечности или типа того, но она, как все дети, людей на хороших и плохих делит безошибочно, а ещё знает, что если мама кому-то доверяет, значит, и ей можно. — Одно для тебя, а другое для твоей мамы. Это её любимые пирожные были всё время, что я её знаю.
— А для тебя? — спрашивает Саша, и только потом понимает, что то же самое одновременно с ней и Еся спросила. Ваня смеётся, взгляд с одной на другую и обратно переводя.
— А если вы со мной поделитесь этими булочками, которые тут так классно пахнут, я буду счастлив.
В Москве, вспоминается Саше как-то невпопад, была кондитерская, где он постоянно покупал для неё фрезье. Когда они куда-то ездили на соревнования, было сложнее, но он всегда старался порадовать её и там. В Японии, когда они ездили на Чемпионат Мира, например, он часа три искал эти пирожные для неё, но в итоге приехал просто с клубникой — она не обижалась, напротив, в шутку пихнула его по рёбрам (и тут же поцеловала в щёку) за то, что он ради неё уставал и куда-то там бегал вместо того, чтобы отдыхать перед тренировками. Она знала, что он такое может сделать, просто не ожидала, что это случится сейчас. После долгого времени по отдельности. После того, как она от него отгородилась. Не ожидала, что он поведёт себя так, как будто этого не случалось.
Она не знает, значит ли это, что он простил её. Фрезье тает во рту, как когда-то, и Еся забавно жмурится с выражением удовольствия на лице, когда пробует это пирожное впервые, и Ваня, жующий горячую булочку, картинно дует на пальцы, которые якобы обжёг, и хотелось бы, чтобы тут был Артём, который ей вчера ещё в трубку радостно кричал, что хочет с ней встретиться, но это, наверное, она уже слишком многого хочет. Она не знает, простил ли её Ваня — она не знает, сможет ли сама себя когда-нибудь простить.
Но, если горечь от собственного поступка игнорировать, это самый счастливый завтрак за последнее время, и ей хочется назвать его семейным, хоть они и не совсем семья.