36
6 июня 2023 г. в 12:35
Дом не такой большой, как на фотографиях в интернете, которые выскакивают иногда, если вбить в поиск, мол, как выглядел бы дом для большой семьи. Саша не говорит об этом вслух только потому, что её не спрашивают. Саша хотела бы иметь большую семью. У неё это почти получается — рядом Ваня с Тёмой, рядом Еся, и хотелось бы ещё кого-то, мальчика ли, девочку ли, абсолютно неважно. Важно то, что их уже четверо, а места в доме должно быть достаточно. Дом не такой большой, как можно подумать, однако места наверняка хватит всем. Комнат хватит всем. Им двоим в том числе. Саша цепляется за руку Вани и думает, что этот дом, незаконченный ещё, она предпочла бы тысячам других, с лакшери-фоточек в интернетике. Просто потому что это будет их дом.
Впрочем, незаконченный — громко сказано. Закончена уже внешняя отделка, и осталось собрать мебель в кухне и устроить террасу, и тогда нужна будет только хозяйская рука — рука хозяйки, точнее — чтобы сделать как лучше. Чтобы добавить тех деталей, которые дадут понять, что тут живут люди, что это не макет идеального жилища, а реальный дом. Дом, в котором есть жизнь, расставлены кухонные принадлежности и детали, в котором полна мелочей ванная и не все вещи висят в шкафу. Дом, в котором сразу видно, что есть живые люди, а не актёры-манекены. Саша бродит по комнатам — где-то всего лишь намечена цветовая гамма, где-то уже почти готово всё. Саша бродит по комнатам и ловит себя на мысли, что вот тут будет хорошо смотреться статуэтка балерины в наряде Чёрного Лебедя, которую она в шутку всегда называла их с Ваней талисманом, а здесь будет лучше выглядеть, если на диване будет много маленьких подушечек. Саша бродит по комнатам и чувствует себя дома, хотя до «дома» ещё есть. Им собирают и расставляют мебель, им завешивают полками раскрашенные в нужные цвета стены — Саша подхватывает тяжёлую штору и шагает решительно к окну спальни, со смехом уворачиваясь от вознамерившегося её поймать Вани.
— Гнёздышко устраивать начала уже, да? — притворно возмущается он, но стремянку послушно двигает туда, куда она упорно двигается. — А мне что прикажешь делать, стоять без дела?
— С матраса сними плёнку, если тебе так уж и нечем заняться, — командует она в ответ, задумавшись всего на минутку. — А потом будешь мне помогать шторы вешать. Они тяжёлые, если ты не заметил.
— Зато задёрнешь — и спи, сколько хочешь, никакое солнце мешать не будет, — тут же возражает он. Она и сама понимает, что он прав, но как тут не придраться-то? Как не повозмущаться? — Считаешь, стоит начать обстановку со спальни?
— Считаю, что с чего начнём, с того и хорошо. Или ты передумал сюда въезжать?
— А что я ещё должен был передумать, по-твоему? — у Вани возмущённо сведённые домиком брови, и это так забавно выглядит, что не получается не хихикнуть. Это, думает Саша, у Еси явно от него.
У Еси многое от него в мимике, даже несмотря на то, что они и знакомы-то не так давно, и будь она тут, наверняка бы копировала папу. Будь она тут, но она вместе с Тёмой у бабушки с дедушкой в Малаховке. Дом, когда он уже будет готов, должен стать для детей сюрпризом. Эдакой сказкой, которую им пообещали и выдали в готовом виде, а не полуфабрикатом. У них таких полуфабрикатов впереди вся жизнь, и когда-то они будут с нуля что-то делать для своих детей. Сейчас детям надо насладиться и красивым домом, и Дедом Морозом в Новый Год, который вот уже на носу, и всем, что в себя включает понятие детства. Сейчас им, родителям, надо над этим потрудиться. Сейчас уже середина ноября, через пару дней им к Жене на день рождения идти — идеальная возможность промелькнуть среди бомонда, чтобы заявить о своём возвращении, но Саше страшно до дрожи в коленках. Сейчас, правда, коленки не дрожат, держат хорошо, сейчас петелька за петелькой цепляются на окно шторы, за ними тюль невесомая, через которую, кажется, будет мягко падать утренний свет. В шкафах ещё должны занять свои места их вещи, но в ковре-шкуре мягко утопают босые ступни, и постельное бельё на кровати почти жаль прикрывать покрывалом, и они в четыре руки расставляют новые игрушки детей, вешают их шторы, стелют их ковры и устраивают им кровати, расставляют в гостиной немногое привезённое с собой так, как им хочется. Это как играть в детстве в игрушечный домик, только всё по-настоящему. Только в этом доме им жить вместе. Вместе, думает Саша, бродит по комнатам, которые частично уже обустроены их усилиями. Совместными усилиями. Прилагать к чему-то усилия вместе невероятно — сближающе и немного волнительно. На льду было иначе. На льду всегда было иначе, там казалось что по-другому невозможно. Саша-и-Ваня, Ваня-и-Саша, всё вместе, всё рука об руку. Саша-и-Ваня, Ваня-и-Саша, они со льда выходили и будто терялись, если за руки не держались, расходились только за пределами катков, но там уже жизнь была своя собственная, редко пересекающаяся. Там уже, наоборот, чаще порознь были, чем вместе, и чем старше становились, тем больше, только сталкивались иногда взглядами-жестами-движениями, синхронили друг друга вне льда так же, как и на льду, и от этого вспыхивали внутри, а иногда и снаружи, неловкостью. Там уже, наоборот, старались друг друга лишний раз не тронуть, не задеть, чтобы не загораться тем самым ледовым огнём, от которого не только их, но и тех, кто рядом, слепит. Чтобы самим не ослепнуть, в первую очередь, не увидеть того, чего нет. Нет ли? Не было ли?
В доме ещё много надо сделать — они смогут тут поселиться примерно к концу следующей недели, в лучшем случае. Саша будет и без него сюда приезжать и всё устраивать — у него работа, у него лёд, у Еси брат и бабушка с дедушкой, и Есю возьмут на пробные тренировки вот уже с завтрашнего дня — завтра понедельник, сегодня они снова ночуют в квартире Вани, где места на четверых маловато, зато до чёртиков много на четверых уюта и тепла, где можно двадцать раз на кухне столкнуться, пока ужин готовят, где можно, уложив детей, и проверить раз десять, не шепчутся ли они между собой, Еся с кровати, Тёма, ей эту кровать уступивший благородно, с надувного матраса, где можно потом у Вани под боком устроиться на двуспальной кровати и подкалывать его лениво, что он эту кровать ради неё купил, потому что ждал её возвращения, и ленивые поцелуи с подтверждением получать в ответ. В квартире Вани много уюта, и много любви, и много тепла, но что в этом прекраснее всего, так это то, что, как ни дели их, а меньше не становится, только больше, а значит, и в доме их будет много этого. Значит, и дом будет полон уюта и тепла, значит, это не изменится. Саша украдкой, когда Ваня не смотрит, касается ладонью забытым жестом живота — мечтать, знает она, не вредно. Можно же помечтать сейчас, когда у них, кажется, всё хорошо? Руку она убирает за миг до того, как Ваня к ней снова обернётся.
— Знаешь, — говорит она совсем не о том, о чём думала, — я тут поняла, что уже через месяц мы будем ёлку наряжать. Представляешь себе?
— Представляю, — он ей улыбается тепло-тепло. Вот оно, то тепло, которым делятся, чтобы оно умножалось, несмотря на законы математики и физики, прямо в его улыбке, и внутри щемит от желания его обнять — кто она такая, чтобы этому своему желанию противиться? — Прямо тут. Вчетвером. А потом Есю поднимем повыше, чтобы она верхушку надела. Кстати, нам же ещё верхушку надо будет купить. И ёлку.
— А игрушки давай будут те, что у нас есть, — предлагает она, улыбку прячет в плечо Ване. — Ещё только середина ноября, а мы уже про Новый Год, ужас какой.
— Ты оглянуться не успеешь, как он наступит, — хмыкает он. Она эхом хмыкает.
— В этом-то и проблема. Куда начало деваться время? Чем старше мы становимся, тем быстрее оно летит.
— Тем сложнее не упускать его просто так, — продолжает он за неё. Понимает. Конечно, он понимает, как иначе? — В детстве четыре года казались вечностью, как ни посмотри. Сейчас — с какой стороны посмотреть. Четыре года до Игр для тех, кто не поехал на эти, пролетят как одно мгновение — да что четыре, ещё немного и три. Четыре года почти жизни Еси — то, что я точно никогда не наверстаю, даже если ещё сорок четыре рядом с ней проведу, или больше, если проживу. Четыре года назад мы с тобой медаль олимпийскую взяли, а вышли на лёд, и как будто не пропустили ни одной тренировки. Четыре года я без тебя прожил, Сань, а как будто четыре сотни лет.
— Не напоминай, — просит она, глаза прячет. Не так сложно это, в комнате почти темно, свет не включен, и свет только через окна проникает, а на улице уже сумерки, и она так к нему близко, что может ему в плечо лицо спрятать. — Без тебя было плохо, так плохо, что спасали только Еся и работа. А когда ты напоминаешь об этом, мне просто хочется уничтожить себя за то, что тебе больно было.
— Больше не уходи, — просит он вместо того, чтобы согласиться не напоминать об этом никогда. — Пожалуйста, больше никогда не бросай меня вот так вот. Тем более на какие-нибудь ещё четыре года. Они пролетят быстро, но только потому, что время больше не стоит на месте. И боли от них будет море. Не уходи, ладно?
— Ладно, — отзывается она эхом, ну как будто она могла ответить что-то другое. Он её обхватывает так, как будто боится, что она растает прямо тут, целует куда-то в висок, но отпускает тут же — перехватывает так, что они будто в танце, покачиваются мягко под его мурлыканье ей на ухо. Мелодия кажется знакомой, но не понять слов — она вспоминает в какой-то момент их сама. Dancing in the dark, with you between my arms — она подпевает тихонько этой песне, которая так давно стала их песней, и чувствует себя абсолютно счастливой в его руках в полутьме, танцуя под ими же напеваемую мелодию. Как, оказывается, немного надо для счастья.
Не уменьшается счастье от того, что в конце припева на палец её скользит кольцо. Не уменьшается — увеличивается, распирает, взрывается внутри, и поцелуем запечатывает их губы. Поцелуи без слов хороши тогда, когда слов недостаточно. Например, сейчас. Может быть, будет ещё случай, как знать?