16
1 мая 2022 г. в 10:00
Вчера они гулять не ходили. Вчера они сидели дома, рисовали — она очередной эскиз, Еся что-то своё, авангардистское, с Ваней рядом, на позиции ассистента, подающего карандаши. Есе достаточно было фантазии — ей пришло вдохновение для платья. Иногда даже в сезоне требуется дополнительный наряд. Иногда что-то меняется. Главное, думает Саша, чтобы эти изменения не были плохими. Главное, думает она, чтобы тем, для кого она придумывает наряды, они приносили удачу. Ту, которой не хватило ей.
Пока что, Саша знает, ей некого винить в своих неудачах и несчастьях, кроме себя самой. Некого, как бы ни хотелось. Кого ей винить в том, что любовь её так и осталась без ответа, когда она впервые влюбилась в него? Кого винить в том, что, когда он на её чувства ответить смог, она перегорела уже? Чья вина в том, что влюбилась она в него снова, когда он уже чужим мужчиной был, не ей отдавшим своё сердце после её отказа? И есть ли хоть чья-то вина, кроме её, в том, что, о беременности своей узнав, она выбрала сбежать, а не рассказать ему об этом? Нет, в последнем она и себя не винит. В последнем она уверена, что сделала всё правильно. Даже если семья рушилась на глазах — чего она, впрочем, не видела, и какая разница, почему? — не должна она была наносить последний удар. Даже если оказалось вдруг, что носит она в себе ребёнка от чужого мужа, не должна она была от него ничего требовать, уже хотя бы потому, что этого не должно было случиться. Да, она ему не сказала. Да, она родила этого ребёнка — и не жалеет об этом. Но это был её выбор, не их общий. А у него... У него Артём. И Алёна. Была Алёна, поправляет себя Саша — ей должно быть жаль, что эта семья распалась. Должно быть, и только поэтому она ищет в себе старательно это сочувствие и эту жалость. Только потому, что иначе, знает, было бы нехорошо.
Иногда люди расходятся даже без помощи извне. Саше хочется верить, что это тот случай. Саше хочется верить, что она не сыграла никакой роли в этом.
Вчера они гулять не ходили — стоит пойти сегодня, думает Саша. Погода на улице хорошая, не сильно холодная, дождь не льёт, иногда проглядывает солнышко — неплохо для начала октября. Ветра вроде тоже нет — а значит, решительно ничего не мешает выйти на прогулку. Она роется сосредоточенно, в прихожей стоя, в рюкзачке своём, в котором есть всё, что только может понадобиться — печенье на случай если Есе вотпрямщас есть захочется, вода, чтобы она попить могла, салфетки сухие и влажные, да мало ли что там есть? Нет, вроде, всё на месте, а значит, можно вслух сказать страшное слово «гулять», от которого Еся моментально из спокойного ребёнка превращается в шилопопое существо.
— Куда-то собираешься?
Ваня. В голосе любопытство, на губах улыбка мягкая. Залюбоваться хочется — Саша залюбоваться себе не позволяет, сдувает выбившуюся прядь, на лицо ей упавшую, и улыбается ему в ответ одними уголками губ.
— Хочу с Есей погулять сходить.
— А можно с вами?
Ну что она скажет? Что нельзя? Нет, даже если бы хотела, всё равно не сказала бы — она и не хочет. Ей правда хочется хоть ненадолго почувствовать себя так, как если бы это реальностью было. Как если бы они были вместе, вместе растили дочь, просыпались в одной квартире не только эти несколько дней, а всегда — как если бы всё было так, как хочется ей. Так, как она когда-то позволяла себе мечтать.
Не позволяет больше.
— Почему нет? — спрашивает она, наконец, вопросом на вопрос отвечая. — Можешь не сильно торопиться со сборами, я посуду помою, потом пойду Есю собирать.
— Иди Есю собирать тогда, — возражает он. — Посуду я помою. Я испачкал, я и мыть буду.
Не то чтобы он много испачкал, пока они с Есей завтрак готовили, и не то чтобы она не могла сама помыть посуду, но маленький комочек благодарности внутри всё-таки появляется. Саша улыбается благодарно, касается руки Вани, мимо него проходя, и в детскую заходит, мысли неправильные от себя отгоняя. Тревожные мысли.
— Пойдём гулять? — спрашивает она у Еси, улыбку старательно на лицо натягивая. Дочь, впрочем, натянутости не замечает, подскакивает тут же и на шею ей кидается.
— Пойдём! — заявляет она. — А дядь Ваня с нами пойдёт?
Комочком большим, чем благодарность, сворачивается внутри тревога, которую она так старательно от себя отгоняла. Страх сворачивается, боязливость. Прогнать бы их, выжечь изнутри бы, но как?
Нет, глупости это всё, убеждает себя Саша. Она просто себе надумывает. Это просто её страхи, безосновательные и глупые. Это просто её страхи, и от них пора избавляться. Только что делать, если они запускают когти в самое сердце, сжирая изнутри? Что делать, если избавиться не получается?
Еся сидит смирно, даже не пытаясь вертеться, пока Саша ей косички заплетает, потом сама старательно застёгивает на все пуговички кофточку — розовую, но не менее ею от этого любимую, как ни удивительно. Сама Саша собирается быстро — навык, приобретённый ею в годы спорта и невероятно пригодившийся, стоило ей стать мамой — и, когда уже помогает Есе надеть шапочку, снова сталкивается с Ваней взглядом. Он на них смотрит с такой теплотой, что за свои страхи почти стыдно становится. Но она должна знать. Она должна спросить.
Парк от дома совсем недалеко, минут десять идти, наверное. Это скорее и не парк, так, скверик, но для того, чтобы погулять по аллеям, пока носится вокруг Еся, распугивая ленивых городских голубей, годится. На этот раз она, правда, гуляет не одна, и не одна провожает взглядом дочку. На этот раз их двое, и ей так же тепло, как и непривычно от присутствия рядом. Она успела отвыкнуть от Вани.
Если бы её кто-то спросил, успела ли она его разлюбить, она не ответила бы. Не потому, что не знает ответа — просто это только её дело, и больше ничьё. Даже не его — это не должно менять ничего в его жизни. Он не должен руководствоваться её чувствами. Пусть руководствуется своими. Впрочем, он ими и так руководствуется, насколько она поняла, иначе зачем бы ему быть тут? Саша взгляд из-под ресниц на Ваню кидает, и почти дёргается оттого, что он этот взгляд её ловит. Тоже смотрел на неё. Наблюдал?
— Ты сама не своя, — говорит он вполголоса. — Что произошло, Сань? Что случилось? В чём проблема, скажи мне. Ты же знаешь, если я могу помочь, я помогу, без вариантов. Как всегда.
— Как всегда, — отзывается она эхом, поворачивается к нему, останавливаясь, и уже специально в глаза ему заглядывает, ищет его взгляд. — Вань, какие у тебя планы на Есю?
— В смысле — какие планы? — переспрашивает он, хмурится, как будто не понимает, о чём она. — Быть в её жизни. Даже если она меня никогда папой не начнёт называть, просто быть частью её жизни. И твоей.
— Ты не заберёшь её у меня?
Он улыбается недоверчиво, будто думает, что она шутит, вглядывается в её лицо ищуще, как будто надеется, что она сейчас скажет, что не серьёзна. Нет, она правда этого боится. Она слышала про такое. Ваня, которого она знала, неспособен был бы на такое — Ваню, который перед ней, она не видела четыре года. Она не знает, может, он научился этому? Люди меняются до неузнаваемости всего за один год, куда там четырём.
— Сань, — говорит он, наконец, — я ни за что не сделаю нарочно что-то, что тебя бы ранило. Тебя и вот теперь Есю, когда я о ней узнал. Ни за что и никогда. А если вдруг раню тебя случайно, тут же скажи мне об этом, чтобы я исправился.
— Не заберёшь? — повторяет она, смотрит пытливо. Ваня вздыхает и легко, всего на секунду, бодает её лоб своим.
— Не заберу. Тебе это именно так надо было услышать, да, Сань? Я бы себе не простил, если бы даже просто подумал о том, чтобы вас разделить, ты в курсе? От этого и тебе, и Есе было бы плохо, и что бы я выиграл из того, что вам обеим сделал бы больно? Ты чего вообще переполошилась-то?
Саша вместо ответа выдыхает долго, позволяет плечам опуститься. Она правда боялась. Нелогично, непонятно, но боялась.
— Она всегда доверяла тем, кому доверяю я, больше, — говорит, наконец, — но даже им не сразу. Первый месяц в садике она даже не разговаривала ни с кем, кроме воспитательниц, и с теми пару десятков слов в день набиралось с трудом. Это сейчас у неё в садике друзья есть, и то я почти уверена, что она с ними дружит потому что надо же с кем-то, кроме Васи, Вася уже большая и в школу ходит. А тебе она доверилась так сразу, как будто всю жизнь тебя знала, и я испугалась. Очень испугалась, Вань. Потому что ты знаешь её уже пару дней, а она с тобой уже общается почти так же, как с Игорем. А он её крёстный, и знает её с первого месяца её жизни. Как это работает?
— Просто она чувствует, что я её папа, — говорит он в ответ, улыбается хитро. — Больше ни с кем она так не подружится, вот увидишь. Ну разве что с Артёмом, он же её брат.
— Наполовину, — напоминает Саша, уже чисто из вредности. Ваня не морщится, только улыбается едва заметно и плечами пожимает. Мол, что уж тут поделаешь?
— Мам, — подбегает к ним Еся, видимо, уставшая круги наматывать, — я водички хочу. А ещё я хочу на скамеечку сесть, но сама не хочу, посидишь со мной?
— Хорошо, солнышко, — отзывается Саша, взгляд на неё, наконец, переводя. Чтобы снять рюкзак со спины, приходится отпустить руку Вани.
Когда она вообще взяла его за руку, она не помнит. Важно ли это, или важнее то, что она этого даже не заметила, и что ей теперь почти некомфортно без его ладони?