За расставаньем

      — Не квартира, а проходной двор, — фыркает Саша, открывая им дверь, но тут же наклоняется немного и руки распахивает. — Привет, малыш.       — Я уже не малыш, — бурчит Артём, за долю секунды на шее у Саши успевший повиснуть, ей куда-то в плечо. Он не плачет, он уже совсем большой, но в голосе его дрожь слышна сдерживаемая. — Я так скучал, тёть Саш. Не пропадай так больше, ладно?       — Не буду, — обещает Саша, целует Артёма куда-то в висок — Ваня сыну в этот момент завидует невероятно. — Ну, не раскисай. Тебе тут предстоит новое знакомство, готов?       Есе, которая из-за мамы несмело выглядывает, Ваня подмигивает — Еся выпрямляется и улыбается во весь рот. Красавица. И пусть Саша говорит, что глаза у неё от него, но на маму она всё равно похожа больше. Он даже задумывается на миг, а кого бы хотел больше? Ребёнка, который похож на него или всё-таки на Сашу? Нет, его полностью устраивает то, что Еся на Сашу похожа больше, чем на него. На него похож Артём, и этого достаточно.       — Привет, кнопка, — зовёт он вполголоса. Этого достаточно для того, чтобы она за пару секунд рядом с ним оказалась и обезьянкой попыталась ему на руки вскарабкаться — ну что за очаровательный ребёнок! Или это он предвзят? Ване кажется, и то, и другое — Ваня думает, нельзя утверждать, что он объективен, потому что это его дочь. Потому что это дочь Саши. Он её подхватывает легко, и она тут же его обнимает, шею его обвивает ручонками своими маленькими.       — На прошлой неделе Игорь, на этой ты, она с рук вообще слезать перестанет, а виноваты будете вы двое, — бурчит Саша, но улыбается, а значит, не сердится на них на самом деле. — Поставь её на пол, герой маленьких девочек, и снимай куртку. Это на улице холодно, а ты в доме уже.       На улице конец октября, и холодно на улице и правда, и пусть не холодно было и в машине, спасибо печке, но тут, когда она на миг касается кончиками пальцев его руки, забирая у него куртку, когда улыбается ему, когда Еся ему машет, мол, наклонись, а потом шепчет на ухо, как самый страшный секрет, что скучала, тепло ему не только снаружи, но и внутри. Артём улыбается так же радостно, как будто домой вернулся, и Ваня думает, что дом, как и тепло, не где-то, а с кем-то. Дом для них двоих с Сашей — и с Есей, непоседой маленькой, во взгляде сына на которую читается безошибочно то, что он о ней то же самое думает. То же самое к ней чувствует. Что-то Ване подсказывает, что к концу этой недели уезжать сын совсем не захочет.       Он его, впрочем, прекрасно поймёт, если такое произойдёт.       — Есь, — зовёт Саша, — а с Артёмом ты не хочешь познакомиться?       Еся его взглядом окидывает коротким, и кажется на секунду, что в голове её ворочаются на дикой скорости шестерёнки — а потом она подходит к Артёму и голову задирает, чтобы ему в лицо посмотреть.       — Меня зовут Есения, но все говорят Еся, — она ручку свою маленькую протягивает совсем по-взрослому, и Артём её жмёт, серьёзный, сосредоточенный, но Ваня-то знает, как он внутренне обмирает от восторга. — А ты Артём, да? Сын дядь Вани?       — Ага, — подтверждает он, ещё и кивает, тоже по-взрослому, и из-за спины пакетик достаёт бумажный. Смущается, это невооружённым глазом видно. — Я тебе подарок привёз. Ты же любишь жёлтый цвет, мне папа сказал.       В пакетике кукла мягкая, с волосами светлыми и в жёлтом платьице, и Артём сам предложил её купить для Еси, так что почему бы и нет? Еся её достаёт нетерпеливыми, быстрыми движениями, несколько секунд разглядывает, на вытянутых руках держа, а потом вдруг прижимает её к себе, обнимает крепко, и лицо у неё при этом совершенно счастливое.       — Спасибо, — она улыбается широко-широко, так широко, что щурится даже немного. — Она очень красивая.       — Ты тоже очень красивая, — Артём улыбается всё так же смущённо, и краем глаза Ваня видит, как смотрит на него с мягкой улыбкой Саша. Одобряет. У Еси щёчки краснеют немного, и кончики ушек розовеют трогательно.       — Я всегда говорю ей, что она красивая, но от меня это совсем не то же самое, — шепчет Саша ему на ухо — и когда только успела рядом оказаться? — А про Тёму она мне уже все уши прожужжала, обижалась несколько часов, когда узнала, что я его крёстная, но их не познакомила. Сказала, что если я его крёстная, то получается, он как старший брат для неё.       — Может быть, ей будет поэтому легче это принять? — шепчет он в ответ. Сашу он знает хорошо — знает, что выражение, что на её лице мелькает, это не неприятие или гнев, нет, это страх. Она боится того, что Еся узнает, это понятно. Она боится того, что Еся воспримет это в штыки, это заметно. Её бы от этого страха избавить, но как? — Я не тороплю, Сань. Тебе лучше знать, когда стоит ей рассказывать. Ты её намного лучше знаешь.       Саша в ответ кивает едва заметно, улыбается уголками губ. Не знай он её так хорошо, может, даже не заметил бы. Не знай он её так хорошо, поверил бы, что она так легко успокоилась. Не знай он её так хорошо, поверил бы в то, что она успокоится до того, как увидит реакцию Еси на эту новость. Это ещё долго — слишком долго.       — Мы по дороге пирожные купили, — шепчет он снова, ещё ближе к ней склоняясь. Она не отстраняется, как могла бы — кажется, это хороший знак. — Пойдём, сделаем чаю, пока дети общаются?       Что дети общаются, это факт — Еся уже тянет за собой Артёма в комнату, и Саша губу коротко закусывает, прежде чего его тоже за собой потянуть, в сторону кухни, и он едва успевает выбраться из обуви. На столе появляется блюдо, на которое он вытаскивает аккуратно из коробки четыре пирожных, и чайник вскипает быстро, и они раз двадцать, наверное, задевают друг друга, пытаясь на кухне вдвоём уместиться, но это не то, что причинило бы им дискомфорт, это то, что заставляет их улыбаться друг другу одними лишь глазами — и уголками губ — пока они не умещаются друг напротив друга за небольшим столиком, достаточно маленьким для одних лишь Саши и Еси, достаточно большим для четверых-пятерых, если будет необходимость.       — Есь, — зовёт Саша, — бери Тёму и идите чай пить!       — Щас придём, мам, — отзывается из детской звонким колокольчиком Еся. Голос у неё тоже мамин, наверняка и взрослая будет говорить как диснеевская принцесса. Топота, впрочем, не слышно, значит, не спешат. Значит, можно побыть вдвоём.       Саша, как и он, говорить не спешит. Чай из заварника разливает по двум чашкам, ставит перед ним одну, и не спешит убирать руку, когда он своей тянется, чтобы ее пальцев успеть коснуться. Даже такое вот маленькое, короткое прикосновение — уже много. Уже важно. Для него уж так точно — как узнать, насколько важно для неё?       Пока что он знает только что сидящая напротив него Саша ему даже важнее, чем он думал все эти годы, что её не было рядом с ним. Что его не было рядом с ней — и как знать, кто в ком больше нуждался?       Он может отвечать только за себя.       — Ма-а-ам, — разрывает их уединение детский голос не то минуту, не то полчаса спустя, и по коридору топот быстрый слышен. Что-то случилось? Есе плохо? Артёму? Нет, доходит до него, тон у Еси явно не испуганный, а возмущённый — и возмущение и на лице вперемешку с обидой написано, когда, руки в бока уперев, она возникает в дверях. — Мам, ты мне не доверяешь, да? Я думала, ты мне всё-всё рассказываешь!       У Артёма, что следом за ней вырастает в дверях, лицо виноватое, и Ваня физически чувствует, как седеют волосы на макушке. Что он ей такого рассказал? В голове только один вариант — тот, против которого он сына предостерегал — и не хочется верить в то, что он так тупанул, что взял и рассказал Есе, кто её отец. Да нет, быть такого не может. Но почему такой виноватый у Артёма вид?       —Ты мне почему не говорила, что с дядь Ваней каталась не просто вместе, а прям парой, и что вы чемпионами вместе были? Мне Тёма сказал, он думал, что я знаю, а я не знала!       Ване кажется, волосы перестают седеть и он снова может дышать. По жопе сыну не грозит, это уж точно. А вот ему, кажется, грозит следом за Сашей получить волну обиды, потому что на него Еся смотрит сразу же после завершения своей тирады в адрес матери, и губа нижняя её дрожит так, как будто он на глазах у неё котёнка из окна выкинул.       — Есь, — тянет он к ней руки. Она с места не сдвигается, только буравит его взглядом. — Ну мы с твоей мамой просто не думали, что это будет так важно, откуда именно мы с ней друг друга знаем. Мы правда вместе учились кататься, и мы вообще ни с кем другим никогда не катались.       — Это поэтому вы меня вместе учили кататься? — бурчит Еся, но уже как-то спокойнее. Она маленькая, успокаивает себя Ваня. У маленьких быстрее проходит обида, он это уже с сыном проходил. Этому он уже научился.       — И поэтому тоже. Но мы привыкли всё делать вместе, пока не получилось так, что твоя мама уехала, и мы не смогли больше общаться. Поэтому для нас было привычно тебя вместе учить.       В насмешливом взгляде Саши он читает что-то похожее на «ага, и Есю тоже вместе делали». Или ему кажется?       — Ладно, — Еся с шумом выпускает воздух из лёгких, выглядит так, как будто приняла важное решение. — Мам, но вы мне всё покажете и расскажете, обещаешь?       — Обещаю, — Саша улыбается мягко, без насмешки, руки к Есе тянет тоже, и вот к ней она влетает в объятья без раздумий. — Мы тебе всё расскажем и покажем про то, как мы катались вместе. Можно даже сегодня. А потом можно на каток сходить всем вместе.       Кажется, счастливее Еси после этой новости только Артём. А может, не кажется?       — Твоя мама самая крутая, — громко шепчет он ей на ухо. — Ты мне разрешишь пойти с вами на каток?       Похоже, Артём уже решил для себя, кто в этой семье для него главный. Впрочем, думает Ваня, ловя смеющийся взгляд Саши, он вовсе не против позволить своему сыну втираться в доверие к сестре. Ему бы и самому это делать, но у него с прошлого раза фора есть. А значит, пусть дети сдружатся.       Может, на фоне их дружбы легче будет стать семьёй, теперь уже точно?