15
24 апреля 2022 г. в 11:00
Ваня не знает, как уедет обратно. Ване не хочется думать о том, что стоило бы уже это планировать. Ему уезжать не хочется — как бы ни скучал он по Артёму и по родителям, по льду и по работе вообще, но тут Саша, которую он не видел столько времени, тут Еся, которую он вовсе не знал до вторника. До вторника — а сегодня всего лишь четверг, если считать по тому, сколько времени они провели вместе. Уже аж четверг, учитывая что ему самое позднее в воскресенье утром обратно ехать.
Улыбка, стоит о Есе подумать, появляется сама собой. Подумать только, он и не знал о том, что у него есть дочь. Подумать только, он и не знал, какая она у него замечательная. У него — скорее, на самом деле, у Саши, потому что он не уверен, имеет ли на неё на данный момент какое бы то ни было право. Потому что Саша сама её растила, сама её до этого возраста воспитала, без его участия, и поэтому не ему что-то требовать. Он должен быть благодарен за то, что у него есть — а есть у него возможность узнать свою дочь поближе. Есть у него возможность снова узнать Сашу, новую Сашу, которая ему незнакома. Новую Сашу, которой она стала без него. В его памяти Саша двадцать шестого года, и Саша двадцать пятого, и Саша двадцать четвёртого, и так далее, вплоть до далёкого января две тысячи седьмого, когда они впервые в пару встали, когда он понял, что отвечает теперь за эту девочку с большими испуганными глазами, и куда ни ткни пальцем, он с уверенностью может заявить, что любит её — любил всё это время, как подругу ли, как сестру ли, как женщину ли. Сашу эту, тридцатого года, он тоже любит, уверен в этом — просто эта Саша от него на расстоянии. Эта Саша его так близко к себе не подпускает, и он очень хочет это изменить, но пока что так. Пока что иначе никак.
Ему надо набраться терпения. Ему надо довериться естественному течению вещей и не пытаться влезать в личное пространство Саши. Он талдычит себе это, как мантру, пока одевается, из постели вылезая. Еся вчера позвала его порисовать с ней — скорее, посидеть рядом, подавая ей цветные карандаши, которыми на листе, высунув кончик языка для сосредоточения, она изображала что-то не сразу понятное, но вполне хорошего уровня для её возраста. Он чувствовал себя почти принятым в семью в тот момент — он и сейчас, вспоминая об этом моменте, чувствует то же самое. В семью, потому что они, как бы грустно для него это ни было, не нуждаются в нём.
Впрочем, если подумать снова, он не уверен, что это грустно. Он не хочет быть тем, с кем рядом из-за необходимости и отсутствия выбора. Он хочет, чтобы они сами решили, что хотят видеть его рядом. Он хочет, чтобы это было их желанием, чтобы он был с ними рядом — не вынужденной мерой. Много ли это? Ему кажется, вовсе нет. Просто это надо сначала заслужить. Просто этого надо сначала добиться.
Когда он тихонько, почти на цыпочках, выходит из комнаты, на часах восемь почти. Он знает, Саша, если её не трогать, спит примерно до девяти. Он знает со вчера, что она работает из дома и ей никуда не надо. К девяти утра можно постараться приготовить завтрак. Они вчера снова вместе ужин готовили, с крутящейся рядом и помогающей Есей в забавном фартучке (конечно же, жёлтом!), которой под конец доверили без помощи размешать салат. Он помнит, что есть в холодильнике, и знает, что если у Саши на эти продукты были другие планы, он всегда может съездить и купить ещё. А пока что ему надо определиться с тем, что готовить. Что любит Саша, Ваня знает. Что любит Еся, Ваня пока не особо в курсе, но есть то, о чём он уже знает, и то, о чём догадывается. Вопрос только в том, готовить сырники или блинчики? Он в ванной стоит, зубы чистит, и размышляет, когда дверь открывается.
— Доброе утро, дядь Вань, — громким шёпотом доносится до него, заставляя обернуться. — А ты уже встал, да? А мама ещё спит.
— Я уже встал, — подтверждает он, тоже шёпотом. — А ты часто встаёшь, когда мама ещё спит?
— Не, — Еся головой мотает, и косички, со сна растрёпанные, подпрыгивают забавно. — Иногда только. Я сейчас в садик не иду, а когда иду, мама первая встаёт и меня будит. И завтрак готовит.
— А ты ей помогаешь? — спрашивает он, план в голове выкристаллизовываться начинает. Еся кивает с таким же энтузиазмом. — А давай мы маме сегодня приготовим завтрак?
— А ты умеешь? — спрашивает его Еся недоверчиво. Определённо, чудесный ребёнок.
— Умею, — подтверждает он. — Я уже большой и у меня есть сын. Мы с ним вместе живём и утром готовим завтрак. Сейчас он остался с бабушкой и дедушкой, а я сюда приехал.
— А как его зовут?
— Артём.
Ване правда хочется добавить что-то вроде «и он твой брат». Ваня правда старательно держится. Саша просила, чтобы он не говорил Есе, что он её отец — он понимает, почему. Он понимает, что если даже он сейчас скажет, вряд ли она поверит — а если и поверит, это испортит её отношения с матерью. Есть родители, которым в радость портить отношения второй (бывшей?) половинки с общим ребёнком. Он не из них. Он правда пытался, и пытается до сих пор, сохранить отношения Артёма с Алёной, потому что, даже при том, что холод между ними двоими теперь арктический, в противовес тем отношениям тёплым, что были столько лет, Артём её сын, а она его мать. Распавшийся брак, который так никогда и не стал браком до конца, не должен на это никак влиять. Отношения между родителями не должны портить их отношения с детьми.
— А ты нас познакомишь?
— Думаю, да. Но не сегодня.
— А сегодня мы маме завтрак приготовим, — кивает Еся, приступочку из-под раковины выволакивает и на неё ловко взбирается. — А почему в сырниках нет сыра, дядь Вань?
— Не знаю, — признаётся он, не сразу понимает, почему так перескакивает Еся с темы на тему. Соображает потом — Саша сырники всегда любила, сколько он её помнит, и вряд ли разлюбила. Наверное и Еся их любит больше, раз сама о них заговорила. — Зато в них творог есть, только они почему-то не творожники.
— Непонятно, — подводит Еся итог. — Но вкусно.
Ваня рядом стоит, пока она старательно зубки чистит маленькой щёточкой, пока потом умывается, пока вытирает лицо и руки полотенцем своим — «Смотри, дядь Вань, тут моя буковка, потому что это моё полотеничко!» — и внутри тепло поднимается, разливается по всему телу. Еся его за руку берёт так, как будто это самое естественное из всего, что сделать можно, и за собой ведёт на кухню. В холодильнике есть всё, что нужно, и есть рядом дочь, которая на каждый громкий звук делает круглые глаза и шипит смешно, что он маму разбудит, и он не удерживается, фотографирует её тайком на телефон, зная, что не покажет это фото пока что никому, но будет на него смотреть каждый раз, когда ему будет грустно — Еся на фото сосредоточенная, язычок высунутый, тесто в миске старательно перемешивает, в кулачке ложку зажав. Красавица. Вся в Сашу. Есть ли в ней что-то от него, кроме глаз и дружелюбия? Нужно ли ей, с другой стороны, что-то от него? Может, ей лучше быть похожей на маму, а не на своего отца, по собственной глупости пропустившего первые дни её жизни? Ведь чего ему стоило догадаться, что Саша всё-таки в Питере? Чего ему стоило догадаться, что Игорь знает, где её искать? Не догадался. Не понял. Получил от её мамы отрицательный ответ на прямой вопрос, не у них ли она, и отмёл эту вероятность. Сам дурак.
Саша появляется в дверях, когда запахи, наверное, по всей квартире разносятся — он на это, примерно, и рассчитывал, кофе поставив варить пару минут назад. Еся, с вилкой в руке замершая, отмирает быстро, с табуретки спрыгивает и несётся к ней ураганчиком маленьким — Ваня едва успевает в сторону отступить, чтобы она не врезалась.
— А мы с дядь Ваней тебе завтрак приготовили, — заявляет она, уже у Саши на руках устроившись. — Сырники. И кофе.
«Р» у неё раскатистое, рычащее, как будто она ему недавно только научилась — он это подметил ещё в самом начале, но не умиляться не может. Умиляется он ей всей, каждому её жесту, её жестикуляции активной, её речи совсем детской — и сам не понимает, как это происходит, но в какой-то момент тянется к ней, мол, давай ко мне на руки. Еся на него смотрит с сомнением пару секунд, но потом тянется в ответ, мол, давай. Вес её он почти не ощущает — она лёгкая, как пушинка — но поселяется внутри чувство собственной важности. Чувство такое, как будто он держит что-то драгоценное, что-то бесценное. Чувство, которое было у него, когда он Артёма на руках держал, совсем ещё маленького — сейчас сын на руки не идёт почти, большой уже и серьёзный, сейчас только обниматься осталось. Чувство, знакомое ему с тринадцати лет — с появления в его жизни девочки с большими испуганными глазами. Девочки, которая больше двадцати лет спустя смотрит на него и их дочь с непонятной печалью.
Ваня не знает, что движет им, когда он, Есю перехватив одной рукой, тянется другой, чтобы Сашу за плечи обнять и к себе притянуть. Она тёплая, ещё сонная, и её нестерпимо хочется поцеловать. Нельзя.
Пока нельзя, думает Ваня. Он сделает всё, что от него зависит, чтобы было можно. Чтобы она позволила.